Торфъ - читать онлайн

Роман посвящён широкой русской душе, невероятных жизненных перипетиях и настоящей чистой любви.

Действующие лица:

Бернхард Августович Адвокат

Лидия Аристарховна Консьержка

Максим Маркович Сосед

Сан Саныч Сосед

Николай Викторович Сукубов Бандит

Артур Юрьевич Рост Главный редактор

Порфирий Александрович Охотник

Жан Яковлевич Писатель

Фёдор Иннокентьевич Поэт

Марфа Ильинична Цветочница

Владлен Аристархович Алкаш

Нина Александровна Совесть

Машенька Дочь Нины Александровны

Глафира Павловна Трубникова Комсомолка

Фёдор Водитель Сергея Несторовича

Сергей Несторович Сын

Павел Несторович Младший сын

Оксана Эдуардовна Гувернантка

Анна Викторовна Жена Сергея Несторовича

Полина Внучка

Нестор Петрович Рубинштейн Комсомолец

Таисия Павловна Рубинштейн Мачеха

Пётр Авраамович Блюменкранц Адвокат весьма известный в светских кругах

Пётр Бакытбекович Сатыбалдиев Киргиз

Аля Тимуровна Захарова Корреспондент

Максим Лазутин Оператор

Ольга Кормухина Ведущая

Виктор Гогштейн Ведущий

Валерий Семёнович Тугулов Майор полиции

Арьяна Жена Тугулова

Анюта Дочь Тугулова

Варфоломей Павлович Кот

Тимур Старшина речного патруля

Дуся Сфинкс

Лектор Мопс

Кукркулон Морская свинка

Голливуд Капитан патрульного катера

Ольга Николаевна Яковлева Директор программы

Муромцев Павел Иванович Следователь

Гордеев Сергей Львович Продажный следователь

Всеволод Анатольевич Лечащий врач

Каменеостровск Посёлок

«Фёдор Иннокентьевич»

– Чимчиткэ-чирррчитхэ!!! Чэуччи-чэуччиии....

Замерев на полушаге от неожиданности, Фёдор Иннокентьевич с грацией присущей лишь бывалому охотнику, бесшумно погрузил занесённую ногу в мягкую перину свежевыпавшего целяка ( Свежевыпавший снег) . Надо ли упоминать, что целяк по структуре своей ломкий, от сего дюже скрипучий да шумный. Наступишь на такой опрометчиво и все, считай спугнул добычу.

Мягко выдохнув облачко пара, Фёдор Иннокентьевич придерживая косоухую ушанку рукой , задрал голову ввысь. Кто ж это щебечет там так чудно, диковинно, звучит словно речь человеческая, но не местная, у местных иной диалект, в этих местах к Сартульскому (Говор в системе бурятских диалектов) тяготят, да Тункинскому (Говор в системе бурятских диалектов). Хотя, может и померещилось ему. В Тайге чего только не бывает. Бывало, запоёт птица, сидит себе – заливается, трель её от крепких древесных стволов отразиться, о заиндевевшую хвою ударится, воздухом морозным исковеркается, да в такую Жуть превратиться, что у услыхавшего её человека мурашки величиной с кулак по спине забегают! А тут – всяко не Жуть, поёт ведь невеличка, не волком воет же, но, то что речь Тунгусо-маньчжурская отголоском до него долетела – факт! Фёдор Иннокентьевич похолодел, а ведь нехорошо это, ой как нехорошо – речь человечью, да ещё и с древесных крон услыхать! Вот ведь угораздило его под ельником этим пойти, тут уж лучше – Жуть, да мурашки размером с кулак, супротив тварь оборотную встретить, под человека таящуюся. Позовёт, поманит тебя на разный лад, ты знамо головой закрутишь в непонимании, а тварь только того и выжидала, тут же кинется сверху, клац клыками за горло, да поминай, как звали. Аккурат с первоцветом, да подснежниками тебя случайные путники али охотники обнаружат, если ранее зверь не пожрёт да по округе останочки твои не растащит.

Фёдор Иннокентьевич поёжился, пальцы сложились спасительным троеперстием, спеша перекрестить непутёвого хозяина, ноги сами собой зашагали, собираясь отступить, обойти стороной неприветливый ельник, как вдруг, в хвое что-то зашевелилось, задвигалось, осыпая застывшего Старика искрящимся водопадом колких снежинок. Вот ведь напасть....

Ещё раз осенив себя крестом, дабы отвалить нечистых, Фёдор Иннокентьевич подслеповато щурясь от полуденного солнца, сыскал наконец, среди лохматого лапника, возмутителя тишины, и враз успокоился, улыбнулся. Птичка это, не оборотень никакой! Маленькая, меньше ладошки детской, и как разглядел только, видимо рано, ещё на зрение уповать. Видят глаза, ещё как видят. Вблизи уже не так ладно, как раньше, но вот на, то что бы разглядеть среди зелёного лапника серогрудую вертихвостку ещё вполне сгодятся. Фух… враз отлегло… отпустило. Сердечко перестало стучать, дыхание выровнялось. Птица тебе не росомаха или не приведи Господь Муу-Шубуун ( С бурятского «Дурная птица», в неё превращается душа девушки погибшей насильственной смертью), это те любят с деревьев по человечьи щебетать а потом хвать.... А птичка это так, тьфу! Ни страха тебе, ни прокорму с неё не выйдет, так.... полюбоваться лишь.

Разгладив морщинистой рукой топорщащуюся нечёсаной паклей бороду, Фёдор Иннокентьевич ещё раз перекрестился для верности, и обогнув стороной злополучный ельник, наконец позволил себе улыбнуться. А как можно было не улыбнуться? Ведь птица запела! За-пе-ла!!! ! Птица – то примета верная, проверенная, коли запела с душой, знамо Весна-красна в гости скоро пожалует с теплом да солнышком.

А Весну и впрямь, заждались уже родненькую, ведь дюже устали все от студёных объятий Зимушки-злодейки! Больно уж тепла охота, ветра жаркого, зелени пахучей вокруг, землицы цветами да ягодами щедро сдобренной!

А дел то за Зиму накопилась, – тьма-тьмущая. Теплицу всю снегом привалило – поприжало, в крыше ветродуй поселился, печка, и та проказница коптить начала окаянная. По чуть-чуть, помаленьку, вроде бы и незаметно, а с иного боку поглядишь на это, так и понимаешь что угореть ночью можно на раз-два.... Протопишь избу хорошенько, заснёшь в тепле разомлевши и кирдык! Не заметишь как в бесплотного Боохолдоя ( Бесплотный дух бурятского шаманизма – дух, в который переходит душа человека после насильственной смерти )обратишься.... Фёдор Иннокентьевич ещё раз перекрестился. Тьфу, тьфу, тьфу, что ж тут за место такое, что мысли такие дурные в голову лезут.

Но, как говорится, мысли – мыслями, а Зимушка и вправду в этом году лютая выдалась, с колючими метелями, вьюгами! Бывали порой и оттепели, дадут чутка теплу порадоваться и тут же морозцем за тридцать хрясь тебе по мордасам и снегопад за шиворот. Давно такой чехарды не было! Проснёшься бывало посреди ночи, лежишь, одеялко тяжёлое, ватное на себя тянешь, что бы потеплеё было, поуютнеё. Думаешь про себя, по что же ты проснулся Фёдор Иннокентьевич? А потом вдруг доходит – Зимушка проказница к тебе в хату ломится. Нагло так, без спросу. Щеколдой гремит-грохочет, меж ставень воет-подвывает, а уж что с дымоходом творит и говорить при иконах грешно! Приходиться кряхтя вставать, искать впотьмах стоптанные тапочки, и похрустывая старческими косточками, брести к дверям. С Зимушкой шутить не стоило. Если уж вознамерилась она к тебе в гости попасть – будь уверен рано или поздно попадёт. Она ведь настырная, в любую щель просочится! И не то страшит, что пятки, да нос наморозит, а то, что не одна Зимушка ходит, а с товарищами.... нехорошими товарищами. Может и Сабдака ( Злой дух Бурятского Шаманизма – потревоженный «Хозяин местности») из Тайги привести с собой, и Шатуна лютого да голодного. Кому это мракобесие надобно? Вот поэтому и приходилось вылезать из нагретой кроватки, и брести до двери, где всегда стоял наготове старый топорик. Подхватив его, Фёдор Иннокентьевич, двумя мощными ударами загонял поглубже засов в любовно промасленные салом петли. Дело сделано. Теперь Зимушке не пробраться к нему сквозь дверь! Аккуратно прислонив топорик к стене, Фёдор Иннокентьевич бредёт обратно к кровати, по дороге расшевелив кочергой заснувшие было угли в ладной печурке из старого ещё советского кирпича. Стоило бы ещё подбросить им поленце по хорошему, да сна уже осталось часа на два, так что и одеялка вполне хватит что бы не застыть. Дрова – дефицит! Дрова экономить надобно. В этой глухомани дрова главная валюта. В зимнюю пору естественно. Летом дровяная валюта резко падала в цене, уступая место семенам, да сготовленной с весны рассаде. У кого огород богаче, тот и барин! А вот порох, соль да сигареты всегда держались в цене, хоть зимой, хоть летом. На них можно было в любой окрестной деревеньке купить все что душе возжелается. Единственной проблемой было то, что до ближайшей деревеньки было ни как не меньше сорока вёрст. Самому гулять в такую даль было не с руки, а в гости кроме Зимушки, никто обычно и не захаживал. Ведь навряд ли какой грибник али охотник забредёт по своей воле в эту глух-глухомань, заблудившись ежели только, но и такого давно не случалось.

Улёгшись в обратно кровать, Фёдор Иннокентьевич закутывался в одеяло и быстро проваливался в сон лишённый сновидений.

Просыпался он обычно около десяти. Фёдор Иннокентьевич был совой, ложился поздно, ибо раньше полуночи ну ни как не мог заставить себя подойти к кровати. Телевизор в этой глуши был чудом невиданным, а старенький радиоприёмник давно уже сожрал все заготовленные для него батарейки, и теперь молчаливо восседал на полке, рядом с банками солонины и мешками полными сушёной ягоды и орехов. Радиоприёмник Фёдор Иннокентьевич любил, но не из-за того, что тот давай ощущение цивилизации. Фёдор Иннокентьевич любил радиоприёмник за музыку! Он мог слушать её часами. Жаль, что с каждым годом хорошей музыки становилось все меньше и меньше, но, если хорошо постараться и покрутить засаленную рукоять настройки, вслушиваясь в треск и монотонное шуршание помех, то можно было услышать отголоски той самой доброй музыки родом из его юности. Музыки, от которой тебя мгновенно переполняла блаженная благодать, а пела душа стремительно взмывая высоко в небо, веселясь и улыбаясь от счастья. А ещё, Фёдор Иннокентьевич очень любил стихи. Но не читать, а писать. Нет, чужие ему тоже очень нравились, но все же он больше тяготел к написанию своих.

В самом укромном уголке избы он прятал старенькую тетрадь. Любовно обмотав её ветошью, Фёдор Иннокентьевич неизменно клал тетрадь в небольшой чугунок, и плотно притворив крышку, придавливал её сверху каменюкой размером с кулак. – «Что бы мышь не погрызла! Нечего ей стихи мои читать! » Тетрадь была обычная – школьная, толстая, та что с пружинкой, на девяносто шесть листов, пиши – обпишись, но, стихи давались Фёдору Иннокентиевичу с большим трудом, то музу порошей унесёт к Ангаре, то вдохновение в Тайге заплутает. Но Фёдор Иннокентьевич ни сдавался. Каждый морозный вечер он слюнявил во рту огрызок карандаша, и старательно выводил строчку за строчкой чередуя близкий к мелодике его сердца – хорей, с железной поступью ямба. Дактиль и амфибрахий были верхом его желаний, но пока ещё витали далеко за приделами его творческой вселенной. И как справедливо считал сам Фёдор Иннокентьевич, пока он не покорит эти две вершины божественного трехсложья, называть себя Поэтом было бы кощунством и неуважением к такой тонкой материи коей являлась сама Поэзия. Ведь Поэзия в его понимании было искусство многогранное и всеобъемлющеё, а не вот это…

Шёл я шёл

Пришёл – опушка

Снег пошёл

Течёт речушка

Свет луны

Куда ж идти

Заплутал я

Помоги!

… Рифма вроде имеется, а не стихи это – сущая бессмыслица и профанация!

Сразу после пробуждения, Фёдор Иннокентьевич неизменно разглядывал наструганные стропила, пытаясь найти новые завитки, что старательно рисовал для него по ночам его друг Короед. У Короеда тоже имелся друг – Шашель.

Шашель был дюже шумный, бесцеремонный, назойливы, старик его крайне недолюбливал. Шашель работал грубо, был прожорлив и не оставлял после себя таких дивных рисунков, как Короед. Найдя новые завитки, Фёдор Иннокентьевич довольно улыбался. Старается друг, не забывает радовать старика.

Сбросив остатки сна, можно было и подниматься. Распалить пожарче угли, вскипятить воду на чай, вытащить с морозного погреба чутка заготовленной с осени оленины к обеду. Можно и рыбиной себя побаловать, но чай не четверг нынче, да и мало её осталось, лучше поэкономить. Зимой ведь не находишься на рыбалку. До Ангары пол дня пути. Туда не спеша, с ночёвкой идти нужно, сразу же после нереста, когда жаркие июньские деньки чередуются с короткими, полными покоя и умиротворения ночами. Вот тогда рыбалка – это рыбалка!

Напившись обжигающего, душистого чаю, заваренного из собственноручно собранных целебных трав, Фёдор Иннокентьевич довольно фыркнул. Как бы он не экспериментировал с травками всякими да различными, а на выходе всяко одно выходило – чай Добрый: наваристый, душистый, забористый, сон как рукой снимал, да бодростью на весь день заряжал, хоть в магазине продавай такой чай, хоть в аптеке, нарасхват будет! И лекарства многие заменит и жажду утолит! В нем и тонус, и долголетие, и витамины – чабрец, бадан, мята, и всё, всё, все что Тайга по доброте душевной жалует тем, кто хочет с ней жить в согласии да мире.

Прожевав слегка разогретый прямо на углях кусок оленины, Фёдор Иннокентьевич, допил чай, поднялся, и глянув на висящие на стене часы, принялся одеваться.

На часах было ровно десять, прекрасно! Как говорится – точность вежливость королей. Но в случае Фёдора Иннокентьевича было одно весьма примечательное «но». Часы давно не ходили. И во сколько бы он не собирался выйти из дома – он всегда выходил вовремя! Ровно в десять. Что делать далее, и во сколько Фёдору Иннокентьевичу было без разницы, но вот выйти из дома ровно в десять, он считал верхом пунктуальности и самоорганизации.

Натянув заштопанную да залатанную во многих местах телогрейку, Фёдор Иннокентьевич с трудом отворил дверь. Раскидал валенком приваливший её за ночь снег, и щурясь на солнце, вдохнул полной грудью первую за сегодняшний день порцию чистейшего Таёжного воздуха.

Благодать! Что может сравниться с этим божественным ароматом промёрзшей за зиму хвои, замешанным на абсолютно непередаваемом запахе дикой природы. А эта ослепляющая белизна девственного снега!

Нахлобучив потуже древнюю ушанку над которой уже неоднократно успела поработать вездесущая моль, Фёдор Иннокентьевич двинулся за дом, в сторону отхожего места. Перво-наперво нужно было вылить ведро, служащее ночным туалетом и хорошенько затереть его снегом. Проделав это не шибко приятное занятие, Фёдор Иннокентьевич отнёс ведро в дом, и хорошенько притворив дверь, дабы Зимушка не напустила в хату своего холодного дыхания, зашагал в сторону стоявших в разнобой домишек.

– Чимчиткэ-чирррчитхэ!!! Чэуччи-чэуччиии.... – А что б тебя окаянная! Кто ж это тебя речи орокской (Тунгусо-маньчжурский диалект) обучил только.... Птичка – птичкой, а озноб с таких чириканий аж за душу берет.

Замерев на мгновение подле ещё одной разлапистой ели, Фёдор Иннокентьевич, придерживая косоухую ушанку рукой, огляделся вокруг. Ну точно, Весна! Вот уже и капает слегка с нагретого на солнце лапника. Ночью значится вьюга ревела, а теперь птица капели подпевает, радуется! Чудное время, чудесное время, время контрастов и возрождения! Все вокруг оживает и просыпается. С натугой выдернув из нетоптаного целяка валенок, Фёдор Иннокентьевич сокрушённо покачал головой. Вот растяпа он, галоши забыл! Вот как так? Снег то влажным станет от солнца, что тесто сырое на обувку налипнет, так и промокнешь не ровен час.

До дома идти недалече, но больно уж неохота, да и возвращаться в Тайге дюже плохая примета, тем более когда что-то позабыл в доме. Позабыл – забудь, иди себе дальше, не искушай судьбинушку.

Сокрушённо крякнув, Фёдор Иннокентьевич двинулся дальше, справедливо рассудив, что жаркое солнце может резко смениться морозцем, а тот был лютым врагом для растрескавшейся резины галош. Лучше тогда уж так, чем лишится такой дефицитной обувки, как галоши.

Пройдя несколько домов, Фёдор Иннокентьевич свернул к дому, который был точь-в-точь как его – прямо таки брат близнец. Хотя это и не мудрено, домики в их маленьком посёлке действительно были однотипны, собранные из просмолённого железнодорожного бруса для переселенцев ещё в шестидесятых годах прошлого века. В то время тут был небольшой торфобрикетный заводик с ведущей от него веткой узкоколейной дороги в строну торфоразработок, и ещё одной веткой от завода к реке.

Раз в месяц к хлипенькому причалу наскоро собранному из наструганных сосновых стволов с криками и матюгами пришвартовывалось ржавое корыто именуемое «Уссурийск 19». Капитан «Уссурийска» вечно спешил, поэтому не давал полупьяным матросам точить лясы с прибывшими на мотовозе рабочими торфобрикетного заводика. Вооружившись помятым рупором матюгальника, он лично руководил погрузкой, старательно записывая в вахтенный журнал количество погруженных на судно торфяных брикетов. Капитан был прожжённым временем материалистом, тогда как заводской бригадир был разудалым пьяницей – анархистом, что попросту пропивал свою жизнь весело кочуя по стране, шабаша на право и налево.

Обычно погрузка занимала часа три-четыре. Рабочие, как и матросы, делали все с заметной ленцой и частыми остановками на перекур. За это им неизменно влетало от капитана, но, как говорится- криком делу не поможешь, поэтому погрузка всегда длилась ровно столько, сколько ей суждено было длиться. После погрузки бригадир заводчан внезапно обретал сознательность и просил капитана расписаться в ведомости о том, что тот принял товар в надлежащем виде и количестве, после чего они жали друг другу руки и прощались на месяц. Рабочие грузились в воняющем дизелем и солидолом мотовоз, а «Уссурийский» дав на прощание серию протяжных гудков, отчаливал в сторону Усть- Илимска.

Изредка с кораблём отчаливало и несколько поселян. Кто к родственникам погостить, а кто и по делу – закупить консервов, патронов, табака и прочих необходимых в Тайге вещёй. Отдельным пунктом всегда стояла водка, её брали много, столько сколько могли дотащить до причала. Судоходство на Ангаре было бойкое, и вернуться обратно с попутным судном было не проблема. Расплачивались за проезд все той же водкой. Если выполнялся коллективный заказ, для прибывших с товаром оставляли дрезину оснащённую мотоциклетным мотором и прибывшие с комфортом и шиком неслись на ней обратно в посёлок.

Но, то были золотые годы посёлка и неразрывно связанного с ним заводика, годы его процветания наполненные весёлыми посиделками, гуляниями до утра и беззаботным взглядом в светлое будущее. Тогда у посёлка даже название имелось и не какое-нибудь, а Каменеостровск! Да – да ни больше, ни меньше! Естественно такое название более подходит городу средней руки, а не поселению всего-то в несколько домов да бараков, но сторожили объясняли это просто. Посёлку стоять без названия не с руки, а напротив пристани располагался остров Верхний каменный – вот и весь сказ. Но это было давно, а сейчас посёлок значился во всех картах как БН. Без названия, без населения, без надежды. Хотя как же без? Фёдор Иннокентьевич старательно отряхнув валенки от налипшего на них снега, постучал в потрескавшуюся от времени и невзгод дверь.

«Порфирий Александрович»

…Тук, тук, тук… тишина....

Входить в чужую избу без приглашения было крайне неприлично. Поэтому Фёдор Иннокентьевич ещё раз постучал, прочистил горло и низким, густым баритоном произнёс.

– Порфирий Александрович! Голубчик, вы дома? Если вы помните, у нас вчера был уговор пойти смотреть силки которые вы выставили аж два дня тому назад! Порфирий Александрович, вы там вообще живы прости меня господи.

За дверью послышалась суетливая возня, чередующаяся с негромким старческим бормотанием и спустя мгновение дверь отворилась, выпуская из разогретого чрева избы такое невообразимое амбре, которое могло присутствовать лишь в доме у такого разностороннего человека, как Порфирий Александрович.

В витавшем в избе аромате превалировали нотки крепкого самосада, запахи подгоревшей еды, и застарелого пота, все это было круто замешано на горьковатом запахе догоравших в печи торфяных брикетов, и острым, дающим в голову запахе крепкой сивухи и перегара. Как говорится – не Париж тут вам с его Шанелями да Диорами…

Вдохнув напоследок чистого воздуха, Фёдор Иннокентьевич шагнул внутрь.

– Куда же ты так натопил Порфирий Александрович? Дышать ведь не чем! А у вас давление шалит, сердечко! Вам бы наоборот, проветривать нужно, кислородом лёгкие насыщать! А вы прям газовую камеру тут устроили! Фриц Габер ( Под его руководством группой учёных был разработан печально известный газ Циклон Б применяемый фашистами в лагерях смерти) случаем вам родственничком не приходится?

– Ладно не ворчи Федь! С порога уже, прям как бабка старая! Бубубу, бубубу – вот заладил! Тебе холодом дышится вольготно, а мне жар подавай!

– Ладно, ладно, я ведь по доброте душевной с заботой....

Фёдор Иннокентьевич горестно оглядел небритого, одетого в растянутые на коленях треники и подранный, засаленный тельник, хозяина. Тот явно не был готов к походу, и судя по интенсивности зевания совсем недавно проснулся. Раздеваться и ждать пока тот соберётся – только время терять. Поэтому Фёдор Иннокентьевич избрал проверенную тактику борьбы с таким копушей, как Порфирий Александрович.

– Голубчик, давайте я вас с улицы подожду? А то вспотею неровен час, а болеть сейчас совсем не с руки…

– … Ладно, извини.... сейчас я, мигом....

Выйдя на улицу, Фёдор Иннокентьевич с облегчением вдохнул полную грудь чистого, прозрачного воздуха и с упоением выдул его из лёгких. Пара практически не было. На улице теплело прямо на глазах! Фёдор Иннокентьевич расстегнул тугой ворот ватника и озабоченно поглядел на намокший ворс валенок. Как бы и вправду семью потами не изойти на такой жаре. Хотя, как тут угадать. Оденешься легче, абы не упреть в шубах да ватниках, так Зимушка пренепременно сыграет с тобой злую шутку, начнёт студить кости, холодить спину, неприятно покалывать ледяными иглами пальцы ног и рук. Так что в этом деле все таки лучше перебдеть, чем потом опростоволоситься. А ватник и снять можно, в руках при надобности понести.

Спустя пять минут дверь избы отворилась, выпуская одетого в тяжёлый «офицерский» тулуп Порфирия Александровича. Каракулевый воротник был опущен, на голове покоилась вязанная шапочка с надписью «Динамо», а на плече висела потрёпанная временем двустволка.

– Я готов! – Подозрительно оглядев с головы до ног стоящего налегке Фёдора Иннокентьевича, Порфирий Александрович с лёгкой усмешкой спросил. – Рюкзак то твой где, охотничек....

– Думаешь кто-то попался?

– А смысл тогда идти Иннокентии? Я вот всегда рассчитываю на удачу.... без неё никак! Охота – она лишь удачливых любит, тех, кто свято верит в то, что все у него непременно получится! – Ещё раз оглядев Фёдора Иннокентьевича , Порфирий Александрович досадливо махнул рукой. – Ааа.... не бери в голову! Взял я рюкзак. И нож… Пойдём уже…

Никаких дорог в лесу и в помине не было. Те что натоптали рабочие давно заросли, а новых топтать уж и некому. Тот люд что остался в посёлке одними тропами в лес не хаживал, берег его. Лес, он шибко не любит когда в нем самоуправством занимаются, лес любит когда ты входишь в него словно в первый раз. Восхищаешься его первозданной красоте. Удивляешься статности высоченных сосен и прислушиваешься к лёгкому шёпоту Тайги прилетающему к тебе с дуновением ветра и щебетом птиц. Если ты любишь лес, то и лес ответит тебе любовью. Главное его не боятся.... страх как магнит притягивал все плохое, что водится в лесу в изобилии, вот тогда держись путник…

Фёдор Иннокентьевич лес любил, но хаживал в него не так уж и часто. В основном летом. По ягоды, по грибы, но собирал их с большой неохотой. Иногда добирался и до широких вод Ангары. Водили его туда достопочтенный Жан Яковлевич совместно с уже представленным Порфирием Александровичем. Те были заядлыми рыболовами. Ловили на все, что попадало им под руку: удочки, спиннинги, донки, жерлицы, кружки, любили покидать увесистую «балду». Иногда баловались запрещёнкой. Ставили сеточку небольшую украдкой, либо «телевизоры». Но это когда клёва совсем не было, а так, ловили без устали, с упоением. Таскали хариуса, ленка. Жаловали крупную щучку и налима. Первые хороши для копчения, вторые для жарки да посолу на зиму. Окуня и плотвиц выкидывали, ни жаркого с них, ни копчёного, а на посол – соли на них было жалко тратить. Соль в Тайге дефицит. Хотя изредка и окушков брали, вялили на солнышки – сущика с них ( вяленная рыба) делали. Сущик сам по себе на вкус не очень, а вот на «Вялую уху» с сушёными грибами, да приправами, самое то!

Одним словом – любила старичков рыболовов великая река, а вот Фёдора Иннокентьевича река недолюбливала, словно насмехаясь, подсовывая ему всякий раз мелких сорог, да жадных окуней, что вечно глотали крючок по самое грузило, и норовили проткнуть тебе пальцы своими острыми плавниками. Друзья улыбались, и дружно советовали ему завязывать со своими поплавками, и переходить на взрослые снасти, но активная рыбалка сильно утомляла Фёдора Иннокентьевича, куда удачнеё выходило у него сидение на корме старенькой плоскодонки. Подложив под пятую точку упругий валик свёрнутой в трубку телогрейки Фёдора Иннокентьевич медитировал, глядя на бесцельно скачущий по волнам поплавок…

– Ты глянь, волк что ли в гости захаживал?! – Сняв старенькое ружьецо с плеча, Порфирий Александрович нагнулся, разглядывая застывшие на снегу следы. Фёдор Иннокентьевич знал, что снимал ружье тот больше для проформы, чем в практических целях. Стволы были заряжено мелкой дробью, а тут волк! На волка картечь требуется, али пуля, а их у Порфирия Александровича давно в закромах не водилось. Хотя, если по глазам бить, да потом рогатиной в бок добавить, то с одиночкой серохвостым сдюжить можно. Но кто ж этих волков видел? Давненько их не было в этих краях. Охотники поговаривают, выше по реке ушли, дескать подальше от цивилизации. Там и лес гуще, да зверья всяко больше в верховьях. К Большому Чадобцу ушли, либо ещё дальше, к Ванаварам. Но, как говорится, то были лишь слухи и где эти самые Ванавары Фёдор Иннокентьевич в душе не чаял. А следы вот они, под самым носом, прав Порфирий Александрович и впрямь на волчьи похожи.

– Может Валет наследил? Марфа Ильинична вчера его кликала, кликала, а от так и не явился прохвост. Стащил чего поди, вот и шкерится, боится, что хозяйка ему хвост в бараний рог накрутит!

Закинув ружьё обратно на плечо, Порфирий Александрович сухо процедил.

– Может и Валет! – Вытащив из кармана пошарпанный временем портсигар, Порфирий Александрович подцепил грязным ногтём одну из лежащих в нем самокруток. Сложив руки лодочкой, аккуратно прикурил её от спички, и выпустив в небесную синеву облако густого, душистого дыма, уже намного благосклоннее добавил. – Но, волка я бы тоже не стал убирать со счетов! По весне может и он пожаловать! Сам знаешь… Тайга вокруг....

Не став более задерживаться, разглядывая никому не нужные следы, приятели двинулись дальше. Ориентируясь лишь по одному ему понятным меткам, да ориентирам, Порфирий Александрович вскоре резко свернул влево у кривоватой ели и уверенно пройдя вперёд с полсотни шагов, остановился.

– У меня, кстати, это – День рождение сегодня!

Фёдор Иннокентьевич деланно округлил глаза, и задрав рукав телогрейки, поглядел на несуществующие часы.

– И во сколько же вы родились сударь? Уже, али полудня опосля? – Поддаваться на эти инсинуации он не собирался, но подыграть был готов. Это был уже пятый день рождения о котором объявлял Порфирий Александрович только в этом году. Такое заявление явно намекало на то, что многоуважаемому Порфирию Александровичу срочно требуются дегустаторы его свежесваренного самогона. А если судить по жару и сильному запаху сивухи в его доме, нагнал он этого самогону изрядно. И где только он берет для всего этого ингредиенты шельмец. Не из еловых шишек же он его варит.

– Не знаю я этих тонкостей! А вот то что родился в субботу – то Факт!

Опосля такого ответа, спрашивать про число и год у Порфирия Александровича было бессмысленно, как в принципе и спорить с ним. Что ж, суббота, так суббота. Хороший день, солнечный. Отчего же не спраздновать. Тем паче самогон у Порфирия Александровича всегда был превосходный. Прозрачный, как утренняя роса, с тонким привкусом чабреца, кедровых орешков и маслянистым послевкусием торфяного дыма. Голова от него по утру не болела, пился легко, да споро, а уж какие разговоры под него выходили – крайне интересные, весёлые, содержательные.

– Ну что же, смею тогда искренне поздравить вас, многоуважаемый Порфирий Александрович! Долголетия, трезвости ума, да здоровья богатырского вам и чтобы ни шишки, как говорится, ни иголки на дороге вашей жизненной не попадались…

Порфирий Александрович аж засветился от удовольствия, и дюже растрогавшись, выдавил из мутноватых глаз скупую слезу.

– Ох спасибо тебе Фёдор Иннокентьевич, умеешь ты уважить! Коротко, да ёмко! Душевно! Хэх, мне бы так… хотя про шишки ты зазря, самовар то чем заряжать будем? Без шишек то, как? Щепой одной его пузатое брюхо не прокормить…

Затушив о дуло ружья самокрутку, Порфирий Александрович убрал её остатки в портсигар, и смахнув ещё одну набежавшую слезинку, споро двинулся дальше.

После вскрывшихся обстоятельств следовало спешить, дел то теперь сколько! День рождение как-никак. Под него и стол накрыть надобно. Да такой, что бы перед гостями дорогими стыдно не было. А к столу что? Правильно! Напитки и угощения. Выпивка уже имелась, теперь следовало позаботиться и о хорошей закуске. Именно поэтому они и спешили проверить поставленные загодя силки. Ох и хитрец все-таки Порфирий Александрович, все рассчитал шельмец, все подгадал. Фёдор Иннокентьевич усмехнулся, теперь и вправду интересно, кто попался в силки и попался ли вообще. Будет великолепно если попался глухарь или куропатка, но сойдёт и заяц. Лучше конечно птица – с нем возни всяко меньше будет, чем с жилистым зайцем. Того мариновать нужно, вымачивать, а потом долго и нудно томить в котелке. Одним словом – морока, не любил Фёдор Иннокентьевич зайца, зубов ведь все меньше и меньше к старости остаётся, пока разжуёшь жестковатое мясцо, перемалывая остатками зубов жилы да волокна и кушать перехочется.

Дойдя до силков, Фёдор Иннокентьевич облегчённо вздохнул. Куропатка, и не одна! Добрая закуска выйдет! Заяц тоже присутствовал, но им уже успел кто-то слегка отобедать. Порфирий Александрович критично осмотрел косого, держа того за уши. Затем сплюнул, и опустив тушку на снег, проворчал.

– Солонгой ( Представитель семейства куньих) поработал уже засранец....

– Слегка покусал же? Отчего не взять?

– Слегка не слегка, а обоссать успел! Пометил знамо! – Порфирий Александрович стал споро вытаскивать застрявших в силках куропаток. Сложив их в кучку, обогнул молодой ельник, и вскоре вернулся оттуда, неся в руках небольшую глухарку. Знатная добыча. Убрав все в припасённый рюкзак, Порфирий Александрович заново настроил силки, и охотники двинулись осмотреть ещё одно местечко. Порфирий Александрович обычно ставил с десяток силков, половина из которых неизменно оказывалась с добычей. Удачливый он был охотник, фартовый.

А вот Фёдор Иннокентьевич охоту не жаловал. Считал её делом неинтересным, лишённым азарта. Хуже рыбалки даже. Силки эти – морока одна, где их ставить, шут его разберёт, тут животных знать нужно, повадки их, чем живут, питаются… В общем не его это всё. Охота, рыбалка. Толи дело ягода, да грибы, но, тех дождаться ещё надобно…

– Ты вот Иннокентьевич сам мозгами пошуруй, принесёшь ты этого зайца в дом, освежуешь ведь его!?

– Ну!?

– Гну! Мяско оставишь, а шкуру, поди выбросишь? Ни к чему тебе шкура ведь? Малгай (Бурятский головной убор) из неё не пошить, на стену вешать зазорно, стельки тоже дрянь из неё выходят....

– К чему это ты клонишь Порфирий Александрович?

– Да к тому, что учует лесное зверьё шкуру меченную и повадится из избы припасы таскать! Принесёшь такого вот зайца в дом, потом греха не оберёшься! Коли Лес отметил – в Лесу и оставь! А то знаешь как бывает, это я решил что солонгой пометил, а там глядишь не ровен час и сам Сабдак захотел с нами в шуточки свои поиграть!

– Скажешь тоже.... Сабдак! Они больше в горах промышляют… любят людей в ущелья приводить! Ночью ни зги не видать, вот и пользуются демоны этим! Усядутся на горбину, подведут к обрыву и ищи свищи потом!

– Больно ты знаток смотрю! – Порфирий Александрович хмыкнул. – Сабдаку пофиг где промышлять. Ему главное над тобой поглумится, да всю душу тебе извести, затем и метки ставит, смотрит потом какой дурак на такую уловку купится!

Оглядев окружавший их плотной стеной лес, Порфирий Александрович перекрестился.

– А бывало и Ада (Мелкие духи) притянут такой вот меткой с собой, те могут и безвредными быть, за детьми присматривать, но в основном злые они. Козни да пакости их удел. Надо оно тебе такое Фёдор Иннокентьевич? Вот и я разумею, что нет.

Дойдя до силков, Порфирий Александрович весело воскликнул – «а вот и наше фирменное блюдо пожаловало» и вытащил из них весьма солидного тетерева. Еле затолкав его в переполненный дичью рюкзак, глянув на Фёдора Иннокентьевича, процедил- «Баста» и споро потащил друга домой. День рождение все же....

Проходя мимо первых силков, Порфирий Александрович снова перекрестился.

– Точно Сабдак! Смотри, прибрал себе зайца. Расстроился поди, что не купились мы на его уловку! А ты говоришь, давай возьмём.... эх, голова ты садовая Иннокентьевич.... точно без меня пропадёшь.

Дойдя до посёлка, друзья разделились. Порфирий Александрович объявил, что займётся подготовкой праздничного стола, а Фёдору Иннокентьевичу велел созвать гостей, и явиться на празднование ровно в пять! Часов в посёлке ни у кого не было, поэтому пять часов означало время, когда над Тайгой начинали сгущаться первые сумерки.

«Жан Яковлевич»

…Тук, тук, тук.... Заботливо откидав от двери, приваливший её снег, Фёдор Иннокентьевич громко позвал.

– Жан Яковлевич, дорогой, не изволите ли впустить, если конечно не заняты?

– Вы что ли, Фёдор Иннокентьевич? Сейчас, сейчас, впущу, что же вам на морозе то топтаться…

Мгновением спустя дверь медленно отворилась, явив взору Фёдора Иннокентьевича весьма интеллигентное, но чрезвычайно помятое лицо.

Очки в круглой оправе из позеленевшего от времени пластика, всклокоченная борода и внушающая уважение лысина – все выдавало в Жане Яковлевиче потомственного интеллигента. Того самого, который даже забредя ненароком в хлев, будет почтительно обращаться к свиноматке на вы. Здравствуйте Хавронья Ивановна, как поживаете Хавронья Ивановна?

Точно так же, как и Фёдор Иннокентьевич, Жан Яковлевич всем сердцем был предан литературе, но, с написанием стихотворных форм у него клеилось ещё меньше чем у Фёдора Иннокентьевича, посему Жан Яковлевич с упоением придавался прозе.

– Здрассссьте Вам! Проходите, любезнейший мой, прошу!

– Благодарю Жан Яковлевич, но я скорее всего, лишь на минутку заглянул. У нашего горячо любимого Порфирия Александровича сегодня совершенно внезапно приключилось оказия под названием – День Рождение. Представляете?

– Дык эта оказия уже пятый раз на моей памяти! И это лишь в этом году! Я уж молчу про прошлый!

– Но вы ведь понимаете дорогой мой Жан Яковлевич, что Дни Рождения просто так не случаются?

– Да неужели?

– Представьте себе, да!

– Снова пьянка?

– Ну что вы, Жан Яковлевич! Право! Ну какая пьянка? С коих пор творческие вечера стали называть пьянками?

– Ах.... творческие вечера… не дурно, не дурно вы все это завуалировали, в новой постановке – звучит весьма заманчиво! Почему же мы раньше их так не называли? Вы и впрямь считаете, что Порфирий Александрович устраивает свои дни рождения не ради хорошенько закинуть за воротник, а подразумевая под ними термин – « Творческий вечер»?

– Мне кажется, что это именно так, Жан Яковлевич! Так вы придёте? У меня кстати заготовлено несколько новых, весьма недурственных стихотворения!

– А вы умеете настоять! – Жан Яковлевич слегка прикрыл дверь, начав слегка подмерзать. Из одежды на нем были лишь валенки, растянутые временем семейные трусы и весьма замызганный цветастый халат очень отдалённо напоминающий классический Буряад дэгэл ( Традиционный Бурятский национальный костюм). – Кстати, а кто ещё будет присутствовать на этом творческом вечере? Марфа Ильинична? Владлен Аристархович?

– Разумеется! Я очень хотел что бы присутствовала ещё и Нина Александровна, но у неё приболела Машенька и они выбыли из нормальной жизни, как минимум на неделю…

– Как жаль! – В голосе Жана Яковлевича появились нотки сарказма. – Ведь Нина Александровна такая милая женщина, прям душка! А вот Машенька шумновата! Да и с воспитаем по моему немного промашка вышло, но это все из-за того что без участия отца растёт… Дикая совсем, бывало идёшь мимо, а она личико воротит, али вообще в сторону шагается, будто от нечистого!

– Да уж… тут вы правы отчасти....

– Да? – Жан Яковлевич подозрительно глянул на Фёдора Иннокентьевича поверх очков, но, не уловив подвоха в его лице, вопросил. – Так и во сколько начнётся ваш творческий вечер?

– А как темнеть начнёт, ровно в пять!

– О, уже скоро, однако! Тогда смею отклонятся, как вы видите, я пока в домашнем!

Козырнув на прощание, Жан Яковлевич скрылся за дверью, оставляя Фёдора Иннокентьевича в одиночестве.

Прекрасно. Культурная программа на вечер обеспечена, теперь самое время позаботиться о душе компании и главном её украшении – Женщине. Женщин в посёлке было две. Точнее три, но Машеньке было всего шестнадцать и претендовать на роль умудрённой жизнью дамы она пока ну никак не могла.

Посему в посёлке правили балом пышногрудая, румяная и обладавшая низким грудным голосом Марфа Ильинична, и её антагонист практически во всех вопросах – Нина Александровна. Сухощавая, с остро отточенными скулами, тонкими бледными пальцами и сутулая, словно дворовая собака. Голос у неё был визглив, слова выговаривались с запинкой и неприятным присвистом.

Кстати, характер у них был под стать внешности.

Марфа Ильинична – душа на распашку, заботушка, веселуша, певица! Со своим низким, густым, практически – Контральто, она с первых же нот вышибала слезы умиления у собравшейся мужской половины. «Бежит река», «Надежда», «Где-то на белом свете», как же она исполняла эти славные песни, заслушаешься, не женщина – Богиня! Воинственная Валькирия спустившаяся прямиком с Вальхаллы на своём извергающем пламя коне.

А вот Нина Александровна – грымза, зануда, скандалистка, и как её называли лишь жители посёлка – человек – «Ой». Из её «Ой» можно было составить целый цитатник самых пессимистичных фразочек. Ой – как же все надоело. Ой – как же дальше жить. Ой – что же будет завтра?

С какого боку не взгляни, веяло от Нины Александровны Вселенской тоской, и печалью, да так, что учуять их можно было аж за версту.

А ещё она была очень совестливая, к другим естественно. Как вам не совестно так поступать. Как вам не совестно так говорить? Да и вообще есть у вас совесть или нет, в конце-то концов?!

Именно поэтому Фёдор Иннокентьевич дюже не любил Нину Александровну, да и доченьку её – Машеньку, что была под стать мамаше, откровенно говоря так же недолюбливал. Может оно и к лучшему, что они не придут! Грешно конечно так говорить, неправильно, но, вовремя дочка у неё приболела.... Глянув издалека в сторону Нинкиной избы, Фёдор Иннокентьевич зачем-то перекрестился и двинулся в противоположную сторону. Следовало ещё заглянуть к Владлену Аристарховичу и вышеупомянутой Богине – Марфе Ильиничне.

«Владлен Аристархович»

Самое сладкое Фёдор Иннокентьевич решил оставить на последок, поэтому для начала решил заглянуть к Владлену Аристарховичу.

Прошмыгнув мимо засыпанной снегом поленницы Фёдор Иннокентьевич очутился у засыпанного снегом крыльца Владлена Аристарховичи. Несмотря на такое аристократическое имя, Владлен был что называется «Алкоголик – обыкновенный». Только не путайте пожалуйста этот термин с «Забулдыгой – запойным» или упаси Вас Господь «Пьянью – подзаборной». Начнём с того, что в Каменеостровске заборов не водилось в принципе, а что самое главное, не было столько спирту в наличии, что бы заработать статус Забулдыги и тем более Пьяни. Ну а Алкоголиком может каждый стать, тут и стараться-то сильно не нужно! Главное правило- пей с самого утра! В смысле – напейся с самого утра! Вот если перед приёмом пищи рюмочку – другую – это уже привычки из высшего общество! У них так принято – « для аппетита»! А у нас рюмка – другая может и за место обеда зайти!

Тут, тук,тук!

– Владлен Аристархович! Владлен Аристарховииииич! Ау, душа моя, вы дома, али на прогулке? Хотя какая к черту прогулка? Когда это Владлен Аристархович, здоровья ему богатырского, на прогулки хаживал?

Тук, тук, тук!!!

В избе послышалось старческое кашлянье, и после весьма продолжительной паузы дверь медленно отворилась, являя взору Фёдора Иннокентьевича весьма удручающую картину.

Небритая физиономия Владлена Аристарховича была красной словно варёная брюква и имела выражение такого горя и сострадания к самому себе, что перепуганный этим зрелищем Фёдор Иннокентьевич сам схватился за сердце.

– Что произошло голубчик?! На вас лица прямо нет!

Владлен Аристархович вперил взгляд своих маслянистых, подслеповатых глаз куда-то в район живота Фёдора Иннокентьевича и горестно выпалил.

– Все!

– Что, все? Давление? Сердце?

– Все! Абздец! – горестно махнув рукой, Владлен Аристархович ухватил корявыми пальцами Фёдора Иннокентьевича за лацкан телогрейки и потянул за собой внутрь дома. – Абздец! Тю-тю! Ай-ля-ля! Sie ist nicht mehr!!! ( Её больше нет! Немецкий)

Ну все, если Аристархович заговорил по-немецки, то приключилось действительно что-то дюже серьёзное. Фёдор Иннокентьевич враз погрустнел. Не хотелось чем-то омрачать праздник Порфирия Александровича, но и не посочувствовать горю такого душевного человека, как Владлен Аристархович тоже было грешно.

Подведя Фёдора Иннокентьевича в самый дальний угол избы, Владлен Аристархович ткнул в него пальцем и едва сдерживая слезу, промычал. – Вот!

Фёдор Иннокентьевич с содроганием глянул туда, куда указывал корявый палец с давно выгоревшем на солнце бледно голубым якорем и нервно заржал....

– Её больше нет!!! И это не смешно!!! Это трагедия! Катастрофа!!! Absturz!!! ( Крах! Немецкий)

Выпустив из рук лацкан Фёдоровской телогрейки, Владлен Аристархович стал размахивать руками словно дирижёр перед симфоническим оркестром, причём он хронически забывал про первые скрипки и то что в его оркестре имеются арфа и рояль. Это объяснялось довольно просто, в юности Владлен Аристархович работал на пилораме, и как и у всякого уважающего себя пилорамщика у него не хватало нескольких пальцев, на левой руке не хватало части мизинца, а вот на правой ноге имелся в наличии лишь большой и часть соседствующего с ним пальца. Как так могло получиться – спросите вы, а вот так – ответит вам любой бывалый пилорамщик. Как любил говаривать сам Владлен Аристархович – пилорама наградила его хромотой, но в награду за эти лишения вылепила, а точнее сказать, выпилила ему идеальную форму руки, которую вообще можно было себе представить для того что бы держать стакан и разливать!

В чем-то он конечно был прав, но судя по валявшимся в углу стеклянным останкам, не совсем.

– Как же вы так умудрились Владлен Аристархович?! Это просто мистика какая-то! При вашей то хваткости ?!

– А вот так! – Владлен Аристархович практически плакал. – Я её наклоняю, а она знаешь, так деликатно, словно Чешский хрусталь.... дзинь! И все! – Владлен Аристархович утёр выступившую слезу. – Ладно бы в поднос! Я бы марлечкой, аккуратненько все просеял, промыл! А нет! Хрясь все на пол! И тю-тю! Fluch!!! ( Проклятье – по-немецки)

Зарыдав во весь голос, Владлен Аристархович плюхнулся на пол, и обхватил лицо руками. Тяжело вздохнув, Фёдор Иннокентьевич расстегнул ворот телогрейки что бы не спариться и уселся подле рыдающего страдальца.

– Много там было?

– Много! Литру два! Семьдесят градусов, Федя! Не туфта какая-то из под крана, а настоящий, чистый, тот что всю правду из тебя вытянет, да душу в бараний рог свернёт! Слышишь?

– Слышу, слышу, ты только на ухо мне не ори, я ж не глухой чай ещё! Давай осколочки подберём, а то наступишь ещё ненароком, лечи тебя потом!

– Да брось, потом сам голяком ( Веник по-флотски ) замету их! Эх-хе-хе.... Не жалости в тебе, ни сострадания Фёдор Иннокентьевич!

– А что мне сострадать? Потерянного не вернуть, а вот как восполнить, это мне ведомо!

Глаза Владлена Аристарховича враз разгорелись ярким огнём в мгновение ока высушившим в них слезы горя. Морщинки вокруг глаз медленно расправились, превращая Владлена Аристарховича в наивного мальчишку, которому родители пообещали подарить собаку.

– Ты Фёдор Иннокентьевич в волшебники заделался? Али шутить над стариком удумал?

– Что вы Владлен Аристархович! Над таким горем шутить грешно! А вот помочь, всяко дело праведное! – Притянув Владлена Аристарховича к себе, Фёдор Иннокентьевич зашептал тому на ухо горячим шёпотом. – У Порфирия Александровича сегодня день рождение значится! Со всеми вытекающими! Понимаете о чем я?! Вот, вот! Так что, думаю сумеем договориться с именинником и поправить ваше горе!

– Взаправду? Прям День Рождение? – Владлен Аристархович ухватил Фёдора Иннокентьевича за руки и стал трясти их, улыбаясь щербатой улыбкой. – Что же вы так долго молчали про такое счастье-то! Нужно было сразу, с порога! Ай… не важно уже, сейчас тогда ему подарочек сготовлю, аккурат то, что он любит! Вы тогда бегите, а я все в лучшем виде… что бы не зазорно было в гости явиться. Во сколько кстати празднование стартует?

– В пять! Ровно в пять!

– Всё будут?

– А как же! Сейчас ещё Марфу Ильиничну извещу и сам пойду к празднеству готовиться!

– Тогда не смею вас больше задерживать Фёдор Иннокентьевич!

Услужливо открыв перед гостем дверь, Владлен Аристархович кинул ему вдогонку.

– Вот ведь свезло как с днём рождением.... Вы прямо мой спаситель!

«Марфа Ильинична»

– Хорош спаситель… – Аккуратно продев пуговичку в петельку, Фёдор Иннокентьевич застегнул воротник ватника, и одёрнув его, уверенной походкой двинулся к самому ухоженному домику в посёлке, а коем, как вы уже догадались, проживала достопочтенная Марфа Ильинична.

Зимой правда домик ничем не отличался от остальные, заваленный снегом по самую крышу, он, неприметным, пушистым сугробом скромно ютился среди разлапистых елей. Зимушка никому не разрешала выделятся, по её разумению все в её царстве должно быть белым и однообразным! Не любила Зимушка ярких красок, считая их пошлыми и вульгарными! Но как только в двери стучалась весна, все резко менялось.

Искрящийся платиной снег стремительно таял, неохотно уступая место зелёному травяному покрову на котором яркими пятнами жизни распускались ветреница и кандык, тут и там горели маленькими солнышками цветы мать-и-мачехи и примулы, а вокруг всего этого великолепия, в предвосхищении скорого торжества весны, кружили в весёлом хороводе нарядные кувшинчики сон-травы.

В это же самое время расцветала и Марфа Ильинична. Словно волшебница доставала из закромов всевозможные горшочки, кашпо, маленькие ведёрки и даже тазики. Любовно расставляла, развешивала их вокруг избы и по прошествии месяца, когда высеянные ею цветы прорастали, избушка Марфы Ильиничны становилась похожа на домик сказочной феи. Но это летом, а сейчас дом Марфы Ильиничны, практически ни чем не отличался от остальных построек в их маленьком посёлке. Разве, что снег от двери уже заботливо отметён, да за заиндевевшими окнами виднеются весёленькие занавески.

Тук… тук… тук....

Привлекать внимание дамы к своей скромной персоне следовало максимально галантно!

Именно поэтому Фёдор Иннокентьевич снял рукавицы и старательно размяв пальцы, дабы придать им гибкость, произвёл самое деликатное «тук, тук, тук» на которое был только способен!

Если к остальным соседям он стучался мощно, с напором, стараясь быстрее привлечь к себе внимание, то тут всё было иначе, Фёдор Иннокентьевич старался максимально растянуть трепетные секунды ожидания, пока дверь откроется и явит ему прекрасный лик почитаемой им Марфы Ильиничны.

– Кто там?

– Доброго вам дня Марфа Ильинична!

– Вы ли это, Фёдор Иннокентьевич? Так заходите, не заперто! По что стоите там мёрзните, чай не лето ещё!

Осторожно отворив дверь, Фёдор Иннокентьевич заглянул в образовавшуюся щель, ему очень не хотелось хоть чем-нибудь смутить Марфу Ильиничну, но та была как всегда при полном параде. Тугая коса русых волос была залихватски обёрнута вокруг шеи, на ногах красовались домашние валенки, а одета Марфа Ильинична была в свой любимый спортивный костюм темно синего цвета выданный ей ещё в те далёкие времена, когда они числилась в обществе любителей лыжного спорта «Братск». С тех пор костюм она берегла словно зеницу ока, используя его исключительно в домашнем обиходе, за место пижамы. Так же Марфа Ильинична являлась единственной обладательницей настоящих, беговых лыж в посёлке. Лыжи Марфа Ильинична берегла ещё пуще чем костюм и называла их не иначе как – «Срочная – неотложная помощь». Почему именно так спросите вы? Сейчас объясню. В двадцати километрах от Каменеостровска располагался небольшой лесозаготовительный городок. Городком я его естественно назвал лишь для красного словца, на самом деле он не сильно отличался по масштабу от Каменеостровска – те же два двора- три кола, но, у них имелась радиостанция, спутниковый телефон и даже несколько моторных лодок, старательно укрытых брезентом от непогоды. Так что если кому- то в Каменеостровске вдруг потребуется медицинская либо ещё какая помощь, её можно было вызвать достаточно оперативно. Как спросите вы? А как раз при помощи быстроногой Марфы Ильиничны и её лыж.

К счастью такой срочно нужды пока не возникало и Марфа Ильинична изредка надевала свои легендарные лыжи, дабы покататься в своё удовольствие наслаждаясь красотами скованной морозцем Тайги.

– Да заходите уже Фёдор Иннокентьевич, нечего хату зазря вымораживать!

– Да я вот.... снег стряхивал.... на валенки налип…

– Так снег чай не глина! Сам отвалится, да растает! Заходите уже! Чаю вам сготовлю, нос вон краснючий какой! Сколько ж вы по улице ходили?

– Да это не от мороза. – Скинув валенки, Фёдор Иннокентьевич, аккуратно поставил их у самой двери.

– Да посуши ты их, коли зашёл, мокрые вон все, у печки ставь! – Марфа Ильинична властно махнула рукой в сторону пышущей жаром печи.

– Агась.... – Расстегнув ватник, Фёдор Иннокентьевич бережно повесил его на торчащий из стены гвоздь, закинул туда же ушанку и подхватив валенки, двинулся к печи.

– Тапки кто одевать будет? Ты часом к Владлену Аристарховичу не заходил сегодня? Чумной какой-то.... – Щёлкнув пальцами, Марфа указала Фёдору путь к тапкам и сокрушённо покачивая головой принялась заваривать кипятком чай.

Обувшись в шедеврально изгрызенные мышью тапки, Фёдор Иннокентьевич споро прошмыгнул к печке, прислонил к её раскалённому боку валенки и застенчиво сцепив пальцы, глянул на суетящуюся Марфу Ильиничну полными любви глазами.

– По что застыл Иннокентьевич? Влюбился что ли? – Марфа Ильинична хохотнула и с грохотом водрузив чайник на чугунную подставку, полезла в колченогий сервант за кружками. – Садился бы уже! А то словно нашкодивший юнец стоишь.... али сказать чего пришёл? – Резко развернувшись, Марфа пронзительно глянула Фёдору Иннокентьевичу в глаза. – Али приключилось чего?

– Да, я это.... того.... не случилось! Что ты.... просто у нашего дорогого Порфирия Александровича сегодня изволит быть день рождение.... в пять.... часов… ровно....

– Вот оно как! День рождение значится… День рождение это хорошо! Праздник нам как говорится нужен! Я прям как чувствовала, пирог спекла, чуешь дух какой? Не пирог – объедение!

– А с чем? – Слегка осмелев Фёдор Иннокентьевич принюхался и действительно ощутил чудеснейший запах свежей выпечки.

– Знамо с чем, с олениной твоей любимой, с чем тут ещё печь можно? Можно конечно лапника вон набрать али ягод твоих сушёных, да только ты такой пирог есть не станешь, обплюёшся весь! – Налив в кружки заварки, Марфа долила сверху кипятка, и обтерев со стола, пригласительно махнула Фёдору рукой. – Так и будешь там стоять, словно каланча? Присаживайся. Сахера нет. Ложка вот! А пирог шиш – на день рождение знамо теперь пойдёт! Сейчас не проси....

– Да не голоден я, потерплю! – Улыбнувшись, Фёдор Иннокентьевич, быстро уселся за стол и обжигая пальцы, придвинул к себе алюминиевую кружку с ароматным чаем.

– Кто ещё на День рождение пожалует? Кстати, как там Маша Нинкина? Не заходил к ним ещё?

– Не заходил… думаешь стоит? Порфирий Александрович недавниче сказал мне, что пока ещё не поправилась Машенька…

– Много твой Порфирий Александрович в этом понимает. Сколько ему стукнуло? Или это снова лишь повод? Самогонки поди опять наварил?

– Наварил!

– Ты чего смурной такой? – Марфа Ильинична прищурилась, глянув на Фёдора Иннокентьевича словно королевская кобра на затихшую в испуге мышь. Ну-ка живо, выкладывай!

– Эээ.... да я это.... стих вот тебе написал.... да замялся что-то на пороге.... момент упустил…

– Хм стих? Ну давай, стих это прям романтишно! – Марфа Ильинична делано постучала кончиками пальцев по щекам, словно прогоняя выступивший румянец, и расширив глаза, томно глянула на застывшего Фёдора Иннокентьевича. – Нуссс? Начинайте… Дама с трепетом ждёт!

Прокашлявшись, Фёдор Иннокентьевич поднялся со стула, и приложив правую руку к груди, стал с чувством декламировать.

– Весна, весна к вам в дом стучится

– Спеши скорее открывать

– Уж солнце спать поздней ложится

– В свою небесную кровать

– И тает снег, все зеленеет

– Гремит на речке ледокол

– Закат не холодит, а греет

– И первоцвет кругом расцвёл

– Весна она дивна и статна!

– Румяна, искренна, добра

– Как Марфа, молода и ладна

– Любима, весела, стройна

Фёдор Иннокентьевич зарделся от смущения, а Марфа Ильинична громко выкрикнув «Браво», весело захлопала в ладошки.

– Ой ты боженьки! Ой вы льстец! Но как же приятно Фёдор Иннокентьевич, родненький, дайте я вас скорее в щёчку чмокну....

Притянув к себе бардового словно варёный рак Фёдора Иннокентьевича, Марфа Ильинична громогласно чмокнула его в небритую щеку и сама зардевшись от таких милостей, плюхнулась обратно на стул.

– Расчувствовал, ох и расчувствовал ! Умеешь ты к празднику подготовить.... теперь и выпить охота! Эх.... – Сделав робкий глоток ещё не остывшего чая, Марфа Ильинична бросила взгляд в оконце. Темнеть ещё не начинало, да собственно и рано для темноты было, к полдню поди только – только подобрались. – В пять говоришь?

– В пять…

– Хорошо… приду! Да и как тут не прийти… все же друг родной…

Допив чай, Фёдор Иннокентьевич заизвинялся, засобирался, и, не забыв поблагодарить за чай, любезно откланялся. Бережно притворив за собой дверь, он, преисполненный самыми возвышенными чувствами, двинулся к дому.

Дело то какое сделано! Как не радоваться, не ликовать? Вы тоже удивлены, и задаётесь вопросом – неужели грядущее торжество так благотворно повлияло на настроение Фёдора Иннокентьевича? Расстрою – нет, торжество всяко тоже повлияло – но радость и ликование души были вызваны несколько другими событиями. Стихами, конечно же Стихами! Хватило таки духу. Вот так, один на один, глядя в глаза, не оробел, нашёл в себе силы! Ай да Фёдор Иннокентьевич, ай да молодец!

Окрылённый успехом Фёдор Иннокентьевич подобно вихрю ворвался в избу, скинул валенки, небрежно зашвырнул их поближе к печке, сушить. Нахмурился, потрогал печку рукой. А она то постыть успела. Непорядок… Покачав головой, подбросил в её ненасытное чрево полешков, на, кушай, прожора! Весна – весной, а зимушка ещё вовсю во дворе лютует! День рождение как пить дать затянется, а возвратиться в ночи в выстуженную избу совсем не хотелось.

«День рождение»

Практически синхронно гости стали стекаться к избе именинника. Как так получалось никто не знал. Может это было делом привычки, либо прожив так долго бок о бок, односельчане научились чувствовать друг друга на расстоянии. Никто не знал этого наверняка. В такой глуши всякое может быть, может и Ада куролесят, весело им людскими желаниями и действиями управлять, видёть как люди их воле подчиняются.

Тук, тук, тук!

В предвкушении предстоящего праздника, Фёдор Иннокентьевич нетерпеливо переминался с ноги на ногу, подле дверей именинника. Покрепче зажав под мышкой тугой кулёк полный ядрёного самосада, он деликатно кашлянул, и снова постучал.

Тук, тук, тук…

– Открыто! Открыто же!!!

Отворив дверь, Фёдор Иннокентьевич зашёл в избу Порфирия Александровича. Голова сразу же закружилась от умопомрачительных ароматов запечённой на углях куропатки и фаршированного клюквой и базиликом тетерева. В животе протяжно заурчало, рот наполнился густой, тягучей слюной, напоминая

Фёдору Иннокентьевичу, что голод не тётка и противостоять таким божественным ароматам проголодавшийся организм был ни как не в силе.

– О, Фёдор Иннокентьевич, вы первенец! Проходите – располагайтесь любезнейший!

Обеденный стол был покрыт праздничной клеёнкой разукрашенной кистями винограда, персиками и спелыми красными яблоками, а посреди этой красоты горделиво возвышалась запотевшая бутыль до верху наполненная прозрачным и аппетитным. Подле её подножия красовалась тарелка с нарезанной тонкими ломтиками солониной, щедро сдобренной сверху крупными дольками чеснока. Ух, шайтан – искуситель! А ведь ещё и дичь запечённая имелась, да солёные огурчики, холодные да хрустящие. От предвкушения гастрономического экстаза у Фёдора Иннокентьевича громко заурчало в животе.

– Присаживайся Фёдор Иннокентьевич! Дичь доставать пока не стал, какой резон стоять ей остывать, как соберутся все, тогда можно и стол накрывать, прав ведь я?

– Прав! Куда торопиться?! Дождёмся гостей, негоже одним начинать!

– Негоже жрать в одну харю, а культурно начать вполне себе можно! Культура она ведь жизненно необходима! Как без Культуры? Надеюсь вы не будете против по маленькой употребить! Хорошее ведь начинание? Фёдор Иннокентьевич?

Выставив на стол хорошенько вымытые и натёртые до хрустального блеска стаканы, Порфирий Александрович не скупясь плеснул в них самогону, аж на все четыре пальца, чем не на шутки испугал Фёдора Иннокентьевича.

– Что же вы с первой так льёте голубчик, прям как не в себя. Пить такими дозняками весьма пагубная привычка, вам так не кажется Порфирий Александрович? Я конечно за всегда рад употребить, но позорно дисквалифицироваться в самом начале матча мне право не хотелось бы! – Фёдор Иннокентьевич приложил ладонь ко рту и шёпотом произнёс. – Тем более на Дне рождение будет присутствовать дама! Нельзя же при ней опростоволоситься! Поубавьте пыл, право, лейте хотя бы на два пальца меньше – вполне себе приемлемая доза для аперитиву! А уж как все соберутся, вот тогда я батенька вам не указ!

– Указ не указ – а сейчас, что? Обратно Её лить что ли? Нехорошо!!!! Ой нехорошо это!!!! Хуже, чем по следам своим возвращаться, сам ведь знаешь!

– А по что ты так плескал? Чай стакан не водохранилище, что бы вот столько в него! Я между прочем с утра не жравши! По твоей вине кстати!

– По моей?

– По твоей, по твоей! Именинничек…

– Так, так, так! Вижу творческий вечер у нас в самом разгаре!

Напустив в избу прохладного воздуха, на День рождение пожаловал несравненный Владлен Аристархович. Вернее сказать не пожаловал, а вероломно вломился в избу, словно только что проснувшийся после долгой спячки Шатун. Крайне изголодавшийся и возбуждённый запахом близкой наживы, он водил носом, пытаясь уловить направление, как вдруг..... Осоловевший взгляд Владлена Аристарховича узрел искомое. Шатун внутри него взревел и бросился в атаку. Отбросив все светские манеры Владлен Аристархович зашвырнул на спинку стула тулуп и прямо в заснеженных валенках протопал к столу.

– И как творчество?

– Да вот! – Порфирий Александрович, всплеснул руками и горестно указал ими на Фёдора Иннокентьевича – бузит что-то наш драматург! И знаешь что нашей светлости неугодно?

– Что? – Владлен Аристархович буквально испепелял налитые стаканы взглядом! Нет он даже не испепелял, он уже мысленно пил из них, смакуя на вкус этот несравненный нектар богов.

– Наливаю я много оказывается! Представляешь?

– Что?

Порфирий Александрович обеспокоенно глянул на застывшего подле стола Владлена Аристарховича.

– Вы часом не заболели? Дайте-ка я вам лоб пощупаю, а то знаете ли конец зимы – авитаминоз! А в нашем возрасте нужно уже следить за здоровьем и по возможности береч его! -

Прикоснувшись ко лбу

Владлена Аристарховича, Порфирий Александрович покачал головой и глянул на обеспокоенно мнущего пальцы Фёдора Иннокентьевича. – Холоден, как лёд! Точно авитаминоз!

Бросившись к серванту, Порфирий Александрович выудил из него ещё один стакан и победоносно водрузил его точно в центр стола, наполнил его ровно на два пальца.

– А?! И как вам такой натюрморт, Фёдор Иннокентьевич? Опять спорить начнёте, да противиться? А тут между прочем авитаминоз! – Подняв палец к потолку, Порфирий Александрович, с видом полководца выигравшего сражение, оглядел присутствующих и быстро ухватив свой стакан, громогласно провозгласил. – За авитаминоз! Тьфу ты! В смысле, наоборот – будем здравы, не помрём!

На последнем слоге, до селе стоящий в ступоре Владлен Аристархович вздрогнул, и словно умудрённый тысячелетним опытом мастер боевых искусств, одним неуловимым движением опрокинул в себя содержимое вожделенного стакана.

– За именинника! – Таким же неуловимым движением Владлен Аристархович , вернул стакан на место, и грациозной походкой сенсея отправился снимать валенки и вешать брошенный впопыхах тулуп. Все таки тут не абы что, а культурное общество, негоже в уличной обуви на Творческом вечере полы топтать…

– Фёдор Иннокентьевич?

– Да, да! Извините! Засмотрелся на Владлена Аристарховича. Как он ловко… вроде стоял столбом, а ту вжик! И нету ничего! Прям Коперфилд, не иначе!

– Ага! Шаолиньский монах скажи ещё! Ты пить сегодня будешь, скажи? То тебе не так, сё не этак!?

– Извини! За тебя! – Фёдор Иннокентьевич выдохнул и резко запрокинул голову вливая в себя порцию прозрачного. – Эх..... а хороша! Умеешь ты шельмец горькую сготовить!

– Может повторим?

– Пренепременно! – Засунув ноги в потрёпанные тапки, Владлен Аристархович спешно засеменил обратно к столу.

– Так! Стоп, стоп, стоп! – Фёдор Иннокентьевич, поднял, и ухватив стаканы, снёс их обратно в сервант. – Пока все не соберутся, никаких «Повторим».

– Вот ты Змий, Иннокентьевич! А ежели, кто задержится по делам каким? Что нам на сухую сидёть?

– Не задержится! Как придут повторим!

– А сейчас что?

– Что, что… – Фёдор Иннокентьевич оглядел избу и заметив на верху кособокого шкафа искомое, радостно воскликнул. – В шахматы можем сыграть! Ну или в нарды?

– В жопу эти шахматы! Только и слышу – шах вам Владлен Аристархович! А вот и мат вам Владлен Аристархович! Давай уж лучше в карты, тут я тебя зараз Козлом оставлю!

Хохотнув, Порфирий Александрович, выудил откуда-то засаленную колоду атласных карт и принялся с азартом её тасовать.

– Зима ушла, весна пришла

– А я с подарком к вам пришла!

– Ау! Красну девицу в гости пустите?

– Боже мой! Какой слог! Марфа Ильинична! – стоявший ближе всех к двери Владлен Аристархович, бросился принимать у вошедшей с улицы Марфы Ильиничны благоухающую свежей выпечкой корзинку. Та была прикрыта белоснежным полотенчиком, на котором покоился аккуратно сложенный листок бумаги.

Скинув с себя полушубок, Марфа Ильинична чинно переобулась, и приняв корзинку обратно, словно бабочка припорхала к стыдливо спрятавшему за спину карту имениннику.

– Это вам мой дорогой Порфирий Александрович, вкусности, кушайте на здоровье! А вот этот небольшой тест от меня лично. Прочтите пожалуйста!

Потянувшись к корзинке, Порфирий Александрович совсем позабыл о зажатых в руке картах, и те словно стайка неугомонных стрижей разлетелась по всему полу. Марфа Ильинична ойкнула и инстинктивно выставила руки, пытаясь поймать разлетающуюся колоду, но её остановил в этом начинании Фёдор Иннокентьевич. Он бережно ухватил Марфу Ильиничну за руку и показал глазами на стоящего в растерянности именинника.

– Бог с этими картами, потом подберём голубушка....

– И право! Вы читайте, читайте – дорогой вы мой Порфирий Александрович, давайте подержу…

Приняв у именинника корзинку, Марфа Ильинична, покорно дождалась пока Порфирий Александрович трясущейся от волнения рукой вытащит из неё листок и бережно поставила её на стол.

– Не томи, читай скорее Парфиша! – Вытянув максимально вперёд краснючую словно у индюка шею, Владлен Аристархович был готов лопнуть от нахлынувшего на него любопытства.

Хорошенько прокашлявшись Порфирий Александрович, развернул сложенный в четверо листок и принялся с лёгкой хрипотцой и придыханием читать написанные красивым женским подчерком строки.

– Дорогой вы мой Порфирий Александрович! Спешу донести до вас вагон крепчайшего, Сибирского здоровья! Окунуть Вас в неиссякаемый источник долголетия! Одарить вас любовью и заботой окружающих вас людей! Будьте счастливы, и оставайтесь всегда таким же радостным и беззаботным озорником, каким вы и являетесь.....

Опустив листок, Порфирий Александрович, вытер рукавом надетой исключительно ради торжества байковой рубашки навернувшуюся на глаза слезу и шёпотом произнёс.

– Спасибо вам.... растрогали прям....

– Ну что вы в самом то деле? Плакать удумали? Давайте же скорее я вас всего расцелую! – Марфа Ильинична притянула к себе зардевшегося именинника и крепко накрепко прижав его к своей огромной груди, стала нацеловывать его давно небритые щеки.

– Ой-ёёшеньки-ёё! – Не понятно в какой момент просочившийся в избу Жан Яковлевич несказанно всех удивил своим появлением. Вроде и дверь не отворялась, и Зимушка своим дыханием ни кого не холодила, а тем не менее вот он, собственной персоной. Стоит посреди избы, лысиной своей блестит, лыбится, хитрая морда! – Как чувственно и тонко написано -

Марфа Ильинична! Признаюсь поражён! И кстати присоединяюсь к всему, что вы зачитали нам Порфирий Александрович! К каждому слову! С днём рождения вас мой дорогой! Дайте я вас тоже пожамкаю!

Легонько оттеснив Марфу Ильиничну в сторону, щуплый Жан Яковлевич старательно заключил довольно объёмные телеса Порфирия Александровича в объятия, и постаяв так с пол минуты, отступил в сторону.

– Вижу, мои объятия слезы из тебя не выдавят, посему предлагаю начинать празднование, на сей раз мудро совмещённое с творческим вечером! И замечу, карты. – Палец его упёрся в разлетевшуюся по полу колоду. – Ни как не подпадают под определение – «Творчество»!

– Это потому что ты в «Бур-козла» вечно проигрываешь!

– И в «Тысячу» тоже!

– Дались мне ваши карты! Я в другом силен! Для карт ваших интеллект не нужен!

– Пф! – Презрительно фыркнув, Порфирий Александрович опустился на колени и стал старательно собирать колоду, старательно подсчитывая количество собранных карт. В колоде и так уже не доставало червового валета и десятки крестей, не хватало ещё что-нибудь потерять.

Пока именинник ползал по полу в поисках карт, Фёдор Иннокентьевич принёс из серванта стаканы, Марфа Ильинична заботливо раскладывала пирожки в найденные все в том же серванте мисочки, а Владлен Аристархович с грустным взором взирал на литровую бутыль полную прозрачного. Он буквально пожирал её глазами, мысленно пил из неё, вливая в себя самогонку большими глотками, но, в руки брать не решался. Помятую утренний казус, Владлен Аристархович даже отсел от бутыли подальше, так, на всякий случай, нервы чай не железный…

– Кстати, Марфа Ильинична, раз уж у вас обнаружился такой талант к написательству, может как-нибудь на досуге попробуем изобразить вместе? К примеру – рассказ или даже повесть?

– Хах! Повесть?! Ваши-то где повести, Жан Яковлевич, как не спроси вас, вечно вы в творческом поиске витаете…

Столь наглое и ничем не завуалированные приглашение Марфы Ильиничны на свидание, прямо таки задело за живое Фёдора Иннокентьевича.

– Вот когда прочтёшь нам свою повесть, или хотя бы рассказ, вот тогда и зови на Совместное написание Кого-то!

– То же мне ревнивец нашёлся! Между прочим Писатель это тебе ни какой-то там Поэт – песенник! Писатель это ого-го! – Казалось ещё чуть-чуть и сверкающая лысина Жана Яковлевича запылает, настолько он распалился от переполнявших его чувств. – Знаешь, кто такой Писатель, Федя? Правильно, не знаешь! Писатель, Федя – это бизнесмен! И дело совсем не в финансах, дело в том, что называется – Авантюризм! Твои стихи – что? Десять – пятнадцать строк или даже четверостиший. Захотел исправил, а захотел – вообще все стер к едрене фене. А книга это уже серьёзно, книга это – Авантюра, Дело, которое ты начинаешь с нуля, и должен заранее проработать все самые мельчайшие детали, что бы твоё Дело не прогорело и не оставило тебя в дураках! Одной лишь веры, что твои писульки придутся по вкусу читателю, тут мало, нужно ! Понимаешь? Тут стратегия нужна, схема!

– Хэх! Чушь ты говоришь Жан Яковлевич! Всякое искусство это в первую очередь творчество, а никакой не бизнес! Стихи знаешь ли тоже дело сложное, и к тому же я не для себя их пишу, а для вас, моих слушателей! Творчество – это всегда для кого-то, а уж про вдохновение и вовсе молчу.

– Эко ты верно сейчас сказал, могешь, силен поэт, силен! – Выговорившись, Жан Яковлевич снова подобрел и тоже стал поглядывать на вожделенную бутыль с прозрачным. – Может уже к столу, и начнемс?

Собравшиеся одобрительно загудели, соглашаясь с таким дельным предложением. В мгновение ока в избе закипела бурная деятельность. Марфа Ильинична принялась сервировать стол, Порфирий Александрович вооружившись прихватом, выставил скворчащую жиром куропатку на стол, а совладавший наконец с дрожью в руках Владлен Аристархович полез таки за вожделенной бутылью.

«Валерий Тугулов»

– Текс.... куда же этот чёртов ВИН код вводить? – Не сайт, а одно сплошное расстройство. Угораздило же его прямо перед отпуском решить сменить автомобиль. Сменил! Молодец! Первая неделя езды, а уже проблемы. И не просто проблемы, а требующие финансовых затрат и длительного ожидание нужных запчастей. Вот и покупай после этого автомобиль – «По знакомству». Ничего не скажешь, хорош знакомый, кота в мешке продал и отнекивается теперь. Что же ты её тогда так нахваливал перед продажей? И двигатель у неё – «миллионик», и коробка передач – «плавнее не бывает», а уж какая подвеска шикарная, такая наверное лишь у богов в их небесных колесницах бывает! Тьфу! Попадись мне только обормот, покажу тебе, как там оно у богов бывает. Недели не прошло и эта самая подвеса действительно отправилась к праотцам! Эх. – Куда же этот ВИН код вводить! Все на японском!

– Пааап!

– Чтоооо?

– Тебе компьютер надолго?

– Надолго! Но если ты вдруг японский знаешь, может и побыстрее освобожу!

– Не, японский не знаю, но ты все равно поторопись! Я уроки сделала и мама сказала, что я могу немного поиграть в компьютер!

– Спроси у мамы – может она и запчасти сама для машины найдёт? Тогда компьютер точно ваш!

– Мама говорит, нечего было шило на мыло менять! И та ломалась, а эта ещё хлеще!

– Угу.... – Витя, стиснул кулаки и сделав над собой неимоверное усилие, снова привёл мысли в спокойное русло. Хорошо рассуждать, когда тебя эти проблемы никак не касаются! Какие у жены проблемы? Дом, уроки, готовка! Пф.... Тоже мне проблемы, попробовала бы хоть разок этот долбаный ШРУЗ найти на сайте в котором даже любители Анимэ глаза поломают от количества иероглифов, вот тогда и задумалась бы, стоило ли эти шуточки отпускать.

Снова уйдя с головой в поиски, Виктор не сразу осознал, что его теребят за руку.

– А? Что такое Анют? Сейчас, я почти уже нашёл!

– Пап, тебя мама давно завет!

– Что там опять стряслось у мамы твоей?

– Там про какого-то дядю по телевизору рассказывают!

– Дядю? Какого ещё дядю?

– Мама говорит, что бы ты шёл смотреть!

– Ладно.... только сайт мне смотри не закрой! – Пригрозив дочки пальцем, Виктор на всякий случай сохранил в браузере поиск и двинулся на кухню.

Там, как всегда под вечер, царила суета готовки. А ведь сегодня ещё и понедельник! По понедельникам жена обычно занималась готовкой на всю предстоящую неделю.

На плите что-то жарилось, варилось и тушилось одновременно, на разделочной доске лежали аккуратные кучки нарезанных и натёртых овощей, сама же Арьяна, неторопливо лепила из фарша котлеты.

Их кот – Варфоломей Павлович, лениво дремал на батарее в ожидании когда ему выскребут из миски остатки налипшего на её стенки фарша, и преподнесут все это с королевскими почестями, называя никак иначе, как по имени- отчеству! На банальное и пошлое кис-кис, кот давно не реагировал, предпочитая этому весьма солидное – Варфоломей Павлович! Варфоломеем нарекла его дочка – Аннушка, а Павловичем окрестили в честь деда – Павла Львовича, принёсшего Варфоломея с местной помойки.

Те времена, бродяжничества и жития в проколоть, Варфоломей вспоминать не любил, и всячески гарцевал перед дворовыми котами своей Luxury родословной. Дескать – не было никакой помойки, всегда жил в тепле и достатке, а в жилах естественно течёт голубая кровь англицких лордов. А вы как думали босота? То-то же, завидуйте!

Погладив кота, Виктор уселся на потрескавшийся кожзам кухонного уголка и вопросительно перевёл свой взгляд с телевизора, на экране которого девушка вещала о чудо средстве спасшем её от хронической диареи на увлечённую лепкой котлет Арьяну.

– И? Арьян? На что мне нужно так срочно смотреть?

– Да пока тебя от компьютера оторвёшь, уже почти и не на что стало!

– Угу.... как будто я в нем развлечение ищу! В отпуск мы как поедим? На оленях? Или на собаках? Может, ну его, это отпуск? Прокатимся к твоим родителям в гости на месецок, Бадарминск ведь такое милое место, что бы отдохнуть там в кругу семьи!

Арьяна скорчила своё милое личико, дескать, как смешно, приоткрыла рот, собиралась добавить ещё что-нибудь колкое вдогонку, как вдруг, её взгляд метнулся к экрану телевизора.

– Тихо! Смотри!

Реклама наконец закончилась и на экране пошла заставка программы «Ищу тебя».

Раньше Виктор любим посмотреть её. Добрая передача, нужная. Но с тех пор, как она поменяла канал и ведущих, он все реже обращал на неё внимание. Вроде и тематика та же осталась, и истории порой цепляли за самую душу, но вот что-то ушло из неё. Может в этом виноваты ведущие, которых меняли каждый сезон. Только к одним привыкнешь- привяжешься, а уже смотришь – другие с экрана на тебя смотрят. Вроде и ладно а подспудно кажется, что передача другой стала, незнакомой, будто бы душу из неё вынули, покрутили, повертели – наигрались и обратно вставили. Да вот только как-то не так вставили, вверх тормашками.

Нынче её вели популярная актриса театра и кино Ольга Кормухина и не менее популярный актёр Виктор Гогштейт. Тёзка значится.

Ольга в целом нравилась Виктору, как женщина. Холеная внешность, точёные формы лица и бархатный голос, способный возбудить даже глубокого старца! Огонь! Но вот в уместности столь сексапильной красотки в передаче, которая имела несколько иной формат, Виктор сомневался. А вот его тёзка очень даже вписывался. Гогштейн имел внешность этакого доктора, из старых, ещё довоенных фильмов. Доброго, сочувствующего, понимающего. Того, рядом с кем ощущаешь тепло и внимание. Гогштейн Виктору очень нравился. Майор не смотрел ни одного фильма с ним, но чувствовал, что те фильмы подстать самому актёру. Надо будет кстати полазить в интернете – посмотреть в каких фильмах он играл, а то вечно смотрим лишь импортную белиберду, а про наши фильмы уж стали и забывать как-то.

– Напомню, у нас в студии сегодня весьма необычный гость. И необычность его заключается в его возрасте. Обычно в нашей передаче герои в возрасте, умудрённые опытом, либо наоборот, только входят во взрослую жизнь. В одних случаях – желание найти давно потерянных родственников, друзей, сослуживцев, в других ищут родителей, сестёр, братьев и даже любовь, мимолётно мелькнувшую мимо них где-нибудь в метро. Сегодняшний гость также ищет одного человека, но у него очень необычный для нашей передачи возраст! Давайте его позовём и сами узнаем подробности! Полиночка, прошу!

В студи заиграли световые приборы и под аплодисменты зала к ведущим вышла совсем ещё маленькая девочка. На вид ей было лет десять, не больше. Гогштейн галантно встретил девочку и взяв за руку повёл к креслам установленных в центре студии. Усадив девочку в кресло, Гогштейн развернулся на камеру, и дождавшись когда стихнут аплодисменты, произнёс.

– Сразу успокою телезрителей, девочка пришла к нам в студию не одна, за кулисами её дожидаются любящие родители! Итак.... Тебя зовут Полина?

– Да…

– Я понимаю, что у леди не тактично спрашивать про её возраст, но все же, сколько тебе лет Полин?

– Мне десять лет…

– Спешу тебя обрадовать, ты самый юный участник нашей программы, за её практически двадцатилетнюю историю. – Ольга улыбнулась Полине и глянув в планшет с логотипом программы продолжила. – И это весьма отрадно, ведь в основном у нас взрослые истории, грустные, наполненные печалью расставания и страхом услышать что-то плохое. Не скрою, многие истории которые мы слышали в этой студии необычайно трагические, но все же, пытаясь помочь обратившимся к нам людям мы каждый раз надеемся на счастливый финал! Особенно, когда к нам обращаются такие юные и милые особы. Кого ты хочешь найти Полин? Расскажи нам.

– Я хочу найти своего дедушку!

– Что с ним произошло, он потерялся? Или ты его никогда не видела?

– Я его никогда не видела, лишь на фотографиях.

– Так, а с чего ты решила, что он потерялся? Тебе кто-то рассказал? Может бабушка или родители?

– Нет, бабушку я тоже не видела!

– Значит родители?

– Нет, я случайно нашла его фотографию.

– Случайности не случайны! – Ольга улыбнулась. Вспомнив мультик в котором прозвучала эта сакраментальная фраза.

– Так, давай тогда скажем как же звали твоего дедушку, а потом продолжим! – Гогштейн посмотрел в объектив снимающей его камеры и обратился к телезрителям. – Вы не поверите, но, иногда достаточно произнёсти лишь фамилию, имя и отчество потерявшегося человека для того что бы запустилась цепная реакция, которая подобно падающим костяшкам домино в итоге докатится до того, чьи сведения помогут отыскать человека. Ситуации ведь бывают разные. Человек может банально позабыть тем кем он был раньше, попав в определённую среду. Он может потерять память по причине болезни или аварии. Может очутиться в разных плохих местах из которых ему трудно выбраться самому. Вот тогда на помощь приходим мы. И я вас уверяю, что существует реально большая вероятность того, что если не он сам, то кто-то, кто сейчас смотрит нашу передачу обязательно вспомнит что он видел или слышал о этом человеке. А это уже практически победа. Итак. Как зовут твоего дедушку Полина?

– Моего дедушку зовут Нестор Петрович.

– А фамилию ты знаешь дедушкину?

– Да, знаю! Рубинштейн.

– Какая интересная фамилия!

– Похожа на твою Вить!

– Да, Оль! – Гогштейн заулыбался. – И ты принесла с собой фотографию дедушки, не так ли?

– Да, принесла, но папа говорит она совсем старенькая! Сейчас Дедушка наверное по другому выглядит!

– Полиночка, ты можешь дать мне эту фотографию что бы мы показали её всем телезрителям?

Полина кивнула и вытащив из маленькой сумочки сложенное пополам фотографию, передала её ведущему.

– Хм! А дедушка твой прям красавцем был в молодости! Хотя.... судя по дате на фотографии прошло всего-то двадцать лет. Так, что у тебя есть ещё шанс застать его в полном расцвете сил. Папа сказал тебе, когда родился твой дедушка? Он ведь его папа, да?

– Да! Дедушка это папа моего папы....

– Так ты знаешь в каком году родился твой дедушка? – Оля взяла у Виктора фотографию и принялась внимательно её разглядывать.

– Папа сказал, что дед ребёнок Победы!

Глянув на дату на фотографии, Оля быстро посчитала в уме и развернула фотокарточку на ближайшую камеру.

– То есть сейчас твоему дедушке семьдесят два! А тут, судя по дате твоему дедушке пятьдесят один год! Но я бы сказала, что ему не более сорока тут!

– Поддерживаю! – Виктор улыбнулся Полине. – Твой дед и вправду очень молодо выглядел, явно не на свои годы. Так.... а как к тебе попала эта фотография? Ведь история поисков, как я знаю началась именно с неё?

– Ну да… я случайно нашла фотографию в старом фото-альбоме и спросила маму кто это. Мама сказала, что это мой дедушка. Я спросила где он, но мама этого не знает.

– Но она хоть что-то рассказала тебе?

– Нет, они тогда ещё не встречались с папой, она тоже никогда не видела дедушку.

– Значит историю деда ты узнала от папы?

Полина согласно кивнула.

– А по маминой линии у тебя есть бабушка с дедушкой? – Оля аккуратно положила фотографию на стол и выжидательно посмотрела на Полину.

– По маминой есть, а по папиной никого!

– Бабушка тоже пропала?

– Нет, папа сказал, что она умерла, а другая бабушка живёт в другой стране и не приезжает к нам.

– Какая запутанная история! – Гогштейн поднялся, взял со стола фотографию дела и ещё раз показал на камеру. – Полин иди сюда, становись рядом! Давай вместе с тобой повторим все, что мы знаем о твоём дедушке. Итак. Зовут его Нестор. Отчество напомни мне его пожалуйста.

– Петрович!

– Нестор Петрович! Красивое имя, подстать его внешности. А фамилия у него Рубинштейн, правильно?

Полина кивнула.

– Дату рождения точную знаешь?

Полина снова кивнула.

– Он родился так же как Куркулон, в августе! Восьмого августа тысяча девятьсот сорок пятого года!

– А кто такой Куркулон? Это какая-то знаменитость?

– В моей квартире да! Это моя морская свинка! Когда я его глажу, он громко урчит, и все остальные животные тут же начинают ревновать!

– О, какие страсти у тебя творятся! – Оля встала по правую руку от Полины и лучезарно улыбнулась в камеру. – Итак, твой дедушка Нестор Петрович Рубинштейн, родился восьмого августа тысяча девятьсот сорок пятого года. В Москве?

– Да, в Москве. А пропал в девяносто восьмом году.

– Это тебе папа сказал?

– Да…

– А как он пропал? Папа тебе не рассказал? Может уехал куда, отдыхать или в командировку?

– Уехал по работе и пропал....

– А кем дедушка работал?

– Он работал бизнесменом.....

– Ну да, это же девяностые годы! Очень популярная в то время профессия! Так, давайте ещё раз покажем фото, порой и этого достаточно что бы тут же получить отклик.

Ведущий какое-то время показывал фото на камеру, после чего пересказал информацию о разыскиваемом и пообещав Полине, что её поиски обязательно закончатся положительным результатом, отпустил девочку восвояси. На экране снова пошла реклама. Виктор втянул носом аромат начавших поджариваться котлет и протянув руку, погладил увлечённого облизывающего свою испачканную в фарше морду, Варфоломея Павловича.

– И что ты меня звала Арьян? Котлеты вот, это дело, а таких историй у меня каждый день с избытком! То в лесу пропадут, то на реке сгинут.

Арьяна перевернула котлеты и обернувшись посмотрела мужу прямо в глаза.

– Ты этого деда не узнал что ли?

– А должен? В те года я зелёным юнцом ещё был!

– Не таким уж и зелёным. Вспомни! Это было в начале двухтысячных. Тебя только- только перевели из Железнодорожного сюда, в Усть-Илимск.

– Из того времени я запомнил лишь тебя – прекрасную, чаровницу фею, в мгновение ока унёсшую меня в свой сказочный мир любви и бессонных ночей.

Арьяна улыбнулась улыбкой, за которую семнадцать лет назад и полюбил её тогда ещё совсем молодой лейтенант Виктор Тугулов.

– Ох смотри заревную тебя!!!

– К кому? – Виктор деланно закатил глаза в недоумении.

– А к кому угодно. С такими сладкими речами ты любой прошмандовке мозги задурманишь! Ишь ты – какими речами сладкими вдруг заговорил, а ведь ещё и стройный, высоченный, кучерявый! Послал бог на мою голову испытание!

– Знаете ли Арьяна Аскеровна.... хах… испытание значит.... и как? Справляешься?

– С трудом милый! С превеликим трудом и неимоверным самоконтролем!

– Вот и умница! А я клянусь, что произношу столь сладкие речи одной лишь тебе.

– Да, да, да! Рассказывай!

– Так! Ты меня позвала, что бы распекать? Лучше бы котлетками угостила, а то вон Варфоломей Павлович уже накормлен, а любимый муж голоден и подвергается несправедливым нападкам!

– Все что не скажи так или иначе справедливо к вам, мужчинам! Аньку зови, а то один все слопаешь!

– Аааааань.... Любишь ты распекать почём зря.... знаешь же, что любою тебя! Аааааань!

– Знаю милый! Я же любя.... Анююююттттт! Отлепляйся доча от компьютера и иди ужинать! Скорее! А то папа с Варфоломеем Павловичем всё съедят!

– Мам, сейчас иду! Ты пока накладывай!

– Так что ты мне показать-то хотела Арьян? Если этого деда потеряшку, то я его честно не помню, сама знаешь сколько у нас тут дел на реке.....

– Да знаю я, просто тот дедуля шибко необычный был, вот я его и запомнила.

– Думаешь, это его разыскивают?

– Я фамилию запомнила! Странная больно она была у него, но красивая, словно камень драгоценный. Рубинштейн! Звучит же? Да?

– Мне и Тугулов вполне по душе…

– Поэтому тебя и дразнили Тугулов – Мугулов!

– Девчонки дразнили.... разрешал я им! А мальчишкам я быстро про Мугулова подъяснил.....

– Ань! Совесть поимей дочь! Мать старалась.... стынет же!

– Я уже руки мою! Мам!

– Хорошо.... – Арьяна споро дожарила котлеты и закинув сковороду в раковину, стала раскладывать их по тарелкам. Варфоломею Павловичу котлет уже не полагалось, и он хищно сверкая глазами, алчно поглядывал на них с холодильника.

Придвинув к себе тарелку, Виктор переключил канал на телевизоре и сделал звук тише.

– Где теперь деда этого искать? Даже если это и вправду он.

– Так ты вспомни сначала про него, ты ведь его даже куда-то отвозил, в берлогу свою охотничью, а после на завод вроде какой пристроил работником.

– До чего же вкусные котлеты у тебя выходят! Мм! Точно фея! Анют иди скорее, иначе мы с Варфоломеем Павловичем и впрямь все оприходуем!

– Да иду я пап, иду! Все равно ты не съешь – лопнешь, а коту котлеты по статусу не положены!

Подцепив на вилку аппетитный кусочек котлеты, Виктор макнул его в горчицу, но так и не донеся котлету до рта, вдруг просиял.

– Отвозил… точно, отвозил, вспомнил я. К торфяникам я его отвёз, что напротив Каменного острова, в то время там ещё дрезина ходила… Прямо до торфа-брикетного предприятия! Точно! Директор у меня там был – знакомец, царство ему небесное. Блин, давно это было! Вот время летит, вроде вот – недавно миллениум все ждали, конец света по всем каналам обещали. А уже две тысячи семнадцатый!

– Ага! Летит… руки помыла дочь!?

– Мам! Ну, пять раз сказала же, что помыла!

– Вот, огурец возьми, порежь! Макароны в дуршлаге!

– Ну мам! Папа вон без всего ест!

– Ему худеть нужно, а у тебя организм растущий! Паспорт скоро получать, а ты словно кощей тощая, да сутулая! В кого только, ума не приложу!

– Как ревность включать, так я стройный, а как за котлеты разговор, так худеть мне, да? Ну-ка Анют и мне макарон подбрось! А то ишь… худеть!

– Стройный ты, стройный! – Арьяна вывалила остатки макарон в тарелку мужу и положив себе самую маленькую котлетку, уселась за стол. – Давай им напишем им? У них сайт есть, напишем, что помним этого дедушку, видели его, про заводик расскажем, авось поможет чем.

– Какого дедушку мам?

– Ешь! Забыла как подавилась? Ну-ка, живо рот на замок!

– Ну мам, какого дедушку?

– Ищут вон в телевизоре деда одного! «Ищу тебя» знаешь такую передачу? Вот там и ищут! А папа его видел… давно…

– Давно! Ой давно! Вот ведь время летит. – Виктор уничтожил последнюю котлету и грустно вздохнув, поднялся со стула, налить себе чаю. – Где его теперь искать? Лет десять назад завод тот прикрыли и все рабочие давно уж поразъехались кто куда.

– Что с того? Деду то куда ехать? Небось там и сидит до сих пор! В посёлке.

– В тайге? Без света и цивилизации? Он же городской, вспомнил я его! У него прописка была Московская! Как он в лесу выживет? Там уже суровые края начинаются, волк и медведь забрести даже могут. А тут Москвич.... такой и у нас то не сдюжит в городке…

– Так что же ты тогда повёз то его туда, в глухомань?

– Так ведь не я это придумал, сам он туда хотел, будто знал наверняка, что именно туда ему и нужно, на заводик этот! Это потом уж я справки навёл, да выяснил, что директор знакомец мой.

– Вот значит там и осел....

– Не знаю.... – Залив пакетик чая кипятком, Виктор бросил в кружку пару кусков сахара и строго глянул на дочь.

– Ты все с компьютером? Мне нужно найти запчасти, иначе вместо отпуска поедим к дедушке с бабушкой!

– Не хочу я в Бадарминск! Там комары сожрут!

– Ань! – Арьяна укоризненно глянула на дочь. – Сговорились, да?

– Но там комары с ладонь, мам! Вооот с такими лапами. – Анюта раскрыла ладонь, и энергично зашевелила пальцами перед лицом матери.

– Вот что бы этих комаров не было, прошу меня не отвлекать!

– Напиши на сайт.... пожалуйста, Вить.

– Можно не сегодня Арьян? Давай я завтра на работе в компьютере посмотрю… Хочу наверняка! Проверю по базе, если совпадёт все, напишу, обещаю....

«Творческий вечер»

Божественные ароматы томящейся в печи дичи заставляли сходить с ума

разогретый душистым самогоном аппетит.

– Не сгорят куропатки то?

– Не должны!

– А тетерев? Тетерев то? Он же у вас в глине? Да?

– Так точно! В глине! Ничего не сгорит! Вы лучше не нервничайте, разливайте Жан Яковлевич, разливайте! Кулинар и шеф повар сегодня тут я, так что это моя забота, куропатки да тетерева!

– Как скажите уважаемый! – Жан Яковлевич послушно разлил и требовательно уставился на Фёдора Иннокентьевича. – Может тост дорогой мой поэт? Имениннику? Как раз самое время!

– Ой, давайте! Поддерживаю двумя руками! – Марфа Ильинична захлопала в ладоши. У вас так замечательно выходит в стихи все наши желания и чаяния облачать!

– Нус.... тогда не обессудьте от экспромта. Признаюсь тост не готовил!

– Ой, только вот, не преуменьшайте свои таланты! Вы же у нас мастер! Покорнейше приклоняем головы и ждём!

Фёдор Иннокентьевич прокашлялся, подхватил со стола наполненный на консервативные «два пальца» стакан и важно изрёк.

– Дорогому имениннику посвящается!

После чего снова прокашлялся, и изрёк.

– Проживи свою жизнь лет до ста

– Можешь и дольше, сколько захочешь

– Жизнь чествует сильных, а значит – тебя!

– Ты ведь Жизнью – Живёшь! Не ноешь, не просишь!

– Проживи свою жизнь в окружении друзей!

– Мудрым будь, здоровым и бодрым.

– Любит тебя Ангара, Тайга, Енисей. Выпей!

– А мы за тебя! Любим и ценим… Товарищи – Вздрогнем!

– Браво!

Все зааплодировали, после чего чокнулись стаканами и с упоением выпили.

– Расчувствовал, Фёдор Иннокентьевич! Расчувствовал! Надо ведь так, хлёстко, душевно.

– И это ведь ещё и экспромт! А ежели готовился бы? Ох и молодец же вы! Талант, талантище!!!

В этот момент дверь без стука распахнулась, впуская в хорошо натопленную избу клубы морозного воздуха.

Все дружно вздрогнули и обернувшись, натолкнулись на колючий взгляд закутанной в платок Нины Александровны. Та была как всегда бледна, крючковата и всем видом своим сильно смахивала на ведьму. Сверкнув глазами, она проскрипела противным голосом.

– Что же вы так орёте, как оглашённые!!! Совесть то поимейте! Человеку плохо – вы орёте! Человек пытается уснуть – вы снова орёте! Не люди а Мракобесы сущие....

– Такс день рождение ведь! Вы нас простите глубокоуважаемая Нина Александровна… мы право не по злому умыслу, гуляем ведь, веселимся! Но коли потревожили чем вас, искренне извиняемся! – Жан Яковлевич приложил правую руку груди и смиренно опустил взгляд в потёртые временем половицы. Потом вдруг встрепенулся, и засияв словно рождественская игрушка, выпалил. – А может выпьете с нами Нина Александровна?

Та глянула на него словно на прокажённого и Жан Яковлевич мгновенно потух, словно свеча небрежно задутая мимоходом.

– Ах да.... простите! Глупое предложение, право.... Как Машенька?

– Машенька? Машенька себя чувствует ровно на столько, на сколько чувствует себя ваша потерявшая всякий стыд Совесть! – Нина Александровна обвела пронзительным взлядом собравшихся. На секунду задержавшись на румяном лице Марфы Ильиничны, она резко развернулась, и пробурчав что-то не совсем разборчивое, но явно нецензурное, быстро вышла из избы, оглушительно громыхнув дверью.

– Не шумите, а сама хлопает… Дверь чай не казённая! – Именинник недовольно засунул пятерню в нечёсаную бороду. – Притолока треснет с такого обращения, вот потеха начнётся.... Хотя, ей то что…

– Да уж.... Необычайно неловко вышло.... вы не находите?

– Находим Жан Яковлевич, кто же вас про выпить то за язык дёрнул? Все таки какое-никакое а горе у человека! Как тут пить да веселиться, тем паче в гостях, когда близкому твоему плохо?

– А… Черт и дёрнул… знаете, такой мохнатый, с рогами бывает?! Ноги как у козла, с копытами остренькими, и рожа не особо симпотишная....

– Вечно у вас Жан Яковлевич во всем мистические силы виноваты! То вас Муу-Шубуун в лесу увлекла, да так сильно, что вы про собирательство ягод совсем позабыли, то Боохолдой регулярно просыпать заставляет. Вечно на вас какая-то напасть находит – Порфирий Александрович вытащил пятерню из бороды и быстро выстроив стаканы в ровную шеренгу, грациозно наполнил их на весьма демократичные полтора пальца, после чего обернулся к Фёдору Иннокентьевичу и вопросил. – Кстати, а чем Машенька захворала? Каков диагноз? Вы случаем не заходили к ним, Фёдор Иннокентьевич?

– Я? Нет, не заходил, не люблю я Нину Александровну, прости меня Господи. Да и когда это я стал местным эскулапом? По что вы решили, что я хоть сколько сведущ в медицине?

– Ну, поперёк меня. – Порфирий Александрович приглашающе провёл рукой над налитыми стаканами. – Вы прямо Профессор медицины!

– Ну какой ещё Профессор, что вы ерунду городите!?

– Тсс! – Владлен Аристархович приставил палец к губам и произнёс самый короткий тост вечера. – За Здоровье! И… Тишину!

– А и верно! – Жан Яковлевич влив в себя душистую порцию прозрачного, тут же закусил огурчиком и довольно похрустывая, промычал. – Кстати, например у меня, со здоровьем не сложилось ещё смолоду!

– А что так? Хиленьким были? Простужались часто, али что похуже? – Марфа Ильинична в деланном испуге всплеснула руками.

– Ну что вы Марфа Ильинична! Простужался я не чаще чем мои сверстники! Дело тут немного в другом! – Выдержав драматичную паузу Жан Яковлевич продолжил. – Только представьте – как-то на каникулах я от нечего делать прочёл целую медицинскую энциклопедию! Целую! Воооот такой толщины!

Пальцы Жана Яковлевича показали весьма внушительные пять сантиметров.

– Это ж в каком вы классе учились, что такими серьёзными книгами увлекались?

– Не в классе, в институте уже! Медицинском! К экзамену готовился… но увы… засыпался на первом же вопросе и будь здоров....

– Вот как! В медицинском себя пробовали, значится почётное звание профессора медицины переходит к вам!

– Пф! Любите вы Порфирий Александрович незаслуженно звании раздавать! Вам бы министром культуры быть или политиком каким! Заслуженных артистов раздавать да депутатские мандаты!

– Им же!

– Естественно! Любой артист или спортсмен это ведь прирождённый политик, но, не будем отвлекаться, тем более на столь неприглядную вещь, как политика!

Марфа Ильинична с уважением глянула на человека способного прочесть такую сложную, и что весьма впечатляло – толстую книгу.

– Так что же вы полезного узнали из этой самой энциклопедии? Вы же не только экзамена ради её читали?

– Сначала экзамена ради, а опосля того, как благополучно завалил его уже и интерес проснулся! А узнал я мои дорогие то, что у меня в организме представлены весьма широким спектром все те болезни, что были описаны в этой самой энциклопедии! И замечу, ни одна из них не была упущена! Ни одна! Все главы, от А до Я! Все в моем организме! Вынь, да положь, как говорится! И это в нежном возрасте, а что сейчас со мной творится? Подумать жуть!

– Что? Прямо таки все болячки в себе нашли? Неужели всё так плохо?

– Всё так плохо! А знаете почему? Потому, что в то время я ещё не знал про свою великую мнительность! А мнительный человек, как вы знаете все плохое неизменно примеряет на свою шкуру! Так что, если вы мнительный как я, то лучше не читать подобную литературу, а почаще гулять на свежем воздухе и лечится вот таким вот натуральным продуктом!

Жан Яковлевич поднял со стола початую бутыль с прозрачным и словно олимпийский огонь гордо вознёс её к потолку.

– Ох и хитрец же вы Жан Яковлевич! – Марфа Ильинична хохотнула. – Вы только лекарство не уроните, а то достопочтенный Порфирий Александрович вам кесарево ненароком сделает!

– Все, все, все! – Жан Яковлевич аккуратно поставил лекарство на стол, и смиренно уселся на табурет.

Принюхавшись, Марфа Ильинична обвела собравшихся пронзительным взглядом. Остановившись на имениннике, она строго произнёсла – Порфирий Александрович право, не курите в избе более и так не продохнуть уже! За вами вот и Владлен Аристархович потянется сейчас и Жан Яковлевич поддержит! А глядя на это безобразие и я выкурю папироску другую!

– Дык курите Марфа Ильинична, никто ведь не против! Тем паче по мнению Большой медицинской энциклопедии в нас уже присутствуют все возможные болячки, так что курение нам точно уже никак не навредит!

– Да я не об этом! Вредит- не вредит. Курите себе на здоровье! Я про то, что дышать тут уже не чем от дыма, хоть топор вешай – право дело! Не изба а газовая камера. Давайте, не ленитесь – валенки, тулупы одевайте и шагом марш на улицу, а Фёдору Иннокентьевичу, как единственному некурящему задание – пока все на перекуре, горячее из печи достать, да по тарелкам разложить! Справишься, Фёдор Иннокентьевич?

– От чего же не справиться? Справлюсь! Идите себе – курите, а то дышать и вправду уже не чем стало.

– Вот курил бы сам, и не выпендривался бы тогда! Нечем ему! – Порфирий Александрович недовольно скинул тапки и стал обувать валенки. – А вы Марфа Ильинична лиса ещё та! Сами ведь курили недавниче и ни чуточки не смущались сему, а теперь на мороз всех? Не похоже на вас, вы же лыжница, знаете не по-наслышке, что с лыжни сходить чревато.

Марфа Ильинична громко фыркнула, и назидательно постучала Парфирию Александровичу указательным пальцем по лбу.

– О вас же забочусь дуралеях! Куревом своим надышитесь – с утра головой маяться будете, на самогонку грешить аль на Лешего своего любимого. А Марфа Ильинична вам этого сделать не даст! Марфа Ильинична заботливая, проветрить вас выводит. Все ать два, открывай дверь Жан Яковлевич! «Идём наружу – навстречу стуже»

– А недурственно у вас стихи выходят! – Жан Яковлевич задержавшись в дверях, хитро подмигнул Фёдору Иннокентьевичу. – Ох чувствую обойдёт тебя на повороте наша Марфа Ильинична! И глазом не успеешь моргнуть, как она тебе Амфибрахий ( Стихотворный размер) в лоб выдаст, а потом ещё сумрачным логаэдом ( Стихотворный размер) прижмёт!

– Иди уж! Тебя то она точно давно обошла… прозаик – песенник!

– Ну тебя! – Досадливо махнув рукой, Жан Яковлевич напялил на лысину ушанку весьма облезлого вида и скрылся за дверью.

Выйдя на улицу, все кроме закалённой Марфы Ильиничны мерзляво запахнули одёжку и отошли за угол, где разыгравшийся ветер не мог дотянуться до их разгорячённых выпивкой тел. Возможно Весна уже и была где-то рядом, но пока её власть была лишь условной, ничем не подкреплённой и часто попираемой суровым натиском настырной Зимушки-зимы. Стоило солнечной колеснице скрыться за горизонтом, как Зимушка тут же напоминала всем о своём присутствии и жестоко карала отступников, которые осмелились поверить в то, что суровая Ледяная королева без боя уступит свой заснеженный трон весёлой проказнице Весне.

– Может извинимся? – Раскурив вонючую самокрутку, обычно немногословный Владлен Аристархович кивнул в сторону стоящей неподалёку избы Нины Александровны. – Итак она с нами не очень приветлива, а тут ещё вон как неловко вышло… Скоро совсем здороваться перестанет.

– Неловко с Глафирой Павловной вышло не при Фёдоре Иннокентьевичи будет сказано.... а с Ниной Александровной как раз вполне себе ловко. Если человек сам стремится к конфликту, то это ему должно быть неловко за свою желчность и абсолютно несносный характер! А мы жалостливые больно, сразу в себе неловкость эту ищем.

– А что это вы Глафиру Павловну вспомнили? Неужто и вы думаете что там Любовь была? А неловкость тогда в чем простите?

– Что значит – «и вы?». Не – «и вы», а именно я, уверенна, как никто другой, что Любовь там была, да и сейчас остаётся, в душе она у него! Дорогой вы мой Жан Яковлевич, я же как никак Женщина! Это вы – мужики все незнамо чем перемалываете внутри себя, по кишкам гоните, да выплёвываете одним местом за ненадобностью, а мы Женщины – Создания сложные и многогранные! Мы душой все чуем – осязаем, да в Сердце до самой смерти храним! А уж такое волшебство дивное, как Любовь за версту чуем.... – Марфа Ильинична приблизилась вплотную к Жану Яковлевичу, и выпустив в его сторону облако табачного дыма, томно произнёсла. – Понимаете меня Жан Яковлевич? Любофьььь!

– Понимаю Марфа Ильинична.... понимаю....

– А раз понимаете, то тогда должны понимать и то, что Глафира Павловна той Любви дюже боялась, ибо в жизни у неё были ой какие плохие воспоминания от неё! Да, да! И такое бывает! Не всегда ведь выходит схема «Любовь, да свадьба – Совет, да любовь!» Порой обжигаются о любовь люди, сильно обжигаются и не один раз, вот тогда и случается это самое неловко – «Обжёгшись раз, всю жизнь бежать от Любви и Счастья!» И вот в этой ситуации мне действительно неловко осознавать, что я, видя все те светлые чувства что вспыхнули между Глафирой Павловной и Фёдором Иннокентьевичем, ничего не сделала что бы помочь сохранить им свою любовь! А ваша Нина Александровна, перед которой вам вдруг стало стыдно Владлен Аристархович настоящий вампир! Питается она нами, стыдит, укоряет, ругает, корит… Думаете вы действительно мешали ей своим старческим смехом? Отнюдь – вы мешали ей своей радостью! Чужую радость она чует за версту! Бесит она её, раздражает! Словно яд для неё чужая радость.

– О как вы завернули Марфа Ильинична! Оно может и так, может и впрямь, Вампир она! Но перед Машенькой то, перед ней как быть? Она то в чем виновата? Отца её не видел никто никогда, а мать вон какая....

– А как перед ней быть? То что отца никто не видел, это уже дело Нины Александровны сугубо личное, а про Машеньку, Нинка ведь никого к ней не пускает, словно волчиха вокруг неё вьётся, зубами клацает. Я и отвары ей предлагала, и лекарства, и даже на станцию к лесорубам предлагала за доктором съездить. На все един ответ – нет, не нужно! Недавниче совсем Порфирий Александрович ей спирту на компрессы предлагал, да горчицу с хреном ноги попарить – тоже не в какую. Снова нет – ничего мне от вас не надобно! Так в чем тогда совестно нам должно быть Владлен Аристархович? Отдачи от доброты вашей никакой нет, а грудью на скалу холодную кидаться это я вам скажу удовольствие мало приятное.

– Да уж и не знаю! Вы все так расписали в красках, не иначе, как в вас та самая Женщина заговорила… – Поняв что сморозил какую-то глупость, Владлен Аристархович закашлялся и затушив самокрутку, попытался ретироваться в избу, но было поздно. Глаза Марфы Ильиничны разгорелись недобрым огнём и сделав два быстрых шага вперёд, она ухватила Владлена Аристарховича за отворот тулупа.

– Это вы намекаете, что моё плохое отношение к Нине Александровне основано на том, что у меня нет детей?

– Ни в коем случае! Причём тут дети? Вы что, Марфа Ильинична....

– Ладно, вы правы.... это я уже сердцем Женским с вами заговорила… с мужиком…

– Который перемалывает все и выплёвывает! – Порфирий Александрович примирительно опустил ладонь на плечо Марфы Ильиничны. – Пойдёмте в дом, чувствую я Сабдак где- то рядом ошивается, его это проказы! Знаете ведь как любит он сталкивать людей на ровном месте! Обожает он раздоры да дрязги.

– Да уж.... простите! – Марфа Ильинична отпустила отворот тулупа и прошествовала мимо Владлена Аристарховича в избу.

В избе витал тёплый дух хорошо прожаренного мяса, душистых специй и непередаваемый аромат потревоженных упавшими на них капелек жира углей.

Порфирий Александрович слыл не только удачливым промысловиком-охотником, но и знатным кулинаром. Ему удавалось не только самым невероятным способом гнать необычайно вкусный и крепкий самогон, но и создавать настоящие шедевры кулинарного искусства из казалось бы заурядных блюд. Вот взять к примеру поданных к столу куропаток и тетерева.

Куропаток Порфирий Александрович любовно сготовил в глубокой чугунной сковороде, хорошенько протомив их на слабых углях. Тушки были хорошенько смазаны топлёным жиром и любовно уложены в сковороду вместе с крупно нарезанным лучком и кусочками сушёных грибов. Для пущего аромата Порфирий Александрович добавил в блюдо свою фирменную смесь секрет которой не могла выведать у него даже любознательная Марфа Ильинична. Секретную смесь он готовил в старенькой жестяной баночке из под

Монпансье. В ней её легко было перемешивать, а так же хранить и прятать от чужих взглядов и вездесущих мышей. Если вы клятвенно пообещаете не говорить Порфирию Александровичу о том, что я раскрыл вам его секрет, то ниже я приведу примерный рецепт приготовления этой чудо смеси. Почему примерный? Ну, наверное потому, что и я наверняка не знаю всех её ингредиентов. Итак.

« Фирменная смесь Порфирия Александровича из расчёта 100 частей»

1. Тимьян толчёный – 10 частей

2. Чеснок толчёный – 10 частей

3. Морковка толчёная сушёная – 10 частей

4. Горчица. – 10 частей

5. Соль охотничья – 15 частей

6. Перец чёрный – 10 частей

7. Кедровый орех молотый. – 10 частей

8. Базилик толчёный – 10 частей

Но это всего лишь 85 частей воскликните вы. А остальные 15? Остальные как раз и являлись фирменным секретом Порфирия Александровича. Оставшиеся 15 частей распределялись на 10 частей толчёных жопок рыжих лесных муравьёв и 5 частей китайского перца Сычуань щепотку которого он выменял у китайских рабочих, дав им взамен пару охотничьих патронов и самокрутку доверху набитую ядреневшим самосадом. Муравьиные жопки благородно кислили, а перец придавал блюду изысканность и заставлял мясо буквально таять на языке. Может в этой смеси присутствовали и другие секретные ингредиенты, но это мне было уже не ведомо.

С тетеревом была диаметрально противоположная ситуация. Тетерев был массивным и его стоило хорошенько прокалить на огне да проварить в собственном соку и приправах. Для этого Порфирий Александрович нежно натирал гладкую тушку топлёным салом, посыпал солью и перцем и для пущей пикантности фаршировал лучком да картошечкой. Затем с кряхтением лез за печь, где в дубовом бочонке хранилась припасённая с лета глина. Доставал немного, затем размачивал глину в воде. Когда она размокала до состояния пластилина, Порфирий Александрович старательно разминал глину в руках, выжимал из неё лишнюю влагу и тщательно обмазывал ею тушку тетерева. Давал глине подсохнуть и обмазывал вторым слоем получившийся шар. «Для огнеупорности, да что бы ни один сок не убёг» любил приговаривать в этот момент Порфирий Александрович. Тетереву полагалось томится в раскалённых углях и пламени, поэтому очень важно было что бы огонь не пробрался внутрь глиняного панциря, защищавшего нежную тушку от пригорания.

После того, как тетерев по мнению кулинара сготавливался, глиняный шар осторожно разламывался. Аромат что из него вырывался был таков, что голова шла кругом, рот заполнялся слюнями, а аппетит..... Лучше промолчу про аппетит, ибо у самого уже полон рот слюней, а тетерева то, в отличие от собравшихся на День рождение, у нас нет.

– Ох чую удались сегодня на славу куропаточки! – Облизнувшись словно изголодавшаяся за голодную зиму лиса, Жан Яковлевич споро забросил на гвоздик свой тулуп и молнией промчался к своёму месту у стола.

– Так, так, господа, спокойнее! – Фёдор Иннокентьевич укоризненно глянул на Жана Яковлевича, уже успевшего запустившего пальцы в истекающее соком розовое мясо лежащее перед ним на тарелке. – Жан Яковлевич вы право, словно солонгой в курятнике! Неужели вы так изголодались, что совершенно позабыли о манерах?

– Простите! – Жан Яковлевич виновато обтёр жирные пальцы о штанины и потянулся к разложенным в центре стола приборам. – Аперитив сегодня, был таким недурственным, что и впрямь изголодался!

– Тогда прошу вас всё-таки остановиться! Господа! Прошу вас к столу. – Фёдор Иннокентьевич словно заправский гарсон, сделал элегантный поворот туловища аж на три четверти влево, и пригнув одно колено, изобразил довольно корявый книксен. Все изумлённо замерли, буквально сражённые такой галантностью, но Фёдор Иннокентьевич не остановился на достигнутом и одновременно с книксеном, выдал совершенно не поддающийся никакому описанию жест рукой, очевидно означавший приглашение к столу.

– Ну вы даёте Фёдор Иннокентьевич! Прямо монархом себя почувствовал! – Владлен Аристархович медленно стянул с себя косоухую ушанку и совершил ответный поклон. – Пригласил так пригласил! А вы Жан Яковлевич! Ай, яй, яй! Как школяр на перемене, право! На лавку шмыг, да давай пальцами в еде ковыряется!