Единственный шанс. – Шхуна без опознавательных знаков. – Переправа по канату. – Вероника прощается с жизнью. – Содом и Гоморра. – Капитан Хосе Руэда и его экипаж. – Затерянные в море. – Из Кингстона в Маракайбо. – Акробатический трюк боцмана Накамуры. – Рука с железными когтями. – Потасовка в кубрике. – К чему приводит жевание бетеля. – Волосатое страшилище. – Пляски с бубном. – В каюте. – Поиски удобств. – Как есть мертвяк!
В сполохах фальшфейеров – слева красный, справа зеленый – Максимов разглядел двух человек, стоявших по бортам шхуны. Зюйдвестки мешали увидеть их лица, но одно было очевидно: аэростат замечен. У штурвала стоял третий человек, удерживал крепкими руками деревянное колесо, норовившее прокрутиться то в одну сторону, то в другую. Он поднял голову и смотрел на невиданное чудище, ни с того ни с сего нависшее над кораблем.
– Э-эй! – прокричал Алекс. – Мы здесь! Помогите!
Моряки, что стояли по бортам, подбежали к рулевому. Втроем они принялись о чем-то совещаться.
– Хорошо, если они не суеверны, – проговорила Анита. – А то, чего доброго, примут нас за нечистую силу, устроят пальбу…
Шхуна (судя по оснастке, это была именно она) не походила на военную – по крайней мере, пушек на ней не наблюдалось. Скорее всего, она перевозила грузы. Но это не исключало наличия у команды ружей и пистолетов.
– Чтоб им пусто было! – обругался Максимов. – Пока они будут валандаться, нас отнесет от корабля!
Справедливости ради стоит заметить, что при всем желании экипаж судна едва ли мог помочь терпящим бедствие аэронавтам. Для этого надо как минимум обзавестись крыльями.
Алекс остервенело крутил руль, силясь подогнать аппарат к грот-мачте. Она маячила слева внизу, но как до нее дотянуться?
– Веревка! – Анита перебросила ему обрывок якорного каната. – Сможешь докинуть?
Максимов передал ей руль и метнул намокший канат с таким расчетом, чтобы он обвился вокруг мачты, под самым клотиком. С третьей попытки это удалось, но произошла авария – ветром снесло выхлопную трубу, дым моментально окутал аэростат, и, что хуже всего, резко возросла подъемная сила. То, чего они добивались четверть часа назад, сейчас уже было совсем некстати. Баллон рванулся вверх, канат натянулся как струна, Алекс с трудом его удерживал.
– Клапан! Выпусти газ!
Это относилось к Веронике. Дура-баба, и без того сомлевшая от переживаемых потрясений, тупо пялилась на переплетения снастей у себя перед носом. Видя, что от нее ничего не добиться, Анита оставила руль, выпутала из строп тонкую бечевку, дернула за нее. Наверху приоткрылся клапан, выпускавший водород из оболочки.
Аэростат пошел книзу. Максимов притянул его к мачте. Обратил внимание, что на ней нет флага – вероятно, сорвало ураганом. Паруса были убраны, в «вороньем гнезде» – никого. Да и смысл в такую непогодь посылать впередсмотрящего на верхотуру – снесет…
Трое на палубе продолжали совещаться, поглядывая на бесформенное чудо-юдо. Враждебных намерений не проявляли, но и помогать не торопились.
– Кто они, Алекс? – не промолвила, а скорее, прокашляла Анита, поскольку снопы соленых брызг взлетали на десятки саженей и набивались в рот. – Вдруг это пираты?
Золотой век пиратства в Карибском море завершился более ста лет тому после усиления военно-морских флотов, наведших в бассейне между двумя Америками относительный порядок. Недобитые разбойники подались к берегам Западной Африки, тем не менее близ Кубы, Гаити и других островов иногда пропадали торговые суда, поэтому опасения Аниты были небеспочвенны.
Однако Алекс рассудил, во-первых, что уважающий себя пират не пустился бы на промысел без орудий, и во-вторых, у воздухоплавателей не было выбора. Либо погибнуть, либо высадиться на шхуну в надежде, что ее шкипер не отправит их на корм акулам.
Манометр зашкаливал. Профессиональный опыт подсказывал Максимову, что взрыв неминуем. Раздумывать некогда.
– Перелезай! – он подтолкнул Аниту к мачте, до которой оставалось каких-нибудь пять-шесть футов.
Ветер не стихал. Если б хоть на минуту установилась тишь, для молодой и физически развитой Аниты не составило бы труда преодолеть ничтожное расстояние, отделявшее ее от клотика. Но сейчас она не была уверена в себе.
– Не медли! – подгонял ее Максимов. – Давай! Ты справишься!
Она зажмурилась и, ухватившись за натянутый канат, поползла по нему. Хвала создателю, что, готовясь к побегу, она надела не платье со множеством нижних юбок, а компактный облегающий костюм, входивший тогда в моду среди новаторски настроенных американских дам. Он состоял из ботинок, брюк и длинного пиджака, который, будучи застегнут наглухо, позволял его обладательнице передвигаться с достаточной маневренностью. Появись она в таком облачении в европейских салонах, ее бы приняли за особу безнравственную либо повредившуюся умом, но в Новом Свете господствовали более свободные нравы, этим она и воспользовалась.
Все оказалось не так страшно. Анита сама не заметила, как ткнулась в осклизлую деревянную опору – топ грот-мачты. Съехала ниже и встала на рею, ухватившись за стеньгу.
– …одец! …нимай …нику! – долетели до нее обрывки слов Алекса.
«Молодец! Принимай Веронику!» – перевела она и призывно махнула перепуганной служанке: лезь, все нормально.
Вероника мешкала. Стояла на карачках, задом к пышущей печи, и никак не решалась передвинуться на зыбкий канатный мостик. Пример госпожи ее не вдохновил, она смотрела вниз, на палубу, окруженную пенистыми протуберанцами волн, и цепенела от мысли, что переправа может обернуться смертельным падением.
– Да лезь же ты! – рявкнул на нее Максимов и в сердцах присовокупил пару малопристойных выражений.
Вероника, белая как известь, зашлепала губами, проговаривая молитву, и вкогтилась в канат. Проползла по нему со скоростью улитки фута три и замерла над пропастью, будучи не в силах шевельнуться.
– Давай же, давай! – призывала ее Анита с мачты, но это было все равно, что увещевать безжизненного истукана.
Котел затрещал, из него полетели огненные клочья. Максимов, не имея другой возможности спастись, совершил воистину кенгуриный прыжок и с маху ударился о рангоутное дерево. В глазах потемнело, сознание стало тускнеть, но он заставил себя обхватить мачту обеими руками, вжался в нее животом и так застыл, пережидая накатившую дурноту.
А позади него грянул взрыв настолько оглушительный, что показалось, будто ураган на мгновение присмирел, застигнутый врасплох раскатом запредельной громкости. Алекс не мог видеть, что творится за спиной, зато все прекрасно видела Анита. На ее глазах котел лопнул и разлетелся на тысячи осколков, каждый из которых был окружен полыхавшим нимбом. Пламя охватило даже промокшие стропы, дотянулось до аэростата, и он вспыхнул, подобно громадному факелу.
– Вероника!
Крик застрял у Аниты в горле. Словно в кошмарном сне, перед ней предстала ужасающая картина: несчастная Вероника сорвалась с каната, который уже не крепился к бывшей гондоле по причине отсутствия таковой, и, кувыркаясь, полетела на палубу. Она делала это безмолвно – видимо, потеряла сознание.
Пылающее облако надвинулось на мачту. Шляпку с Аниты сдуло уже давно, и волосы на голове стали обугливаться. Держась, что было сил за ванты, она засеменила по рее прочь от летающего костра. Ситуация была критической: огонь мог легко перекинуться на скатанные паруса, а если б аэростат упал на палубные надстройки, то шхуну всенепременно охватил бы пожар.
Однако провидение, изрядно потрепавшее наших героев, сменило гнев на милость. Каучуковая оболочка распалась на сотни лоскутьев, и они завертелись на ветру как осенние листья. Их разметало по всем сторонам света, и они осыпались в море. Это было феерично, такого Анита не лицезрела ни на одном из праздничных салютов, а их на ее памяти было немало – как в Петербурге, так и в иностранных городах. Какие бенгальские огни, хлопушки и шутихи сравнятся с той апокалиптической драмой, что развертывалась сейчас над Карибским морем! Как будто библейский дождь из горящей серы сыпался на разъяренную воду, две противоположные стихии смешивались, борясь друг с другом… Это вызывало оторопь, замирание сердца, но вместе с тем притягивало и завораживало.
Анита пересилила себя, отвела взгляд, вспомнила о бедняге горничной, которая либо затянута в глубины, либо лежит на палубе с переломанными костями. Да и самой бы не мешало подумать о безопасности. Балансировать на конце реи под хлесткими оплеухами ветра так себе удовольствие. Если дунет посильнее, снесет туда же, куда и Веронику.
– Нелли! – Это Алекс, очухавшийся после головоломного прыжка, подошел к ней. – Ты как?
Она, не выпуская шершавой корабельной веревки, прильнула к нему.
– Алекс! Вероника…
Анита плакала крайне редко и в исключительных обстоятельствах. Нынче как раз такой случай – разве нет?
– Нелли, она жива! Я ее вижу… вон там!
Анита не поверила, устремила взор на палубу и не удержалась от радостного восклицания.
Двое давешних матросов и рулевой держали растянутое полотнище, а на нем, как на батуте, колыхалась Вероника. Она пришла в себя, ошалело крутила головой. Спасители опустили полотнище на палубу, сгрудились возле потерпевшей. С ними был и четвертый, явившийся невесть откуда. Он подсвечивал им круглым фонарем в стеклянном колпаке.
– Жива, жива! – Анита, переполняемая эмоциями, притопнула каблуком, будто собиралась станцевать чечетку; нога съехала с реи, и Максимов еле успел подхватить неосмотрительную супругу.
– Спокойно! – он приподнял ее за ворот, как котенка за шкирку, и поставил на веревочные ступени. – Ты сможешь сойти на палубу?
– Постараюсь…
Перебирая руками, она начала головокружительный спуск. Не сказать, чтоб мачта была высотой с пирамиду Хеопса, но удержись-ка на ней, когда корабль то кренится, то подлетает к звездам, то проваливается в водяную яму… Аните припомнилось, как много лет назад Алекс впервые прокатил ее на санях по ухабистым русским дорогам, и на крутом повороте ее выбросило на обочину. Но там было мягко, она ухнула в сугроб и не ушиблась, а тут – совсем другое дело. Сумеют ли ребята внизу в случае чего поймать ее так же удачно, как Веронику?
Шажок, шажок, шажок… После всего, что довелось пережить, глупо умирать из-за банальной неосторожности, поэтому Анита спускалась медленно, проверяя ногой каждую ступеньку, прежде чем перенести на нее вес тела. Максимов следовал за ней, готовый в любую секунду подстраховать.
Все обошлось благополучно. Когда до палубы оставалось не более двух аршин, Анита спрыгнула с вант. Подошвы впечатались в доски, колени враз ослабели, и она невольно присела. Большая сильная пятерня придержала ее за предплечье.
– Не волнуйтесь, сеньора, – по-испански пророкотал незнакомый баритон. – Вам ничто не угрожает.
Это произнес тот самый рулевой, что стоял у штурвала. Теперь диспозиция изменилась: штурвал удерживал могучими руками один из матросов – великан, на котором штормовой костюм в двух или трех местах разошелся по швам, так как не вмещал гору мускулов. А рулевой при ближайшем рассмотрении больше походил на персону, привыкшую командовать. Ему было лет шестьдесят, но язык бы не повернулся назвать его старым. Под надвинутым на брови капюшоном виднелось волевое лицо с серыми глазами, длинным носом, черными с проседью усами, окладистой бородой и обветренными губами, которые сжимали трубку. Анита удивилась: как он умудряется курить, когда в воздухе влаги едва ли не столько же, сколько в море? Но трубка не была зажжена, дымок над ней не вился. Очевидно, усач-бородач держал ее во рту по привычке или в качестве успокаивающего средства.
С Аниты текло, ее убранство было заляпано, кое-где прорвано и прожжено угольями из топки, что делало его в глазах консервативного обывателя совсем уж непотребным. Однако человек с трубкой смотрел на нее без какого-либо осуждения, выражая лишь любопытство и некоторую настороженность – чувства вполне естественные, когда посреди безбрежного водного пространства, в разгар противостояния судна со стихией, с небес вдруг сваливаются неизвестные люди, прилетевшие на огнедышащем монстре.
– Вы – капитан? – высказала догадку Анита и попыталась сделать что-то наподобие реверанса, смотревшегося, без сомнения, комично. – Как вас зовут?
– Хосе Руэда к вашим услугам, – слегка поклонился усач без тени усмешки. И уточнил: – Вы прибыли сюда на дирижабле?
Термин «дирижабль» в отношении управляемых воздушных шаров еще не стал расхожим, его употребляли в узких кругах. Это дало Аните возможность понять, что ее визави, несмотря на грубую внешность морского волка, начитан и эрудирован.
Максимов представил себя и жену, поблагодарил сеньора Руэду и его подчиненных за спасение Вероники, а также вкратце объяснил, каким образом аэростат угодил в центр урагана.
Руэда вынул трубку изо рта и вытряхнул из нее воду.
– Сочувствую… Да, жителям Вест-Индии еще далеко до идеалов просвещения. Промедли вы хоть немного, и вас запросто бы линчевали как колдунов и чернокнижников.
– Куда идет ваша шхуна, капитан? – задал Алекс вопрос, интересовавший его сейчас больше, чем что-либо иное.
– Мы вышли из Кингстона в Маракайбо. На борту десять человек, включая меня. Везем сахар и… – сеньор Руэда замялся, – и еще кое-какие товары в Венесуэлу.
– Где же мы находимся?
– В последний раз, когда мне удалось определить координаты, мы находились милях в трехстах южнее Ямайки. Нас несет с бешеной скоростью. Не берусь сказать, каково наше нынешнее местоположение.
– А есть ли поблизости какие-нибудь земли?
– Нет, сеньор. Мы пересекаем самый пустынный участок Карибского моря. Если ураган не погонит нас в другую сторону, то вплоть до Южной Америки мы не встретим ни единого островка, – в отсверках последних падавших с неба лоскутьев горящего аэростата капитан оглядел горизонт. – По всем приметам шторм скоро уляжется, и ничто не помешает нам продолжить путь по заданному маршруту.
Южная Америка? Анита имела о ней слабое представление. А не все ли равно? У них с Алексом нет ни гроша, на каком берегу ни высаживайся, все придется начинать с чистого листа. Но об этом они подумают после. В настоящую минуту следует возблагодарить Всевышнего за то, что он вырвал их из гибельной круговерти.
– Тогда, сеньор Руэда, – промолвила она невинно, – не приютите ли вы нас на вашем замечательном судне? Деваться нам, как видите, некуда.
Сеньор Руэда, нахмурившись, посасывал трубку. С капюшона на его усы бежали ручьи.
– Вообще-то, я не беру пассажиров, это не в моих правилах. Но коли вдуматься… Не для того же я позволил вам пришвартоваться, чтобы бросить вас на съедение акулам.
Анита отметила про себя, что он тщится предстать перед ними в образе лишенного сантиментов циника, но у него это выходит не очень удачно. Ладно, главное, чтобы приютил, а что он за птица, разберемся позже.
Держась за филейную часть, подхромала Вероника. Ее все еще колотило, а глазищи были выпучены и круглы, как медные пятаки.
– Ты не ранена? – осведомилась Анита.
Вероника помотала головой; дар речи к ней еще не вернулся.
Сеньор Руэда грыз трубку и о чем-то раздумывал. Наконец изрек:
– Так и быть. Я позволю вам дойти на «Избавителе» до Маракайбо.
– На чем, простите?
– Это название моей шхуны… Только не обессудьте: условия на судне спартанские. Пища самая простая: солонина и пудинги из манной крупы. Свежее мясо бывает два раза в неделю.
– Свежее мясо?
– Да, у нас есть живые куры и петух. Это так, в качестве деликатеса… Пуховых перин тоже не обещаю. И… – он опять замялся, – команда у меня сборная, люди разных национальностей, у каждого свой характер и свои обычаи. Если вам что-то будет не по душе, то придется мириться.
Аните послышалось, или в этом предупреждении прозвучали нотки угрозы? Так или иначе, незадачливые летуны находились не в том положении, чтобы выражать недовольство и диктовать собственные условия.
Максимов раскрыл было рот, чтобы заверить капитана в своей лояльности к установленным на корабле порядкам, но внезапно огромная волна обрушилась на палубу, подхватила Аниту и понесла к борту. Все произошло так неожиданно, что никто не успел среагировать. Никто, кроме второго матроса, который дотоле скромно стоял в сторонке, не вмешиваясь в переговоры. Едва случилось несчастье, он моментально преобразился: скинул с головы зюйдвестку, открыв стриженные ежиком волосы и плоский лик с глазами-щелочками, следующим движением оттолкнулся от дощатого настила и, совершив невероятный кульбит, очутился между отчаянно барахтавшейся Анитой и фальшбортом. Это заняло у него ничтожные полторы-две секунды, и волна не утащила Аниту в море. Азиат уперся лопатками в планшир и поймал бедняжку прежде, чем ее смыло за борт.
Волна схлынула. Максимов, у которого внутри все захолонуло, перевел дух, отмер и подбежал к спасенной супруге. Азиат уже поставил ее на ноги и согнулся в почтительном поклоне, сложив руки под подбородком.
– Спасибо… сеньор… – пролепетала Анита, не зная, как правильно к нему обратиться.
Он совершенно точно не принадлежал к испанской нации. Черты лица и повадки указывали на восточное происхождение. Японец или, быть может, китаец.
Сомнения развеял приблизившийся капитан.
– Позвольте представить, – он указал трубкой на узкоглазого прыгуна, – Накамура, мой боцман. Он из Японии, но по-испански болтает сносно… Как и все на этом корабле. Весьма способный малый.
– Мы в этом убедились, – Максимов, в свою очередь, поклонился японцу. – Благодарю вас, сударь. Надеюсь, когда-нибудь представится случай отплатить вам тем же.
– Это лишнее, – проскрипел боцман Накамура с легким акцентом и вновь отошел в сторонку. Надо полагать, подобно своим сородичам, он был не сторонник пустопорожних разглагольствований и повышенного внимания к своей особе.
А сеньор Руэда продолжал:
– Раз уж я начал представлять экипаж, то вот… – он подвел гостей к штурвалу, за которым громоздился здоровяк-гренадер. – Этого зовут Мак-Лесли. Он нем как рыба, зато у него орлиный глаз. Лучшего рулевого не сыскать на тысячи миль от Флориды до Каракаса. А еще у него нюх как у охотничьего сеттера. Немудрено, ведь десять лет отработал на косметической фабрике, и в парфюмерии разбирается почище парижской кокетки. Но фирма разорилась, он обнищал и был вынужден переменить профессию. Теперь ходит в море.
Гренадер, услыхав капитана, полуобернулся и в жутковатой улыбке обнажил желтые зубы. Аните от его любезности стало не по себе.
– А это, – сеньор Руэда подвел их к человеку с фонарем, – мой помощник Рамос, коренной мексиканец, потомок ацтеков. Он покажет, где вы сможете переночевать.
– Доброй ночи! – Максимов решил сразу же установить дружеский контакт с ключевыми фигурами экипажа и протянул мексиканцу руку для приветствия.
Тот пожал ее, и Алекса обожгло холодом. Он задержал ладонь Рамоса в своей и поднес ее поближе к глазам. В мерцании фонаря увидел железную лапу с пятью когтистыми отростками и при всем своем самообладании содрогнулся.
Руэда перекатил трубку из левого уголка рта в правый и усмехнулся. Его можно было понять без слов: я же вас предупреждал. То ли еще будет!
Мексиканец левой рукой, которая, хвала всем святым, выглядела, как обычная человеческая конечность, пусть и облаченная в лайковую перчатку, поднял фонарь повыше и сделал приглашающий жест.
– Рамос, – обратился к нему капитан, – определите постояльцев в вашу каюту. Думаю, не будет большой беды, если вы переселитесь в кубрик.
– Слушаю, капитан, – покладисто отозвался помощник. – Будут ли еще приказания?
– Нет. Я ухожу к себе. Ураган стихает, Лесли прекрасно справится со штурвалом, а Накамура последит за морем. Через два часа пришлите им кого-нибудь на смену.
– Слушаюсь, капитан.
В тоне Рамоса не слышалось непокорности, он был из тех людей, кто привык повиноваться беспрекословно.
Он, не торопясь, шествовал к корме, Анита, Алекс и Вероника, промокшие и уставшие, плелись за ним. Сильная качка мешала ходьбе, приходилось все время хвататься за различные элементы такелажа, попадавшиеся на пути. Анита опасалась, как бы не нахлынула еще одна волна, подобная той, что чуть не погубила ее. Однако шторм, как и предсказывал капитан Руэда, начинал стихать, ветер ослабел, и море постепенно успокаивалось.
Рамос был тощ, зато высок, и поднятый им фонарь светил, как путеводная звезда.
– Нам очень жаль, что мы доставляем вам неудобства… – заговорил Алекс.
Помощник капитана прервал его:
– Мы не из неженок, сеньор. Мне выпадало ночевать под мостами и в угольных ямах, я не жалуюсь…
В отличие от японца, Рамос не прочь был поговорить, но в матросском кубрике, мимо которого они проходили, что-то загремело, и послышалась неразборчивая ругань.
– Прошу прощения… Вы не подержите? – не дожидаясь ответа, он сунул Максимову в руки фонарь, подскочил к двери кубрика и распахнул ее настежь.
Из помещения, в мутном оконце которого мигал неверный свет ходившей ходуном свечи, кубарем выкатились два сцепившихся человека. Рыча, они мутузили друг друга и изрыгали проклятия: один – по-французски, другой – на неизвестном Аните языке. В плясавших отблесках фонаря трудно было разглядеть их, но тот, что был мощнее, имел темный цвет кожи, каким обладают представители африканского континента, а голову второго прикрывал тюрбан, почти тотчас слетевший и запрыгавший по доскам.
Африканец превосходил противника в силе, быстро подмял его под себя и колошматил от души. Они оба волчком завертелись у ног Рамоса. Тот нагнулся и железной лапой стукнул разбушевавшегося чернокожего по загривку. Удар вышел несильный, зато действенный. Дерущиеся расцепились, вернее, африканец отпустил жертву и вскочил на ноги.
– Опять что-то не поделили? – загремел Рамос, не дав ему вымолвить ни слова.
– Он обыграл меня в карты! – возмущенно пояснил чернокожий.
– И что?
– Он жульничал! Я его знаю!
– Неправда… – второй участник поединка поднялся с палубы; он держался на удивление бесстрастно, говорил ровно, как будто и не было никакой стычки. – Будда свидетель: я всегда играю честно.
Максимов поднес фонарь к его лицу и невольно отшатнулся. Обе щеки говорившего, губы и тонкая, в стрелку, бородка, были измазаны красным. Создавалось ощущение, что его с размаху приложили молотом или вдавили в булыжную мостовую. По всем разумениям, он должен был лишиться половины зубов и испытывать адскую боль.
– Ему нужна помощь! – вскричала Анита. – Он истечет кровью!
– Кровью? – Рамос пригляделся к избитому и засмеялся. – Нет… Это не кровь, это бетель. Знаете, есть такая пальма или куст, растет где-то в Азии, но Санкар умудряется доставать его в любой стране мира. Жить без него не может. Говорит, что бетель бодрит его, особенно когда надо не спать ночью.
– Санкар? Индус?
– Да. Капитан познакомился с ним в Калькутте.
Санкар был закутан в некогда белое, но теперь уже замызганное полотнище. В пылу борьбы из складок одежды выпали пять или шесть обломанных деревяшек с черными прожилками. Все они были величиной с ладонь или чуть меньше. Индус проворно подобрал их, спрятал под полу и поплотнее стянул свое рубище. После чего с подозрением воззрился на Аниту, Алекса и Веронику. Что до африканца, то он пялился на них, выпучив зенки, казавшиеся на фоне антрацитовой кожи особенно белыми.
Понять недоумение этих двоих было нетрудно. Откуда посреди ночи на судне, носимом неистовыми волнами, появились чужие люди?
Рамос не собирался давать сослуживцам пояснений. Вместо этого он ткнул индуса кулаком в ребра и сказал Аните:
– Вы за него не беспокойтесь, у него шкура дубленая. Он из йогов… или что-то в этом роде. Может и на гвоздях спать, и по головням ходить.
– И карты передергивать! – вставил обиженный африканец.
– Уймись, Нконо! – осадил его помощник капитана. И прибавил для гостей: – Это наш кок, он из Сенегала. Кашеварит так себе, зато, чуть что ему не нраву – лезет в драку. Сладу с ним нет.
– Будда свидетель… – завел Санкар снова, но Рамос оборвал его:
– Иди умойся. И больше никаких карт. Когда пробьют четыре склянки, сменишь Мака. И смотри у меня! – он потряс перед обагренной физиономией индуса десницей с хищно загнутыми крючьями.
Санкар потупился и мелко закивал. Громила Нконо перестал разоряться по поводу несправедливого проигрыша, вопросил с почтительностью:
– А мне что делать, сеньор?
– А ты спи. Твоя вахта следующая за ним. Понятно?
Как правило, на судах вахта длилась четыре часа, восемь получасовых склянок. Но в штормовую погоду капитан Руэда сократил время нахождения на дежурстве, понимая, что люди будут уставать быстрее.
Африканец упятился в кубрик, за ним последовал индус. Дверь закрылась, свеча в окошке погасла.
– А они там не передерутся снова? – высказал опасение Алекс.
– Пусть только попробуют! – Рамос забрал у него фонарь и двинулся дальше. На ходу пояснил: – Публика у нас разномастная: попадаются и аристократы, и те, за кем в прошлом водились кое-какие грешки. Ангелов вы среди нас не найдете, но и мерзавцев тоже.
«Час от часу все интереснее», – подумала Анита. Железная хваталка мексиканца притягивала ее, приковывала внимание как нечто зловещее, можно сказать, демоническое. Как было утерпеть и не полюбопытствовать?
– Вы о моей клешне? Старая история… Мне ее на войне в Техасе ядром оторвало. Был я артиллеристом, а стал никем. Долго к новой жизни приспосабливался. Без руки оно, знаете ли, неуютно. Спасибо, нашелся кузнец в Монтеррее, смастерил мне этот протез. Уцепить что или придержать… А уж в драке наипервейшее оружие, получше всяких ножей и кастетов.
– Вы говорили, что в вашей команде аристократы имеются, – напомнил Максимов. – Это кто же?
– Да вот Накамура. Сын феодала из Киото. Родители хотели из него воина сделать, боевым искусствам обучали. Но он смирный как овечка, головы рубить – это не по нему. Ушел в монастырь, пять лет разные науки постигал, в медитации упражнялся. Потом понял, что духовного совершенства ему не достичь, и пошел по свету странствовать.
– А еще кто?
– Еще? Есть у нас юнга, мы его Парисом зовем. Он грек, из обедневших дворян. Скучно ему, видите ли, стало в четырех стенах сидеть. Сбежал из дома, нанялся на первый встречный парусник, потом на второй…
Неизвестно, что еще поведал бы велеречивый помощник капитана о юнге с именем из древнегреческих мифов, если б в пятно света, отбрасываемое фонарем, не выступило из-за мачты волосатое страшилище. Росту оно было среднего – футов шесть, – но каков вид! Покрытое густой шерстью, оно раскачивалось на полусогнутых ногах и сжимало в руке бубен, издававший глухое звяканье. Страшилище не имело ни одежды, ни обуви, только бусы из клыков какого-то зверя мотылялись на его толстой шее. Но наиболее отталкивающее впечатление производила его морда – обезьянья, с приплюснутым носом и бликующими моргалами. Оно могильно завывало и приплясывало, игнорируя качку и водяное сеево, летевшее из-за борта.
Анита вжалась в мачту, сердце ушло в пятки. Вероника измученно охнула и упала в обморок, Алекс подхватил ее. Лишь мексиканец остался невозмутим. Он выставил перед собой когтистую железяку и недовольно проворчал:
– Джимба! Ты опять? Кэп будет злиться…
Пугало перестало выть и свободной рукой ухватило себя за макушку. Рывок – и ряха гориллы исчезла, а из-под нее высвободился смуглый, немного скуластый, но вполне терпимый человечий лик.
– Вот это маскарад! – восхитился Максимов. – В таком только нечистую силу на Святки изображать.
Он пошлепал Веронику по щекам, она ожила, утвердилась на ногах, но веки разлеплять не спешила.
– Трусиха! – укорил ее Алекс. – Ряженых не видела, что ли?
Анита отклеилась от мачты, ощутила стыд из-за того, что попалась на примитивную удочку. Оправданием служило одно: маскарад был и вправду мастерский. Ткань с наклеенным на нее клочковатым мехом крепилась на лицедее посредством хорошо замаскированных завязок, а шлем, сработанный в виде головы примата, был выше всяческих похвал. В полутьме, да когда не ждешь, можно поверить в то, что перед тобой настоящий выродок из геенны.
– Не обращайте внимания, – небрежно бросил Рамос. – Джимба из автралийских аборигенов, вечно кривляется. Протащил на шхуну кучу барахла, утверждает, что его обряды защитят нас и помогут без потерь попасть в нужный порт. По-моему, полная чепуха, но он верит, а капитан смотрит на его чудачества сквозь пальцы.
– Джимба знает, что делает! – прогундосил смуглый и звякнул бубном. – У Джимбы отец шаман и дед шаман. Джимба много умеет, много знает.
Говоря, он причавкивал, словно перекатывал во рту крупную ягоду. Обезьяний покров сполз с него, лег на палубу скомканной ветошью. Джимба оказался сравнительно молодым – лет тридцати – жилистым человеком, облаченным в светлое вретище, спускавшееся ниже колен. Открытые участки его тела покрывал затейливый орнамент: татуированные лианы переплетались со змеями, державшими в пастях цветочные бутоны. Хвосты змей завивались в петли и изгибались под всевозможными углами.
Джимба вперился в чужаков.
– Кто эти люди? Что они здесь делают?
Аните подумалось, что Рамос попросту пошлет его подальше, но, видно, дикарь с его туземными ритуалами сумел внушить к себе почтение. Помощник капитана снизошел до объяснений – коротких и емких. Джимба выслушал, скривил губы и брякнул в бубен.
– Тринадцать! – возгласил он, закатив зрачки. – Тринадцать… и женщины! Несчастье!
– О чем он гуторит? – осмелилась подать голос Вероника, открывшая глаза и разглядывавшая аборигена как скомороха на ярмарке.
– Кажется, он недоволен, что на судне отныне дюжина пассажиров, – предположил Максимов. – Десять человек команды плюс нас трое. Ну а к женскому полу отношение моряков известно…
– Предрассудки! – буркнула Анита. – И потом… мы не виноваты, что нас сюда занесло.
Рамос поднял брошенную австралийцем хламиду.
– Вот что, Джимба. Забирай манатки, извинись перед господами и проваливай в кубрик. Потешился – и хватит.
Манатки Джимба взял, но извиняться не стал. Шипя что-то про кару небесную и Великий Бумеранг, что падет на нечестивцев, он шмыгнул за мачту и был таков.
– Чего ради ему вздумалось рядиться чучелом? – дивилась Анита.
– Это не чучело, сеньора, – растолковал Рамос. – Это йоуи. Так у них в Австралии называют местных леших, которые являются в образе обезьян. Йоуи все боятся, вот Джимба и наряжается в него, чтобы отпугнуть от шхуны злых духов. – И закончил со вздохом: – Дикие народности – они как дети. Что с них взять!
Оставшийся отрезок пути до кормы преодолели без приключений. Рамос толкнул дверь и впустил гостей в крохотную каютку, встроенную в ют.
– Это и есть ваш гостиничный номер, сеньоры. Сожалею, но, как вам уже сказал капитан, ничего лучше у нас нет.
В клетушке без окон с низкого потолка свисала матерчатая койка сомнительной чистоты. Рядом с ней стоял табурет, который, судя по жирным пятнам, использовался еще и вместо обеденного стола. На вбитом в стену гвозде висела матросская куртка. Рамос снял ее и перекинул через плечо.
М-да. Анита оглядела убогие апартаменты, наверняка еще и кишевшие насекомыми, и постаралась придать лицу выражение искренней признательности.
– Ничего лучше не требуется, сеньор Рамос. Передайте от нас благодарность капитану.
– Передам. Не хотите ли перекусить? Остался кусок солонины от ужина…
Анита подавила рвотный позыв, представив, как выглядит предложенное помощником лакомство. Максимов был не так разборчив, но и его не прельстила перспектива жевать солонину.
– Спасибо, мы не голодны, – отказался он за всех троих. – Если можно, нам бы тюфяк или хотя бы дерюгу.
Рамос обеспечил их матрацем, в котором при нажатии хлюпала промокшая прелая солома, пожелал спокойной ночи и удалился.
– Уф-ф! – Анита, обессилев, рухнула на подвесную койку, и та закачалась под ней. – Я думала, этот безумный день никогда не кончится!
– Я тоже… – Алекс с помощью Вероники расстелил матрац на грязном полу. – Устал как собака. Номер нам, конечно, достался хуже, чем в деревенском трактире, но если взглянуть с другого бока… Мы могли бы сейчас плыть по течению – мертвые, раздутые, облепленные жадными рыбешками…
– Тьфу ты, Лексей Петрович! – всплеснула руками Вероника. – Типун вам на язык!
– Ладно, ладно! Все позади. Мы живы. Даст Бог, дошлепаем до Маракайбо, а там посмотрим.
Аните очень хотелось снять мокрую одежду, развесить ее для просушки. Но спать голой или в нижнем белье на этом гадком ложе… Бр-р-р!
Легли, не раздеваясь: Анита на койке, Максимов на тюфяке, а Вероника, подобрав юбки, прикорнула прямо на полу, привалившись к стене.
Качка мало-помалу унялась, свист ветра, прорывавшийся сквозь щели, стал тише, но, невзирая на смертельную усталость, сон не шел.
– Алекс, – Анита поежилась, потому что по ней пробежало что-то маленькое и гнусное, – как тебе эта шхуна? Капитан, команда… Странные они, правда?
– Не знаю, – откликнулся он дремотно. – Если ты про то, что они из разных стран, то это в порядке вещей. На Карибах какого только сброда не встретишь! Со всех концов Земли…
– Насколько я поняла, среди них много дилетантов. Парфюмер Мак-Лесли, артиллерист Рамос, индус с мавром тоже не похожи на моряков. Да и сам капитан Руэда… Он корчит из себя Фрэнсиса Дрейка, а на деле, держу пари, больше привык к салонам, чем к таким вот корабельным клоакам.
Она бы говорила еще, но Алекс, лентяй из лентяев, заявил, что ночь – не самое удачное время для дискуссий и что после треволнений сегодняшнего дня категорически необходимо отдохнуть. Завтра они проснутся в другом настроении, и атмосфера на корабле предстанет перед ним совсем по-иному.
Выдав сию тираду, он бессовестно захрапел. Поворочавшись с боку на бок, заснула и Анита. Сон, однако, длился недолго – час или два. Она пробудилась от того, что кто-то тянул ее за штанину.
– Кто здесь? – во мраке она не сразу разобрала, что происходит, испугалась, не пробрался ли в каюту одичалый австралиец или громила-негр.
– Это я, Анна Сергевна, – зашептала ей в ухо Вероника. – Не полошитесь…
– Чего тебе?
– Мутит меня… Не знаете, часом, где у них, на энтом корыте, отхожее место?
Аните несколько раз доводилось плавать пассажиркой, и она уповала на то, что все корабли сконструированы примерно одинаково.
– На носу посмотри. Там должна быть дырка, над ней – сиденье и веревки… Держись за них крепче, а то за борт смоет.
Получив наставления, Вероника вышла из каюты. Дверь осталась приоткрытой. Снаружи сочилась блеклая лунная желчь. Это означало, что тучи рассеиваются и после того, как окончательно уляжется шторм, можно ждать сносной погоды.
Тишину прорезал нечеловеческий вопль. Анита как подброшенная вскочила с койки.
– Алекс!
Он тоже подпрыгнул, стукнулся макушкой о потолок.
– Что случилось?
– Не знаю… Но это Вероника!
Служанка вбежала ни жива ни мертва. Легкий кружевной чепчик – ее привычный головной убор в южном климате – съехал набок, волосы растрепались, а из полуоткрытого рта вырывалось бессвязное:
– Там… этот… басурманин…
– Ты про кого? – Анита взяла ее за плечи, тряхнула: – Говори толком!
Вероника собралась и на одном дыхании выпалила:
– Индиец… на палубе лежит… как есть мертвяк!