– Нашла из-за кого переживать, – говорит Маринка, скептически поджимая губы. – Этот Антон ничего из себя не представляет. Мажор и избалованный маменькин сынок.
И я с ней абсолютно согласна… теперь, а вот раньше в упор этого не замечала.
Мы сидим в нашей любимой «Шоколаднице» через двор от колледжа. Я без аппетита ковыряю ложечкой мороженое с взбитыми сливками.
– Я не из-за него. Ты не понимаешь.
Ну вот как объяснить подруге. Едва я вычеркнула Антона из сердца и из своей жизни – не осталось ни ревности, ни желания его видеть. А тупая игла в сердце засела. То ли вторая, то ли третья, если отца с матерью считать по отдельности.
Предательство – вот что страшнее всего не свете.
Я вздыхаю, и Маринка снова воспринимает это по-своему.
– Ты очень красивая, Лиска. Встретишь ещё нормального парня. Влюбишься.
Я качаю головой:
– Не в этом дело, Мариш, вот скажи: твои родители счастливы?
Она пожимает плечами:
– Да вроде всё как у всех.
– Ну как ты думаешь, они любят друг друга?
– Ты скажешь тоже. Они уже скоро двадцать пять лет вместе. Это какая любовь столько протянет? Когда папка два года назад левака дал, вообще думала, разойдутся. Полгода были разборки, беготня туда-сюда, имущество делили, детей. Сейчас вроде притихли. Из-за братишек моих младших.
Маришкин энтузиазм, с которым она пыталась доказать мне, что жизнь прекрасна, несмотря на измену парня, как-то сразу сдулся.
Я приобняла её за плечи и виновато сказала:
– Прости, Мариш. Я не хотела.
– Да брось, я ж понимаю. Может, и лучше, что твои разбежались, хоть не мучают друг друга.
– Лучше-хуже, их просто нет в моей жизни, Марин, у каждого своя семья и новые дети. А от меня они просто откупаются. Я же взрослая – зачем мне папа с мамой? – мой голос срывается, и теперь уже Маринка сочувственно сжимает мою руку. – Но не в этом дело. Много ты видела счастливых семей без скелетов в шкафу? Без предательств.
– Э, Лиска, не начинай свои формулы выводить. Что ж теперь, с парнями не встречаться? Жизнь продолжается. А давай вечерком в клуб сходим?
В этом вся Маринка. Только что грустила, и уже снова хвост трубой.
Я улыбаюсь и мотаю головой.
– Не хочу, да и сессия скоро.
– Ну смотри, ты это, если в подушку соберёшься реветь, то звони, моё плечо надёжнее.
– Я знаю, – а вот сейчас глаза начинает щипать, и я поднимаюсь из-за стола. – Я побегу?
Быстро смаргиваю слезинку. Ещё подумает, что я из-за Антона. А на самом деле нет у меня, кроме Маринки, человека, которому я могла бы доверять. Из-за этого и впадаю в сентиментальность.
Подруга кивает:
– А я посижу ещё, тут один пирожочек глазками своими меня так и ест.
Я смеюсь, кладу на стол купюру и направляюсь к выходу. Успеваю заметить, как к Маринке, невозмутимо потягивающей молочный коктейль, подходит высокий парень. Интересно, этот «пирожочек» у неё надолго? Моя подружка – настоящая красотка с модельной внешностью. Натуральная блондинка с волосами до попы, высокая и со всеми положенными выпуклостями. Ну грудью меня тоже бог не обидел, но вот ростом я не вышла: Маришке до подмышки. Она и относится ко мне как к дитю неразумному. Так что зря я тут ныла. Когда хотя бы один такой человек рядом есть, ты не одинок.
Домой я вернулась в ровном настроении. Садиться за учебники не хотелось. Может, стоит хотя бы разок просто выспаться? Я это заслужила. Сердце всё ещё саднило, но не из-за тоски по предателю, а просто от мысли о том, что такая гадость, как предательство, в принципе, существует.
Прежде чем идти в ванную, взглянула на экран мобильника. Усмехнулась: шестнадцать пропущенных от «Любимого». Вот это меня покоробило. Переименовала в контактах «Любимого» на «Гада», немного подумала и заблокировала номер.
– Это не то, что ты подумала, – заявил Антон, когда сегодня, заглянув на переменке в аудиторию выпускного курса, обнаружила в пустом помещении целующуюся парочку. Высокая брюнетка постанывала в объятиях Антона, а тот, кого я записала в своём мобильнике как «Любимого», впившись пальцами в пышный зад девицы, страстно вжимал её в свой пах. Девица извивалась всем телом и тёрлась об него своими выпуклостями. Зайди я, наверное, чуть позже и застала бы более откровенную сцену. Но мне и этого хватило.
Незаметно уйти не удалось, Антон меня увидел, догнал на выходе из колледжа.
– Ты не понимаешь, Лисичка, это всё несерьёзно. Для меня существуешь только ты. Она просто…
– Для здоровья? – у меня получилось улыбнуться. – Я всё понимаю, Антон. Иди к ней, не обижай девушку.
Развернулась и пошла по парку, который начинался сразу же за территорией колледжа. Антон всегда был таким обходительным, чутким, совершенно не похожим на других парней.
Человек, схвативший меня за плечо так, что я вскрикнула от боли, не мог быть тем прежним Антоном.
– Что ты себе вообразила, принцесса? – цедит Антон с искажённым до неузнаваемости лицом. – Я что, плохо за тобой ухаживал? Ручки целовал, дверь перед тобой открывал. Берёг твою чистоту. Родителей предупредил, что в эти выходные невесту в гости привезу. Да я уже кольцо купил. Не будешь артачиться, вся жизнь будет ковровыми дорожками выстелена. У меня амбиции. Я лет через десять мэром буду. И мне жена нужна надёжная, порядочная, такая, как ты, а не прошмандовка. Та девка, с которой ты меня видела, – мусор, однодневка.
Моё слегка обалдевшее состояние Антон воспринял как готовность понять и простить. Облапил, прижимая к себе так, что я почувствовала его возбуждение, и впился в мои губы. И тем самым языком, которым только что облизывал ту, другую, кого назвал мусором и однодневкой, начал толкаться в мой рот.
Выручил меня проходивший мимо препод. А, может, не меня, а его. Потому что, получив коленом в причинное место, и с расцарапанной физиономией мой бывший больше был похож на жертву. Воспитывать сынка мэра Игорь Вадимович не стал, просто покачал головой и сказал, не глядя в сторону пострадавшего:
– Алиса, у вас долг по курсовой, давайте-ка вы мне сейчас объясните, в чём сложности.
Уходя вслед за «спасительным» преподом, я вместо последнего «Прощай» бросила всё ещё молча ловящему воздух бывшему:
– Спасибо за то, что вовремя всё объяснил.
А потом меня охватил мандраж, я позвонила Маринке и провела с ней терапевтический час в кафе.
Нет, правда, очень хорошо, что всё выяснилось до того, как я сказала «Да». Кольцо он, видите ли, купил. Планы строил: тихая жена и куча любовниц. А ведь не мог не знать, что у меня аллергия на предательство.
А на родителей я давно перестала обижаться. Я ведь и правда уже большая девочка восемнадцати лет от роду. Да, каждый из них устроил свою жизнь. Но ведь каждый человек имеет право на счастье. Обо мне оба заботятся, а не откупаются, как я ляпнула Маринке. Скинулись и отремонтировали однокомнатную квартирку, оставшуюся после бабушки. И денег подкидывают на жизнь, чтобы могла учиться и не тратить время на подработки. Так что мои претензии из серии «жемчуг мелкий». Усмехаюсь своему отражению в зеркале: «Стыдно, Алиса, разнюнилась».
И отражение усмехается в ответ.
А ведь, кроме Маринки, есть у меня ещё один человек, который не должен предавать меня, – это я сама. И у этого человека даже мысли не должно возникать о том, чтобы стать игрушкой в руках мэрского сыночка, витриной благополучной и «благообразной» мерзкой, ой тьфу, мэрской семейки. А у меня разве возникает? Не-а. Я выдохнула, снова улыбнулась своему отражению, на этот раз более приветливо.
Обожаю это зеркало. Во время ремонта папа по моей просьбе убрал стенку в прежде раздельном санузле. И места стало значительно больше. Вместо того чтобы втиснуть стиральную машинку, я попросила установить большое зеркало в старинной раме. Я забрала его на память из нашей старой квартиры, которую родители продали при дележе имущества.
– Зачем тебе эта рухлядь, Алиса? – спросил отец. – Давай я просто сделаю зеркальной всю эту стену.
Но я настояла на своём. Как ему объяснить, что это зеркало – часть моего детства? В нём отражались счастливые лица моих родителей в те времена, когда они любили друг друга. И для меня это частичка беззаботности, лёгкости и, пожалуй, волшебства.
«Лучше тебя самой никто тебе не посоветует, – говорила моя бабушка. – Чаще смотри себе в глаза и спрашивай: не сделала ли чего-то такого, за что может быть стыдно».
Неожиданный звонок в дверь прерывает моё «тихо сам с собою я веду беседу»*.
Только Маринка может вот так без предупреждения заявиться в любое время. Наверное, «пирожочек» ей пришёлся не по вкусу, и она с бутылочкой мартини пришла продолжить свои утешения. Я не пью, но чаем готова всегда поддержать компанию.
Безо всякой задней мысли открываю дверь и еле успеваю отскочить: так быстро она распахивается. Антон бесцеремонно вваливается в прихожую.
– Ты что? – растерянно говорю я и, глядя в его злющие глаза, понимаю, что попала.
От него разит алкоголем. Он молча захлопывает за собой дверь и делает шаг ко мне. Пячусь в комнату.
– Я всё-таки дурак, что так долго тянул, – спокойно говорит Антон, и я не вижу в его глазах опьянения.
Он не безумен. Он точно знает, что делает. Главное – не показать страха. Внутри меня всё сжимается, но я стараюсь говорить спокойно:
– Остановись, пожалуйста. Если хочешь, давай поговорим.
– Если хочешь? – усмехается Антон и одним шагом сокращает расстояние между нами. Руки его упираются в стену по обе стороны от моей головы. Он всё ещё не прикоснулся ко мне, но следит внимательно за каждым движением. Второй раз удар коленом не пройдёт. И я понимаю: ждёт, когда я дёрнусь и сама окажусь в его объятиях.
Меня мутит от запаха перегара. Но я говорю, как ни в чём не бывало:
– Я могу чай заварить, крепкий.
– Если хочешь? – повторяет он, словно и не услышал мои слова. – Хочу, но не поговорить. Я ведь, дурак, собирался честь по чести: предложение, загс, брачная ночь. Но думаю, можно и в обратном порядке.
Антон касается пальцем моего виска, отводя прядь волос за ухо. Почти нежно, но потом эта прядь оказывается намотанной на его кулак, и я вскрикиваю от боли.
– Антон, я так не могу.
Он почти касается моих губ своими:
– Как именно ты не можешь? Мы можем не спешить. Начнём с того, что ты можешь.
– Я не могу так, не хочу, чтобы мой первый раз был вот таким, в пьяном угаре, – тихо всхлипываю я.
Хлопаю ресницами, разрешая паре слезинок скатиться по щекам. Они давно просились. Не люблю плакать при посторонних, но, возможно, это последний шанс разжалобить. Говорят, мужчины не переносят женских слёз.
Антон хмыкает и неожиданно отстраняется.
– Ну хорошо, Алис, давай свой чай. Я быстро трезвею. Но просто так я сегодня не уйду. Ты моя и будешь моей. И если не станешь взбрыкивать, я буду нежным. Я умелый любовник, тебе понравится.
Сколько раз я поила его чаем на этой кухне. И сейчас стараюсь вести себя с этим незнакомым Антоном как обычно. Наливаю чай, подкладываю печенье. А сама напряжённо ищу выход. Нужно усыпить бдительность и выскочить в коридор. Или нажать в мобильнике кнопку SOS – тоже вариант. Но Антон начеку, следит за каждым моим движением, мобильник моментально перехватывает и убирает на кухонный шкаф. А при первой же попытке покинуть кухню идёт за мной.
– Мне нужно в ванную.
– Вместе сходим, я тебя вымою, – обещает он с похабной улыбочкой.
Я идиотка, да? Как можно было так долго смотреть на человека через розовые очки? И ведь знала я, что Маринка его терпеть не может. А у неё на мужчин прямо какие-то антенны настроены. Сразу всю информацию считывает.
– Антон, – я поднимаю на него глаза. – Но мне нужно в туалет.
Он осматривает защёлку на дверях ванной и кивает.
– Ты же не думаешь, что она меня удержит?
– Я и не собираюсь там прятаться, – смотрю на него с мольбой, – но мне немножко надо прийти в себя.
Вздрагиваю от отвращения, когда Антон проводит пальцами по моей шее, по ключицам. Но пытаюсь держать улыбку на лице. И он воспринимает это по-своему.
– Какая ты чувствительная. Ну иди, я жду.
Закрываю дверь на защёлку. На что я рассчитываю? На отсрочку?
Оружия в ванной нет, дверь подпереть нечем. И даже трубы, по которым бежит вода, пластиковые. Были бы железными, можно было бы постучать в надежде на то, что соседи услышат.
С отчаянием смотрю на своё отражение в зеркале, как будто маленькая девочка с огненно-рыжими волосами может мне чем-то помочь. И мне кажется, что в её взгляде есть намёк, словно она что-то задумала. По какому-то наитию подхожу к зеркалу и кладу ладони на стекло. Отражение делает так же. Последний раз смотрю в глаза человеку, которому нечего стыдиться. И вижу свою ободряющую улыбку. Но я же не улыбаюсь? Пытаюсь отшатнуться, но мои пальцы крепко переплетены с пальцами отражения.
– Не бойся, реши мою проблему, а я помогу тебе.
Рывок. Я лечу прямо на зеркало. Зажмуриваюсь, ожидая удара и готовясь услышать звон осыпающихся осколков, но неожиданно проваливаюсь… Моё тело охватывает состояние невесомости. Открываю глаза и вижу саму себя. Мы с моим отражением кружимся внутри фиолетового смерча, держась за руки. А потом пальцы двойника выскальзывают, я оказываюсь в тёмной комнате и растерянно смотрю на себя в моей собственной ванной через стекло.
– Получилось, – радостно выдыхает кто-то рядом. – Идём скорее, я тебе всё объясню.
______________
* Строчка из песни сл. И. Юшина, муз. В. Шаинского (т/ф «Анискин и Фантомас»).