Мэри Хортон скрутила длинные, очень густые волосы в привычный пучок на затылке, для верности воткнув еще пару шпилек, и окинула взглядом свое отражение в зеркале – без радости, без сожаления и даже без особого интереса. Зеркало было хорошего качества – не льстило ей, не искажало внешность. Приглядись мисс Хортон к себе внимательнее, увидела бы невысокую коренастую немолодую женщину с гладко зачесанными назад бесцветными, как хрусталь, седыми волосами и квадратным суровым лицом с резкими, но правильными чертами. Косметикой она не пользовалась, считая, что тешить свое тщеславие – пустая трата времени и денег. Глаза темно-карие, взгляд цепкий, настороженный, придирчивый. Обычный наряд мисс Хортон, который ее коллеги воспринимали как нечто среднее между военной формой и монашеским облачением, состоял из накрахмаленной белой рубашки, застегнутой на пуговицы под самое горло, подогнанного по фигуре строгого полотняного пиджака и юбки ниже колен, широкой, чтобы не задиралась, когда садишься. На ногах – плотные компрессионные чулки и черные, со шнуровкой, туфли на массивных квадратных каблуках.
Обувь всегда была начищена до блеска; на белоснежной рубашке – ни пятнышка, ни крапинки; на безукоризненно отутюженном полотняном костюме – ни единой складки. Мэри Хортон стремилась – до одержимости – в любое время дня и ночи выглядеть безупречно. Молодая женщина, которая помогала ей по работе, клялась и божилась, что мисс Хортон, прежде чем воспользоваться туалетом, аккуратно снимает костюм и вешает на плечики, чтобы одежда не помялась.
Убедившись, что внешне она полностью соответствует собственным жестким стандартам, Мэри Хортон надела черную соломенную шляпку, быстро закрепив ее булавкой, натянула черные лайковые перчатки и принялась методично проверять содержимое своей огромной сумки: ключи, деньги, носовой платок, упаковка тампонов, ручка и блокнот, ежедневник, удостоверение личности, кредитные карты, водительские права, пропуск на автостоянку, обычные и английские булавки, коробочка с иголками и нитками, ножницы, пилка для ногтей, две запасные пуговицы для рубашки, отвертка, щипчики, кусачки, фонарик, металлическая рулетка с измерительной шкалой в сантиметрах и дюймах, коробка патронов тридцать восьмого калибра и полицейский револьвер.
Стреляла Мэри Хортон метко. Она работала в горно-металлургической компании «Констебль Стил энд Майнинг», и в ее обязанности в том числе входило ездить в банк за деньгами. Однажды она подстрелила грабителя, убегавшего с зарплатой работников компании, и с тех пор в Сиднее не было ни одного преступника, у которого хватило бы духу перейти дорогу мисс Хортон, когда та возвращается из банка. Сохраняя полнейшее самообладание, ни словом не выразив протеста, она столь спокойно отдала грабителю портфель с деньгами, что тот счел себя в полной безопасности. Но стоило ему отвернуться и броситься бежать, Мэри открыла сумку, достала револьвер, прицелилась и выстрелила ему в плечо. Сержант Хопкинс, работавший в тире полицейского управления Нового Южного Уэльса, утверждал, что с огнестрельным оружием Мэри Хортон обращается ловчее, чем Сэмми Дэвис-младший[1].
В четырнадцать лет, оказавшись предоставленной самой себе, Мэри Хортон поселилась в приюте Христианской ассоциации молодых женщин, в одной комнате с пятью другими девушками, и устроилась продавцом в универмаг «Дэвид Джонс», где проработала до окончания вечерних курсов секретарей, а в пятнадцать поступила на службу в канцелярию компании «Констебль Стил энд Майнинг» на должность машинистки. Тогда Мэри Хортон была так бедна, что из одежды имела только одну юбку и одну блузку, которые тщательно стирала каждый день, а хлопчатобумажные чулки чинила так часто, что штопки на них было больше, чем самой чулочной ткани.
Не прошло и пяти лет, как Мэри Хортон за усердие, ненавязчивый спокойный нрав и поразительный ум перевели из канцелярии на должность личного секретаря гендиректора Арчибальда Джонсона, однако первые десять лет работы в компании она продолжала жить в приюте Христианской ассоциации, латая чулки и откладывая больше, чем тратя.
Когда ей исполнилось двадцать пять, она обратилась к Арчи Джонсону за советом относительно инвестирования своих сбережений и к тридцати годам во много раз увеличила первоначальный капитал. В возрасте сорока трех лет Мэри Хортон уже жила в собственном доме в благополучном пригороде, водила старомодный, но очень дорогой британский автомобиль «бентли» с салоном из натуральной кожи и орехового дерева, владела участком земли в двадцать акров с коттеджем к северу от Сиднея и заказывала костюмы у портного, который обшивал супругу генерал-губернатора Австралии.
Она была вполне довольна собой и своей жизнью, иногда позволяла себе маленькие радости, которые обходились отнюдь не в маленькую сумму, на работе держалась особняком и вела замкнутый образ жизни. Друзей ей заменяли пять тысяч книг, стоявшие на стеллажах в библиотеке, и несколько сотен пластинок – в основном с записями произведений Баха, Брамса, Бетховена и Генделя. Она любила возиться в саду, наводить порядок в доме, не смотрела телевизор и не ходила в кино. И никогда не вступала в отношения с мужчинами и не хотела этого.
Остановившись на крыльце и рукой прикрывая глаза от слепящего солнца, Мэри Хортон с минуту оценивала состояние своего палисадника. Газон отчаянно нуждался в стрижке. Где тот поганец, которому она платила за то, чтобы он раз в две недели по четвергам подравнивал траву? Он не появлялся вот уже месяц, и еще недавно гладкий бархатный зеленый ковер теперь выглядел неухоженным. Досадно, очень досадно, посетовала про себя Мэри.
В воздухе стоял странный гул, – нечто вроде отдаленного «бум-бум-бум», – пробиравший до костей и предупреждавший бывалых сиднейцев, что сегодня их ждет очень жаркий день. На двух цветущих западноавстралийских эвкалиптах, стоявших по обе стороны от ворот, трепетали поникшие серповидные синие листья, словно деревья вздохами выражали протест против пульсирующего зноя; в удушающей массе желтых цветов на кустах акации деловито пощелкивали и трещали японские жуки. Пышные красные олеандры с обеих сторон обрамляли выложенную плиткой дорожку, которая вела от крыльца к гаражу.
Плотно сжав губы, Мэри Хортон пошла по ней, но едва поравнялась с первым восхитительно благоухающим кустом, тот взорвался таким пронзительным визгом и ором, что у нее зазвенело в ушах и закружилась голова. А потом началась дуэль, которая повторялась каждое утро и каждый вечер в летнее время года.
Поставив сумку на землю и сняв перчатки, Мэри Хортон решительным шагом направилась к аккуратно свернутому зеленому садовому шлангу, повернула до упора вентиль и принялась поливать олеандры. По мере того как кусты пропитывались влагой, шум стихал. Лишь из ближайшего к дому куста все еще доносился певучий бас цикады-хормейстера: «Брик-брик!» Покачав головой, Мэри погрозила насекомому кулаком и процедила сквозь зубы:
– Я еще до тебя доберусь, гадина!
«Бриииик!» – насмешливо проверещала в ответ цикада.
Надев перчатки и подняв сумку, в тишине и покое Мэри прошествовала к гаражу.
С подъездной дорожки было хорошо видно, в каком безобразном состоянии находится некогда симпатичное бунгало жившей по соседству миссис Эмили Паркер. Поднимая ворота гаража, Мэри неодобрительно посмотрела на беспорядок за забором и устремила взгляд на тротуар.
Тротуары Уолтон-стрит радовали глаз. Каждый представлял собой узкую бетонную дорожку, которую отделял от обочины восхитительно ухоженный широкий газон. По обеим сторонам улицы через каждые тридцать футов высились, чередуясь по цвету – белый, розовый, красный, розовый, – громадные олеандры. Деревья были гордостью местных жителей, а Уолтон-стрит почти каждый год объявляли победительницей в конкурсе на лучшую улицу, проводимом газетой «Геральд».
У одного из олеандров напротив дома Эмили Паркер стояла громоздкая бетономешалка, из которой по желобу на траву стекал серый вязкий цемент. Раствор капал с унылых окаменевших ветвей дерева, медленно заползал в неровности на газоне, образуя лужи, растекался по мощеной дорожке. Губы Мэри сжались в тонкую линию и побелели от негодования. Какой бес вселился в Эмили Паркер, заставляя ее уродовать стены своего дома этой отвратительной смесью? Впрочем, о вкусах – точнее, об отсутствии оных – не спорят, рассудила мисс Хортон.
Какой-то парень, стоя на солнцепеке с непокрытой головой, равнодушно наблюдал за осквернением Уолтон-стрит. Мэри Хортон, находившаяся от него на расстоянии двадцати шагов, вытаращила глаза от изумления.
Живи он две с половиной тысячи лет назад, Фидий и Пракситель изваяли бы с него статую величайшего Аполлона всех времен, и, вместо того чтобы стоять с отрешенным видом на тихой сиднейской улице, будучи обреченным на забвение, как всякий смертный, он жил бы вечно в плавных изгибах холодного светлого мрамора, и его каменные глаза безучастно взирали бы сверху вниз на миллионы людей, которые в восхищении проходили бы перед ним поколение за поколением.
Но он торчал здесь, на Уолтон-стрит, загаженной строительным раствором. Должно быть, это рабочий из бригады Гарри Маркема, подумала мисс Хортон, обратив внимание на рабочие шорты цвета хаки, закатанные под самые ягодицы. Кроме шорт, едва державшихся на бедрах, и толстых шерстяных носков, завернутых на тяжелые грубые ботинки, на парне больше ничего не было: ни рубашки, ни куртки.
На мгновение повернувшись к ней боком, он засверкал на солнце, словно изваяние из золота. Ноги у него имели столь красивую форму, что Мэри вообразила его бегуном на длинные дистанции. В сущности, он и был сложен как легкоатлет: высокий, стройный, грациозный, с широкими плечами и грудью и узкими бедрами.
А лицо! Лицо его было само совершенство. Нос короткий и прямой, высокие скулы резко очерчены, мягкий изгиб губ. Левую щеку почти у самого уголка рта прорезала тонкая морщинка, которая придавала лицу выражение печали, детской невинности и растерянности. Волосы, брови и ресницы цвета спелой пшеницы божественно золотились на солнце, а глаза были синие-синие, как васильки.
Заметив, что она наблюдает за ним, парень радостно ей улыбнулся, и от его улыбки у Мэри Хортон перехватило дыхание. Она судорожно вздохнула и как сумасшедшая кинулась к своей машине, с ужасом осознавая, что ее заворожила его исключительная красота.
Воспоминание о юноше не отпускало мисс Хортон ни на минуту, пока она еле тащилась до делового центра в северной части Сиднея, где располагалось сорокаэтажное административное здание компании «Констебль Стил энд Майнинг». Как Мэри ни старалась сосредоточиться на дорожном движении и предстоящих событиях дня, ей не удавалось выбросить его из головы. Будь он смазливым молодым человеком, брутальным самцом или писаным красавцем, она с легкостью забыла бы его, как благодаря самодисциплине научилась забывать все нежеланное и нарушающее душевный покой.
О боже, до чего же он прекрасен: изумительно, ошеломляюще прекрасен!
Эмили Паркер говорила, что сегодня строители должны закончить ремонт. При воспоминании об этом Мэри показалось, что все вокруг, окутанное дрожащим мерцающим знойным маревом, немного потускнело.