Я проспал столько, будто не спал вообще. Усталость просто выключила мой организм из розетки. Когда открыл глаза, мне на секунду показалось, что боли от ран не было совсем. Только приподнимаясь, я почувствовал, что плечо ломит, хотя ладонь перестала болеть вообще. Бена рядом не оказалось. Я выглянул в щель у заколоченного с внутренней стороны окна. На улице моросил дождь, небо затянуло, а капли еле слышно барабанили по крыше. Справа от окна тоненькая струйка сбегала в емкость, похожую на ведерко, из трещины в кровле крыши. Я еще раз огляделся, никого. У моего матраса лежал лук Бена с тремя стрелами. Я думал позаимствовать его, а то с пустым револьвером, как с голой жопой на поле. Странно. Рюкзак его стоял в углу комнаты, среди пустых консервных банок и прочего мусора на полу. Я потянулся, и медленно, направился в дальний край комнаты. На парте в углу я заметил, что-то блестящее, когда молния озарила на секунду комнату. Похоже на брошь. Я подошел. Это был кулон… цепочки не было. Я видел его раньше, всегда, когда видел Софию. Его Лоран подарила дочери, когда ей стало десять, в тот же день она перестала отмечать мелом рост девочки на дверном косяке в детской. Какого черта?! Я убью этого сукиного сына!
Я был готов разнести все на своем пути. Злость, адреналин и еще хрен знает, что ударило в голову так сильно, что мне казалось, кулаки сами начнут крошить близстоящую стену. Я метнулся к рюкзаку Бена, вытряхнул его, перевернув. Нихера, кроме банок с фасолью и репой. Скотобаза!
Когда человек, который вчера мне помог, начал подниматься наверх, я бросился на него. Вцепился со всей дури в его грязную шею, думал, что сейчас сломаю его нахрен. Я орал, спрашивал, где девочка, откуда он взял кулон.
– Девка?! Она откусила мне палец, сука, представляешь, как эта чертовка напугана!? Я хотел ей помочь, клянусь!
Я слышал, как голос Бена начал уже хрипеть от моей хватки, слова ему давались с трудом. Я ослабил руки.
– Где ты ее нашел?! Ты че мне на уши вешаешь? Я спрашивал у тебя про девочку, забыл?!
– Я хотел тебе рассказать, но вчера ты отрубился, прости, мужик.
– Что-то не особо внушают доверие твои извинения, – моя рука потянулась за мачете на всякий пожарный.
– Она пряталась в траве под окном, потом зашла в школу, видимо в поисках убежища. Грязная, как свинья, мне вообще показалось сначала, что это пацан. Она плакала, говорила, что за ней охотятся, что держали ее в плену, но она смылась. Как девочка сюда попала? Я понимаю, стволы, наркота, но девчонка… как!?
– За бабки можно все. Слышал про Драговича? Я надеюсь найти эту падаль здесь.
– Говорят, он обосновался в черте города, за лесом. Иди к старой мельнице, думаю, дома ты сам увидишь, только там не дичье….
– Что еще за дичье? – Я почувствовал, как злость отходит, хотя мысли о том, чтобы его нашинковать не покидали голову.
– Здесь, если ты заметил, все ходят, вооружившись палками и тем, что под руку попадется. А те суки, что в городе, забирают всю провизию себе, у них там огнестрел и свои группировки, а мы, блядь, мол, изгои. Сняли с нас ошейники и погнали как дворовых собак в поле. Ни пожрать, ни посрать спокойно. Я утром четыре раза обхожу хату и каждый раз думаю, что напорюсь на дебила с бензопилой. Или кто-нибудь просто перережет мне горло во сне. А это… насчет девки, она че тебе родня какая-то, что ты так печешься?
– Она моя дочь.
Глаза Бена округлились. Он облокотился на стену, потирая сухую кожу рукой в области горла. Я продолжил:
– Мне надо знать, куда она пошла. Когда это было, говори.
– Вчера. Я ей предложил поесть, но она вдруг будто с цепи сорвалась, набросилась на меня. Забрала у меня нож со стола, и еще это, – Бен показал на перевязанную руку. – Я видел, как она рванула в сторону леса на север, больше я нихера не знаю. Вот и помогай людям.
Я посмотрел ему прямиком в глаза. Похоже, он не врал.
– Если ты меня обманул, я вернусь и прострелю тебе башку. Помнишь, когда мы встретились, ты мне что-то заливал про игры. Сейчас мы поиграем в мою. Я буду Робин Гуд, а ты – зажиточный дворянин, тебе нужно отдать все нажитое, хотя чего уж отдать – я все заберу сам. Веселая игра, я тебя уверяю. – Бен вжался спиной в стену, ничего не ответил.
Я сунул кулон в карман, взял рюкзак Бена, не тронув провиант на полу, сунул туда лук, перекинул лямку через плечо и направился к лестнице, больше не сказав ни слова. Бен остался стоять в недоумении. Выйдя на порог первого этажа школы, я еще раз глянул на здание. Из-за пазухи достал позаимствованную бутылку пойла, осушил наполовину залпом. Стало чуточку легче, хотя на вкус самодельный алкоголь был ужасен. Убрал остатки пойла в рюкзак. Путь мой лежал через лес. В голове крутилась мысль, что София уже далеко отсюда. Но лес был единственной зацепкой.
Я аккуратно в полуприсед двигался, держа наготове лук за тетиву. Он был достаточно легким, простым по конструкции, но точно смертоносным. Дорога заросла, хотя мне удалось заметить, что нижние ветки кустарника надломлены, а трава ниже примята. Это говорило о том, что кто-то здесь уже шел, причем не так давно. Может быть дочь, хотя я не слишком был уверен в словах Бена. А может быть парочка психов, мчавшихся на рассвете в эту степь. Ни животных, ни птиц слышно не было. Мертвый лес. Пробравшись немного дальше, среди кустов и стволов деревьев я заметил движение. Псих вертел в руках топор, двигаясь по небольшой поляне из стороны в сторону, будто что-то потерял. Я уже встречал его, когда шел к школе. Сандалиями он загребал пожелтевшие листья. Рядом, на вертеле, над пляшущим пламенем костра, обложенного по кругу камнями, жарилось мясо. Здоровенный кусок.
Надеюсь, это не тот придурок, что убегал от него с пушкой.
Не успел я подумать, как меня чуть не вывернуло, когда разглядел выпотрошенное тело человека. Точнее уже не тело, а остатки кожи и кучка внутренностей вперемешку с одеждой убитого.
Псих положил топор рядом с огнем, пальцами выдрал из середины кусок с вертела и сунул в рот, смачно пережевывая. У него была такая смакующая харя, будто жует деликатес. Больной ублюдок. Меня волновал другой вопрос. Видимо с провизией здесь и по правде туго, люди жрут друг друга живьем. Бен говорил правду. Значит у меня добавилась парочка разнообразных вариантов, как здесь подохнуть. Помню, когда просматривал газетные вырезки, сделанные собственноручно, интернет статьи, там молвили, что здесь около трех с половиной тысяч человек, заключенных со всего континента. Все тюрьмы переполнены настолько, что вышестоящим правительственным шишкам ничего другого и не оставалось – кинуть всех на Зверофабрику, будто из уютного загона на скотобойню. Отмена смертной казни повлекла за собой череду неприятных последствий. Сейчас же здесь все казалось таким безлюдным, будто за последний год они все перемочили друг друга. Мне меньше проблем, это конечно плюс. Но где зекам удалось раздобыть огнестрел? Видимо, Драгович замешан. Если встречу вооруженный конвой, опасно идти в лоб, лезть под пули. Мысли мои прервал зацепившийся край рюкзака за ветку позади, отчего враг насторожился.
Псих рукой подобрал топор с земли и уверенно направился в мою сторону. Я замер, пальцами максимально натянул тетиву и нацелился каннибалу прямо в лоб. Время будто замедлилось, я старался не дышать, вжавшись в ствол дерева, при этом не теряя врага из виду. Людоед осматривал местность, вглядывался в кусты, откуда донесся шорох. На мгновение мне показалось, что он увидел меня среди веток, но каннибал, секунду постояв, опустил топор и пошел дальше крутить мясо, чтобы то обжаривалось равномерно. Я вдохнул полной грудью, ослабил тетиву. Не заметил. Я еще не окреп, чтобы вступать в рукопашный. Но в любом случае он сдохнет. Сейчас. Сейчас…
А то придет тот мальчик в маске скелета. Маленький и хихикающий. Он будет проситься на ручки. Или воткнет тебе в шею шприц с воздухом. Выбирай, ты же взрослый. Уже пора начинать копать, плевать на погоду, даже если будет слякоть. Все равно нужна могила. Нужна. А то дочке нужно где-то отдыхать. Так что грохни. Грохни его. Может, мы его тоже пожарим?
Чертовы голоса. В голове. Выше… затылка. Заткнитесь!
Надо выпить. Срочно. А то я сойду с ума.
Людоед вытащил из пакета на земле бутылку жидкости неизвестного происхождения, направился к дереву и навалился спиной на шершавую поверхность ствола. Открыл емкость и сделал пару глотков. Мне удалось разглядеть его очень четко. Морда каннибала была будто опалена, из носа торчали длинные волосы, переходящие в начало бороды. Выглядел он как бомж со свалки. Грязные джинсы с порванной рубашкой поло, выцветшей на солнце, вперемешку с пятнами засохшей глины, похожей на пластилин. Руки в запекшейся крови. Я натянул тетиву вновь. Враг встал в профиль, когда стрела вылетела из лука. Она легко прошла сквозь ладонь людоеда с тыльной стороны, скользнула вверх по пластику бутылки, прошила острием щеку, войдя с одной стороны рта и вылетев с другой. Стрела остановилась, лишь сравнявшись с корой дерева, отчего каннибал оказался будто прикован, как рыба, нанизанная на гарпун. Противоположная наконечнику сторона стрелы торчала из ладони немного наискось. Псих стоял, не шелохнувшись, будто окаменел. Его глаза торчали из орбит, он не мог заорать, не мог сказать и слова, язык рассекло острием. Каннибал попытался здоровой рукой вытащить стрелу, издавая звуки как глухонемой. Бутылка упала в ноги, но не разлилась, а слегка наклонилась, оставшись лежать на боку. Псих, не вытащив стрелу и не на дюйм, затрясся в лихорадке. Я вышел из леса, быстро подошел, по ходу взял топор, крутанул в руке, как это делал он. С размаху ткнул лезвием в уцелевшую руку людоеда, не отрезав, а пригвоздив конечность к стволу дерева, к которому враг и так был прибит стрелой. С земли взяв бутылку, я открутил крышку и вдохнул содержимое. Выдохшаяся текила. В мгновение осушил емкость. Такая дрянь, что пойдет, когда нет ничего.
– Ну что, сука, будешь говорить?!
В ответ послышались стоны и вытекающие красные слюни из приоткрытого рта. Пришлось ударить по торчавшему топору, отчего у того лезвие впилось еще глубже в кисть, рассекая плоть. Людоед неестественно забился в конвульсиях.
– Тогда будешь моргать по многу раз, если да, а если нет – то один раз. А я буду задавать вопросы. Готов, старина?
Тот заморгал глазами в ответ. Надо было оставить чуточку алкоголя, попаливать сверху его порезы.
Я начал допрос, хотя и не надеялся ничего путного разузнать:
– Здесь пробегала девочка, лет двенадцати?
В ответ людоед моргнул один раз, давая как бы понять, что видимо, нет, Софии здесь не было.
– Подумай хорошенько, я никуда не спешу. Можем до рассвета тут болтать, пока ты не сдохнешь.
Из глаз его хлынули слезы, он заморгал что есть сил, потом замычал как теленок. На штанах вдруг возникло пятно, а у ног начала образовываться лужица мочи.
– О! С облегчением. Так ты скажешь, видел девочку здесь или нет?
Каннибал моргнул раз. Это значило «нет». Я надавил еще сильнее на топор, но переборщил. Враг от шока отключился.
Где мне теперь ее искать? Похер, облазаю весь лес. Если бы он что-то знал, уже бы сознался, сказал я сам себе.
Рукой резко выдернул стрелу, но враг так и не очухался. Я вытер об его рубашку кровь, вытащил топор. Неподвижное тело свалилось на торчащие из земли корни, перекрашивая их в кроваво-красный цвет. Стрелу сунул в рюкзак, топор на плечо. Оглядев местность, мне удалось раздобыть пистолет Беретта. Он лежал среди останков тела парня, которое сейчас жарилось рядом. Тут же брошены окровавленные шорты парня, ставшего жертвой. Ну и вонь. Хорошо, что я давно ел. Да, кстати о еде – все-таки нужно что-то раздобыть, несмотря ни на что. В обойме ствола оказалось два патрона – негусто. Теперь револьвер можно сунуть в рюкзак до лучших времен.
У дерева лежал пакет с банкой мяса и риса. Видимо провизия убитого. Я достал единственное содержимое, сунул в рюкзак, огляделся. На дворе стояла поздняя осень, желтые листья вокруг костра были будто разбросаны кругами по земле. Сегодня уже третий день, как я здесь. Толку пока ноль. Тело только зудится как-то странно.
Я снял вертел с человечиной обеими руками, кинул его за деревья, накрыл внутренности, не смотря на них, рубахой каннибала, и присел у костра. Нужно поесть. Тепло шло от огня и растекалось от кистей выше по всему телу. Лезвием мачете я с усилием провел по металлу банки, надавил на рукоять. Открыв, начал уплетать содержимое, зачерпывая острием рис с кусочками свинины. Я понимал, что надо идти, но жрать я хотел больше. Добравшись до дна банки, я отложил то, чем ел в сторону, вытащил из рюкзака остатки пойла Бена и осушил до дна. Еще раз убедился в невкусности выпивки. Я потянулся за мачете и в тоже мгновение над головой пролетел кусок полена в паре сантиметров от волос.
Я вскочил, одной рукой схватил мачете, другой топор. В движениях не был так скован, потому что рюкзак лежал у костра. Черт, стволы я минутой раньше убрал в рюкзак. Времени копаться не было, да и выстрелы могли привлечь еще кого-нибудь. Вышли из леса двое полностью обнаженные. У одного из врагов во все лицо была татуировка в виде черепа, вокруг глаз рисунок становился темнее и придавал его роже очертания скелета. Да и тело не блистало мускулатурой – кожа да кости. Дружок оказался пошире в плечах, но член был едва виден даже при свете дня. Скелет стоял без оружия, видимо он кинул полено. Плечистый держал в правой руке брусок, к которому видимо он сам примотал медной проволокой лезвие от конька острием вверх. Левой волочил за собой кусок мяса, который не так давно выкинул я. Мне стало ясно, что мирным путем мы все не решим, когда противник с маленькой писькой начал говорить:
– Оставь рюкзак и оружие. Беги отсюда, пока цел.
Рядом стоявший скелет ухмыльнулся. Грозные голые мужики. Я улыбнулся, глянув вновь на пенис противника, отчего краем глаза заметил, как лицо его загорелось красным пламенем, а рот приобрел зловещий оскал. Зубы торчали там через один, но зато золотые. За луком было лезть далеко, пистолет был ближе. Но сделал я иначе – бросил топор, не раздумывая, в беззубого. Оружие сделало несколько оборотов в воздухе, и лезвие сравнялось с грудью врага. Голый скелет обомлел, глядя на дружка, и вдруг кинулся яростно в мою сторону. Напарник, упав на траву у края поляны, попытался вытащить лезвие топора из себя, но напрасно. Кровь полилась на шею, хлынула на руки, в глазах потемнело навсегда. Я не стал тратить патроны на скелета, и вскоре пожалел об этом – недооценил противника. Худой враг выбил мачете, не дав даже сделать мне размах. Сбив с ног, он повалил меня на землю. Жилистый сукин сын. Двумя руками скелет вцепился мне в горло, несмотря на то, что секунду назад я зарядил ему в бубен. А он как будто и не заметил. Извернувшись, он переметнулся мне за спину, будто на удушающий. Несколько раз я успел нанести ему удары в морду – ноль эмоций. Враг, держа руки в замке на моей шее, тащил брыкающегося меня к костру. Весил я не хреново, но что удивительно, ему видимо было все равно. Он был как муравей, который поднимает вес, превышающий свой собственный в несколько раз.
Я почувствовал, как запахло жареным – это были волосы на голове. Худой практически запихнул меня лицом в костер, перевернувшись на мне, словно баба на шесте, даже не разжимая рук. Такое ощущение, что каждому моему действию он находил противодействие. Лицо обожгли языки пламени, я почувствовал, как кожа на лбу начала жечь и, кажется, покрываться волдырями. Я попробовал переместить весь вес на противника, извернувшись, как недавно сделал враг. Получилось. Скелет угодил спиной в костер, кувыркнувшись в сторону от огня, встал на ноги, успев зубами схватить тлеющее небольшое полено. Гребаный циркач. Он перебросил его в руку, палка начала разгораться от резкого движения. Я отскочил назад, спиной упав на землю, где лежал рюкзак. Рукой, найдя оружие на дне, я в мгновение выдернул его из рюкзака, и, наведя дуло на лоб худого мужика, нажал спусковой крючок.
Да, достал пистолет, да не тот – в нем не было патронов. Этого было достаточно, чтобы получить раскаленной палкой по плечу. Револьвер улетел в неизвестную сторону из рук от удара, а рюкзак враг оттолкнул от меня подальше. Скелет наступал мне на пятки, а я растянулся на земле, как выбросившийся на берег кит. Глазами попытался найти мачете, но рядом валялась лишь консервная банка, которую я в тоже мгновение отправил в лоб скелета. Худой повалился наземь, будто его сразило пулей, но сознание не потерял. Видя, что он пытается подняться, я опередил врага, вскочил быстрее, ударил его подошвой ботинка по харе, схватил за шею сзади, так как он лежал от нанесенного удара лицом вниз. Потащил к костру, затем окунул его прямо в пылающее пекло мордой. Тот заорал, попытался выбраться из огня, извиваясь. Тогда я отпустил руки с шеи противника и в ту же секунду надавил ногой ему на затылок, прижав к ярко красным углям. От безвыходности худой смешно замотал руками, будто пытался взлететь, как птица, но вскоре перестал дергаться.
– Вот и вывели татуировку, – сказал я, переводя дыхание. Потрогал лоб и волосы – немного опалены, жить буду. Найдя мачете среди листвы, сунул за пояс. Снял проволоку тонкую, но очень прочную, с самодельного топора, наконечником которого было лезвие от конька. Остатки изделия бросил на землю. Закинул рюкзак на плечо, нащупав через ткань Беретту с двумя патронами в обойме. Дошел до трупа, лежащего рядом с куском зажаренной человечины в траве, выдернул топор из груди, обтер о какую-то валяющуюся одежду и сунул рукоятью вниз в рюкзак, затянув веревками по краям. Пустой револьвер я еле нашел. Интересно, кто их раздел?
Мои мысли прервал плач из леса, со стороны противоположной той, откуда появились враги.
* * * *
Я сидел, прислонившись теплым лбом к автобусному стеклу на самом дальнем от водителя месте. Нужно было готовиться к поискам Софии, но я пил. Вернее, я уже был пьян. Ужасная боль в груди и здоровенный комок в горле проходили на время, когда алкоголь заливался в глотку. Ощущение плавающего человека. Я где-то посередине – и не плыву, и не тону. Состояние как при высокой температуре. Нужно было отправляться вчера, но не вышло – погода была, как когда был ураган Катрина. И сегодня та же история. Завтра я буду там и буду убивать.
Иногда мне хотелось со всей силы ущипнуть себя или ударить кулаком зеркало в ванной, что бы я мог проснуться, придя в себя, понять, что все это происходи не со мной. Они изрешетили в мой дом… Сорок четыре пули вытащили из тела тети Сары… Хочется очнуться и понять, что все это просто дурацкий сон. Что я лежу на софе, проснувшись и открыв глаза, увижу дочку, готовящую на кухне глазунью с тостами. Жаль, но это был не сон. Холодное стекло единственное, что не раздражало мое бухое состояние. Хотя его я бы тоже разбил к чертям.
Автобус был практически пуст, лишь какой-то хиппи в углу, справа от водилы, слушал музыку в наушниках, которые казались больше его головы. Я откинул голову назад на спинку, залил в горло купажированного виски. Глоток, второй, я не мог остановиться. Стало тепло. Не в транспорте, а где-то чуть выше живота. Я посмотрел на трясущиеся руки. До чего я дожился…
Открыл слева маленькое окошко с надписью «не высовываться». Нет, мне еще рано подыхать. Даже в опьянении я помнил, что завтра меня увезут в мешке на остров – единственный возможный шанс там оказаться. Городской транспорт тряхнуло, видимо, наехали на кочку, и пелена на глазах немного ушла, или мне показалось. Я глянул на хиппи. София… там сидела она… в конце автобуса. Я дал ладонью себе по лицу, но дочь не пропала.
– София?! – я чуть не закричал.
Девочка не реагировала, она сидела в наушниках, в своей розовой кофточке, волосы были собраны в хвост, мне даже показалось, что на плечах были лямки от ранца. Это не может быть она, приди в себя. Ее забрали, ее нет. Она где-то на острове в Тихом океане, ты забыл? Вы же пробивали в участке местоположение, где последний раз было зафиксирован ее мобильник.
Я пьян, или это сон…?
– София! – окрикнул я, уже встав с сиденья. Меня качало, но я шел к дочке. Руками держался за поручни, ноги еле волоклись за телом. Я отпустил бутылку, и она повалилась под пассажирские места, расплескивая содержимое, скоро пропав из виду. Я был уже близко, когда автобус резко начал тормозить. Повалившись на коленки, мне удалось все-таки удержаться, не растянувшись во весь рост на полу городского транспорта. Глазами я искал дочь, но ее не было. Пустое место, никого вокруг. Автобус ехал сам, потому что за водительским местом тоже не оказалось ни души. За окнами ночь, непроглядная мгла октября. Вот бы холодное стекло находилось всегда у моего лба. Автобус начал набирать скорость. Я оглянулся в ту сторону, где сидел. В лицо мне смотрела дочь. По ее лбу из-под волос стекали струйки крови, а глаза у нее были как у куклы. Карие, но будто вставленные искусственные стекляшки в глазницы.
– София!
Я тряс ее за плечи. Девочка будто смотрела сквозь меня.
– Пап…, – голос шел, будто не от дочери, а где-то в моем подсознании. – Ты можешь убить меня, пап, мне больно. Мне очень больно.
Дочь не открывала рот, губы не двигались, но я ее слышал.
– Убей меня, умоляю. Убей, убей, убей. Убей!
Голова затрещала, я попытался обнять ее, но ее тело распалось сначала напополам, где прикоснулись мои руки, а затем и вовсе рассыпалось, став клубами пыли, будто девочку сожгли. Превратившись в пепел, в прах…, который не успел сдуть ветер, и он медленно оседал на пол. Я обнимал воздух, стоя в транспорте. Тут голос привел меня в себя:
– Простите, сэр, конечная, – водитель автобуса направлялся ко мне по салону, выйдя из-за руля.
Я, держа бутылку под мышкой, приподнялся, вышел из автобуса, качаясь. Побрел домой, думая о дочери.
* * * *
Возьми всю боль и оставь ее в верхнем ящике стола. Боль не принесет тебе ничего хорошего. Сколько ты еще собираешься не спать ночами, думая о том, что Бог мог дать тебе другого отца. Который утром будет пахнуть одеколоном и гелем для бритья. Который обнимет, когда ты придешь в слезах, после того, когда девчонки из параллельного класса толкнули тебя в лужу у школы, за то, что ты их не пропустила в столовке. Мамы нет, сколько не плачь. Тебе еще иногда кажется, что она зовет тебя из соседней комнаты ночью, что бы ты помогла ей подняться и дойти до уборной. Джей все равно не смотрит на тебя, хотя сидит за партой слева, совсем рядом. Ему по душе богатенькая Элен со своим айфоном.
Ты вспоминала, как умоляла отца положить тебя рядом с мамой. А он что? Он сказал, что тебе еще жить да жить. Ты любила и ненавидела его одновременно. И забудь о том, что ты хотела умереть. Когда-то ты брала с собой наточенный нож с кухни в ванну, набирала воды по шею, ложилась и будто бы резала запястье. Ты вела лезвием по руке, по коже, но глубже резать боялась. Все мы, когда-нибудь умрем, но ты временами не хотела ждать. Ты думала о том, что одинока. Дома ты часто одна, в школе словно невидимка. Не чувствовала любовь отца, она так была необходима, как воздух. Хотелось бы, ты молила об этом Бога. С этими мыслями ты засыпала тогда, когда все просыпаются.