Поцелуй был долгим, аж задохнуться можно было. Когда мы отлипли друг от друга, Ирина задержала на мне взгляд, словно рассматривая какое-то диковинное и неизвестное науке животное, а потом спросила:
– Ты серьезно хочешь на мне жениться?
Все же я надеялся, что она как-то иначе отреагирует на этот мой призыв души и сердца. Всегда знал, что Ирина большая оригиналка – так долго мучить поцелуем, чтобы потом брякнуть нелепость.
Кажется, я вернулся с небес на землю и, стараясь поглубже запрятать свое удивление, ответил:
– Вполне. А ты что скажешь?
– Это неожиданное предложение, – произнесла Ирина, продолжая все так же недоуменно смотреть на меня.
– Скажем так, не столь уж оно и неожиданное, – заявил я. – Мы уже почти полтора года вместе, и…
– Полтора года – это не срок, – серьезно парировала Ирина. – Вон, Игорь Петренко и Кира Климова шесть лет вместе жили, и ничего. Расписались, когда у них уже было двое детей.
– Ну-у, это не самый подходящий пример… Ты предлагаешь мне подождать еще четыре с половиной года? – обиженно проговорил я. – А как тогда насчет парочки детей? Или с детьми ты тоже предлагаешь подождать?
– Я предлагаю не торопиться. К тому же я только-только перешла на второй курс. Мне еще учиться полных четыре года.
– И что?
– А как ты представляешь возможность совмещать семейную жизнь и учебу? – спросила Ирина.
– А что, разве так не бывает? – угрюмо ответил я.
За время нашего разговора я дважды крякнул (внутренне, разумеется, чтобы не показывать своего настроения). По правде признаться, я не рассчитывал, что моя разлюбезная после моего предложения кинется мне на шею и радостно завопит: «Да, теперь ты мой до скончания века!» – покрывая при этом жаркими и благодарными поцелуями. Допускал, что хоть не сразу, но все же она согласится. Или, томно опустив глаза, скажет (для приличия), что следует подумать пару недель. После чего, естественно, с удовольствием примет мое предложение и тут же начнет обсуждать детали предстоящей свадьбы, усиленно зазывать в брачный салон, чтобы помочь выбрать ей подходящее платье…
Увы, ничего подобного не произошло. Моя любимая подруга просто сказала мне, что жениться нам «еще рано» и что она к семейной жизни, являясь студенткой второго курса, явно не готова. Обидевшись, я «ушел в молчанку». Так прошел вечер.
О том, что наши отношения дали трещину, думать не хотелось.
Утро выдалось хмурым. И в прямом, и в переносном смысле. Особенно хмуро было на сердце после вчерашнего разговора.
Мы молча позавтракали. Так же молча вместе вышли из дома.
– Ты куда сейчас? – подняла Ирина глаза.
– В телекомпанию, – ответил я.
– Ты не сердись, – добавила она.
– Да я и не сержусь, – в том же тоне произнес я.
На том и разошлись в разные стороны.
На работе мы с Игорьком Свешниковым полдня занимались отснятым материалом. Потом со Степой писали синхроны со мной, после чего в студии я наговорил написанный мной загодя закадровый текст. Чувствовал, что получается не очень, но вдохновение как-то улетучилось… Затем со Свешниковым мы вставляли мои синхроны и закадровый текст в будущую передачу. К вечеру материал о журналистском расследовании убийства председателя Общероссийской общественной организации «Контроль народа» Василия Николаевича Масловского был полностью готов, но отсмотр новой передачи отложили на завтра, так как шеф был занят. Все, можно было топать домой. Но домой идти не хотелось. Ни я не звонил Ирине, ни она мне ни разу не позвонила за весь день и вечер…
Такого прежде не случалось.
Шел уже девятый час. От безделья я мотался по студии, гонял чаи и вел праздные разговоры, пока не встретил Катюшку. Ей было уже под тридцать, но почему-то страшно не везло на мужчин, хотя она была очень даже ничего. А может, это мужчинам не везло с ней, поскольку девчушкой Катя была непростой…
Конечно, мужчины у нее время от времени появлялись, но надолго как-то не задерживались. Кого-то из них она оставляла сама, кто-то оставлял ее. И чаще всего из-за того, что понимали: они попросту не потянут Катюшку с ее непреклонными и принципиальными требованиями к мужчинам, которые она и не скрывала. Пугала и ее увлеченность работой. Скорее всего ей бы подошел такой же человек, как она сама. И одной с ней профессии. Ибо общность интересов – большой стимул для крепкой дружбы. А любви между мужчиной и женщиной без дружбы не бывает.
Года два назад мы весьма крепко симпатизировали друг другу, но остановились на какой-то одной стадии отношений, и оба не смогли подняться на следующую ступеньку. Хотя по-прежнему готовы оказать друг другу любую посильную помощь.
Катюшка вот уже пятый год продолжала вести свою добрую и в меру ироничную субботнюю программу для женщин «Ты – богиня». И весьма успешно, иначе бы не продержалась с этой программой столько времени.
Она, как всегда, носилась с новыми идеями для своей программы, но после ее рубрик «Вкусняшки», «Твоя карьера», «Мысли позитивно», «Счастье возможно», «Секреты красоты» и «Новинки моды», у нее стала появляться нехватка идей. Вот тут-то у Катюшки и возникло желание посоветоваться…
– Как ты считаешь, женщинам в возрасте от двадцати пяти до сорока лет будет интересна такая рубрика, как «Мужской взгляд на женщин»? – спросила она меня, когда мы, немного поболтав ни о чем, вышли из здания телекомпании покурить.
– Наверняка будет интересна, – ответил я. – Всегда любопытно знать, что думает о тебе противоположный пол. Это и познавательно, и может пригодиться в жизни.
– А как тебе такая вот первая передача для этой рубрики, – снова спросила она, выпустив сигаретный дым, – «Мужчины о женщинах за тридцать»?
– А что, интересно, – вполне искренне повторил я. – Женщины за тридцать, если честно, самый смак.
– Почему? – посмотрела она на меня с интересом.
– Да хотя бы тебя взять, к примеру, – начал я. – Формы великолепны, ум наличествует. И друг ты хороший…
– И все? – удивленно и немного обиженно подняла аккуратные тонкие бровки Катюшка.
– Отнюдь, – отрицательно помотал я головой. – У тебя к твоему возрасту имеется достаточный опыт общения с мужчинами, ты уже знаешь, чего мужчины в женщинах не любят, что терпеть не могут и что ценят более всего, ты не жеманна, не капризна, образованна и воспитанна, знаешь, чего хочешь от жизни и чего можно от нее ожидать. Да ты просто подарок для нормального мужчины…
– Слушай, а давай я возьму у тебя интервью для своей новой передачи? – чуть помолчав, предложила Катюшка. – Прямо сейчас. Ты сидишь за своим столом, за окном гаснет закат, ты задумчив, и то, о чем я тебя спрашиваю, волнует и тебя самого. Классно же!
– Но я сотрудник телеканала… – начал было возражать я, но Катюшка меня перебила:
– В первую очередь ты мужчина. Интересный мужчина. И умный. Ты мыслишь оригинально, у тебя на каждую вещь имеется свой взгляд. И потом, подобного рода интервью я возьму еще у трех-четырех мужчин разных возрастов и профессий. – Она явно загорелась этой идеей, а это значило, что ее уже не остановить. – Вся передача будет построена на этих нескольких интервью. Если хочешь, будет наблюдаться некоторая эволюция в рассуждениях. Представь, сначала говорит парень лет семнадцати-восемнадцати. Мол, когда ему было пятнадцать или шестнадцать лет, ему как раз нравились женщины за тридцать. Было в них для его возраста что-то притягательное… А сейчас, когда, мол, повзрослел, он предпочитает своих сверстниц, поскольку с ними интересно и понятно. А женщины за тридцать для него уже старухи…
– Я раньше тоже так думал, – усмехнулся я.
– Знаю, – кивнула Катюшка. – Вы, мужчины, все так думаете… Потом, – она уже не могла остановиться, – говоришь ты. Все, что ты мне до этого сказал о твоем представлении женщин, которым за тридцать. Затем снова идет кусок интервью восемнадцатилетнего парня, после него я вставляю часть интервью семидесятилетнего старика, который еще не потерял интерес к женщинам. А, как тебе такая идея? – посмотрела на меня Катюшка горящими от творческого возбуждения глазами.
– Класс! – ответил я ее словечком. – Просто гениально! Мне кажется, ты должна требовать повышения оклада.
– Скажешь тоже… – рассмеялась Катюша и тут же, как всегда, взяла быка за рога: – Ну что, пошли писать интервью. Иди пока в свой кабинет.
Свой кабинет… Такового ни у кого из нас в телекомпании не было. Кроме как у шефа и его зама, конечно. У остальных, в том числе и у меня, были кабинеты, рассчитанные на трех-четырех человек, где иногда собирались (редко, очень редко) все телерепортеры. Но в данный момент этот кабинет и правда был мой, поскольку из корреспондентов, кроме меня, в эти часы никого уже не было.
Я присел за свой стол, немного прибрал на нем и стал ждать. Через пару минут пришла Катюшка с новостным оператором Геной Кондрашовым. Пока Гена устанавливал камеру и настраивал ее, Катюшка прикрепила мне микрофон-петличку, накидала на бумажке несколько вопросов для меня и тоже принялась ждать.
– А может, я пока вопросы почитаю? Как известно, хороший экспромт должен быть хорошо подготовлен.
– Не нужно, важен эффект неожиданности.
– Готово, – сказал наконец Гена.
И Катюшка задала мне первый вопрос:
– Скажите, между двадцатилетними и тридцатилетними женщинами имеется какая-нибудь существенная разница?
– Да, – немного подумав, начал я отвечать. – Бесспорно, двадцать лет для женщины – возраст замечательный. У нее сильное и гибкое тело, упругая грудь, на лице никаких морщин, нет живота и целлюлита. Женщина в двадцать лет гордится собой, ей льстит внимание парней, готовых самостоятельно укладываться возле ее ножек штабелями. То есть самое привлекательное качество двадцатилетней девушки – это ее форма. Где-то она даже думает, что таковой останется очень долго… Но многим мужчинам наличия одной формы бывает недостаточно. Возможно, женщинам это покажется даже странным, – добавил я, глядя на Катюшку. – Для многих мужчин очень важна внутренняя составляющая. То есть ум, доброта, образованность, такт, воспитанность… А еще верность, опыт, мудрость и так далее. Есть все это у двадцатилетних женщин? Ответ таков: далеко не всегда. Часто они очень самовлюбленны, эгоистичны, вздорны… А вот у женщин, которым за тридцать, такие качества встречаются намного чаще. Вот вам и разница между двадцатилетними и тридцатилетними женщинами: у последних имеется в достаточной степени и духовное содержание. Причем женщины в тридцать лет далеко не старухи, и их формы не менее привлекательны, чем у двадцатилетних.
– Спасибо, – удовлетворенно произнесла Катюшка и задала следующий вопрос: – Чем именно для вас привлекательны женщины, которым уже перевалило за тридцать?
– Многим, – с ходу ответил я, понемногу входя в образ. – Если девушки в двадцать лет еще угловаты, то женщина за тридцать имеет округлые и приятные для глаза линии. Она, как говорится, аппетитна, а еще обаятельна и грациозна. У нее есть шарм, которым она умело пользуется, зная, как выгодно себя преподнести. Всем этим она и интересна мужчинам, и мне лично…
– Это все, что вас привлекает в женщинах, которым за тридцать?
– Нет, не все. Женщины за тридцать – это, можно сказать, целая вселенная, в двух словах о них просто так и не расскажешь… Они имеют опыт общения с мужчинами, знают, что мужчин раздражает в них, чего мужчины в женщинах не терпят, поэтому редко допускают ошибки. Ведь за каждой такой женщиной стоит судьба, счастливая и несчастливая любовь. Она хочет покоя и постоянства. Желает обрести семью. Старается не совершать поступков, после которых мужчина может отвернуться от нее и потерять к ней интерес. А еще она знает, чего хочет от нее мужчина.
– И чего же хотят мужчины от женщин? – хитро посмотрела на меня Катюшка.
– Да совсем немногого, – серьезно ответил я. – Доброты, верности, понимания, нежности. Хочется, чтобы дома с теплым ласковым словом встречала любящая женщина, чтобы на столе стоял приготовленный ужин. Чтобы дом был местом, где он мог бы отдохнуть душой и телом. Хочется радости и наслаждения.
– Наслаждения? – переспросила Катюшка. – Вы имеете в виду секс?
– Секс… – Я немного помолчал и продолжил: – А вам не кажется, что это какое-то казенное и грубое словечко? Ни само слово, ни понятие «секс» ничего общего не имеют ни с настоящей чувственностью, ни с обожанием и восторгом, ни с любовью… Нет, говоря о наслаждении, я имел в виду вовсе не секс. Я имел в виду занятие любовью. Чувствуете разницу?
– Да, разница есть, – согласилась со мной Катюшка и задала следующий вопрос: – А в быту есть различия между двадцатилетними и тридцатилетними женщинами?
– Есть, – после короткой паузы ответил я. – Женщина, которой за тридцать, уже умеет управлять своими эмоциями. Из-за пустяка она редко станет устраивать скандал мужчине, чего не скажешь о двадцатилетних женщинах. – Говоря последнюю фразу, я вспомнил об Ирине, и на душе стало препаршиво. Кажется, у меня даже дрогнул лицевой нерв. – Женщина за тридцать выберет не красивого и хорошо одетого мужчину, а в первую очередь умного, верного и надежного. И ненавязчиво заставит его одеваться так, чтобы и ему шло, и ей было приятно быть с ним рядом. Явно же «тянуть одеяло на себя» в отношениях с мужчиной женщина тридцати лет не станет. Напротив, отдаст видимые бразды правления мужчине. А невидимыми будет умело пользоваться, не перебарщивая и зная меру. А еще эти женщины умеют ценить нежность, доброту и заботу…
Тут я снова вспомнил об Ирине и замолчал. Увы, Ирина воспринимала мою нежность и заботу как должное…
– Большое вам спасибо за столь откровенные и искренние ответы, – сказала Катюшка, с удовольствием поглядывая на меня. – И мой последний вопрос: какую женщину выбрали бы вы лично, двадцатилетнюю или тридцатилетнюю?
– Я бы выбрал женщину, которую люблю, – ответил я на полном серьезе. – На возраст бы не посмотрел. Сами понимаете, все это складывается на небесах…
– А если все-таки сказать о возрасте.
– Ну, а если вопрос стоит конкретно: двадцатилетняя или тридцатилетняя, то я говорю так: тридцатилетняя. Они как распустившиеся розы… Их пора срывать и украшать ими, наслаждаясь, свою жизнь…
– Браво! – с восторгом произнесла Катюшка, когда Гена выключил камеру. – Ты настоящий поэт. Интервью с тобой будет украшением моей передачи. А можно, когда я что-нибудь еще придумаю, опять обращусь к тебе? – спросила Катюшка и улыбнулась.
– Можно, – ответил я. А вот улыбнуться у меня не получилось.
Мы снова покурили на воздухе, после чего попрощались, и я отправился домой. На душе было скверно, а после Катюшкиного интервью еще и как-то одиноко, что ли. Словно то, что всегда было со мной, во все случаи жизни, сейчас куда-то подевалось, и я его никак не могу найти…
Я шел пешком, благо работа моя была в четверти часа ходьбы от дома, и эти пятнадцать минут показались мне целым часом. Наверное, время действительно в разные моменты жизни имеет различную скорость. И после двадцати пяти лет я это почувствовал особенно остро. Жаль, что им пока не получается управлять…
Дома было так же пусто, как у меня в душе. А все потому, что не было Ирины. Теперь я понимал, как много места занимала она в моей жизни.
Что ж, это ее выбор. В конце концов, она мне не жена, чтобы каждый день являться домой. И даже не невеста…
Июль я прожил без особых приключений. Разве что немилосердно царапали душу вести с востока Украины. Что же творит эта преступная власть? Что они делают! Ну, что за глупая жестокость лупить по своим же городам и селам тяжелой артиллерией, сбрасывать бомбы на своих же сограждан, родных по крови и по вере! Ненависть оправдана в борьбе с захватчиками, с карателями, но ее невозможно оправдать по отношению к старикам и детям!
Не было особых подвижек и с Ириной.
Разрыва как такового между нами не произошло. Собственно, что такого случилось? Ну, сказала любимая женщина, что еще не готова выйти замуж. Можно ведь и подождать. Это же не означает полный отказ от имеющихся отношений?
Или все же значит?
Разве плохо было нам эти полтора года, что мы вместе? Нет, не плохо. Было немало счастливых минут, часов и даже дней, составляющих смысл жизни. Ведь если человек не рожден быть счастливым хоть иногда, то на кой черт нужны все остальные смыслы, которые ищут в человеческой жизни разные ученые и философы? Без счастья и любви жизнь пресна, скучна и неинтересна. Ее и жизнью-то можно назвать с большой натяжкой. Для этого, наверное, и придумано словечко, которое заменяет понятие «жизнь»: существование. Человек – и не человек вовсе, а так… существо.
А может, все еще можно вернуть? Эти счастливые дни, часы и минуты? И опять между нами будет, как и прежде. Или уже не будет?
И как теперь мне с ней себя вести? Как будто ничего не случилось? И она, наверное, задается тем же вопросом. И так же, как и я, не находит ответа. Получается, что-то между нами все же случилось…
Бывают в жизни ситуации, когда не нужно ничего предпринимать. Не нужно спешить. Пустить ситуацию на самотек и ждать, куда она выведет. Авось как-нибудь все само собой разрешится. Конечно, с положительным результатом. Надо просто затаиться. Выждать. Проплыть какое-то время по течению. И тебя обязательно вынесет на берег.
Только вот когда?!
Август пришел жаркий. Дышать было абсолютно нечем. Старики, которых я встречал на улицах, открывали рты, как рыбы, выброшенные на берег, и с жадностью глотали воздух. Духота и жар, исходивший от асфальта, от стен домов и бесчисленных потоков автомобилей, изматывали, подтачивали силы, заставляли сбавлять шаг, не давали возможности рационально соображать.
Каждый вечер сотни тысяч автомобилей устремлялись вон из Москвы, за город, на дачи, в сады и огороды. В выходные дни столица и вовсе безлюдела, как перед самым вступлением в Москву Наполеона. И снова, как в две тысячи десятом, по Москве потянуло дымом пожаров. Сначала с севера, где догорали гаражи и загорелся склад на Второй Магистральной. Потом потянуло дымом с запада, где в Филевском парке как-то разом занялась усадьба Нарышкиных. Не остался в стороне и восток столицы. Там в последние дни первой декады августа сгорел склад покрышек, шиномонтажная мастерская и сауна на первом этаже гостиницы «Измайлово». Очевидно, сауна не выдержала жары…
Впечатление такое, будто столицу решили подпалить со всех сторон.
Как водится в палящий зной, начались отравления москвичей и приезжих продуктами. И опять отличилось Измайлово. Ночью 10 августа только в одну измайловскую клиническую больницу, что на Верхней Первомайской улице, привезли одиннадцать человек. Да и в городскую клиническую больницу на 11-й Парковой – еще четверых. Все они – с острыми пищевыми отравлениями. К утру пациентов с такими отравлениями стало уже девятнадцать человек. Двое из них попали в реанимацию, поскольку находились в тяжелом состоянии и без сознания. Ситуация стала вызывать весьма обоснованные опасения о неслучайности таких отравлений. Кроме того, если только в две больницы с острыми отравлениями попало девятнадцать человек, то в сотню московских больниц с подобными пищевыми отравлениями могло загреметь уже около тысячи человек, а может, и более. А это уже настоящая эпидемия. Или диверсия, теракт. Вот такими примерно словами передал мне где-то в половине одиннадцатого утра десятого августа две тысячи четырнадцатого года информацию для моего нового расследования шеф. Добавив к этому следующие слова:
– Надеюсь, ты с этим заданием справишься. Ведь ты у нас лучший специалист по отравлениям…
– То есть? – не сразу понял я, что имел в виду шеф.
– Ну, как же, – доброжелательно произнес Гаврила Спиридонович и дружески посмотрел на меня. – Ты в прошлом году распутал дело с отравлением синильной кислотой доктора биологических наук Рудольфа Фокина, что заведовал экспериментальной лабораторией института неврологии имени Кожевникова при МГУ. Ты же нашел эту повариху Сергееву, отравительницу двух шеф-поваров на финале конкурса «Кулинар года», и изобличил ее весьма эффектно и при многих свидетелях. В этих делах ты поднабрал немалый опыт, значит, тебе и карты в руки…
– Скажите, Гаврила Спиридонович, а откуда у вас такая информация? – поинтересовался я. – Про измайловские больницы, про острые отравления, про число отравившихся и попавших в реанимацию? О таких вещах обычно особо не распространяются.
– У меня имеются свои источники информации, – ответил шеф и скромно потупил взор, показывая всем своим видом, что он просто сделал свое дело, и ничего более. – Но уверяю тебя, что мои источники вполне компетентны и достоверны. Так что не сомневайся.
– Понял, – сказал я. – Разрешите приступать?
– Приступай, – ответил шеф и свел брови к переносице.