То ещё времечко наступило! Наступило и встало, замерев. И солнце замерло, присев за горизонт. Именно так – присев. Как человек, затаившийся в окопе, оно притаилось за линией неба, за самой кромкой. Приятные вечерние сумерки, когда прямых солнечных лучей уже нет, но ещё светло, длились уже третий час. Впрочем, жителей Деревни это не очень-то озаботило. Только старик Требеззубец чего-то там шепелявил про «конец света». Деревенские вообще были очень спокойными людьми: место обязывало. Место краше этого трудно было вообразить, при всём старании. В Деревне не было улиц; дома стояли вроссыпь, соединённые извилистыми тропинками, между которыми росла густая короткая травка. По сравнению с этой изумрудной травой, любой разухоженный англицкий газон и рядом не лежал. Прогуливаться меж неё по тропинкам было одно удовольствие, а поваляться на ней – другое. Когда какой-нибудь приезжий спрашивал:
«А почему у вас нет прямых тропинок? Так ведь удобней и быстрей».
Ему отвечали:
«По прямым не так гуляется. Ну а ежели чего к спеху – дак ноги в руки, и аллюром, батенька, аллюром».
Такой же славной травкой был укрыт пологий, почти незаметный, спуск от Деревни к Озеру. Это было большое, слегка вытянутое, спокойное озеро. Вокруг Деревни и по бокам Озера росли небольшие группки берёз, по четыре-пять – в самый раз, чтобы заблудиться, если будет на то желание. На другом берегу Озера начинался настоящий, большой лес. Он пролегал до самого горизонта. По большей части лес был хвойный, но местами в нём росли берёзы и осины. Поэтому осенью, когда в тёмно-зелёной массе леса появлялись проседины красных и жёлтых листьев, зрелище было неживописуемое. Вот за этот лес солнце и присело.
Митька, стриженый ёжиком пацан, развалился на траве посередине спуска к Озеру. Он был слегка озадачен происходящим – стрелки часов уже подползали к двенадцати, а на улице засветлынь небывалая. Он ещё раз взглянул на небо. Там не было ни облачка; только самолёт… висел на месте как прибитый, превращая небо в огромную фотографию. Митька размышлял с лёгкой тревогой: «Если эта махина рухнет в озеро, пронеси лихая, умоемся мы тогда с купанием и с рыбалкой. Да и в лес если слетит – дров наломает немерено». О том, что самолёт может упасть на Деревню, думать вообще не моглось. Не хотелось думать и о тех, кто находился (или насиделся) в самолёте. Митька не представлял, что можно ощущать, находясь в самолёте, который вдруг тормознулся в полёте, как автобус у остановки. Сумбур мыслей: «Так не бывает! Щас упадём! Кто-то выходит? Мне через одну». Митька хмыкнул:
«Бред!»
Со стороны Деревни подошла Лиза – премилая девочка, одетая с кукольной аккуратностью. Она села рядом с Митькой и посмотрела на небо.
«Жуть, какая», – произнесла она тихо.
«Не то слово, – согласился Митька. – Не то слово».
Немного помолчав, Лиза спросила:
«Как ты думаешь, что происходит?»
Митька пожал плечами:
«Без понятия. Такое ощущение, что время остановилось, а мы не замерли. Странно всё это. Очень странно. – Потом он добавил: – А погодка – класс!»
Лиза хихикнула:
«Да уж. Клёво!»
Вскоре они встали и пошли к Деревне, откуда доносился гул возбуждённых голосов. Это старик Требеззубец поднял всё же бучу над всей Деревней. Где только силы взял. Брызгая слюной, старик орал что-то о покаянии, о дороге к храму, при этом, почему-то, тыча рукой в сторону водокачки, стоящей на краю деревни. В общем, веселил народ во всю мочь.
Неизвестно, кто первым прозвал старика Требеззубцем, но известно почему. По причине старости, у него осталось всего три зуба – два внизу и один вверху – которые, к тому же, объявили о полной автономности относительно друг друга. Из-за этого характер у старика был препротивный, и сейчас проявлялся во всей своей некрасе.
Наконец Гошка, здоровый белобрысый парень, гаркнул баском:
«Эй, старче, охолонь! Будя народ мутить. Ты глазёнки-то продери. Свет и не думает кончаться. Уже полночь, а свет вот он, туточки».
Требеззубец попытался оскалиться на нахального юнца, но только выронил язык. Затем он ткнул пальцем в небо и замерший на нём самолёт.
«А энтот чаво тута делает? Забыл куда летел?».
Гошка пожал плечами:
«Техника. Мало ли чаво».
Какой-то пацан хихикнул:
«Ну да. У него горючка кончилась, а до заправки он не дотянул, заглох. Его бы с толкача завести, да…»
Ещё немного погалдев, люди начали расходиться. Митька и Лиза были отловлены родителями и, несмотря на все доводы, мол «ещё светло», отволочены по домам. Там их ткнули носами сначала в часы, потом в ужин, а затем уложили спать, поплотнее занавесив окна. Несмотря на светлость на улице, все деревенские полегли спать. Только старик Требеззубец сидел у окна в ожидании то ли знамения, то ли пришествия. Но, в конце концов, он закемарил, и проспал таки пришествие.
– – —
А с утречка к Деревне пришествовал Дракон, и заявил о себе жутким рёвом. Немолодая женщина, спозаранку работающая на огороде, подняла голову и раздражённо спросила:
«Чё орёшь, аспид? Чаво надо?»
«Созывай народ, бабка, – проревел Дракон. – Будем мой вопрос решать».
В ответ женщина возмущённо завопила: