Пролог, повествующий о событии, достоверность которого пока не доказана

Прохладным апрельским вечером 1920 года по Шереметьевскому переулку, ставшему чуть позднее улицей Грановского, что в самом центре Москвы, неспешно брел высокий сутулый старик с седой бородкой клинышком, в длинном драповом пальто, в широкополой темной шляпе и со старомодным кожаным портфелем под мышкой. Противно ныли ноги – плата за ежедневное почти полувековое стояние на преподавательской кафедре, нестерпимо болела голова, мучил кашель: похоже начиналась простуда или еще что похуже… Мысли прыгали как птицы в клетке – перескакивали от дела к делу, от писем, на которые еще не ответил, до недавнего заседания в Моссовете, где он, кажется, и простудился в это продуваемом всеми ветрами зале…

«Напрасно отпустил пролетку, – мелькнула очередная мысль, – надо было доехать прямо до дома, нет, черт дернул сойти на углу Большой Никитской… Топай теперь на таком ветру…»

Внезапно его внимание привлекла странного вида женщина, шедшая по той же стороне, что и он, ему навстречу. Закутанного в длинный шарф лица почти не было видно. Только глаза… Глаза были заметны даже в темноте, они как-то странно блестели, даже, кажется источали какое-то необъяснимое свечение… Или, может быть, Клименту Аркадьевичу это тогда это только показалось?

Он слегка подался в сторону, потому как дама шла прямо на него, но она внезапно остановилась и посмотрела ему в лицо снизу вверх, словно буравя профессора пронзительным взглядом.

– Камень! – отрывисто произнесла она. – Будет большой камень, – и развела руки в стороны, а потом на мгновение умолкла, будто силясь что-то вспомнить.

– Простите, какой камень? – переспросил Климент Аркадьевич. – Вам помочь?

– Нет-нет, – бросила она коротко. – Будет глыба камня вон там… я вижу… И женщина махнула рукой куда-то вправо – туда, где за домами и переулками проходил Тверской бульвар. – Там будет каменный человек как ты, большой. И ее глаза зажглись еще ярче.

– Что вы такое говорите, мадам? – Тимирязев отчаянно пытался разобрать хоть какой-то смысл в бессвязных словах случайной ночной прохожей, а та все продолжала бросать отрывистые фразы, приводившие профессора в ужас:

– Глимка… Черный камень на месте дома… Бомба… Упадет бомба… Человек упадет, голова полетит в окно, в квартиру… Снова будет стоять… Глимка… Приборы рядом… вижу приборы из камня…

– Что, какие приборы? При упоминании приборов Климент Аркадьевич заметно оживился, силясь уловить хоть какой-то смысл в сказанном непонятной прохожей и не заметив, что женщина дважды назвала его домашнее, никому не известное прозвище…

Но в той что-то сломалось внутри, она обмякла и, устало махнув рукой: «Там, там все будет… вижу», – побрела, шаркая ботами по мокрому асфальту, дальше, в сторону Воздвиженки.

Климент Аркадьевич постоял несколько минут, силясь справиться с мыслями и постичь услышанные обрывки фраз, но они никак не складывались в единое повествование. «Какой камень, какие приборы и где это «там»? Она ведь махнула в сторону Никитских ворот, туда, где недавно стоял дом князя Гагарина, он сгорел в дни вооруженного восстания в 1917-м… Но там пустырь, торец бульвара, странно все это. Она ведь дважды все повторила… Будто видела. Стоп. Глимка. Откуда она знает мое семейное прозвище?»

Ум ученого напряженно искал решение. «Бред или что-то неизведанное, пришедшее из будущего, о чем рассказывали друзья по академии, как их, телепатия, ясновидение… Что же она увидела, чего не вижу я, профессор?

Как истолковать ее слова? Ох, как же болит голова…»

Тимирязев сам не заметил, как снова побрел в строну своей арки, прошел во двор к парадному, вошел в подъезд. Ступеньки… Звонок… Забегали домашние, уложили совершенно больного профессора в постель, позвонили лечащему врачу… А он только бормотал одно и тоже: «Она видела, она знает… Глимка…»

Господи, как тепло под одеялом. Только сейчас, глубокой ночью он понял, что у него жар. «Надо срочно принимать меры, ведь завтра столько дел, болеть нельзя». Было 20 апреля 1920 года.

Через неделю Климента Аркадьевича не стало. Через три года на месте сгоревшего особняка Гагарина будет воздвигнут памятник великому русскому ученому, профессору Московского университета, основоположнику русской научной школы физиологов растений Клименту Аркадьевичу Тимирязеву. В годы войны в него попадет немецкий фугас, и каменная голова отскочит от туловища и угодит прямо в окно коммуналки близко расположенного дома. По счастливой случайности никого не заденет, но люди передадут эту историю своим внукам. А на «теле» статуи, на черном граните до сих пор видны не заделанные метины от тех фашистских осколков. И по периметру памятника стоят каменные то ли микроскопы, то ли какие-то другие непонятные приборы, которые не бросаются в глаза обычным прохожим.


Памятник Тимирязеву на Тверском бульваре


А безымянная гадалка сама, наверное, не знала, кого она встретила и что она видела в своем пророческом бреду. Она лишь транслировала то, что получала. Откуда? Сейчас, спустя столько лет ученые до сих пор этого не знают…

Загрузка...