Наталья Борисовна и Николай Денисович были дома. Они встретили меня, не очень-то удивившись. Как выяснилось, Лера Павлова уже позвонила им и сообщила о том, что наняла частного детектива.
– Да, собственно, мы и не думали… Чего уж она так решила? – неопределенно пожал плечами глава семейства.
– Нет, это совершенно правильно, правильно! – возразила ему Наталья Борисовна.
Она сразу же взяла меня за руку, провела в комнату и, усадив рядом с собой на диван, продолжила бурно высказывать свое мнение:
– Вы поймите, это же все просто ужасно, ужасно! Она же была такая молодая, такая молодая! И они не смогли ее спасти… У нас такие сейчас врачи, потому что дипломы получают за деньги. А как сталкиваются с проблемой, ничего не могут сделать. Ведь когда мы учились, мы все просто полностью отдавались учебе, – она бурно всплеснула руками и обернулась к мужу.
Маленькой, хрупкой Наталье Борисовне было лет под пятьдесят, но за счет своего субтильного телосложения она выглядела моложе. Одета она была в какой-то балахон, заляпанный акварельными красками. В комнате у окна я заметила мольберт с неоконченной картиной, на которой было изображено нечто пока не совсем понятное. Короткая прическа и довольно милое личико матери Дины, ее балахон вкупе с мольбертом особенно на фоне ее супруга, плотного мужика с густыми усами, создавали впечатление женщины немного не от мира сего. И эта еще ее манера говорить – с придыханием, делая при этом круглые-круглые глаза… В общем, все это заставило меня подумать, что не зря в Дине соседки и подруга отмечали некую странность. Вот они где, наверное, генетические истоки той странности.
– Какое наполненное было время, когда мы учились! – продолжала восклицать Наталья Борисовна. – А сейчас… И молодежь живет совсем не так, не тем. А врачи – ну ведь как же так можно, а!
Она закачала головой.
– Они должны были на всех парах лететь туда, на всех парах! Потому что им сказали – двадцать пять лет человеку, отравление. Должны же были понимать, что речь идет не о чем-нибудь, а о жизни!
– А почему вы так уверены, что они приехали не сразу, как получили вызов? – перебила ее я.
– Но ведь тогда они должны были ее спасти, – округлила глаза Наталья Борисовна.
– А если они просто не смогли, потому что изначально было поздно?
– Нет, могли, – убежденно отвечала мать Дины. – Ведь они врачи, реаниматологи, они обязаны уметь возвращать человека с того света!
– Подожди, – вступил в разговор усатый папа Дины. – Там не все так просто было. Конечно, она не цианистый калий приняла, от которого раз – и все. Тут можно было попытаться… Я консультировался, у меня врач знакомый. Но… – он вздохнул, – все дело во времени. Просто она… поздно позвонила. Еще удивительно, как вообще позвонила, как смогла. Это мне тоже врач говорил.
Последние слова Николая Денисовича еще раз убедили меня в том, что «03» скорее всего набирала другая женщина. Не Дина.
– Вы уж постарайтесь, пожалуйста, приложить все усилия, чтобы они получили по заслугам, – категорично заявила Наталья Борисовна, у которой, видимо, было совершенно неверное представление о моей задаче.
Но это в данном случае было не так важно. Я пришла сюда для того, чтобы лучше представить себе Дину, ее окружение, характер, привычки. Словом, все то, что делает человека личностью и на основе чего можно потом строить предположения и версии. И очень надеялась получить такого рода сведения от ее родителей. Поэтому я не стала объяснять Наталье Борисовне, чем намерена заниматься в своем расследовании, а перешла к вопросам.
– Скажите, ваша дочь давно жила одна?
– Дина? – Наталья Борисовна закатила глаза к потолку. – С тех пор как умерла моя мама, значит, второй год пошел. Ах, это было ужасно! Знаете, это очень страшно в любом возрасте – потерять мать. Я тогда так переживала, просто сходила с ума… Меня словно свалил с ног невиданной силы шквал! – Черемисина резко выбросила левую руку вперед и вверх, как бы изображая тот самый шквал, иллюстрируя наглядно свои слова.
– И кто принял решение поселить туда Дину? – перебила я ее высокопарные восклицания.
– Ну… Мы все как-то так договорились, – снизила тон Наталья Борисовна. – То есть никто не возражал, здесь нам всем было уже довольно тесно. С нами же еще живет сын со своей семьей.
– Да, я знаю, – кивнула я. – Кстати, он дома?
– Нет, – ответила Наталья Борисовна. – Хотя они, кажется, должны скоро прийти с Ларисой… Ты не помнишь, что они говорили? – обернулась она с вопросом к мужу, и тот ответил:
– Кажется, собирались быть дома к восьми.
Наталья Борисовна, кажется, уже и не слышала его слов, потому что заговорила о другом:
– Когда Дина была маленькая, она часто болела. И меня это пугало. Я боялась, что она может умереть. Она вообще была слабенькая. Но вот так получилось, что в детстве она преодолела все болезни, а тут… Став взрослой, окрепнув, сформировавшись, она вдруг столь трагически, безвременно ушла из жизни.
По тону Натальи Борисовны могло показаться, что она произносит монолог в честь какого-то известного человека, талантливого и полного творческих сил, но абсолютно ей чужого. И вновь проявилась уже отмеченная мною манера говорить с каким-то завыванием, полупричитанием, как будто мать Дины выступала со сцены. Через минуту, после паузы она внезапно изменила стиль речи, словно сошла на землю с заоблачных высот искусства, и обратилась ко мне нормальным будничным тоном:
– Хотите курить?
Я не стала отказываться, и Наталья Борисовна придвинула мне пепельницу, полную окурков, закурив при этом сама сигарету с мундштуком.
– Наталья Борисовна, а что окружало вашу дочь вдали от вас? – невольно заговорила и я с неким пафосом.
– Что вы имеете в виду? – воззрилась на меня женщина, подняв тонкие светлые выщипанные бровки.
– Ну, чем она жила? Что у нее были за интересы, что за друзья?
– Друзья? Ну, друзья как друзья, – Черемисина пожала узкими плечами. – Вот, с Лерой, например, она дружила, со школы еще.
– А еще с кем?
– С кем? – снова переспросила Наталья Борисовна и, досадливо поморщившись, стряхнула пепел. Мусора в пепельнице набросалась уже целая горка, и комочек пепла скатился на журнальный столик, но мать Дины не придала этому значения. – Ах, ну я даже не знаю с кем! Я к ней туда нечасто ходила, чтобы не надоедать. И потом, у меня своя работа…
– А вы еще не на пенсии? – уточнила я.
– На пенсии, но я говорю не об этом. Я имею в виду мое творчество, – она кивнула на незаконченное полотно. – К тому же я занимаюсь изучением парапсихологии, так что времени у меня практически нет. Человек ведь постоянно должен чем-то заниматься, нельзя давать мозгам закиснуть. А друзья у нее были нормальные, – заключила Наталья Борисовна, и я поняла, что никого из друзей своей дочери она не знает и никогда в глаза не видела. Кроме Леры, и то потому, что девчонки вместе учились.
– А с мужчинами она встречалась? Может быть, у нее был жених? – спросила я, предчувствуя ответ.
– Жених? Не знаю, может быть, и был, – развела руками Наталья Борисовна, и пепел с ее сигареты теперь упал на ковер на полу. – Наверняка она должна была с кем-то встречаться, она же молодая, современная женщина… Я просто считала бестактным задавать ей подобные вопросы, – Наталья Борисовна поджала тонкие губки, а я подумала, что, в общем-то, при теплых и близких отношениях между дочерью и матерью последней нет нужды задавать такие «бестактные вопросы», дочь обычно делится своими переживаниями сама. Но то, что отношения матери и дочери Черемисиных не были теплыми и близкими, я уже поняла.
– Вот у меня в юности был один роман, – попыхивая сигаретой, увлеченно продолжала Наталья Борисовна, но я довольно резко оборвала ее:
– А молодой человек по имени Виктор вам не знаком?
– Виктор? Нет, не знаю, – Наталья Борисовна принялась тушить окурок, но в переполненной пепельнице это было сделать затруднительно, и она, поозиравшись, обнаружила на столике стаканчик с буроватого цвета жидкостью, в котором мокла кисть, и макнула сигарету туда.
– А вы? – посмотрела я на Николая Денисовича, но тот только пожал широкими плечами.
– Я почти все время на работе, – словно оправдываясь, произнес отец Дины.
– Боже мой! – простерла руки к потолку Наталья Борисовна, переходя на свой излюбленный патетический стиль. – Как горько, что в жизни не хватает времени на самое дорогое – детей!
Затем она перевела взгляд в сторону мольберта у окна и, взмахнув рукой, проговорила:
– Если бы не мое творчество, я бы точно сошла с ума!
«По-моему, мадам и так недалека от этого», – усмехнулась я про себя, а вслух спросила:
– Скажите, пожалуйста, вы знали о том, что ваша дочь была беременна?
Николай Денисович сразу нахмурился и тоже закурил. Он ничего не отвечал мне, только хмуро покачивал головой.
– Нет, – беспечно махнула рукой его супруга. – Я думаю, что Дина и сама об этом не знала.
– Почему вы в этом так уверены? – уточнила я.
– Ну потому что иначе она рассказала бы нам, – как о чем-то очевидном, сказала Наталья Борисовна.
Но у меня на сей счет было иное мнение: я была просто уверена, что при существующих отношениях Дина вряд ли стала бы делиться с матерью такой проблемой. Если, конечно, беременность вообще являлась для нее проблемой. Может быть, совсем наоборот: девушка была счастлива возможности стать матерью и собиралась родить ребенка, а кто-то ей помешал это сделать? Ответа на вопрос у меня еще не было. Самое печальное, что и самые близкие Дине люди – ее родители – не могли пролить свет на данные обстоятельства.
– А вы знаете, какой срок у нее был?
– Срок? – вновь вскинула почти незаметные брови мать. – Н-нет… А разве это… То есть я хочу сказать, какое это теперь имеет значение?
– Так вот срок беременности составлял уже два месяца, – проинформировала я беспечную мамашу. – И значит, вряд ли ваша дочь могла не подозревать о своем положении, – усмехнувшись, пояснила я.
– Ну, я не знаю, не знаю! – досадливо отмахнулась Наталья Борисовна. – Я была слишком шокирована смертью дочери, чтобы интересоваться подобными вещами. Меня в тот момент охватило просто…
– А раньше ваша дочь не беременела? – быстро перебила я ее, опасаясь очередного «невиданой силы шквала».
– Простите, вы задаете такие вопросы, – завертела Наталья Борисовна в воздухе кистями. – Даже я не спрашивала о подобном Дину. Наверное, нет. Она бы сказала.
Собственно, свой вопрос я задала, чтобы попытаться определить, как бы отнеслась Дина Черемисина к такому событию в своей жизни, но уже и так ясно, что ответ на него придется искать где-то в другом месте.
– Ну что ж, – вздохнула я. – Тогда давайте поговорим вот о чем… Скажите, ваша дочь могла покончить с собой? И если да, то по какой причине? Вы же наверняка задумывались, почему в ее организме обнаружен яд?
– Я думаю, она просто ошиблась, перепутала лекарство, – тут же сказала Наталья Борисовна. – Знаете, у меня у самой так бывает. Меня часто мучают чудовищные мигрени, и мне приходится пить анальгетики просто килограммами, это ужасно! Немудрено, что можешь ошибиться. Представляете, однажды я случайно разжевала нафталин! Слава богу, вовремя спохватилась и выплюнула.
– Но ведь препарат, которым Дина отравилась, – средство, которым пользуются безнадежные астматики! – заметила я. – И такой препарат каким-то образом появился в доме вашей дочери, а ведь она не болела астмой. Спрашивается, как, для чего и кто приобрел лекарство? Ваша дочь? Или его кто-то ей дал? Опять же зачем?
Я в упор смотрела на Наталью Борисовну, пытаясь всеми силами заставить ее сосредоточиться по максимуму и отнестись к гибели дочери серьезно, без ложной патетики. Но она смотрела на меня, хлопая широко распахнутыми глазами, которые поначалу показались мне симпатичными, а теперь выглядели откровенно глупыми.
– Иными словами, – вмешался тут Николай Денисович, – вы хотите спросить, не желал ли кто-то убить Дину?
– Именно, – кивнув, подтвердила я и обрадовалась, что отец Дины хоть как-то подключился к разговору. Может быть, теперь будет меньше уходов не в ту сторону и не относящихся к делу воспоминаний.
– На этот вопрос сложно ответить, – покачал головой Черемисин. – И, наверное, в конечном счете это должны сделать вы, не так ли?
– Разумеется, – усмехнулась я. – Я просто хотела, чтобы вы мне помогли. Невозможно проводить расследование, не обладая правдивой информацией.
– Согласен, – потер лоб Николай Денисович. – Но дело в том, что нам самим сложно сказать по данному поводу что-либо определенное. Кому, в сущности, Дина могла мешать? И чем? Ну, работала в своем театре, жила одна спокойно… Кто мог пожелать ее устранить?
– А кстати, о ее работе. В театре зарплаты не бог весть какие даже у ведущих артистов, не говоря уже о билетерах. Как ваша дочь воспринимала это? Почему она работала там? Может быть, она к вам обращалась за деньгами?
– Она просила у тебя деньги? – возникла Наталья Борисовна.
– Да нет, знаете ли, – покачал головой Николай Денисович. – Я пару раз спрашивал, не нужны ли ей деньги, но Дина сказала, что у нее все есть.
– Ах, она была такая скромная! – простонала Наталья Борисовна. – Такая неприхотливая, ей очень мало нужно было в жизни. Это у нее от меня. Я тоже всегда считала, что человек в первую очередь сыт духовной жизнью.
В этот момент открылась дверь, и на пороге комнаты появилась девочка лет пяти с двумя тоненькими косичками, в одну из которых была вплетена голубая лента, а в другую – красная. Голубой бантик развязался, и косичка почти расплелась. На руках девочка держала примерно годовалого малыша.
– Ты что, Катя? – повернулась к ней Наталья Борисовна.
– Бабушка, Кирилл просит есть, – проговорила девочка.
Малыш в подтверждение ее слов залопотал что-то и энергично задрыгал ножкой.
– Ну покорми его сама! – пожала плечами бабушка.
– А чем? – продолжала выяснять девочка, и я подумала, что, должно быть, «духовная пища» является основной в этом доме.
– Ну посмотри в кухне, там должен был суп оставаться в кастрюле, – нетерпеливо отмахнулась Наталья Борисовна.
– Суп кончился, – не отставала девочка.
– Господи, Катя, ну посмотри в холодильнике! – раздраженно отмахнулась бабушка. – Что-то же там должно быть! Колбаса, кажется, еще оставалась…
Я не имею собственных детей и, честно говоря, не особенно разбираюсь в том, чем их следует кормить и с какого возраста. Но все-таки колбаса показалась мне не очень-то подходящей пищей для такого малыша. К счастью, Николай Денисович поднялся со своего места и, взяв мальчика у внучки, поспешил вместе с детьми на кухню. Наталья Борисовна вздохнула и нервно поправила челку.
– Так о чем мы говорили? – спросила она, потирая виски.
– О Дининой работе и о том, не нуждалась ли она в средствах, – напомнила я.
– Ах, да! Нет, ей всего хватало. Да и на что ей особенно было тратить-то? – недоумевала мать. – Она была одета, обута, жила в отдельной квартире…
– Но ведь ей нужно было питаться да еще коммунальные услуги оплачивать, – начала уже недоумевать я, потому что, честно говоря, не представляла себе, как можно молодой женщине жить на тысячу с небольшим в месяц.
Конечно, так живут многие пенсионеры и очень бедствуют при этом, но они хоть какие-то льготы имеют: бесплатный проезд и скидки на оплату квартиры, на лекарства… Дина же не имела никаких льгот. Действительно ли, она была такой неприхотливой скромницей? Неужели родители совершенно не заботились о дочери? Мне казалось, что такого просто не может быть. Тем более, мне тут вспомнилось, соседка Дины, Ольга Тимофеевна, упоминала, что Николай Денисович занимает какую-то приличную должность, так что деньги в доме должны водиться. Меня неожиданно охватила злость на эту странную, не от мира сего семейку, а в особенности на витающую в облаках Наталью Борисовну, которая, похоже, не видела ничего дальше своих творческих упражнений, думала, что питается одной только духовной пищей, и считала, что все должны ею довольствоваться.
Интересно, что представляет из себя младший брат Дины? Мне уже хотелось познакомиться с ним поскорее, чтобы разобраться в характерах всех членов семьи Черемисиных.
Я взглянула на часы и обнаружила, что время приближается к восьми. Что ж, имеет смысл подождать – может быть, он скоро придет, как и обещал. Тем более что Наталья Борисовна, кажется, нисколько не тяготилась моим присутствием. Воспользовавшись тем, что я молчу, она принялась вовсю разглагольствовать на тему выбора цветов в палитре Малевича, я же была погружена в собственные мысли, благо впечатление при этом создавалось, что я внимательно слушаю. Ее красочный монолог, прерываемый всплесками рук и восторженными вздохами, закончился вместе со звонком во входную дверь. Наталья Борисовна, вещавшая как раз о «Черном квадрате», застыла с закатившимися глазами, затем быстренько пришла в себя и проговорила:
– Ну вот, это, наверное, Игорь с Ларисой вернулись.
Вскоре в комнату вошел совсем еще молодой мужчина, чуть выше среднего роста, очень коротко и аккуратно подстриженный. Прическа его показалась мне похожей на армейскую стрижку – та же аккуратность, строгость и абсолютная безыскусность. Голубая рубашка и довольно дорогие джинсы сидели на нем как военная форма, и двигался он при этом так, словно маршировал.
Из-за его спины выглядывала невысокая девушка с миловидным лицом, собранными в пушистый хвостик пышными каштановыми волосами и чуть вздернутым острым носиком. Она производила впечатление особы очень мягкой и женственной.
– Игорь, вот у нас в гостях частный детектив Татьяна, прошу любить и жаловать! – широко повела рукой в мою сторону Наталья Борисовна. – Я уверена, что она сможет доказать, что смерть Диночки произошла из-за халатности врачей.
У меня, понятное дело, были совершенно иные цели, но я не стала сейчас выносить их на общее обсуждение.
– Здравствуйте, – сделав четкий шаг в мою сторону, произнес Игорь, а затем, посмотрев на меня в упор, отрывисто спросил: – Кто вас нанял?
– Подруга вашей сестры, Лера, – честно ответила я.
– Так… понятно… – делая паузы после каждого слова, проговорил Игорь. – Как давно вы занимаетесь частным сыском?
Вопросы свои он задавал тоном типичного следователя-дуболома, не очень-то заботясь при этом, чтобы они звучали хотя бы вежливо.
– Несколько лет, – спокойно ответила я.
– Понятно… Ну… И какие успехи? – продолжал допрос Черемисин-младший, по-прежнему стоя рядом со мной и глядя на меня сверху вниз.
– Что касается смерти вашей сестры, то я совсем недавно приступила к расследованию и пока не могу сказать ничего определенного, – сообщила я, решив не одергивать этого солдафона, чтобы не портить с ним отношения до поры до времени. Игорь Черемисин показался мне человеком упрямым, категоричным и авторитарным. И если вдруг он сейчас по какой-то причине обнаружит ко мне антипатию, то на контакт с ним рассчитывать не придется, а мне это совершенно не нужно.
Жена же его произвела на меня на первый взгляд совершенно обратное впечатление. Она тихонько прошла, села в кресло и дружелюбно посматривала на меня, слегка улыбаясь. Маленький Кирилл подбежал к ней и, радостно лепеча, уткнулся в колени. Женщина взяла его на руки и принялась ласково гладить по голове.
– Я уже сказала Татьяне, что смерть нашей дочери на пятьдесят процентов – вина случайности и на пятьдесят же – вина врачей, – продолжала Наталья Борисовна. – Она перепутала флаконы, приняла эту отраву, а врачи, как всегда задержавшись, не успели ей помочь.
– Ваша дочь приняла не одну таблетку, не две и даже не пять, – покачала я головой. – Поэтому я не стала бы делать столь скоропалительных выводов, рассуждая о случайностях. В связи с чем хочу задать вот какой вопрос – допускаете ли вы мысль, что это было самоубийство?
– Самоубийство? Это вам, конечно, в милиции сказали! – махнула рукой Наталья Борисовна. – Наверняка чтобы выгородить врачей, у них одна шайка-лейка. Ну подумайте сами, с какой стати Дине так поступать?
– Хотя бы по причине той самой пресловутой беременности, – предположила я.
– Да что вы! Дина не стала бы так делать! В конце концов не такая уж это проблема для современной женщины, она бы ее решила! – эмоционально заговорила Наталья Борисовна, считавшая, видимо, что ее дочь должна была решать абсолютно все проблемы сама, без всякого вмешательства со стороны матери. – Вот с нами в институте училась одна девушка – она сейчас работает в салоне красоты, – и она умудрилась забеременеть уже на первом курсе. Так вот, мы все…
– А по какой еще причине ваша дочь могла пойти на такой шаг? – я перестала считаться с правилами этикета и довольно бесцеремонно перебивала мать Дины, когда она начинала сбиваться на посторонние темы. – Могло ли быть в ее жизни что-то, что заставило бы ее так поступить?
– Я, право, не знаю, – тряхнула маленькой головкой Наталья Борисовна. – Жизнь – самое прекрасное, самое дорогое, что нам дано! Как же можно добровольно отказываться от столь бесценного дара? Это просто кощунственно! В прошлое воскресенье я ходила в церковь и долго беседовала там с отцом Константином. Он удивительно тонкий человек! Так вот, мы оба с ним пришли к такому интересному выводу…
– Наташа, я сейчас уже уезжаю, – неожиданно пришел мне на выручку заглянувший в комнату Николай Денисович. – Тебе привезти что-нибудь?
Наталья Борисовна, застывшая со вскинутой вверх кистью, встрепенулась.
– Да, конечно! Банку «Нескафе», а то уже заканчивается. И те таблетки, что ты покупал в прошлый раз, – они великолепно снимают не только головную боль, но и общую усталость. К тому же стимулируют работу головного мозга. Да, еще, знаешь…
Наталья Борисовна поднялась и пошла за мужем в прихожую, продолжая пополнять устный список нужных ей вещей. Кстати, списочек выходил не на одну сотню рублей. И мое предположение о том, что в доме Черемисиных не бедствуют, нашло прямое подтверждение.
Воспользовавшись ситуацией, я улыбнулась Игорю с Ларисой и спросила:
– А мы не могли бы поговорить с вами отдельно? К Наталье Борисовне у меня больше нет вопросов, и мне не хотелось бы отвлекать ее от работы.
Лариса только вопросительно посмотрела на мужа, и когда тот, тряхнув массивной головой, коротко произнес: «Да. Идем», заулыбалась и с ребенком на руках двинулась вслед за нами.
В комнате Игоря и Ларисы, в отличие от родительской, где все стараниями Натальи Борисовны пребывало в так называемом творческом хаосе, порядок царил образцовый. Прямо даже, можно сказать, стерильный и немного… казарменный. Мне вдруг стало ужасно любопытно, а как выглядит детская комната? Ведь она должна формироваться одновременно и Игорем, и его матерью, а их приоритеты в быту, чувствуется, весьма разнятся. Даже странно: при столь расслабленной и распущенной матери такой подтянутый и дисциплинированный сын! Видимо, в Наталью Борисовну больше пошла Дина, а в Игоре возобладали гены не материнские.
– Садитесь, – коротким жестом показал Игорь на кресло, покрытое зеленым покрывалом, и сам устроился напротив меня точно в таком же. Лариса с сыном расположились на диване.
– Скажите, пожалуйста, вы навещали Дину на ее квартире? – задала я первый вопрос.
– Иногда, конечно, навещали, – по-прежнему чеканя слова, ответил Игорь.
– У нас дети маленькие, – с извиняющейся улыбкой, словно оправдываясь, проговорила Лариса. – Все время некогда…
– Вы считали это правильным, что она жила одна?
– Я считал неправильным! – категорично заявил Игорь и в подтверждение своих слов резанул ладонью по воздуху.
– Вот как? – заинтересовалась я. – А почему?
– Потому что нельзя ей было одной жить! Вот к чему это привело. Не смогли ей привить самостоятельности и ответственности!
– Но, наверное, она все-таки была самостоятельной, если второй год жила одна? – предположила я.
– Ничего подобного! – не согласился Игорь.
Он резко поднялся с кресла и начал ходить по комнате взад-вперед, чуть ли не печатая шаги, как солдат на плацу.
– Дина не умела отвечать за себя! В доме у нее творился полный бардак. К ней приходило всякое отребье, которое нужно было гнать поганой метлой…
Для убедительности Игорь изобразил весьма говорящий жест изгнания отребья, гостей сестры, поганой метлой.
– Ну, Игорь, зря ты так, – робко попробовала возразить Лариса. – Друзья, конечно, не самые лучшие у нее были, но все-таки Дина нормально справлялась сама…
– Ничего не нормально! – резко прервал ее Игорь. – Я лучше тебя ее знаю. И я знаю, что говорю! Она всегда была инфантильной. Несмотря на то что я младше, я всегда был взрослее и ответственнее. Вот так! И спорить тут не о чем.
– Дина, конечно, была не очень практичной девочкой, но тем не менее доброй, отзывчивой, – примиряюще улыбнулась Лариса. – И достаточно ответственной в отношении себя. Она же работала, сама себя содержала.
– Это неважно! – отрубил Игорь. – Ты видишь, к чему привело ее житье-бытье. Я говорил матери, но с ней… бесполезно.
– То есть вы считали, что Дине лучше жить в семье, так? – сделала я вывод из категоричных высказываний бравого братца погибшей девушки.
– Однозначно! – подтвердил Игорь.
– Но это, наверное, было нереально? – предположила я. – По словам Натальи Борисовны, вам и так здесь тесно. Где же было разместить еще и Дину?
– Ничего, нашли бы место! – Игорь был непреклонен. – В той же детской, например. Тем более что она всегда любила с детьми возиться. И в театр этот пошла наверняка, чтобы к детям поближе быть.
– Значит, Дина любила детей… – задумчиво проговорила я.
Если это действительно так, то вряд ли к собственной беременности она отнеслась бы просто как к досадной проблеме, которую можно решить за один день. Наверняка думала, переживала, анализировала… К какому же выводу она пришла, что решила сделать, как поступить? Может быть, именно нежелание избавляться от ребенка, убежденность, что аборт – это грех, толкнула ее на такой шаг? Но ведь самоубийство – еще больший грех с религиозной точки зрения.
Я бросила взгляд в угол комнаты – там висело несколько икон. Мне стало любопытно, чья же рука их повесила. И вообще интересно, каково было отношение самой Дины к богу?
– Это ваши иконы? – кивком головы показала я.
– Да, – тут же ответил Игорь и заинтересованно посмотрел на меня.
– То есть вы увлекаетесь религией?
– Религией нельзя увлекаться, – Игорь вернулся в кресло, с размаху опустился в него и продолжил: – Ты или веришь, или не веришь. Вот и все.
– То есть вы верите?
Игорь неожиданно смутился, как будто я задала ему бестактный вопрос о том, когда он последний раз спал с женщиной, опустил глаза и тихо произнес:
– Ну, верю…
– Он у нас верующий, – с улыбкой подтвердила Лариса. – И обещал к сорока пяти годам уйти в монастырь.
– Ну, это будет еще не скоро, – бросила реплику я.
– Неважно, – отрубил Игорь, возвратив себе категоричность выражения своих мыслей. – О чем мы говорили? А, ну да, о моей сестре. Я не удивлен тем, что произошло. Это должно было случиться, потому что… должно было. Не могло не случиться, потому что она… катилась вниз просто, и все. Я давал ей читать Библию, книги… Она прочитала, вроде как-то стала более-менее себя держать, а потом снова… – Игорь махнул рукой.
– А что вы знаете относительно ее жениха?
– Жениха? – Игорь быстро взглянул мне прямо в глаза и первый раз за время нашего разговора улыбнулся. – Жениха? – повторил он и вдруг совершенно неожиданно громко рассмеялся. – Жениха! Ха-ха-ха! Вот самая лучшая шутка этого месяца! – восторженно воскликнул он.
Мне оставалось только удивляться подобной реакции. Хотя, если поразмыслить, удивляться нечему. Мать не от мира сего, Дина, по словам многих, «чудная», вот и братец тоже, при внешней железобетонности, склонен эпатировать общественность.
– У Игоря не укладывается в голове, что у Дины мог быть жених, – спокойно объяснила вспышку веселости мужа Лариса. – Он считал, что она входила в тусовка, где такие слова не в ходу.
– И правильно считал, – возвратив серьезность на свое лицо, нахмурился Игорь. – Женихов не было. Были одни хахали. Вот и все.
– И молодой человек по имени Виктор вам незнаком?
– Я вообще там с ними… не знакомился… Поэтому Виктор, Гектор – мне все равно! – сказал, как отрезал, Черемисин.
– А помимо Виктора, кто-то из приятелей Дины вам знаком?
– Нет.
– Но вы же только что упоминали некое «отребье». Значит, имели в виду кого-то конкретно?
– Не то что бы конкретно, а… всех! – махнул рукой Игорь. – Мы как-то пришли… А там – целое сборище. И все… ненормальные! – отрывисто продолжал он. – Ну, я их всех… разогнал. А Динке сказал: будешь привечать – домой отправлю!
– Игорь не любит подобное общество, – вступила Лариса. – И знаете, там действительно собрались люди… неформальные. Собственно, оно само по себе бы еще и ничего, но… они вели себя не очень хорошо.
– В каком смысле? А как именно? – уточнила я.
– Ну так, словно они хозяева в квартире, – старательно подбирала слова жена Игоря. – На нас смотрели так, словно мы приперлись в их дом и помешали им. Но главное, что особенно не понравилось мне, – подчеркнула она, – Дина перед ними словно бы заискивала. Как будто боялась их чем-то рассердить или обидеть. А когда Игорь их выгнал, она расплакалась, кричала, пыталась протестовать…
– Да она просто лебезила перед ними! – вышел из себя Черемисин. – Потому что голова у нее… не соображает. Да, она боялась их обидеть… А сама не понимала, что такие люди не способны обидеться, что назавтра они сами припрутся и ее же… извиняться заставят.
– А что ее так влекло к подобным людям, почему она была заинтересована в общении с ними? – спросила я.
– Мне кажется, она очень боялась остаться одна, – высказала свое мнение Лариса.
– Только это? Причины психологического свойства? Или же их связывали какие-то дела, которые приносили ей конкретную выгоду?
– Нет! – решительно заявил Игорь. – С такими людьми никаких дел быть не может! Просто она… никогда не умела выбирать друзей. Всегда боялась, что ее бросят. Была очень неуверенной в себе и радовалась, что к ней ходит хоть кто-то.
– То есть у вашей сестры, как я поняла, страдала самооценка, – сделала я вывод.
– Вот именно! – ответил Черемисин, а Лариса глубоким вздохом подтвердила мое предположение.
– Но может быть, ей следовало обратиться к психологу? Вы сами не старались ей помочь? Тем более что вы такой уверенный в себе и решительный человек, – посмотрела я на Черемисина.
Он от моих лестных слов удовлетворенно улыбнулся и расправил плечи.
– А я пытался, – тут же сказал он. – И сам с ней беседовал, и психолога ей нашел. Вернее, Лариса нашла.
Теперь мой взгляд переместился уже на девушку.
– Да, – ответила та. – У меня есть знакомый, с университетских времен. Я училась, а он уже преподавал психологию. Мы немного дружим, у меня есть его телефон… И когда Игорь заикнулся о проблемах Дины, я позвонила ему. Он согласился помочь. Поработал с Диной, а потом… Потом она почему-то неожиданно отказалась от его услуг.
– Почему же? Может быть, ей тяжело было их оплачивать? – предположила я.
– Поначалу Максим работал с ней бесплатно, – возразила Лариса. – Провел несколько сеансов, а потом, когда сказал, что предстоит серьезная работа, мы сами предложили ему деньги. И Игорь регулярно платил.
– Я ей сразу сказал: я заплачу сколько надо, – вступил Игорь. – Советовал продолжать сеансы, тем более что Максим уверял, что результат уже есть. А она… заупрямилась… как полная дура!
– Мы сами удивлялись, почему она так резко все оборвала, – развела руками Лариса. – Я говорила с Максимом, и он сказал, что сам в недоумении. В общем, все разрушилось…
– А когда это случилось? Когда она отказалась от его услуг?
– Месяца три назад, наверное, – наморщила лоб Лариса и повернулась к мужу. – Так, Игорь?
– Да, примерно так, – серьезно кивнул он.
– Может быть, ей было некомфортно именно с этим психологом? – пробовала выстраивать я версии.
– Нет-нет! – Лариса широко раскрыла глаза. – Она даже привязалась к нему, и я немного побаивалась, чтобы она не влюбилась. Знаете, так порой происходит: женщина может влюбиться во врача, который ее лечит, или в психолога, который консультирует.
– И что же, Дина тоже влюбилась?
– Ну… – Лариса смутилась. – Поначалу вроде бы да, но потом все изменилось. Я поняла, что ничего опасного для нее нет, и успокоилась. С Максимом тоже говорила, и он объяснил, что всегда, со всеми ведет себя ровно, так как обязан абстрагироваться от чувств клиента к нему как к мужчине.
– Я буду вынуждена попросить у вас адрес или телефон Максима, – сказала я.
Игорь было нахмурился, но Лариса, не заметив этого, с готовностью отреагировала:
– Да, конечно. Я сейчас принесу блокнот.
Когда она вышла из комнаты, Игорь спросил:
– Вы считаете, что Дину убили?
– Не знаю точно, – честно ответила я. – Но подозрение такое есть, иначе не было бы смысла продолжать расследование. Я вас хотела спросить вот еще о чем: вы-то сами придерживаетесь какой версии?
– Не знаю, – вздохнул Черемисин. – Сестра могла, конечно, наглотаться таблеток, а потом перепугаться и вызвать «Скорую». Но… Вроде бы не из-за чего ей было это делать. Но вот если ее убили… Тогда это только те… тусовщики! Больше некому. Кто еще станет убивать ее?
– А если все-таки наглоталась таблеток, то что могло ее сподвигнуть на самоубийство?
– В первую очередь – несчастная любовь, – ухмыльнулся Игорь. – Стандартная причина для подростков. А Дина была взрослой только по паспорту. И она скорее наложила бы на себя руки, если бы ее бросил возлюбленный, чем если бы, например, осталась без работы, без жилья и без средств к существованию. Она стала бы бомжем и чувствовала бы себя при этом совершенно нормально.
– Значит, несчастная любовь… – задумчиво проговорила я, и тут в комнату вернулась Лариса с листочком бумаги в руке.
Взяв его, я прочитала «Пименов Максим Алексеевич». Далее следовал номер домашнего телефона.
Поблагодарив супругов Черемисиных-младших, я наконец распрощалась с ними и покинула их дом. Наталья Борисовна провожать меня не вышла. Дверь в ее комнату была закрыта, и из-за нее доносились строчки стихов, декламируемые протяжно, нараспев, на высшей точке патетики.
Итак, прокручивая в голове всю информацию, полученную у Черемисиных, я ощущала полный хаос. Столь разные характеристики от разных членов семьи, не совпадающие точки зрения на случившееся, различные версии… Предстояло четко отделить факты от эмоций и предположений.
Факты были скупыми: Дина Черемисина жила одна на мизерную зарплату, при этом охотно привечала неформалов, в общении с которыми нуждалась, так как была очень одинока и не избирательна в вопросе, с кем дружить, а с кем не стоит. Некоторое время занималась с психологом, а примерно три месяца назад занятия неожиданно бросила. Жизнью своей была вроде бы довольна и к родителям не просилась. Покончить с собой могла от несчастной любви, но такой на горизонте вроде бы пока не наблюдалось. А двадцать третьего марта она вдруг наглоталась таблеток. Но «Скорую» не вызывала! А вот кто ее вызвал и почему, я по-прежнему не знала. И несмотря на то что после беседы с Черемисиными я гораздо лучше представляла себе и Дину, и обстановку, в которой она жила, я по-прежнему не знала, что же произошло у нее дома в тот роковой день, двадцать третьего марта.
Версия Натальи Борисовны не представлялась мне интересной, и свои контраргументы я уже привела матери Дины. Безусловно, многое мог прояснить психолог Максим, но в тот вечер я не смогла дозвониться до него. Телефон выразительно посылал мне в уши длинные гудки, говоря о тщете моих усилий. Ничего не оставалось, как в ожидании завтрашнего дня ложиться спать.