Дежурить мне предстояло второго мая – то еще удовольствие, говоря честно. Накануне, в праздничный день, народ использовал возможность повеселиться от души. Шло веселье обычно по накатанной программе: национальные напитки и угощение – напитки закончились, и храбрецы отправились на добычу новой порции – напитки добыты, употреблены, выплёскиваются из ушей – душа требует разгула и драки.
Вот результаты разгула нам и привозили поутру.
Синяки и шишки в счёт не шли, но было несколько переломов, три сотрясения, сломанная челюсть и даже два ножевых ранения. Последнее мне сильно не понравилось: просто так за холодное оружие не берутся, а учитывая недавний труп… Никто такой перспективе не обрадовался, но надо о ранениях было сообщать в полицию. Мы позвонили участковому Михаилу Матвеевичу, и машина завертелась.
Форма, размер, место нанесения обоих повреждений не совпадали с фатальным ранением лодочника, так что, слава богу, это была обычная пьяная ссора. Ну, скорее всего. Надо добавить, что наши пострадавшие были в состоянии полной невменяемости, и совершенно не помнили, кто же был на другом конце ножа.
Впрочем, это уже было не моё дело, и я занялась обычной работой.
Утром, когда я вышла в больничный двор, показалось, что мы вернулись куда-то в март. Дул пронизывающий ветер, тучи неслись с такой скоростью, словно за ними гнались небесные волки. Дождь, видимо, вот только что закончился, и я порадовалась, что приехала на машине – распутица на нашей «набережной» возникала моментально.
По дороге я притормозила у городского парка и внимательно рассмотрела давно взятый на заметку куст черёмухи: похоже было, что она собирается вот-вот зацвести. Ну, вот вам и похолодание… Теперь хорошо бы ещё совпал момент цветения с луной хотя бы в последней четверти, и у меня будет замечательный компонент для доброго десятка смесей и настоев.
Конечно, можно собрать эти белые кисти с одуряющим запахом и просто так, хоть бы и днём, и всё равно настойка пойдёт для промывания ран и даже для лечения пролежней, а черёмуховая вода после перегонки – для примочек на глаза. Но вот цветы черёмухи, собранные в лунную ночь – это совсем, совсем другое дело…
В тетради Агнии Николаевны ясно было написано: «каждую сорванную кисть нужно хоть несколько секунд подержать под лунным светом, используя соответствующий наговор. Тогда та же настойка уже может использоваться для лечения серьёзных случаев экземы, псориаза, заживления глубоких ран, в том числе с начинающимся сепсисом»…
Черёмуха зацвела четвёртого мая.
Ночное светило вошло в последнюю четверть и, к счастью, ничем заслонено не было, тучи разошлись ещё ранним вечером. К полуночи луна поднялась достаточно высоко, и я решила, что можно отправляться на добычу.
Календарь сообщал, что освещённость составит пятьдесят пять процентов.
– Мало, конечно, – пробормотала я, всовывая ноги в резиновые сапоги. – Но всё-таки больше половины. Подержу кисти на свету не пять секунд, а десять, должно хватить.
Так, плотная тёмная куртка, перчатки, шапочка… Мне вовсе не хочется потом из мокрых волос вычёсывать веточки и лепестки! Выскользнув за дверь, я пробормотала заклятие, и замок подёрнулся льдом. Теперь открыть его смогу только я сама… ну, или мой наследник после моей смерти. Тут я поплевала через левое плечо, потому как не обо всём стоит думать лунной майской ночью.
Соловьи пели так, что слёзы наворачивались…
Самые пышные кусты черёмухи росли в Малом овраге, и там как раз цветы только-только раскрылись. Я аккуратно срывала белые кисти, складывала их в широкую корзину слоями и каждый раз выставляла на самое ярко освещённое место. Корзина была уже почти полна, когда сквозь соловьиные трели до меня донёсся неожиданный звук: мужские голоса. Даже не задумавшись, я утянула корзину в кусты, спряталась в густую тень сама и натянула на лицо воротник куртки.
Мимо оврага в сторону реки шли трое. Первого я срисовала по фигуре, это был ещё один лодочник, коллега покойного Бухвостова, громила ростом метра два, и с плечами, словно у профессионального борца. Когда на лицо второму упал свет, с немалым удивлением я узнала в нём здешнего начальника отделения полиции, кажется, Афанасьева. Подполковника. Или майора?
Какая разница!
Будь он хоть генералом: что здесь делать местному менту – ночью, на берегу реки и в такой сомнительной компании?
Третий… Не уверена, но мне показалось, что и он мне знаком, но вот когда и где я его видела, одному богу известно. Впрочем, Кириллов – городок небольшой, где-то да пересечёмся.
Мужчины меж тем прошла мимо меня и начала спускаться к Казанско-Преображенской церкви.
– Всё страньше и страньше, – прошептала я.
Тропинка была отлично освещена всё тем же лунным светом, который больше не казался мне романтическим и милым. Трое гуськом миновали колокольню и спустились ко входу в храм. Входная дверь была приоткрыта, и я успела разглядеть, что внутри летней церкви довольно светло, и это не нормальные лампы и не какие-то церковные светильники. Свет колебался от сквозняка, и я почти уверена, что это были свечи.
Ну не факелы же?
Тут громила-лодочник оглянулся, и я поспешила снова спрятаться в кустах, чтобы не отсвечивать в лунном свете лицом. Не знаю, вошли ли они в церковь, и знать не хочу! С другой стороны, а куда там ещё идти? На берег Волги? Так есть гораздо более удобный спуск по лестнице, и он совсем рядом.
Нет, не нужно мне это всё, пусть делают что хотят, а мне домой пора.
Когда всё стихло, я выждала ещё несколько минут, подхватила корзину и во всю прыть припустила к дому. Только закрыв за собой дверь и прислонившись к ней изнутри, сумела перевести дух и пробормотать:
– Боже ж ты мой, да что тут творится?
Прежде чем лечь спать, я разложила черёмуховые кисти на просушку. Потом взяла в кладовке большой пакет с солью и насыпала дорожки перед дверью и всеми окнами, читая слова, оставленные мне в наследство Агнией Николаевной. Совсем небольшое колдовство, крохотное, но я буду спать спокойно, уверенная, что никого чужого без моей воли оно в дом не впустит.
Утром меня разбудил стук в дверь.
Секунду я полежала, приходя в себя, потом взглянула на часы: половина восьмого.
Ладно, если бы вчера меня заметил кто-то из участников непонятного собрания, то в двери заколотили бы куда раньше…
– Иду-иду! – крикнула, нашаривая ногой тапочки и набрасывая на плечи стёганый халат.
Посмотрела в глазок и опешила: на пороге стоял следователь Егоров.
– Здрасте! – я открыла дверь и не удержалась от зевка. – Прошу прощения, легла заполночь… Что-то случилось?
– Войти пригласите?
– Ну, надо полагать, вы не вампир и не зомби какой, так что милости просим, – ещё раз зевнув, я более или менее незаметно стёрла ногой часть соляной дорожки, отступила на шаг назад и развернулась в сторону спальни. – Идите на кухню, дорогу вы знаете, да чайник поставьте! Я сейчас.
Мне хватило минут пятнадцати, чтобы сбегать куда надо, почистить зубы, натянуть джинсы и домашнюю тёплую рубашку.
Незваный гость и в самом деле нашёл кухню, налил чайник и даже поставил на плиту турку. Втянув ноздрями аромат кофе, я удовлетворённо кивнула и пошла к холодильнику.
Сливки, сыр, ветчина, масло… Старинная серебряная сахарница… банка с мёдом, горшочек с клубничным джемом…
Окинув взглядом стол, я спросила:
– Вы тростниковый сахар употребляете?
– Когда дают, – усмехнулся Егоров. – Так-то он дороговат для государственного служащего.
– Ну, тогда давайте завтракать, а потом вы мне расскажете, за каким лешим вам понадобилось выезжать из Ростиславля в шесть утра, чтобы постучать в мою дверь?
Допив последние капли кофе, следователь откинулся на спинку стула, смерил меня нечитаемым взглядом и спросил внезапно:
– Вы знакомы с руководством города Кириллова?
– Э-э-э… Ну, главврача больницы я знаю, конечно, – осторожно ответила я.
– Нет, я не о том. Мэр, его заместители, руководство полиции, церковное?..
– Видеть я, наверное, всех видела, а лично – нет, не знакома. А в чём дело, Пётр Григорьевич?
Он помолчал, потом, видимо решился и бухнул, будто шагнул в холодную воду:
– Мне говорили, у вас есть особые способности. Есть?
Я подняла левую бровь:
– А что я волшебной мазью натираюсь и в печную трубу на метле вылетаю, не говорили?
– Намекали.
– Нет.
– Не вылетаете?
– И способностей особых нет. Есть знания и способность их усваивать. Это единственная настоящая ценность.
– Знания… А нет ли среди них умения отыскать пропавшего человека, Анастасия Александровна?
– Вы вот что, Пётр Григорьевич, расскажите мне, что случилось и откуда такая срочность, а я отвечу, смогу ли чем-нибудь помочь.
На самом деле, был в заветной тетради и заговор на поиск. Из любопытства я его попробовала, когда только приехала и изучала записи Агнии Николаевны: налила колодезной воды в особую миску, вроде бы даже серебряную, кое-чего туда насыпала, проговорила слова и имя… и полчаса наблюдала за жизнью бабки Марьяны. Потом плюнула, вылила воду и поставила галочку на этой строчке: да, могу.
– Исчез человек, – начал рассказывать следователь. – Поскольку его жена – дочь полковника юстиции Ковалёва, моего непосредственного начальника…
– А у вас какое звание? – перебила я его.
Ну, а что? мне любопытно. А он, между прочим, не представился, как положено.
– Майор юстиции, – ответил Егоров. – Можно продолжать?
– Продолжайте, господин майор юстиции, – церемонно разрешила я.
– Так вот, Вера Сергеевна ждёт ребенка и очень нервничает. Она позвонила родителям ночью, в истерике, что её муж пропал, не вернулся домой после встречи, на которую ушёл вечером. На телефонные вызовы он не отвечал, а сегодня утром и телефон выключился. И Сергей Кузьмич попросил меня приехать сюда и узнать, что смогу. Неофициально, понимаете? Потому что по закону должно пройти трое суток прежде, чем заявление примут.
– Угу. Понимаю, – я кивнула. – И кто у нас пропал?
– Начальник полиции города, подполковник Афанасьев, – помолчав, ответил мой гость.
Почему-то я совсем не удивилась.
Было чёткое ощущение, что колесо судьбы втягивает меня в какую-то странную, непонятную, неправильную историю. Более того, всё, что случилось за последние четыре месяца, начиная с аварии и заканчивая утренним визитом майора юстиции, всё это части одной истории. Куски одного пазла, если желаете.
Если я соберу картинку, я увижу, что на ней нарисовано. А мне это нужно?
Ладно. Я могу сейчас промолчать о том, что видела ночью и с сожалением развести руками: мол, нет, наврали вам, дорогой господин Егоров, не умею я искать.
А если Афанасьева убили?
Представив себе беременную женщину, вот так потерявшую мужа, я глубоко вздохнула и стала рассказывать гостю о луне, черёмухе и троих мужчинах, который прошли мимо меня в сторону Казанско-Преображенской церкви. И о свечах, которые там горели, кстати, тоже надо рассказать.
Когда я договорила, Егоров долго молчал. Потом с силой потёр лицо руками и проговорил:
– Господь свидетель, я хотел этого избежать! Вот изо всех сил старался!
Он полез во внутренний карман пиджака, и я напряглась. Смотрели мы кино по телевизору, видали, что там носят, под мышкой. Сейчас застрелит меня, и прощай, глупая недоведьма!
Но следователь достал из кармана картонную книжечку удостоверения в красной обложке и развернул передо мной. Я прочитала текст: Егоров Пётр Григорьевич…
– Вроде бы всё это я уже видела, – сказала осторожно.
– Угу, – согласился он. – А вот это?
Закрыл книжечку, положил сверху ладонь и что-то прошептал. Красная обложка поплыла и стала серебристо-серой, вроде бы даже слегка засветилась холодным светом, а внутри, на развороте, уж точно была светящаяся печать! И место работы было обозначено совсем другое: Отдел особых поручений при прокуратуре…
– Пояснения будут? – подняла я брови.
Всё было ясно и так, но мне интересно было, что именно господин следователь мне расскажет. Что ж, плюсик ему в зачёт, врать не стал. Или соврал так, что я не раскусила, а это ведь примерно то же самое?
– Вы ведь знаете, Анастасия Александровна, что публике известно далеко не всё? – сказал Егоров. – Вот это просто ещё одна тайна, которая неизвестна широкой публике. И узкой тоже.
– Вы хотите сказать, что существует специальное ведомство, занимающееся…
– Нестандартными ситуациями. Паранормальными явлениями. Ведьмами и колдунами, переступившими черту закона. Теми, кто приносит человеческие жертвы, пытаясь призвать и поставить себе на службу сущности из тёмной половины мира.
– Понятно… То есть, вы считаете, что нынче ночью в церкви вызывали что-то такое нечеловеческое?
– Пока что я вижу нестандартную ситуацию, а уж куда она нас приведёт – посмотрим.
Нас? Нас?!
– Позволю себе сказать, уважаемый Петр Григорьевич, что я в данном случае являюсь всего лишь свидетелем. Как и в прошлый раз, когда, на своё несчастье, нашла тело лодочника и по глупости об этом сообщила, – отчего-то я ужасно разозлилась и не нашла ничего лучше, чем вылить эту злость на Егорова. – Прошу заметить, вполне добросовестным свидетелем! Могла ведь промолчать, и искали бы вы своего Афанасьева до морковкина заговенья! Вот ведь дура… – добавила, сникая.
Тут следователь сделал вещь вовсе уж неожиданную: встал из-за стола, подошёл ко мне сзади и положил ладони на плечи. Я напряглась, ожидая… не знаю, чего, каких-то неприятностей. Но ладони оказались тёплыми, и из них будто перетекали в меня спокойствие и сила.
– Вас что, не научили делиться энергией? – равнодушно спросил он, садясь на место.
– Некому было учить, – я пожала плечами. – Агния Николаевна оставила мне дом, хозяйство и тетрадь с записями, вот по этой тетради и учусь.
Вдруг я поняла, что мне ужасно не хватало возможности поговорить с кем-нибудь о новых моих способностях. Так почему не с этим человеком?
– Кстати, – немедленно спросила я. – То есть, некстати, но всё равно. А вы человек?
– А кто ж ещё? – опешил Егоров.
– Ну-у… Вон в романах фэнтэзи кого только не придумают. Орки, гоблины, оборотни, наги, даже трёхголовые церберы есть, и все разумные, и говорящие.
– Иногда я хотел бы стать трёхголовым цербером, – ухмыльнулся он. – Но увы, не дано. Поверьте мне, Анастасия Александровна, в нашем мире их нет. Может, когда-то и были, но на сегодня есть люди, и всё. Обладающие или не обладающие некоей особой силой, но люди. Кстати, чтоб два раза не вставать, – тут он ухмыльнулся, и я вдруг поняла, что он ненамного меня старше, может, лет тридцать пять. – Почти доказано существование домовых и леших, но на ином плане реальности. То есть, для нас с вами они невидимы, неслышимы и неощутимы, а мы не существуем для них.
– А как же тогда можно доказать, что они есть?
– А вы какие-нибудь элементарные частицы видели хоть раз? – вопросом на вопрос ответил он. – Но они же есть! И бога никто никогда не видел…
Тут Егоров вовремя замолчал. Потому что как раз теологической дискуссии нам и не хватало в девять утра.
– Боже мой, уже девять! – я схватилась за голову.
– А что, вам на работу?
– Хуже! Сегодня вторник, а по вторникам ко мне приходит бабка Марьяна за промыванием для глаз. И если она вас тут увидит, репутация моя будет разрушена начисто…
– Сейчас уйду, – подхватился Егоров.
– Сидите… – я махнула рукой. – Вы ж на машине приехали? И оставили её на улице перед домом? – Он кивал на каждый вопрос. – Все уже всё видели, обсудили, сделали выводы и вынесли приговор. Лучше поговорим по делу, а потом вы обойдёте соседей и зададите вопросы. Ну, там, в связи с открытием новых обстоятельств, а не видели ли вы покойного Бухвостова там-то и тогда-то.
– Да уж найду, что спросить, – проворчал следователь. – Вы так и не сказали мне, есть ли у вас работающий алгоритм поиска?
– Алгори-итм, – передразнила я. – У меня есть серебряная миска, чистая вода, травы и набор слов. Бабка Марьяна придёт от половины десятого до десяти, так что мы с вами должны успеть.
До рези в глазах оба мы всматривались в воду, но понять ничего не могли. Вернее, не так: ясно было, что наш пропавший подполковник жив, и что он без сознания. Но в каком состоянии, а главное – где, это ни я, и Егоров разглядеть не смогли. Наконец я сдалась и погасила картинку. Вовремя, кстати: едва успела вылить воду и отнести миску на её место в лаборатории, как в дверь постучали.
– Марьяна Павловна, – поприветствовала я старуху. – Входите, прошу вас. Я уж забеспокоилась, всё ли с вами в порядке, обычно-то вы раньше приходите. Проспали?
– Да что ты, милая, разве ж я сплю? Так, подремлю полчасика, и ладно. А нынче ночью и вовсе спать не дали эти исчадья геенны, псы соседские. Уже под утро так лаяли, будто у Петровича не только всё из дома вынесли, а его самого прихватили… – тут она сама себя перебила. – А что это, я гляжу, гость у тебя? Может, я не вовремя?
– Да что вы, Марьяна Павловна, какой же это гость? Следователь вон пришёл, опять про Сашку-лодочника расспрашивает и протоколы пишет. Сейчас, небось, по всем пойдёт с теми же вопросами…
– Да ты что? Опять? Так, Настя, давай мне поскорее капли мои, да я побегу: надо Варюшу предупредить, да и дома прибраться не мешало бы. Здра-авствуйте, – елейным тоном пропела бабка, вплывая в кухню.
Егоров, молодец, антураж подготовил и сидел за столом, набирая что-то в планшете.
– Здравствуйте. Госпожа Полякова, правильно? Я к вам через часок наведаюсь, если позволите, вы дома будете?
– Буду, конечно, господин следователь, куда ж мне старые-то кости таскать по такой грязи? Пойду я, Настенька, пока дождь снова не принялся.
– Вот ваше промывание, Марьяна Павловна, – отдала я приготовленный заранее пузырёк. – Утром и вечером, вы помните?
– Ну, разумеется, помню, – и старуха резво выкатилась.
Когда за ней захлопнулась дверь, Егоров сказал неожиданно:
– Странно она говорит, эта ваша бабка Марьяна.
– Она не моя, – поправила я занудно. – А что странного?
– Говор такой, какого и ждёшь от полудеревенской старухи, а иной раз вдруг – и «разумеется», «исчадья геенны».
– Пётр Григорьевич, да какая ж она «полудеревенская»? Марианна Полякова, актриса ростиславского театра драмы. Старейший в России театр, в середине восемнадцатого века основан, не слыхали? Правда, уже лет двадцать, как она сюда переехала и постепенно превратилась в бабку Марьяну, но иногда эту роль забывает, и прорывается… то, что было. Актриса, красавица, образованная женщина…
– Чёрт… – Егоров огорчённо качнул головой. – Это я пропустил.
– Неважно. Она всё равно не имеет отношения ни к первому делу, ни ко второму. У Марьяны начинающаяся болезнь Паркинсона, она воду в стакан наливает двумя руками. Куда ей с ножом управляться или ночами по церквям шастать? А вот насчёт собак…
– Породистые псы?
– Скорее, хорошо выученные. Виктор Петрович, её сосед, на ростиславском городском рынке владеет мясными рядами, торгуют там его сыновья, а он вроде как отдыхает. Но хозяйство, сами понимаете, какое, и собаки зря гавкать не будут, не приучены. Значит, шли посторонние мимо, а уж кто и куда – этого, увы, собаки нам не скажут.
– А где этот Виктор Петрович живёт?
– На первой Овражной. Дом девять, рядом с бабкой Марьяной. Ладно, – я хлопнула ладонью по столу. – Пора вам уходить, Пётр Григорьевич. Уже все соседки, небось, губы накрасили и оделись в парадные джинсы, только вас и ждут. Да и мне есть, чем заняться. Завтра на дежурство, надо еду приготовить…
И неожиданно для себя я сладко зевнула.
Весь день я вспоминала то, что увидела в воде и серебре, пытаясь проявить мутную картинку.
Ну, а что ещё делать, пока сорок пять минут помешиваешь варево в кастрюле? Слушать музыку и думать. Включив что-то милое, кажется, Вивальди, я стала вспоминать.
Это был подвал… Нет, всё-таки правильнее будет сказать – полуподвал: свет проникал через окошки под самым потолком. И это явно место хранения… чего-то. Несколько огромных, неподъёмных несгораемых ящиков, какие скапливаются в каждой достаточно старой организации. Картотеки, деревянные конторские шкафы, откуда-то взявшаяся вдруг пара сундуков, древних, как мир. Мешки с узлом завязанной горловиной. Крашеные вечной грязно-зелёной краской стены.
Словом, чёрт знает что.
При этом было нечто знакомое в этом месте – то ли те самые полукруглые окна, то ли сводчатый потолок, – но что именно, я так и не смогла понять.
Дежурство на следующий день началось со скандала.
Кирилловская городская больница, куда я устроилась работать, находилась в пятнадцати минутах неспешного хода от моего дома по приятной летней погоде – ну, или в пяти минутах на машине по распутице. Она помещалась в старом доме купца Бухвостова, двухэтажном, небольшом и уж точно не приспособленном для нормальной работы медицинского учреждения. Была в городе ещё больница «центральная районная», у которой и здание имелось лет на сто поновее (то есть, выстроенное ещё в семидесятые годы двадцатого века, тоже не вчера), и кое-какое оборудование, и относительно полный штат врачей. Но располагалась она на правом берегу, да ещё в паре километров от реки, так что я бы туда добиралась, как в Москве, час, а то и с лишним.
Зато нашему заведению повезло, причём повезло дважды. Во-первых, у нас было два главных врача. Ну, то есть формально, конечно, один, Алексей Петрович Воропаев. Вторым был его заместитель, Семён Маркович Кауфман. Эти двое удивительным образом сумели не разругаться, а поделили обязанности, и в этом было второе везение. Воропаев представительствовал во всяких инстанциях, занимался бумагами, виртуозно добывал для вверенного ему учреждения дотации, премии, мебель, оборудование, продукты, лекарства… А уж с тех пор, как он стал депутатом ростиславской областной думы, больница стала процветать, даже обрела длинную одноэтажную пристройку, где разместили процедурные кабинеты и несколько дополнительных палат.
Семён Маркович лечил.
Вообще по специализации он был травматологом, и в этом видел истинное своё призвание, но кто бы позволил одному из восьми врачей больницы оставаться в столь узких рамках? А Кауфман был ещё и гениальным диагностом. По каким-то неуловимым для других признакам он находил правильную причину заболевания, вытаскивал её на свет божий, препарировал и побеждал. Во всяком случае, только работая с ним, я начала понимать, как мало я пока знаю и умею.
А, было и третье везение: когда началась пандемия, под ковидных больных отвели ту самую районную больницу, что на правом берегу, а мы продолжали лечить как всегда, объявив себя «зоной, свободной от вируса».
Так вот, шестого мая Кауфман делал обход, а я и медсестра Лена двигались в арьергарде.
Семён Маркович быстро осматривал больного, пальпировал или резко тыкал пальцем куда-нибудь, порой задавал вопросы. Потом смотрел на меня, я согласно кивала или пожимала плечами, мол, нет, не понимаю. Тогда он начинал объяснять, и мне казалось, даже птицы за окном замолкали, чтобы ни слова не пропустить.
Леночка записывала назначения, и мы трогались дальше.
Начинался обход со второго этажа, где в старых жилых комнатах бухвостовского дома устроены были палаты. Потом наша маленькая процессия спускалась по необыкновенной красоты лестнице (иногда я позволяла себе погладить пальцами разноцветный витраж, жар-птицу в высоком лестничном окне) и шла в «новый корпус», иначе говоря, пристройку.
Вот в одной из палат пристройки скандал и начался.
Вчера поздним вечером привезли старуху, Тамару Васильевну Емельянову, с сильнейшим гипертоническим кризом. Чудом до инсульта дело не дошло. Привёз её сын, тоже не сильно молодой человек, выслушал, что нужно привезти наутро, и удалился.
А утром не пришёл.
Уже потом выяснилось, что ночью в собственном дворе он попросту споткнулся и вывихнул ногу. Потом – это когда он дозвонился соседям, и они, уже в обед, принесли бабке Емельяновой сумку с тапками, ночной рубашкой, чашкой и прочими необходимыми предметами.
А сейчас, утром, когда мы вошли в палату, Емельянова лежала на голой клеёнке в драной рубашке и плакала. Над ней стояла сестра-хозяйка, расплывшаяся бабища лет сорока пяти, и, уперев руки в боки, орала что-то насчёт голытьбы и того, что надо свои простыни иметь, на всех тут она выдавать не обязана.
Гнусная тётка промахнулась: она работала у нас недавно, и ещё не поняла, что палатами в пристройке Кауфман обход заканчивает. Она-то рассчитывала, что никто из врачей не появится…
Я почувствовала, как у меня глаза заливает жаром, и готова уже была шарахнуть по ней настоящим ведьминским проклятием, но меня опередил Семён Маркович.
– Что здесь происходит, Ираида Степановна? – спросил он ледяным тоном.
Мы с Леночкой переглянулись и придвинулись к его невысокой фигуре.
– Так это… – сестра-хозяйка ткнула пальцем в старуху. – Вот, притащили бабку, ни белья, ни чашки-ложки с собой нет. А и у меня нету лишнего! Не напасёшься на них! Она под себя ходить будет, а я бельё меняй?
– Вон, немедленно! – тихо приказал Кауфман.
Тётку вынесло в коридор, Семён Маркович кивнул мне, и я вышла следом, ещё услышав краем уха, что он заговорил с Емельяновой каким-то особенным воркующим голосом.
– Ираида Степановна! – окликнула я сестру-хозяйку, спешащую к лестнице. – Не спешите, пожалуйста.
– А что такое? – она быстро обрела равновесие. – У меня дел полно, некогда тут…
– Мы сейчас с вами пойдём на склад и проверим, чего именно в больнице не хватает. А потом напишем докладные на имя главного врача, я – с информацией, а вы с объяснениями, что и куда делось.
– Да ты кто такая? – взвилась тётка.
Я даже оторопела: может, она и правда не знает, кто я? Или не верит?
– А вы не знаете? Могу представиться, Анастасия Александровна Шахова.
– И что? Поду-умаешь, фершелица какая-то!
Вот ей-богу, так и сказала, намеренно коверкая слово! В моих ушах зазвучали слова Агнии Николаевны: «Тебя должны уважать и бояться. Уважать те, кто понимает, бояться – все остальные. Никогда, ни перед кем не отступай ни на шаг».
Ласково улыбнувшись, я спросила:
– Ты, Ираида, сама-то в таком состоянии, как больная Емельянова, не бывала, нет? Гипертония тебя не накрывала? Ну, попробуй тогда, две минуты тебе для начала…
И прошептала заклятие. Лицо сестры хозяйки налилось кровью, рот пополз вбок, она захрипела и стала сползать по стене. Я даже испугалась, что переборщила, и буду теперь до конца дней каяться в убийстве…
В подвал, где находился склад, мы спускались всё-таки втроем: впереди шла сестра-хозяйка, теперь бледная до зелени, следом я, замыкал шествие Семён Маркович. Подумав, я сочла разумным попросить его о помощи, при осмотре сокровищ Ираиды Степановны нужен свидетель, и такой, к словам которого прислушаются. Леночка бы явно не котировалась…
Она долго возилась с дверным замком, вздыхала, вынимала и снова вставляла ключ, дёргая им в скважине. Наконец мне это надоело, да и доктор Кауфман начал посматривать на часы.
– Помочь? – поинтересовалась я.
Ключ скрежетнул в замке, и дверь отворилась. Мы вошли в склад.
Полукруглые окна под самым потолком!
Боже ж ты мой, это же тот самый подвал, который я видела вчера во время поиска! Значит, потерянный подполковник должен быть где-то здесь? И хорошо ещё, если он жив, после суток с лишним в промозглой темноте…
Ираида что-то бубнила насчёт прав человека и жалобы в облздрав, и я рявкнула:
– А ну, тихо все!
В воздухе повисла тишина, и я различила чуть слышное хриплое дыхание за одним из мешков – справа, прямо у входа, на границе света и тьмы.
Не знаю уж, откуда взялись у меня силы, но ту кучу, которой был завален человек, я расшвыряла почти мгновенно. Дышал он тихо, но при каждом вдохе внутри что-то хрипело, а при выдохе – булькало. Лицо было бело, как бумага, и, если бы я не знала, что это должен быть Афанасьев, в жизни бы его не узнала.
Кауфман отодвинул меня в сторону, потрогал пульс на горле, покачал головой и поднял взгляд на Ираиду:
– Что стоишь? Санитаров, срочно!
Сестра-хозяйка вымелась и почти сразу вернулась с единственным имевшимся на сегодня санитаром, мощным и неразговорчивым Васей. В руках Вася тащил носилки, но посмотрел на лежащего, отставил их в сторону и сказал:
– Я лучше так.
Не успели мы ничего сказать, как он подхватил Афанасьева на руки и почти побежал к лестнице. Семён Маркович ему в спину крикнул:
– На второй этаж его, в пятую палату!
Примерно через час стало ясно, что в этот раз подполковнику Афанасьеву повезло. Целых три раза.
Для начала его ударили ножом точно так же, как до этого лодочника, в правый бок, рассчитывая попасть в печень. Но… оказывается, есть польза и в лишнем весе. Подполковник его нагулял килограммов тридцать (как только Вася дотащил тело до палаты?), и нож до нужного органа попросту не достал.
Далее, сутки Афанасьев провалялся в холодном подвале, но до пневмонии дело не дошло. Мешки с тряпками, которыми он был завален, спасли его от переохлаждения.
Ну, и, наконец, он попал в руки Семёна Марковича, а из них на тот свет уходят редко и то, только после долгой борьбы.
Когда Кауфман отдал распоряжения медсёстрам и отошёл от кровати, я поймала его за рукав и потянула в сторону.
– Семён Маркович, вы его узнали?
– Я что, должен был? – выпятил нижнюю губу заместитель главного врача.
Судя по всему, устал он до полусмерти.
– Пойдёмте, я вам чаю заварю, с травками, и всё расскажу.
Поддерживающий сбор я держала у себя в шкафчике. Добавила ложку смеси к чёрному чаю, настояла десять минут и разлила по чашкам. Конечно, ту же гинкго надо бы настаивать три часа, но нет у меня этого времени, и сбегать домой за правильно приготовленным настоем я не могу.
Доктор Кауфман слегка порозовел и посмотрел в свою чашку с интересом.
– И чем это ты меня напоила?
Я перечислила ингредиенты:
– Китайская камелия, родиола розовая, зверобой, шалфей и листья гинкго билоба.
– Интересно… Поговорим как-нибудь на эту тему.
– Поговорим.
– Так кто этот раненый, и как он оказался заперт в нашем подвале?
– Вы будете смеяться, – вздохнула я. – Но это начальник полиции города Кириллова подполковник Афанасьев. И я понятия не имею, кто и зачем притащил его в наш подвал. А сейчас я позвоню человеку, который его вчера искал и опрашивал всех моих соседей…
Для разнообразия, господин майор юстиции появился у меня в доме не к завтраку, а к ужину.
Афанасьева – ура-ура! – забрали в ведомственный госпиталь уже к вечеру, так что ночь прошла в штатном режиме. Мне даже удалось подремать часа четыре.
После дежурства я поспала ещё немного, а дальше пошла нормальная жизнь: прибраться, сварить борщ и навертеть голубцов, приготовить смесь из дозревших настоек… Наконец, заварила чай и села, собираясь поесть. Вот тут-то в дверь и постучали.
В общем-то, Егорова я ожидала. Понятно было, что он появится, да и о чём пойдёт разговор, тоже догадаться было не трудно. Поэтому я лишь кивнула в ответ на пожелание доброго вечера и спросила:
– Борщ будете?
– Буду.
Вот ей-богу, серые глаза его сверкнули так, что я невольно отступила на полшага. Хоть и утверждал Пётр Григорьевич, что оборотней не существует, но похож сейчас был именно на оголодавшего матёрого волка.
Борщ и голубцы улетели со свистом, к чаю я подала позавчерашние слегка зачерствевшие плюшки, но и они ушли на ура. В общем-то, всё было понятно: господин майор, похоже, не женат. Следовательно, кормится, в лучшем случае, в столовых, а в худшем – потребляет, извините за выражение, «Доширак». Прямо на рабочем месте.
Так что домашняя нормальная еда его сюда притягивает, а уж никак не моя несравненная красота…
– Теперь рассказывайте, – приказал Егоров, залпом допив чай.
С немым укором я приподняла брови.
– Ну да, спасибо! Моя благодарность будет безграничной в пределах разумного, – отмахнулся он. – Как вы ухитрились найти Афанасьева?
– Чисто случайно. Да-да, не ухмыляйтесь так скептически! Я в этот подвал пришла второй раз за полтора месяца работы в больнице. Причём первый был, когда старшая сестра показывала мне больничное хозяйство. Тогда я только в дверь заглянула, иначе запомнила бы эти полуокна.
– А вчера зачем пошли?
– От злости, – ответила я чистую правду, а потом коротко обрисовала наше столкновение с сестрой-хозяйкой.
– И?..
– И поняла, когда вошла туда, что именно это помещение я видела, пытаясь вашего подполковника найти.
– Он не мой, а, скорее, ваш. Кирилловский.
– Хорошо, нашего. Всё равно. Велела всем заткнуться и услышала его дыхание, вот и всё. Дальше вам надо благодарить гениального врача, доктора Кауфмана, который подполковника спас.
– Даже не сомневайтесь, его мы поблагодарим, – ответил Егоров и, помолчав, добавил раздосадовано. – Но вы-то каким образом оказались снова на месте происшествия?
– У нас маленький город, – пожала я плечами. – Тихий маленький город.
Чтобы занять чем-то руки, я заново поставила греться воду, сполоснула заварочный чайник, отмерила пару ложек чая, пол-ложки зверобоя, несколько вишнёвых и смородиновых листьев… Майор смотрел на меня и опять молчал.
– Вы сегодня неразговорчивы, – сказала я, чтобы разрушить, наконец, эту тишину. – Что там происходило, в церкви, не выяснили?
– Дьявола вызывали, – зло буркнул он в ответ.
Зазвенела ложка, которую я уронила на тарелку.
– Да ладно?
– Специалисты осмотрели место. Знаки на полу, кострище, в нём – обгорелый скелет кошки… Типичное место проведения ритуала.
Я села и взялась за виски.
– Слушай, но это же чушь! – забывшись, перешла на «ты», однако майор не стал меня поправлять. – Какой ритуал сатанистов может быть проведён в древней, намоленной, действующей церкви? Какая тёмная сущность сунется в такое место?
– Совсем забыл, что ты пока ничего про это не знаешь, – невесело усмехнулся Егоров. – Конечно, большинство людей и не узнает никогда ничего такого, но тебе надо. Видишь ли, есть сущности, которым наплевать на святую воду и намоленные места. Они просто жрать хотят, вот и всё.
– Ты хочешь сказать, что от них не поможет ни крест, ни обережный круг? – спросила я севшим голосом.
– Прости, а от тебя поможет? Ты же ведьма, тоже магическое существо!
– Ну-у… Обережный круг – смотря какой, они разные бывают, а крест… – я вытянула простенькую серебряную цепочку, на которой висел мамин кипарисовый крестик. – Вот. Я его ношу постоянно.
– Ага. И я о том. Поэтому тебе нужно учиться защищаться, согласна?
– Конечно.
– Хорошо. То есть, плохо, вообще-то, уже к полуночи идёт, я устал, как собака… – он потёр ладонями лицо. – Давай так: я дам тебе пару… предметов, которые ты будешь носить, не снимая. Как можно ближе к коже. Поняла?
– Да.
– Сейчас… – Егоров покопался в карманах пиджака и извлёк монетку.
Обычную монетку. Ладно, не очень обычную: она была серебряной, на аверсе красовался какой-то полустёртый профиль, а над ним была просверлена дырочка.
– Надеваешь на цепочку или шнурок… Да вон, хоть к крестику повесь! Давай, помогу.
Он зашёл мне за спину и аккуратно расстегнул цепочку. Холодные пальца коснулись моей шеи, и я почувствовала, как по спине побежали мурашки. Егоров же нацепил монету и отдал мне всю связку.
– Держи, надевай, – я послушно завела руки за голову и застегнула замочек. – Вот второй предмет, с этим чуть сложнее. Тебе руки приходится мыть постоянно, где-нибудь снимешь и забудешь на раковине, а такие вещи оставлять нельзя.
На его ладони лежало кольцо – довольно широкое, плоское, словно сплетённое из серебряного кружева. Я попыталась присмотреться, мне показалось, что извивы проволоки складываются в слова. Но в глазах сверкнуло, и моментально заболел левый висок.
– Потому что нечего, это не газета «Известия», чтобы читать, – назидательно погрозил мне пальцем Егоров. – Так что делать будем, попробуешь на руке носить, или туда же на цепочку повесим? Лучше бы на руке, чтобы максимально расширить защитное поле.
– Всё равно при манипуляциях перчатки приходится надевать, так что давай, пристрою на палец и снимать не стану. Да, погоди! – я наморщила лоб, соображая. – Мне иной раз надо кое-что делать… в натуральном виде. Только в рубашке, и чтобы никакого металла не было. Я для этих случаев и крестик снимаю. И как быть с твоими предметами?
– Ты имеешь в виду, когда зелья варишь?
– Ну да.
– Делаешь ты это в доме?
– А где ж ещё?
– И перед этим обережный круг строишь и всё прочее проделываешь, что положено?
– Да.
– Тогда на это время обереги можно снимать. Дом на тебя завязан, он тебя защищает.
– Ладно.
Я надела кольцо на безымянный палец правой руки, и оно село неощутимо, словно носилось именно здесь всю мою жизнь. Вспомнив, что совсем недавно именно на этом месте было другое кольцо, обручальное с огромным бриллиантом, я потёрла палец и усмехнулась.
– Мешает? – в голосе майора прозвучала озабоченность.
– Нет, всё в порядке.
– Ладно. Тогда давай поговорим о месте происшествия, а также о магических тварях и ритуалах.
– О башмаках и сургуче, о королях и капусте… – вздохнула я. – Может, завтра?
– Завтра пятница, рабочий день. Мало того, дальше у нас выходные плюс праздники. Восьмое и девятое мая. Надо пояснять?
– Не надо, – вздохнула я. – Мне дежурить девятого. Я точно знаю, что к вечеру у нас побитые личности и в коридорах, и в процедурных будут лежать.
– Поэтому мне сейчас надо было бы ехать домой и поспать хотя бы что осталось, – снова взглянул на часы и поморщился.
– Могу положить в гостиной, там есть диванчик.
– И ехать утром по забитой дороге? Нет уж, спасибо. Ночью я домчу легко и быстро, а к вам приеду в субботу, восьмого. Постарайтесь до тех пор себя поберечь, Анастасия Александровна.
– Буду стараться, Пётр Григорьевич, – вздохнула я.
За майором захлопнулась дверь.
Через несколько минут я услышала, как где-то вдалеке завёлся мотор.
«Ага, на сей раз, машину он оставил у детского сада, – усмехнулась. – Бережёт мою репутацию! Ну что же, расходуем остатки соли на защитный круг и ложимся спать. Завтра новый день, вот интересно, какие приключения он мне готовит?»