Утро было серым, слякотным. Дождь то моросил, то прекращался. Снова ветер гонял по парку листья и обломки веток. Ворчала дворничиха, сгребая в кучу «отходы природы», и на это можно было смотреть бесконечно.
Снова бубнил под нос поднадоевший Кобылин, путался под ногами «яйцеобразный» начальник Первого отдела Соловейчик. Ответственные лица чувствовали, что сгущаются тучи над головами, и чем бы ни закончилась проверка, ничего хорошего уже не будет. Директор заведения Каширин убыл в срочную командировку на Дальний Восток, задерживать его оснований не было. Только Арепьев вел себя достойно и сдержанно, хотя напряжение в человеке чувствовалось.
К одиннадцати утра на столе у Кольцова выросла стопка личных дел. Он смотрел на нее с растущим раздражением, испытывая сильное желание поднести к бумагам зажженную спичку. Подошел Вишневский, оценил взглядом высоту стопки, что-то мысленно подсчитал и вынес заключение:
– Тоска, поручик…
– А ты как хотел? – огрызнулся Михаил. – Бегать с пистолетом любой дурак может. Зови народ, разбирайтесь. А я Арепьева помучаю, пусть выдает словесные характеристики своим работникам.
Расследование явно уходило в сторону. Вроде все стандартно, но что-то было не так. Возможно, в заведении и завелся «крот» (даже наверняка), но дело было не только в «кроте». Озарение не спешило. Лица сотрудников института возникали перед глазами – какие-то постные, мучнистые, до предела серьезные. Так позируют фотографу для официальных документов.
Баклицкий Федор Геннадьевич, кандидат биологических наук, заведующий четвертой лабораторией. Денисова Ольга Дмитриевна – его заместитель, большой специалист в молекулярной биологии, хотя по возрасту не скажешь. С такими внешними данными только наукой заниматься, больше нечем, счастья в личной жизни точно не обретешь…
Желчь подступала к горлу, майор злился – чувствовал, что проку от этих познаний не будет. 24 человека – цвет и гордость отечественной микробиологии. Талант на таланте, половина – члены партии, четверо – кандидаты, а двое и вовсе члены горкома, активно участвующие в общественной и политической жизни.
Белоусов Валерий Николаевич, заведующий 6-й лабораторией, молодой, да ранний, уроженец почему-то города Штральзунд в ГДР (впрочем, понятно, родители были военными, служили в группировке советских войск). Крохаль Леонид Борисович, ведущий специалист отдела синтеза, автор ряда научных статей, опубликованных в авторитетных изданиях. Мокрицкий Леонид Исаакович, кандидат биологических наук…
И такая дребедень – целый день! Курочка по зернышку, уговаривал себя майор, вчитываясь в казенный текст с непростительными орфографическими ошибками, и снова злился.
В обеденный перерыв курили на улице, забравшись в глубь сквера.
– Осталось 18 человек, Михаил Андреевич, – отчитался Швец. – Прочие не проходят. Каплер и Чуриков – неплохие кандидаты, но работают недавно, один полгода, другой четыре месяца. Жаль, но исключаем. Резников уезжал на шесть месяцев в Ленинград, работал в смежном НИИ, при всем желании не мог передавать сведения. Ольшанский болен, постоянно бюллетенит, встает вопрос о его увольнении.
В оставшемся списке 12 мужчин и шесть женщин. Будем прорабатывать их родственные и профессиональные связи, поездки за границу. Областной центр посещают практически все, контроля над ними нет. У одних там родственники, другие едут в город, чтобы развеяться, провести время. У двоих квартиры в области – остались от умерших родственников. Пятеро из списка владеют личным автотранспортом – к ним, естественно, особое внимание. Думаю, к завтрашнему дню список сократится.
«И никакой уверенности, что исключенные из списка – не шпионы», – уныло подумал Кольцов.
– Вы – просто ходячий скепсис, товарищ майор, – подметил Вишневский. – Не верите в успех? И не такие конюшни разгребали.
– Что-то не укладывается в нашу теорию, – пробормотал Михаил.
– Тогда все просто, – оживился Швец. – Если факты не укладываются в теорию, надо менять теорию.
– Умничаешь?
– Да, есть немного, – Алексей смутился. – Виноват.
– Я тут подумал… – как-то издалека начал Вадик Москвин и замолчал.
– Хорошенько подумай, прежде чем подумать, – сказал Вишневский.
– Да иди ты, – Москвин отмахнулся. – Просто странно, несколько раз обошел по периметру территорию – не видел телефонных проводов…
– Подумаешь, не видел, – фыркнул Швец. – Я тоже не видел, но это не значит, что их нет…
Дальше курили, наслаждались «свежим» дымом. Дождь временно прекратился, поднялся столбик термометра. Ветер разогнал кудлатые тучи, выбралось солнце. Ненадолго возникла иллюзия, что осень передумала. Блеснуло что-то в голове.
– Что ты сказал? – Михаил повернулся к Москвину.
Вадим смутился:
– А что я сказал? Не помню уже…
– Нет, ты говорил. Про провода…
– Точно, – вспомнил сотрудник. – Электрические провода повсюду, а телефонных кабелей не видно. Под землю, что ли, упрятали?
Прозрение еще не настало, но мысли уже потекли. Они во что-то упирались, возвращались обратно. Секретное учреждение «во глубине уральских руд» – это не только телефон. Это факсимильная связь – телефаксы и датафаксы, это линии взаимодействия с другими предприятиями и организациями в данном квадрате. В соседнем Мосинске – аналогичный центр секретных разработок (направление, во всяком случае, схожее), в пяти верстах на северо-запад – закрытый объект КГБ, где работают химики и биологи…
– Что-то придумали, Михаил Андреевич? – дрогнувшим голосом спросил Швец.
– Не уверен, – вышел из оцепенения Кольцов. – Но одну теорию проверить надо. Мы доверяем Арепьеву?
– Ну, вроде положительный работник… – допустил Вишневский.
– Здесь все положительные.
– Арепьев в августе вернулся из отпуска, – наморщив лоб, вспомнил Москвин. – Отдыхал с семьей в Гаграх. Использовал дни по переработке, а также неделю, оставшуюся с прошлого отпуска. На работе отсутствовал месяц. Шпионская сеть в это время работала наиболее активно. Не хочу ни на чем настаивать, Михаил Андреевич, но… сами делайте выводы. К тому же Арепьев в вопросах биологии неспециалист. Он, скорее, организатор, координатор и громоотвод для директора Каширина. Не думаю, что он в курсе, в каком сейфе что лежит и насколько это находка для шпиона.
– Уговорил, – кивнул Михаил. – Ну что ж, еще раз побеседуем с этим товарищем…
Нетерпение подгоняло. Арепьев работал у себя в кабинете на первом этаже, попутно пил чай из стакана с подстаканником. Под рукой валялись конфетные обертки. Еду он приносил с собой, чтобы не тратить время на стояние в очередях. И для семейного бюджета – небольшой, но плюс.
– Позволите, Юрий Константинович?
– Да, разумеется, Михаил Андреевич, проходите, – Арепьев смутился, смел фантики в приоткрытый ящик стола – словно это были не фантики, а отснятые шпионские микропленки. – У вас остались вопросы?
– Бездна, Юрий Константинович. – Михаил выдвинул стул из-под стола, сел. – По вашим словам, работа в заведении выстроена безукоризненно?
– А что не так? – забеспокоился замдиректора. – Сами все видите, скрывать нечего… От вас, я имею в виду, скрывать нечего.
«Оговорка по Фрейду», – подумал Кольцов.
Был такой австрийский доктор, основатель так называемого психоанализа – по мнению разумных людей, науки несуществующей и даже вредной. Мир сходил по ней с ума, и даже в СССР в 20-е и 30-е годы эта бесовщина практиковалась. В современной отечественной медицине от нее, слава богу, отказались.
– Перефразирую, Юрий Константинович. Уровень секретности и безопасности – на недосягаемой высоте?
– Вы изъясняетесь загадками. Отвечу теми же словами.
– Простите, нервы. Что насчет коммуникационных кабелей, проложенных из учреждения? Они же существуют?
– Разумеется, – Арепьев удивился. – В работе – один коммуникационный кабель, связывающий лабораторию… с другими организациями, в частности, с объектом в Мосинске, где размещена наша производственная база. А в чем проблема, Михаил Андреевич? Кабель поместили под землю, дай бог памяти, весной 80-го года, траншейные работы проводились в режиме строгой секретности. Это была не наша инициатива – распоряжение спустили сверху. Существовало мнение, что это усилит безопасность передаваемых данных и линии коммуникаций станут менее зависимыми от погодных сюрпризов. Под землей телефонные провода, кабели связи, включая факсимильные линии. На поверхности остались только электрические провода, но это вроде естественно… или нет?
«И мы в течение двух дней об этом даже не подумали! – мысленно вскричал Кольцов. – Ладно, лучше поздно, чем никогда».
Интересный факт – первые сведения об утечке материалов, имеющих отношение к «Ониксу», датированы началом лета 80-го года. Совпадение? Еще какое! И какую бы секретность ни развели при прокладке кабеля, сверху все видно. Космическая разведка уже существовала, спутники вели фотосъемку – особенно в тех местах, где находились секретные объекты. А засекречены они лишь от собственных граждан, которые не планируют ничего преступного…
– У вас есть схема, где именно проложен кабель?
– Да, сейчас найду… – Зазвенела связка ключей, Арепьев забрался в сейф, извлек объемистую папку, стал ее листать. – Вот, пожалуйста. Работы выполнялись по всем правилам. Геологическая разведка почвенного слоя, заключение, проектирование, непосредственно землеройные и бетонные работы… Кабель проложен вот здесь, – остро отточенный карандаш заскользил по схеме, – лаборатория, соединительный узел на ее территории, далее, в некотором роде, коллектор в западном направлении – здесь поля, здесь опушка лесного массива, перелески, в обход речной излучины – на Мосинск…
– Почему сразу об этом не сказали, Юрий Константинович?
– А должен был? – руководящий товарищ искренне не понимал. – Коммуникация типовая, есть на многих объектах, даже не связанных с секретностью… Или я чего-то не понимаю, Михаил Андреевич?
– Ладно, неувязка вышла… Вы посещали объект во время его строительства?
– Конечно… Три или четыре раза. Собственно, я и подписывал акт приемки.
– Долго рыли?
– Примерно месяц. Местность была оцеплена сотрудниками охраны и милиционерами – как и положено при работе на подобных объектах.
– Какова протяженность кабеля?
– Четыре километра – с заходом в Мосинск и на объект в Головино.
– Глубина? Это ведь не просто траншея?
– Глубина приличная – три метра. Там мягкие грунты, поэтому во избежание проседания почвы старались максимально углубиться… После прокладки кабеля потолок перекрыли – сделали бетонный слой и засыпали землей. Сейчас там нет никаких признаков, что под ногами тоннель…
– И вы решили, что этого будет достаточно? Согласно моим представлениям, коммуникационный кабель – это не просто провод, а сложная система связующих элементов. Конструкция требует обслуживания и регулярных осмотров.
– Понимаю вашу мысль, Михаил Андреевич… Единственный колодец – вот здесь, – Арепьев показал карандашом. – Примерно посреди маршрута. Внешне – обычный колодец, замаскированный под местность. В него спускаются ремонтники, когда проводят регламентные работы. После них сотрудники отдела безопасности проводят осмотр и покидают объект. Периодичность работ – раз в три месяца.
«Можно представить, как они осматривают», – подумал Михаил.
– В последний раз регламентные работы проводились дней десять назад, – добавил Арепьев. – Если вас интересует точная дата, могу найти.
– То есть объект не входит в зону лично вашей ответственности?
– Да, это не моя епархия, – согласился замдиректора. – Если вас интересуют детали, поговорите с товарищем Кобылиным – начальником отдела безопасности.
– На участке, где проложен кабель, – закрытая зона?
– Нет, – Арепьев помялся. – Это за пределами секретных территорий… точнее говоря, между ними. Сельская местность – леса, поля, непригодные для ведения агрономических работ. Рядом с колодцем – железнодорожная ветка. По ней проходят товарные составы на обогатительные и металлургические комбинаты северных районов области. Путь активно используется. На участке – несколько деревень, но их жители не отличаются любопытством. Район регулярно патрулирует милиция – как наша, так и мосинская. Участок находится под опекой людей товарища Кобылина – они проводят регулярные осмотры местности, задерживают подозрительных людей и выясняют личности…
– Не понимаю, зачем их задерживать, если район не закрыт? Признайтесь, Юрий Константинович, любой человек может там появиться, выдать себя за рыбака, грибника, кого-то еще, а если возникнут патрульные, что мешает укрыться в лесу? И с проселочными дорогами, думаю, все нормально, верно?
Арепьев начал волноваться, перекладывать предметы на столе. Была ли его вина в создавшемся положении – надо разбираться. Возможно, и нет. У каждого сотрудника свой фронт и своя ответственность. Это могло быть ложным следом, но возбуждение уже охватывало…
– А теперь важный вопрос, Юрий Константинович. Вы же предусмотрели систему защиты доступа к кабелю, а также возможные попытки наших противников ее преодолеть?
Ответа не требовалось. Заместитель директора испытывал сильное волнение. Побелели костяшки пальцев, которыми он постукивал по столешнице. Неслыханное разгильдяйство! Впрочем, типично русский подход. Потратить уйму сил и средств на организацию столь важной для государства работы, создать многоступенчатую систему безопасности – и допустить такой грандиозный ляп! Одни решили, что сделают другие, другие – что третьи. Какая нетленная русская классика…
Арепьев прикладывал массу стараний, чтобы не выглядеть жалким, бормотал про регулярные осмотры, про то, что колодец запирается на замок, а местность просматривается и простреливается. Но сам понимал, что это детский лепет.
Последний вопрос – на который был получен удовлетворительный ответ: кто рыл траншею, обустраивал тоннель и прокладывал кабель? Работами занималось СМУ‐19 из областного центра, которым руководит товарищ Ненашев. Организация также режимная, занимается возведением секретных объектов: роет колодцы, прокладывает тоннели, занимается строительно-монтажными работами. Гражданские объекты не обслуживает. Работники СМУ строго следуют инструкциям, в коллективе только сознательные граждане, над организацией осуществляется надзор. Все сотрудники дают подписки о неразглашении, и ни единого случая выдачи секретов до сего дня не зафиксировано…
Оставалось отработать в «поле». Интуиция подсказывала: это верный путь. Арепьев чувствовал вину, кусал губы, уносился мыслями в безработное будущее.
– Успокойтесь, Юрий Константинович, мы еще ничего не выяснили. Вашей вины в происходящем пока не вижу. «Стрелочники» не требуются, а вина, как правило, – понятие коллективное. Про кабель – никому ни слова, пока не выясним. Рассчитываем на вашу помощь. Вы поедете с нами. Найдется неприметная машина?
– Да, у меня «ВАЗ-2103», машина на стоянке за лабораторным корпусом…
– Отлично. Садитесь и выезжайте за ворота. Подберете нас в городе, через два квартала.
В последующие полчаса оперативников преследовала мысль, что шпионы – это именно они. Шли по городу и проверялись – не пристал ли «хвост». Сиреневые «Жигули» подобрали их у ограды детского сада. Шла прогулка – дети орали, как ненормальные, гонялись друг за другом. Голосила воспитательница, призывала к порядку.
– Счастливая пора, – начал вздыхать Вадик Москвин. – Никакой тебе ответственности – покормили, на прогулку вывели. Где еще такое бывает?
– На зоне, – задумчиво ответил Швец.
Арепьев был мрачен, взвинчен, путал передачи и постоянно смотрел в зеркало. Машину не преследовали. Проехал рафик с пассажирами, за ним – разбитый «ГАЗ‐69», свернул в переулок. Движение в городке было, мягко говоря, не плотным – особенно в рабочее время.
Через несколько минут «Жигули» выехали за пределы городской черты и взяли курс на юг. На следующем километре Арепьев съехал на проселочную дорогу. Потянулись ухабы. За окном проплывали березовые перелески. Вдоль обочины тянулся глубокий овраг. Проселочные дороги пересекались, разбегались во все стороны света. В низине показались крыши маленькой деревни.
Арепьев повернул направо – направление сменилось на северное. Перелески уплотнялись, низины сменялись лесистыми холмами. Кыжма находилась где-то справа, за складками местности. В синеве на востоке высились горы – неизменный атрибут этих мест. Район был безлюдным, встретили лишь пожилого мужчину в фуфайке – он стоял у потрепанного «газика» и озадаченно чесал кепку. Шина порвалась в клочья – удачно наехал на препятствие. Услышав шум, абориген обрадовался, двинулся навстречу, замахал рукой. Арепьев виртуозно объехал его, бросил в открытое окно: «Извини, отец, не можем». Старик сплюнул, побрел обратно.
Проплыла еще одна деревушка, ее сменил сосновый бор. На зрительную память Юрий Константинович не жаловался. Буркнул:
– Приехали, – и стал на открытом участке.
Из растительности – только чахлые кустарники. Чуть севернее возвышалась железнодорожная насыпь, за ней виднелся холм с зеленой «короной». На юго-западе, метрах в семидесяти, начинался лес – вернее, вытянутый выступ лесного массива. Он расширялся в западном направлении и метрах в шестистах превращался в полноценную чащу без просветов.
Кольцов исподлобья созерцал опушку. Она ему решительно не нравилась, осталось лишь выяснить – почему.
– Москвин, садись в машину, отгони ее к лесу, чтобы не светилась на юру. Осмотрись там на предмет посторонних и возвращайся сюда. Ведите, Юрий Константинович, быть вам сегодня Сусаниным.
Дорога оказалась недлинной – метров тридцать. Увязая в жухлой траве, застревая на кочках, добрели до крышки колодца. Она лежала вровень с землей, в глаза не бросалась. Обычная ржавая крышка – впрочем, не чугунная, а стальная. Две петли, с обратной стороны приварена скоба, в которой красовался заурядный амбарный замок.
– Вот видите, – убитым голосом пробормотал Арепьев, – замок на месте, все в порядке.
– Вы серьезно, Юрий Константинович? – Михаил вскинул голову.
Замдиректора не выдержал, отвел глаза. Эта страна неоперабельна! Все на авось, на соплях. Производим лучшую в мире технику, космические корабли, сложную электронику, уверенно бежим впереди планеты всей (и к черту отдельные недостатки), и все это соседствует с такой допотопностью, что смотреть невозможно без слез!
– Мы тут не первые, – сообщил Швец, присаживаясь на корточки. – Трава успела подняться, но кто-то здесь был, земля у колодца истоптана.
– Ничего удивительного, – неуверенно возразил Арепьев. – Последняя проверка проводилась десять дней назад, работала бригада, и ничего странного, что остались следы.
– Кстати, насчет работ по обслуживанию кабеля, – сказал Кольцов. – Их график известен заранее? Может бригада нагрянуть внезапно?
– Думаю, нет, – насупился Арепьев. – Это же не проверки ОБХСС. К чему внезапность? План работ составляется заранее, ему следуют безукоризненно…
«И кое-кто в курсе их проведения, – подумал Кольцов. – Внеплановые проверки действительно не нужны».
Нарастал гул подходящего состава. Из-за дальнего леса показался тепловоз, он тащил товарные вагоны. Шум усилился. Сотрудники застыли, ждали. Тепловоз проехал мимо. Машинист равнодушно покосился на кучку людей в стороне от насыпи. Загремели вагоны по стыкам рельсов – дюжина товарных, пара рефрижераторов, десяток нефтеналивных цистерн, замыкали состав два вагона с углем. Обычно товарняки бывают длиннее – здесь такого, видимо, не требовалось. Состав проследовал на северо-восток, и вскоре гул затих.
– Ключа от колодца, конечно же, нет, – предположил Михаил.
– И не было никогда, – Арепьев поежился.
– Наука нехитрая, – Швец достал перочинный нож и присел на корточки. Работал шилом и портняжной крючковатой иглой.
На вскрытие замка ушло пятнадцать секунд. Щелкнул клык, замок упал на землю. Арепьев обреченно вздохнул, комментировать было нечего. С крышкой справился один человек – поднатужился, приподнял, переложил на другую сторону. Смазанные петли почти не скрипели.
Шахта колодца была обложена кирпичами, в зазоры вмурована стальная лестница. Михаил спускался первым. Как чувствовал утром – франтоватый плащ сменил на немаркую куртку из водоотталкивающей ткани. Лестница была грязной, тошнота заворочалась в горле. Битва с «грязебоязнью» протекала с переменным успехом.
Добрался до дна, сел на корточки, одновременно извлекая из бокового кармана платок, вытер, как мог, руки. Только после этого извлек фонарик, включил. Клаустрофобией не страдал, но стало не по себе. Ширина подземного тоннеля едва ли превышала метр. «Как в хрущевке», – подумал Кольцов. Земляные стены, распорки и продольный брус предохраняли от осыпи. Дерево подгнивало, но пока держалось. Потолок высокий, в трещинах. Земля кое-где осыпалась, на полу виднелись застывшие горки. Кабель пролегал в бетонном желобе на метровой высоте, желоб прижимался к стене. Оставался проход, но передвигаться по нему можно было только боком. Разойтись с другим человеком – невозможно в принципе. В ремонтники, очевидно, упитанных не брали. Электрическое освещение в тоннеле отсутствовало.
Михаил сместился в сторону – по лестнице спускался Вишневский, бормотал про неистощимую романтику, детей подземелья и графа Монте-Кристо. Лестница продолжала трястись – спускался Швец. Вишневский отодвинулся в сторону, тоже включил фонарь. Желтоватый свет озарил обросшие налетом стены, мелких насекомых, копошащихся в трещинах.
– Тесно… – пожаловался Швец. – Ладно хоть спину гнуть не надо. Глубоко выдохнули, товарищи, иначе застрянем…
Михаил присел на корточки рядом с желобом. Кабель представлял собой сложную конструкцию. Общей оплетки не было. Линия коммуникации состояла из нескольких кабелей в резиновой основе. Центральный – самый толстый, сантиметров восемь в поперечнике. Пучки проводов были стянуты жгутами через равные промежутки. В двух местах кабели переплетались. Кольцов прикоснулся к проводам – вряд ли могло ударить током. Брезгливо отдернул руку – повсюду пыль.
«А мы действительно что-то нашли или это очередная фикция?» – возник в голове провокационный вопрос.
– Что ищем, товарищ майор? – прошептал Вишневский.
– Почему шепчешь, Григорий? – не понял Швец.
– Не знаю, Алексей, благоговейно тут как-то…
– Как в храме, – хмыкнул Кольцов. – Все в порядке, товарищи, это еще не ад. Мое предположение – к центральному кабелю подключается записывающее устройство. Проводится запись разговоров, текстовой информации. Если устройство подключается к факсу, то это могут быть графики, диаграммы, фотографии. Уровень прогресса такое позволяет. А если используется современная западная аппаратура, то возможно и большее. Скупиться шпионы не будут. Что представляет собой устройство – не знаю. Штука размером с кассетный магнитофон или вроде того. В аппаратуре мощные аккумуляторы, большое количество пленки – так что прибор не с кулачок. Такие устройства работают автономно, время работы – до трех суток. Возможно, установлено реле, отключающее прибор в нерабочее время – для экономии магнитной ленты и заряда батареи. В этом случае устройство может работать свыше трех суток. Потом его должны отсоединить, снять запись, перезарядить. Скорее всего, привозят дубликат, устанавливают, а предыдущий увозят, чтобы не прерывать процесс. Прибор – не на виду, его несложно закрепить под желобом. Обращаем внимание на пыль. В том месте, где осуществляется подключение, ее нет или мало. Расходимся в разные стороны.
– Далеко идти-то, товарищ майор? – прошептал Вишневский. – В один конец две версты, в другой – две…
– Не дури, Григорий, головой думай. Никто не хочет усложнять себе жизнь. Шпионы не исключение. Устройство – неподалеку. Осматриваем кабели, ищем надрезы. Прибора может не быть, но надрезы – обязательны. Причем аккуратные – пока рукой не проведешь, не догадаешься. Не забываем, что кабель регулярно проверяется ремонтниками.
– Позвольте догадаться, – бормотал в сумраке Швец, – будут ли эти мастеровые люди проверять на ощупь все кабельное хозяйство? Что-то нам подсказывает правильный ответ…
Работали долго – ушло минут сорок. Записывающее устройство не нашли, но кое-что интересное все же обнаружили. Метрах в двадцати от колодца – на юго-запад. Предположения Кольцова подтверждались. Кроме одного – второго устройства не было, пользовались одним. Очевидно, штука была дорогостоящей. Еще попробуй привезти ее в Советский Союз, где подобные изделия вряд ли производят…
Швец подозвал товарищей. Молча сели на корточки, разглядывая находку в колеблющемся свете. Это походило на место подключения ЗУ. Устройство крепилось снизу, чтобы не мозолило глаза. Оплетка центрального кабеля аккуратно прорезана, ее можно было отогнуть, а затем вернуть, как было. Нарушение целостности кабеля могли определить только чувствительные пальцы. С соседними коммуникациями была такая же история.
Распрямив спину, Михаил осмотрел участок. Пыль практически отсутствовала. На кабелях имелись вмятины – в этих местах шпионская аппаратура крепилась зажимами.
Он шумно выдохнул – добили-таки! Ларчик, как всегда, открывался просто. Что бы делали шпионы, кабы не всепогодная российская безалаберность…
Подобные истории уже происходили. В начале 50-х умельцы из американского Управления стратегических служб (предвестника ЦРУ) прокопали тоннель из Западного Берлина в советскую зону и подключились к секретным телефонным линиям штаба группы советских войск. Пока искали источник утечки да репрессировали ни в чем не повинных штабистов, ценная информация утекала вагонами… Уже в 70-е ЦРУ провело успешную операцию под названием «Цветы плюща». Небольшая подводная лодка пробралась в Охотское море – к кабелю связи Тихоокеанского флота, лежащему на морском дне. Водолазы подключили к кабелю специальное записывающее устройство. Переговоры командования, секретные приказы и тому подобное стало достоянием ушлых янки. Водолазы периодически забирали записи, приходилось проплывать под водой приличное расстояние. Но богатство получаемых сведений того стоило. Советскому командованию и в голову не приходило, что шпионы работают в закрытом советском море, как у себя дома.
– Может, ремонтники промышляют, товарищ майор? – предположил Вишневский. – А что? Кроме них, тут никого не бывает – делай что хочешь.
– Плохая идея, – возразил Михаил. – Ладно бы один ремонтник, но чтобы вся бригада… Это чересчур, согласись. О чем ты вообще? Ремонтники появляются раз в три месяца, а устройство надо менять гораздо чаще. Снять пленку на месте и установить чистую, видимо, нет технической возможности, поэтому прибор увозят. Затем возвращают. Дорожка протоптана. Район не закрыт, можно добраться окольными проселками, машину оставить в лесу, сюда добраться пешком. Отмычкой, понятно, не пользуются, имеют нормальный ключ.
– Куда увозят-то, товарищ майор? – встрепенулся Швец.
– А ты догадайся, – фыркнул Вишневский. – Для чего открывают в крупных городах консульства иностранных государств? Для налаживания дружеских связей с нашей страной? Как бы не так. Там такие дипломаты, в кого ни плюнь – шпион. А возьмешь с поличным – трогать не смей, дипломатическая неприкосновенность, подлая провокация кровавых палачей! Помяните мое слово, товарищ майор, записи везут в консульство, на улицу Дзержинского. Там их анализируют, обрабатывают, распечатывают и отправляют в Америку дипломатической почтой.
– Минуточку, – напрягся Швец, – если устройство снято, значит, скоро его доставят? Например, сейчас или в ближайшие полчаса.
– Ты прав, надо пошевеливаться, – согласился Кольцов. – Вылезаем. Только порядок оставляем, помним, что после нас сюда люди придут…
– Вы что там, руду добывали? – встретил их наверху удивленный Москвин. – Вид у вас, прошу прощения.
Особых перемен на поверхности не наблюдалось. Вадим отогнал машину в лес и вернулся. Арепьев переминался в стороне и, судя по мятущейся физиономии, еще не определился, хочет ли он знать последние новости. Посвящать «товарища» в курс событий, очевидно, не стоило.
– Юрий Константинович, все в порядке, ситуация неопределенная, – туманно выразился Кольцов. – Вовлекать вас в свою работу мы не собираемся. Поэтому идите в лес, садитесь в машину и ждите… Ну, что там, в лесу? – Он проводил глазами удаляющуюся фигуру и повернулся к Москвину.
– Лес регулярно посещается, товарищ майор. Не буду спрашивать, что там внизу, глаза у вас блестят, значит, есть находка. Коллектор тоже посещают, угадал? Они из леса выходят. Изучают обстановку – и, если все тихо, перебираются к колодцу. С какой стороны приходят на опушку – догадаться несложно. Лесом идут – значит, где-то там, – Вадим махнул рукой, – оставляют машину. В этих кущах хоть дивизию прячь. Лежбище нашел на опушке – еловые лапы на землю постелили, фантики валяются, окурки. Конфеты импортные, не по-нашему написано. А по куреву – есть американское «Мальборо», есть наши сигареты без фильтра – «Прима», «Ватра». Импортные сигареты до фильтра не тянут, как делали бы наши, – несколько затяжек и выбрасывают, расточительство какое-то…
Неприятно становилось на душе. Имело смысл ждать гостей? Да, придут, но когда? А если засекли «нездоровую» активность чекистов, знают, что те посетили тоннель, то и вовсе не придут. Надо спешить.
– Так, закрыть колодец, прибраться – чтобы не видели наши друзья, что здесь топталось стадо слонов. Вы двое – в лес, машину загоните поглубже – и молчок. Появится посторонний – брать без колебаний. Ежу понятно, что он придет не с пустыми руками, доказывать злой умысел не придется. Москвин, за мной.
Он двинулся к насыпи, перебрался через полотно, направился к холму, увенчанному шапкой кустарника. Это место было идеальным наблюдательным пунктом. Москвин не отставал, но уже почувствовал подвох, как-то скис.
Михаил забрался на вершину, осмотрелся. За кустарником пряталась каменистая площадка с валунами, небольшое углубление в земле. С холма открывался вид на окрестности, здесь можно было с удобством расположиться. Для наблюдателя же из леса позиция оставалась скрытой – если не устраивать на ней танцы. С холма просматривалось железнодорожное полотно, колодец на его обратной стороне, справа – «аппендикс» лесного массива с зарослями на опушке.
– Объяснения требуются, Вадим?
– Не, я так не играю, товарищ майор, – надулся подчиненный. – Хотите бросить товарища на произвол судьбы?
– Будем оспаривать приказы? Оружие есть?
– Так точно, товарищ майор, – Вадим сокрушенно вздохнул.
– Спрячься и сиди, веди наблюдение. По возможности не вставай – учти, прежде чем выйти из леса, эти люди осматриваются. Постараюсь найти тебе замену, но нужно время. Человек с записывающим устройством может появиться в любое время… или не появиться. В одиночку задерживать не пытайся. Спустится в тоннель – подбегай и закрывай крышку – просто накинь замок, и все, он не вылезет. Пусть бьется и умоляет. Другого пути у него нет. Прибудет подкрепление – будете брать. Без геройства, Вадим, ты мне еще нужен. Ну все, не скучай.
– А если двое придут? – уныло спросил сотрудник.
– Вот почему ты такой? – всплеснул руками Михаил. – Зачем о грустном? В общем, действуй по обстановке, но не забывай пользоваться головой. Запрешь в тоннеле двоих – никто не огорчится. Ну все, удачной охоты!