Жара крепчала.
Цикады словно сговорившись, трещали всем количеством без умолку и передыху. Природа вокруг под завязку заполнилась цокающим шумом, и вкупе с температурой за 30, характерной для начала августа в этих краях, давила на психику. Местная публика, поэтому, после десяти утра искала места потенистей, перенеся туда свою деятельность по хозяйству, если таковая была.
Старый Соломон располагался в орешнике, занимавшем немалую часть его участка. Удобное плетённое кресло, подогнанное временем под его высохшее тело, ждало его каждое утро; не было бы только дождя да и здоровье позволяло бы. В 88 лет: удобство – это просто привычное положение. Важным при этом считался ракурс обзора: видна была и вся лужайка перед домом и часть улочки за забором.
*
Маленькое мегрельское село на западе Грузии в 10км от Зугдиди сонно переваривало очередное лето. Какое-то время назад в городке процветала торговля, но потом, после заварухи 92года, прижатая к непроходимой Абхазии, тема эта зачахла. Всё вернулось к натуральному крестьянскому хозяйству: повсеместно выращивали орехи, фасоль и кукурузу. Резон был прост. Например: орехи. Их сдавали перекупщикам, получая хоть какую-то наличность; небольшое количество шло на кухню, в перетёртом виде составляя основу «сациви», ореховой подливы с курицей или индейкой.
Кукуруза – главная кормовая культура для животноводства. Стебли – «чала» – доставались буйволам, в разведении которых почему-то в Мегрелии отдавали явное предпочтение над коровами. Молоко в принципе такое же, но пожирнее и повкуснее. Сулугуни из буйволиного молока – это нечто; описывать бесполезно, надо пробовать.
Из кукурузной крупы обычно ежедневно варилась мамалыга. Этакая каша без соли и масла. Казалось бы – наивная простота. Но в то же время – основа. Присовокупляй к ней по выбору и по наличию , допустим, фасолю в виде пюреобразной похлёбки «лобио» и уже достойный и полезный обед. А ещё сулугуни. Воткнутый в горячее мамалыжное тело, он постепенно тает пропитывая окружающую массу солёноватым сырным духом и жирным соком , образуя таким образом островки невероятной вкусности…
Здесь же находят своё органичное применение соусы: цацбели (из помидор) (кетчупу рядом делать нечего) и ткемали (из алычи) (особенно хорош к рыбе). Кто как, но обычно к торжествам на столе появляется мясо. Чаще всего цыплёнок-табака, или, реже, царь мегрельского мясного предпочтения – жареный поросёнок. Только молочный, то есть вскормленный сугубо свиноматкой. И как рекомендация – не старше 25 дней. Описать его вкус точнее может только сам вкушающий язык со своим множеством рецепторов, но он не делает этого, потому что элементарно млеет.
Здесь приостановимся, чтобы повествование не превратилось в длинную кулинарную книгу.
*
В то утро Соломон сам добрался до своего кресла-трона. Это было не легко. Года три назад у него случился инсульт. Он его «перескочил», но разговаривал теперь с трудом, и также с трудом передвигался.
Племянница, смотревшая за ним уехала в Тбилиси, перепоручив старика соседке. Та же чего-то запаздывала. Соломон сам позавтракал, найдя в холодильнике мамалыгу и мацони (тип простокваши).
Доковыляв в сад и усевшись, старик задремал. Вдруг почувствовал неожиданное нарушение всеобщей безмятежности. Соломон открыл глаза. Там за забором, в обычно однообразном и пустынном интерьере деревенской улочки, где лишь раз пять за день проползёт легковушка, поднимая столб пыли, вдруг образовалась огромная чёрная рычащая гора.
Это был танк. Настоящая работающая грозная военная машина. Соломон был подслеповат, и ясно увидеть то, что ему подсказывал опыт не мог, но из этого опыта же признал и принял реальность. Он конечно же слышал – разговоры шли повсюду – о грузинской операции в Южной Осетии, но новость эта его никак не зацепила. Больше беспокоили проблемы с ногами; они постоянно мёрзли и даже сейчас в тридцатиградусную жару приходилось носить толстые шерстяные носки.
Прошло какое-то время. Пожалуй полчаса, или больше. Танк затих. Верхний люк открылся. Из него вылезли двое в тёмных комбинезонах. Они поозирались, рекогнисцировка так сказать, и через ворота вошли во двор. Увидев сидящего в орешнике старика, пошли в его сторону.
Соломон, привыкший по жизни придерживаться примет, отметил, что мужчина, с утра первым вошедший во двор – это к удаче. Получилось иронично. Потом правда испугался. Не за себя. У ног лежал верный пёс Бассара. Мог бросится на незваных гостей, а те ведь при оружии. Рука старика лежащая на собачьем загривке, сжалась – значит: сидеть тихо. И пёс, уже готовый дёрнутся, затих.
Подошли, говорили по русски, из чего Соломон понял, что это русские военные подразделения. Он не ведал, что в рамках мероприятий по принуждению Грузии к миру, Россия ввела войска в Южную Осетию и прокатилась далее в западную Грузию. Стало быть: танк тут встал на позицию.
Со слухом у Соломона было ещё хуже, чем со зрением. Сославшись на это он как бы сразу отсёк попытки содержательного разговора. Да и чего он мог сказать? Воды? – Вон колодец. Фрукты: груши, яблоки – соберите по деревьям.
Пришла соседка, та что должна была ухаживать за Соломоном. Принесла ему поесть: лобио. И ещё кастрюльку, наверное с тем же, передала танкистам.
Наклонившись к уху старика, стараясь почётче по-мегрельски проговорила. Мол, лучше пусть будут эти, из регулярной русской армии. А то, не дай Бог просочатся осетинские или абхазские ополченцы. Те злые. С этими поспокойнее.
Бойцы ещё побродили по двору. Туалет посетили, пообливались из ведра у колодца. Танк, если он не стреляет, превращается в груду метала, невинную, но накалённую такую жару до непереносимых температур. Танкисты организовали дежурство, оставляя внутри машины только одного. Остальные нашли место на траве под деревом, в метрах 15ти напротив хозяина, поближе к воде . Поочерёдно кемарили, переговаривались.
*
Соломон встал и, тихо переставляя ноги, опираясь на палочку, подошёл к забору. Танк стоял близко к нему, прячась от солнца под свисающими на улицу ветками ореха. Гусеницы машины оказались на краю придорожной канавы, которыми для водоотвода испещрена вся местность. Сейчас, в засуху, – это просто неглубокие искусственные расщелены, похожие на морщины на лице Соломона. Но дождитесь дождя. Тогда вся сетка приобретает динамику. Потоки организуются по канавкам, пересекаясь и донаполняя друг друга. Компьютерщики при желании могут увидеть во всём этом интегральную схему, где несущаяся вода, как электроны, ищет и находит свою природную логику.
В небольшом промежутке между танком и оградой, представляющей собой наглухо задрапированную вьюном сетку рабицу, на дне канавы осталось немного жидкой грязно-водяной смеси, спасённой тенью орешника.
Соломон увидел – опа! – маленького лягушонка. Тот, скорее всего, пуще старика был удивлён и недоволен появившемся железным соседством, из которого в его убежище медленно стекала мазутно-солярочная вонь.
*
У Соломона было одно интересное свойство. Иногда его слух давал «прострелы» и некоторое время он начинал вполне отчётливо слышать.
– Чего этот дед крутится у танка? – заговорили вояки.
– Да ладно тебе. Пусть крутится. Крестьянин. Он такого может вообще не видел.
Соломон усмехнулся этому диалогу.
70 лет назад сюда вот в маленькую саклю, которая и по сей день(!) сохранилась на заднем плане участка и использовалась теперь как сарайчик или музей давнишнего быта, пришла (ногами Маквалы-почтальонши) белая бумажка-повестка. Призыв в Армию.
Зугдидский вокзал был переполнен. Страна Советов продолжала борьбу с мировым империализмом и потребность в пушечном мясе в предверии больших международных тёрок постоянно увеличивалась. В котомке Соломона – бутылка кислого молока и «чкиди» – маленькие кукурузные лепёшки. Ещё – табак. Но оказалось – его-то забыл. Младший брат – Фридон, метнулся купить, но поезд тронулся, и он 4км до следующей станции бежал за составом. У Соломона навернулись слёзы: бегущий с табаком братишка. Больше им свидиться было не суждено. В конце войны Фридона тоже забрали на фронт. Пропал без вести где-то в Польше.
*
Соломона определили на артиллерийские курсы. Учился не долго, вояк тогда в предвоенную пору, лепили скоро, что те кукурузные лепёшки.
И вот он, новоиспечённый младший лейтенант шагает со своей войсковой частью по Литве. Прибалты смотрели на них хмуро и недобро, но до эксцессов не опустились. Дошли до Бреста и там стали позади Крепости.
Соломон уже не помнил: ждал ли войну или нет; та пришла всё равно неожиданно. Немцы налетели, словно цунами.
Уперевшись в Крепость, обкатили её, как волна прибрежный каменный валун и не задерживаясь двинули дальше.
Артиллерийскую роту, базирующуюся рядом, просто разметали, как и другие подразделения и загнали в топи. Соломон опять холодком по телу прочувствовал, как почти сутки стоял по горло в болотной жиже, ухватившись за ветку, особо не дергаясь, что бы не засасывало.
Немецкие танки расположились на возвышенностях среди деревьев и били прямой наводкой. Соломон был реалист, в ад не верил, но тогда он его увидел и ощутил в полной мере. Его контузило, но не убило. И с этой контузией, первой для него меткой войны, осевшей глухотой в правом ухе, он и пережил все впоследствии свалившиеся на него невзгоды. Такой вот получил тогда оберег.
*
Танки через некоторое время ушли. Из болот тогда повыползали убережённые вояки – черти не иначе, обтрёпанные и полуживые. Поняв, что немцы и, что особо важно, заградительные СМЕРШ-отряды ушли вглубь советской территории, разрозненные группки тоже осторожно направились на восток.
В сёлах у гражданских переодевались, подкармливались и шли, шли. Через месяц добрались до Киева. Тут уже вовсю хозяйничали фрицы и пуще всех полицаи, ушлые по солдатским душам. «А ну-ка скажи «паляныця»!» и всё! – те, кто не местные, а бойцы, скинувшие погоны, выкупались враз.
*
Фильтрационный лагерь под Луцком к концу лета 1941 разросся до 10 тыс. пленных. Теснота, холод, голод, постоянные побои. Солдат секли плетьми. Многие обделывались, смрад и вонь стояли неимоверные. Болото, в котором Соломона контузило не казалось уже тем Адом.
Впрочем о прошлом думать и сожалеть не приходилось. А о будущем – тем паче. Наступала ночь и ты вырубался, где лежал, сидел или стоял. Утро и день считался удачным, если за ними для тебя наступали новые утро и день.
Фильтровали без особых сантиментов: евреи, коммунисты – в расход. Эти сведения и выбивали поркой. У остальных был шанс в служении Рейху. Если, конечно, спросят. Если успеешь ответить
В сентябре пошла холера. Через месяц выкосила почти всех. Осталось человек семьсот.
Соломон тоже заболел и просто ждал своей кончины: лежал и бредил от высокой температуры. Очнулся. Рай? Нет, реальность. Пришла медсестра, сделала укол. Госпиталь. Как так?
Среди охранников лагеря оказался солдат, этнический немец, который служил в роте Соломона. Он узнал своего лейтенанта, с которым хоть и не дружил, но и не испытывал неприязни. Замолвил словечко перед начальством, и Соломон попал в больничную палату.
Всё оказалось банально просто, хотя по сути являлось чудом.
*
После госпиталя – перемещение в Германию. Соломон стал частью программы по перевербовке вояк, педантично и целенаправленно отработанной: обучение немецкому языку, немецким же строевым и военным правилам. В начале 1942 года Соломон был включён в отряд «Белый Георг», грузинское национальное военно-полицейское подразделение, призванное наводить в Грузии порядок, в случае победы фашистов над СССР.
Всё вышло так как вышло. Даже сейчас, спустя десятки лет, Соломон не видел возможности противиться той свершившейся череде событий.
*
На какое-то время наступило спокойствие. Пока с Закавказьем, да и со всеми Советами решались всё нарастающие проблемы, «Белый Георг» был направлен набираться опыта и сноровки в полицейском деле по Европе. Почти два года квартировались в Париже.
Потом, после войны, Соломон часто рассказывал об этом периоде. Слушатели – соседи, родственники – в большинстве интересовались именно Парижем, как символом, наверное, предполагаемого нескончаемого праздника и киношной жизни.
Соломон и сам был очарован. После всех военных мытарств, он оказался в центре Европы. Здесь ещё сохранялась цивилизация, хоть и в усечённым виде. Насколько это было возможным. Но даже так, она по настоящему ошеломила молодого паренька из далёкого кавказского захолустья. И сейчас, на исходе биографии, Соломон не мог себе объяснить суть этого ошеломления, которая пряталась не в географии, не в архитектуре…. Однажды – Соломон, вообще, мало что поведывал сыну, дабы не подвергать его ум сомнениям, которые весьма чреваты в строго организованных обществах – и только однажды, слушая его трали-вали о счастливом СССР, сказал:
– Сынок, ты не жил в Европе.-
Да и всем другим не доносил столь тонкие ньюансы, а только маленькие мужские истории. Например: как воспользовался услугами дам определённой профессии.
– Пришла, значит. Начала раздеваться. Сняла парик, потом вставки в бюстгальтер… И ничего не осталось. Худое чучело.-
*
В 1944 году парижское отделение «Белого Георга» было направлено на восток в Чехию. К их прибытию произошло ЧП. Некоторое количество солдат дезертировало (или редезиртировало) в сторону Красной Армии. Потянуло домой. Соломон и сам соскучился по родным. Однако многих поймали. Немцы по горячим следам хотели расстрелять всех, мол, вам уже доверять нельзя. И в этот момент Соломон совершил поступок (буквально соломонов), о котором он же потом и вспоминать не хотел: достал пистолет и застрелил двоих перебежчиков.
Прав ли был тогда? Наказание в виде смерти грозило всем. А так в итоге он спас человек пятьдесят. Однозначного ответа не определил. Списал всё на войну. У неё всегда своя арифметика. Это чудовище с радостью питается человеческими слабостями и подлостями.
Под конец грузин – куда подальше – закинули в Италию, где «Белый Георг» без особых проблем сдался вошедшим на Аппенины американцам. Янки были покладисты. Приняли как индульгенцию предоставленные справки о помощи местным партизанам (что реально было, «георгиевцы» позволяли им всё).
Заманчиво предлагали желающим гражданство США с сохранением офицерского звания. Чего ещё надо, дурак? Соломон выбрал возвращение на Родину. Понятно, что тогда для него это было переломное и судьбоносное решение. Но принял его он быстро и никогда впоследствии об этом не жалел.
*
В суматохе послевоенных событий – пока там с каждым суть да дело разбирались – Соломон ещё послужил. В Вене почти год работал при комендатуре 11го района.
Наконец получил демобилизационные документы. В Зугдидском районе главным особистом был некий Дихаминджия, двоюродный брат Соломона. Не правилам, но по родственному, дал немного вернувшемуся побыть среди семьи. Почти месяц.
Потом, естественно, Соломона «приняли». Дали десятку. И он был ещё рад, ибо могли и 25 накрутить. Слава Богу, вышку отменили; итак народу в хозяйстве не хватало.
*
ВоркутаЛаг распахнул свои гостеприимные ворота. Девять лет с небольшим хвостиком Соломон валил лес. Потихоньку он здесь довольно удачно определился. Образование помогло: считать кубометраж – надо с математикой дружить. Соломон очень быстро стал бригадиром, что, конечно же, давало некоторые послабления в суровой лагерной жизни.
Больше всего донимали урки. В отношении политических они имели негласный указ – давить, т.е. учить любить Родину.
Соломон два раза попадал в нешуточную передрягу.
*
Сатлик? Да, Сатлик. Именно так звали верзилу татарина( или узбека), вечно угрюмого и молчаливого. В один из зимних морозных на дальней делянке, когда Соломон пришёл закрывать наряд Сатлик с топором кинулся на бригадира: «Долго ты мне будешь кровь пить, сука?».
Убежать – да куда там – снег в рост человека. Соломон увидел впереди дрын (обрубок ветки с руку толщиной), кто-то внутри его решил: хватай!. Он шагнул навстречу Сатлику и когда тот махнул топором успел подставить поднятую палку и дёрнуть вверх. Топор вылетел из рук нападавшего и, описав дугу, нырнул в сугроб.
Они схватились. Зимняя экипировка – ватник, валенки – сковывали движения. Сатлик был заметно сильнее, но Соломон повертлявее. Словом, противостояние затянулось.
Подошла охрана, но прерывать поединок не торопилась. Стала по кругу, т.е. оцепила и наблюдала.
Борьба длилась вечность, Соломон помнит, что изнемог окончательно. Вдруг правой рукой нащупал в снегу топор, словно кто-то специально подложил его. Ударил прямо по лбу насколько хватило сил. Топор там так и остался торчать. Лицо Сатлика стало заливаться кровью. Он дернулся несколько раз и затих.
Раздалась очередь из автомата над головой. Соломона подняли охранники под руки, типа арестовали. Сатлика чуть позже погрузили в подогнанные сани. Соломон же просидел неделю в карцере.
И всё.
*
Был ещё один урка. Звали его вроде Коля. Из приблатнённых, из говорливых, из тех, кто байками и небылицами раздувал воровскую романтику.
На лесопилке он наехал на Соломона, что-то там про поблажки воровской масти. Получив отказ, попытался затолкнуть его под пилу. Коля был жилистым, сильным и наглым и посему в своём превосходстве не сомневался. Однако он не знал про маленькую финку, спрятанную в голенище у Соломона – бригадиров особо не обыскивали. Соломон успел дотянуться до оружия. Он нанёс вору семь ранений. Один раз промахнулся и попал себе в колено. Та рана потом болью не раз напоминало о себе. Сейчас же, в старости, ныло постоянно.
Коля же выжил. Потом прислал Соломону письмо, в котором каялся и признавал, что был не прав.
*
Соломон не был религиозен, но в Бога верил. Никакого антагонизма в этом не было; в таком состоянии пребывали многие люди, прожившие социалистической жизнью. Церковь тогда стояла вне закона, но человек, особенно попадающий, как Соломон, в передряги, вырабатывал в душе свои устои. Ему сама по себе открылась глубинная суть божьего спасения: это – (вспомните разные лагеря) просто утро наступающего дня. Все невзгоды, случающиеся по жизни, тоже божье провидение: если удачно преодалённые – значит предостережение, если не совсем – то наказание. Игра, которая когда-то в конце концов заканчивается сама по себе.
Битвы против Сатлика и Коли вспоминались часто. Как такое произошло? Как, в общем-то тщедушный по виду мужичок, не спецназовец какой-то, одолел матёрых урок, поднаторевших в душегубстве? Как тут не признать наличие божественного участия. Ежедневного, ежемгновенного.
По дальнейшей гражданской жизни Соломон никогда не пытался использовать спрятанные в нём потаённые силы, вырывающиеся в критических ситуациях наружу. То есть, никогда не «быковал» и не брутальничал.
Жил и трудился, как остальные. Устроился в леспромхозе в одном из районов Абхазии, благо поднаучился этой специальности на зоне. Был осторожен, но и перепадающих иной раз «мугамов», т.е. левых прибылей не чурался. Особенно, когда стал зав. складом пиломатериалов. Соблазнов была масса: народ потихоньку строился и спрос на доски держался постоянно. Покупатели по квотной справке получающие товар, всегда упрашивали накинуть им негласно кубик-полтора. Как отказать народу?
Многие на этой должности спустя некоторое время заканчивали свою трудовую деятельность за решёткой. ОБХСС исправно не дремал. Однако Соломона карающая длань правосудия миновала. Тут уж точно не обошлось без божьего участия. Или, скорее, сыграла роль пониженная меркантильность Соломона, он никогда не жадничал. Говорил так: если тебе перепало прибытку на пять пальцев – показывал кисть руки – три отдай (загибал три пальца) – два оставь себе. В этой простейшей арифметике криминального распила в полной мере проявилась, пожалуй, сакраментальная соломонова мудрость.
*
Старик дернулся. Его осторожно трясли за плечо. – Что? Что? А?-
Рядом стоял Микандро (Миша), сосед из дома напротив. Он был младше лет на двадцать, поэтому более чувствительно воспринимал текущие события. Изредка бросал косые взгляды на лежащих на другой стороне двора бойцов-танкистов. Не сразу осмелился перейти улицу. Всё-таки не СССР, уже не вместе, и чёрт знает, чего им в голову взбредёт. Но, вроде, на него особенным образом не отреагировали. Микандро приободрился, представил себя удачным разведчиком.
Заговорил на мингрельском:
– Ну как ты тут Соломон. Опять тебя вроде как в плен взяли. -
Старик молчал.
Микандро сел рядом на маленький грубосбитый табуретик. На столик, выполненный в том же стиле крестьянского столярниченья, пододвинув кувшин с водой положил завёрнутую в полотенце снедь. Это была мегрельская дыня, длинная, как рыльца у местных наглых свиней, сующихся ими повсюду. К ней в комплекте шла живая аджика – перекрученные зелёные, а не сухие травы и перец, и в добавок – измельчённые орехи. По сути – овощной паштет, ароматный и жирный от протекшего орехового сока-масла. Дольки дыни, чуть-чуть сладковатые, намазывались зелёной массой… Соломон очень любил такой перекус: жевался легко, мягко глотался, не раздражая горло.
Стал потихоньку есть. Микандро же продолжал:
– Да с тобой нельзя рядом находиться. Ты – постоянный пленник. У немцев – был, в СССР – сидел, потом – абхазы вас прижали, а теперь и сюда привадил чужую армию. Остался бы в России, может бы тоже в плен попал. К американцам, например. Зачем сюда вернулся? -
Соломон спокойно и неспеша двигал челюстями, доедая до конца дыню. Потом, неожиданно отчётливо сказал:
– У американцев я уже был в плену.-
*
Жизнь Соломона к старости уже было окончательно устоялась. Благополучно и тихо он ушёл на пенсию по возрасту, но ещё лет 5 работал заправщиком ГСМ в родном леспромхозе недалеко от дома. С утра закачал технику топливом и свободен. Взял в аренду небольшой участок земли у колхоза под кукурузу. Работа в поле – бальзам на крестьянскую душу. Соломону, ногами прошагавшему почти по всей Европе, сейчас полное наслаждение приносило прогулки по кукурузному полю. Нравилось наблюдать, как тянутся ввысь к солнцу верхушки-щёточки, как толстеет стебель, как появляются молочные початки… Он брал с собой лаваш, воду и уходил на несколько часов. Тохал (мотыжил) не торопясь, потом отдыхал, кемарил в маленькой рощице, расположенной островком в его небольшом кукурузном море.
Тогда казалось: он поймал свою внутреннюю суть. Так и было. Достиг вершины, небольшой, но достойной: преодолел военное и послевоенное лихолетье, женился, возвёл дом и вырастил сына – как по учебнику жизни…
*
Крепкое жизненное построение на поверку оказалось карточным домиком. СССР приказал долго жить, по огромной территории поползли разборки и войны. Сначала в их поселение вошли грузинские войска. Соломону они не понравились – махновцы – ни дать,… – сами отнимут. Грабили и воевали приблизительно поровну. То, что позиций они не удержат – это стало ясно уже через месяц.
Так и случилось. Пресловутая грузинская армия вылетела как пробка из бочонка, в котором бурно возиграло молодое неуправляемое вино. Пришли конфедераты – шелупонь со всего Кавказа и типаказаки. Эти не церемонились вообще: кто не спрятался – я не виноват. Оставшихся стариков в грузиноязычных районах – молодые ушли через горы в Грузию – отстреливали просто так, как ненужную брошенную живность, прямо во дворах их же домов.
Страшные и ужасные три недели. Потом вроде появилась власть, но слабая и безразличная. То есть грабежам не препятствовала. К Соломону тоже зашли. Старика били, выведывая, где деньги. Ушли, набрав всякого барахла, и увели корову. Оказией через знакомых – а новые власти потакали выезду – проехали через границу в Россию в район Туапсе, бросив и дом и сад. Несколько лет мыкались у дальних русских родственников жены. Было тяжело и обидно.
Потихоньку сын, покинувший Абхазию до войну и осевший в Ростове, встал на ноги. Купил родителям маленький домик у моря, но пожить в нём нормально они уже не успели. Сначала у Соломона случился инсульт, а потом умерла жена. Старик пожелал вернуться в родовое гнёздышко в Западной Грузии; племянница, живущая здесь согласилась на присмотр-ухаживание.
*
Тем временем бойцы вдруг забегали; наверное, получили какой-то приказ. Послышалось дырчание двигателя боевой машины, несколько раз двинулась башня. Продолжалось так минут 10, потом диспозиция приняла первоначальное положение: двое у колодца, один внутри в чреве танка.
Соломон привстал. Микандро помог. Они потихоньку втроём – и пёс Бассара тоже – дошли до ограды, где сквозь листочки вьюна проглядывалось чёрное тело танка. Оттуда несло отработанным газом.
Старики достали причандалы и пописали. Пёс их поддержал, приподняв одну ногу. Была ли это акция протеста или же неосознанная естественная оправка? Думайте как хотите. Пустили струю в сторону гусеничного чудовища, да и только.
Соломон вернулся в кресло, а Микандро ушёл к себе.
*
Танк или ещё, что покруче – это, конечно, серьёзно. Стреляет ли он, или просто стоит – военно-политическая задача так или иначе решается, меняя судьбы окрестной территории и людей.
Но у человека при всей его незащищённости всегда есть преимущество. Он может пережить эту устрашающую конструкцию или ситуацию. Нужны лишь мудрость, удачливость и, главное, терпение.
Соломону получается по ходу его судьбы благоволила эта троица.
На глазах старика навернулись слёзы. Он понял – это последний танк в его жизни.
Опять появился Микандро. Помог Соломону вернутся в дом. Покормил соседа тёпленьким пелямушем – мусс из грушевого сока и кукурузного крахмала. И уложил спать в кровать. Сам лёг на тахту. Когда там племянница по таким событиям вернётся?
*
Утром танка не было.