Ключ в замке не поворачивался, значит, бабушка уже пришла. За годы жизни в Москве она так и не оставила деревенской привычки оставлять дверь незапертой, когда сама дома. Тонкий с Ленкой сперва пытались бороться, но быстро поняли, что зря. За бабушкой можно только молча запереть дверь, заставить бабушку самой повернуть ручку замка – невозможно. Этой привычке много лет. Бабушка с гордостью рассказывает, как соседки по студенческому общежитию пытались приучить ее запирать дверь. Они ворвались ночью с воем и в масках, вооруженные бутафорскими пистолетами из кружка самодеятельности. Бабушка тогда отделалась легким испугом, а вот соседки еще долго с ней не разговаривали. Перепуганная бабушка решила дорого продать свою жизнь, и разбойникам не поздоровилось. Утром их было легко опознать по цветастым синякам.
Старая это привычка, как сама бабушка. Она пережила спектакль соседок по общежитию, потом нотации от дедушки, от детей. Много лет многие люди ругались и вопили: «Закрой!» Но ничто не сломило деревенского духа. Бабушка, как много лет тому назад, продолжала оставлять дверь незапертой. Что ей внуки со своим ОБЖ! Что ей квартирные кражи!
Тонкий нажал на ручку, вошел и начал разговор с умным человеком:
– Надо же! Бабушка опять дверь не закрыла! А старушки у подъезда говорили: в нашем доме за последнюю неделю было несколько квартирных краж. Какая непростительная неосторожность…
– Брешут твои старушки, – среагировала бабушка, хотя Тонкий к ней специально не обращался. Он честно разговаривал сам с собой, зная, что с бабушкой бесполезно беседовать о незакрытых дверях. – Врут все. Одна кража у Майи Дмитриевны и была позавчера, а они уже раздули: «Не-е-сколько, за неде-е-лю!» Врут.
Тонкий кивнул: «Хорошо». Ну то есть хорошо, что одна. Хотя Майю Дмитриевну жалко. Она работает вместе с бабушкой, иногда заходит за ней по утрам. Веселая такая, не скажешь, что преподает экономику. Непонятно, что именно домушники хотели украсть в квартире преподавателя, но обидно же!
– Как она сама-то?
– Сейчас отошла вроде. Говорит, вынесли всю технику, даже холодильник. Днем, пока она была на работе. И как не лень-то было: с пятого этажа, без лифта.
– Ничего себе!
Что тут говорить: действительно чудно́. Загадочные преступные умы, не постижимы они ни для бабушек, ни для подростков. Вот почему их понесло именно к Майе Дмитриевне?! В подъезде есть люди побогаче, и квартиры их пониже пятого этажа, и тоже днем никого не бывает дома. Ан нет, понесло бедолажных за стареньким холодильником на пятый этаж, когда на первом новеньких полно…
– Да как в анекдоте, прости господи! «Ограбили квартиру на пятнадцатом этаже. Вынесли рояль и штангу». Она уже не знает, рыдать или смеяться.
Сашка кивнул, действительно, и смех и грех. А самое смешное, что эта кража не могла быть случайной. Что ли, проходил человек мимо, увидел незапертую дверь, как у бабушки, да и вынес всю бытовую технику в кармане?! То-то. Спланирована была кража, и действовал не один человек, и грузовик небось под окнами ждал… Вот и пойми после этого загадочную преступную душу!
Хотя если в каждом дурацком поступке искать глубинный смысл, то можно бог знает до чего доискаться, а правды все равно не узнать. Кража была одна, и произошла она у Майи Дмитриевны, точка.
– Милиция приезжала?
– Вчера. Ищут.
«Группу идиотов, торгующих подержанной бытовой техникой», – подумал Тонкий. А вслух он не нашел, что сказать, и не сказал ничего, молча стал переобуваться.
Зря, потому что бабушка еще не ушла и, конечно, заметила испачканные джинсы. Конечно, присела и стала разглядывать грязные подтеки, порванный рукав и заодно Сашкину страдальческую физиономию: чтобы разуться, надо присесть, а это больно, когда ушиблено ребро. Наконец, бабушка озвучила свою догадку:
– Дрался?
Ну что за человек! Двери не запирает, хоть в подъезде и кража, в драках уличает, хоть лицо и не помято… Стало почему-то обидно: за нее ж беспокоятся и в драку лезут, а она!..
– В футбол играл, – соврал Тонкий. И тут зазвонил телефон.
Не дав бабушке опомниться, Тонкий в одном ботинке влетел в комнату и схватил трубку:
– Слушаю!.. И повинуюсь, – ляпнул он, сам от себя не ожидая.
До боли знакомый голос хмыкнул и ответил:
– Не будет ли любезен уважаемый джин пригласить к телефону Валентину Ивановну?
Тонкий хотел ответить, как в мультике – про шашлык, но подумал, что это будет недостаточно грубо. А что будет достаточно? И зачем? Чтобы возглавить хит-парад пранковских файликов?! Сомнительная слава. Тонкий дотянулся до пульта, врубил телек. Какой-то музыкальный канал – очень хорошо. Добавил звука, положил рядом трубку и вышел. Пусть Ваня послушает музычку, это успокаивает.
Бабушка стояла прямо за дверью, угрожающе скрестив руки:
– Что ты ему сказал?
– Ничего. Музыку включил.
Бабушка заглянула в приоткрытую дверь за Сашкиной спиной, увидела: трубка лежит, музыка играет, и возмутилась:
– Это же неприлично! Тебе звонит человек, а ты…
Все-таки бабушки – удивительные люди. Их изобрели специально, чтобы внуки не соскучились. Они могут пичкать тебя пирожками, а через минуту говорить, что сладкое – вредно. Могут ругаться как сапожники, но падать в обморок при слове «дурак». Могут закопать на даче все яблоки (слишком много в этом году, не увезем) и купить на рынке точно такие же (надо же в город фруктов привезти). И при всем при этом они будут правы. Всегда. И не спрашивайте, почему, этого никто не знает. Даже сами бабушки.
– Ба, да ты что?! Он тебя доводит, ты ругаешься – это нормально. А музыку включить уже нельзя?
Бабушка поджала губы:
– Может быть, он по делу позвонил, а ты не дал сказать.
– Самой не смешно?
– Нет. Подойди и возьми трубку.
Тонкий не стал спорить, подошел, взял, услышал частые гудки и с чистой совестью повесил трубку над рычагами, ловко подсунув под нее карандаш. Из коридора не видно, что трубка не лежит, и не слышно. Зато так спокойнее. Развернулся и быстро пошел назад, чтобы бабушка не вошла за ним.
– Он уже отключился.
– Ну и ладно. Так ты, говоришь, полюбил футбол?
– Какой футбол?
– Так и знала, что никакой! Дрался, отвечай?
Вот так прокалываются сыщики. Неожиданный вопрос, необдуманный ответ – и про тебя все известно. Вопросы, наверное, задают специально обученные бабушки. Конечно, можно попробовать отбрехаться:
– Мы с Фоминым банку пинали. Вот я и сказал: «Футбол».
– Синяков тебе тоже Фомин наставил? Вот я на него в милицию!..
– Нет! Подожди! – Тонкого уже утомила эта игра в разведчиков. – Пойдем, я тебе кое-что покажу.
– Сперва скажи, с кем подрался.
– Да блин!
– Ты можешь употреблять бранные слова. В конце концов, это такие же лексические единицы, как и все остальные. Но изволь делать это своевременно и пра…
– Сдаюсь, сдаюсь! – Тонкий картинно поднял руки. – Гуляли на Арбате с Федоровым, Фоминым и Вуколовой. К нам пристала компания фанатов Цоя, мы подрались. Довольна?
– Теперь верю, – бабушка удовлетворенно кивнула. – Если понадоблюсь, я у себя в комнате. – Она развернулась, чтобы уйти. Ну что за человек! Сперва всю душу вымотает, а потом: «Я у себя в комнате». Эй, а ошибки как же?!
– Подожди! Я должен тебе кое-что показать!
– Что? – обернулась бабушка.
– Увидишь, пойдем.
– Опять играешь в секреты? Мне некогда, меня ждет целая куча тетрадей.
Нет, ну как вам это нравится?! Когда бабушка почем зря гробила время на воспитательную работу, эта куча ждала и не шелестела. А теперь, когда речь идет о действительно важном…
– Не куча, а стопка, – кротко поправил Тонкий. – Это ее тоже касается. Пойдем, а?
– Ну что с тобой делать? – бабушка картинно вздохнула. – Ты просто вьешь из меня веревки. Пойдем, чего уж. Только быстро, тетради ждать не будут.
«Проверятся сами», – сердито подумал Тонкий, но вслух только крикнул:
– Мигом! – И первый скакнул в свою комнату.
Ничего, сейчас бабушка увидит эти ошибки, забудет обо всех на свете тетрадях!
Сашка включил компьютер, мучительно долго топтался рядом, ожидая, пока загрузится. Бабушке как раз хватило времени дойти и сесть рядом.
– Мультфильм какой-нибудь?
– Нет, сейчас… – Тонкий открыл «хистори» новой «аськи», развернул во весь экран и кивнул: – Смотри, какие ошибки.
– Отвратительные, – глянула мельком бабушка. – Все?
– Тебе не знакомы?
– Что?
– Ошибки. У твоих студентов таких нет?
– Встречаются, но не все сразу. А что?
– Это Ваня, ба. Телефонный. Посмотри в тетрадях, а?
Сначала бабушка молча рассматривала экран. Потом несколько раз пролистнула туда-обратно их содержательный диалог. Рассеянно спросила: «Что за Ира?», только кивнула, услышав ответ (в другое время прочла бы нотацию). Потом сказала:
– Это не мой студент, Саш. У меня таких грамотеев нет и быть не может. Хотя… Похоже, добрую половину ошибок он делает специально.
– То есть?
– Прикалывается, – непедагогично объяснила бабушка. – Вот, например, мягкий знак после «Ш» – то есть, то нет. Он не такой безграмотный, каким хочет казаться. По пунктуации все чисто, есть только орфографические ошибки. Они заметнее, вот он и развлекается. По-моему, он даже не первокурсник.
– Второй курс, – поддержал ее Тонкий. – Смотри сюда.
Он открыл форум университета, где Ваня был под другим ником, но по-прежнему оставался Ваней. Парнем, который любит мотоциклы, апельсиновый сок (о чем неосторожно сболтнул по телефону) и пишет «пабалтать».
Бабушка сперва не поняла: «Смотри, тут же подпись другая», но стала читать, и возражения кончились. Ничего компрометирующего Ваня не писал, так, интересовался темами рефератов (не был на этой лекции), спрашивал старшекурсников, что будут сдавать в четвертом семестре. Но «пабалтать» говорило само за себя. Плюс мотоциклы с апельсиновым соком. И фингал!
– Есть у тебя студенты с фингалом?
Бабушка посмотрела на Тонкого, как на двоечника.
– У меня на втором курсе четыре группы. Полторы сотни человек в аудитории. Как в театре. Я на трибуне, они в зале. С фингалами, ирокезами, фиксами… Я каждого разглядывать должна?
Тонкий пожал плечами: не хочет – пусть не разглядывает. А вот и еще зацепочка…
– Смотри: он не знает темы рефератов, значит, на этой лекции не был. Ты ведь отмечаешь отсутствующих?
Бабушка уже листала свою тетрадку-кондуит, бормоча себе под нос:
– Второй курс, темы рефератов я давала на «Сложном синтаксическом целом»…
Тонкий бесстыже подглядывал через плечо и первый заметил: «10.09. Сложное синтаксическое целое». Тезисы для лекции, темы рефератов и…
– Вот, смотри, список отсутствующих!
Список был на две страницы: два столбика в алфавитном порядке бабушкиным размашистым почерком – человек тридцать. Вычитаем девчонок, и остается всего-то пять фамилий. А может, и меньше: Гришко и Чмирь под вопросом. Тонкий потыкал в них пальцем:
– Это парни?
– Гришко – да. – Она встала и с вызовом посмотрела на Тонкого: – Что ж, пойду загляну в их тетради. Хотя «пабалтать» – приметная ошибка, я бы запомнила.
– Я с тобой! – ляпнул Тонкий и прикусил язык. Утомительное это занятие, друзья, – проверять тетради второкурсников, особенно когда сам еще школу не закончил. Преподаватель справится и один. Но что попрошено, то попрошено, отказываться уже неудобно.
– Идем. Посмотришь на чужие ошибки, заодно сам подтянешься. Видела я твою пунктуацию, – она кивнула на монитор. – Позорище. Идем-идем.
Тонкий вздохнул, ругнул себя за длинный язык, вытащил из клетки верного крыса (все не одному страдать) и поплелся за бабушкой.
Месяц – это очень много. Это двадцать рабочих дней, это восемьдесят учебных часов. Двадцать четыре из них – бабушкины. Каждый час – это страница диктанта (остальное время – конспекты, слава богу, для них у студентов другие тетради). Четыре человека, по двадцать четыре страницы диктанта у каждого. Девяносто шесть страниц, сорок восемь листов. Это ж целая толстая тетрадь! Или четыре тонких по двенадцать листов. Много.
А почерки! Тонкий натурально сломал глаза, выискивая в студенческих каракулях знакомое слово. Нет, не нашел. Но когда бабушка закрыла последнюю тетрадь, стало почему-то легче.
Ошалевший от количества бумаги Толстый дегустировал тетрадь Гришко. Получил от бабушки по носу, принялся за Иванова. А у пранкера – ник Ваня…
– Ну что ж, – бабушка сняла очки, – больше всего я думаю на Иванова. Чистая пунктуация, безобразная орфография. Но моветонов таких, как «хочеш пабалтать», у него нет.
– Здесь вообще слов таких нет, – сник Тонкий: вроде близко к правде, вроде многое сходится, а вот главного доказательства не нашли. – Может, ты им диктант устроишь на эти слова? «Что ли», «пазнакомиться», «нармальный».
– «Нармальный» есть, – подхватила бабушка. – Опять-таки у Иванова. А диктант? Саша, я не вправе самовольничать из-за того, что мне, видите ли, звонят! Есть учебная программа. Из-за этого горе-диктанта у меня не останется времени на действительно нужные упражнения. К тому же, по-моему, и так все ясно.
Она сняла очки и стала протирать их уголком халата. Усердствовала при этом так, будто стирает остывший воск или толстый слой клея. И лицо у нее было соответствующее: гримасничала, будто хотела протереть очки насквозь, раздавить стекла…
Тонкий понял: Иванову завтра не поздоровится. А еще подумал, что человек мог и присутствовать на лекции, просто не успел записать все темы рефератов. Или поленился. Или опоздал. Или вообще – не хотел писать этот реферат, пусть будет двойка, темы специально не записал, а потом вдруг образумился и спросил на форуме. В общем, ерундой они с бабушкой занимались. По-хорошему, надо проверять все сто пятьдесят тетрадей вдоль и поперек. За вычетом девчонок – около сорока. А ведь есть еще и другие факультеты…
– Хорошо, что у меня в этом семестре только журфак!
Ага, нет других факультетов, уже лучше. Толстый грыз ивановскую тетрадь. Тонкий забрал его на руки и приготовился отстаивать презумпцию невиновности.
– Ба, тебе ведь все равно нужно проверить все?
– Что? – бабушка будто вынырнула из голубой мечты о расправе с Ивановым. – Только последний диктант. А что?
Тонкий рассказал, что́ он думает о студентах, не знающих темы рефератов: могли ведь присутствовать на лекции и не записать!
Тогда бабушка рассказала, что она думает о Тонком, Иванове и молодежи вообще. Профессорский статус и присутствие несовершеннолетнего внука ее не смутили. Тирада была длинной и тяжелой, как рельсы трамвая. Толстый сжался в комок, Тонкий тоже хотел, но у него не получилось – мешало пострадавшее ребро. Сидел и не знал, куда деваться от собственного несовершенства, и в конце концов собрался позорно бежать из комнаты. Но бабуля припечатала:
– Сиди, поможешь.