Джилл
Когда Роберт припарковался, я первая вышла из машины. Я воображала этот момент тысячи раз! Представляла, как Том пытается сдержать эмоции, снова глядя на отчий дом после стольких лет.
По обеим сторонам крыльца я повесила цветочные кашпо, а в деревянный ящик под окном высадила жизнерадостные анютины глазки и фиалки. Отдраила входную дверь, покрытую блестящей зеленой краской, а возле порога бросила новенький плетеный коврик с надписью «Дом, милый дом».
Я смотрела, как Том, крепкий, широкоплечий, выходит из машины. Сын взглянул на дом лишь мельком, и я с нарастающим беспокойством видела, как сдвинулись его темные брови. Сжав губы, он вытащил из багажника сумку и рюкзак.
– Добро пожаловать домой, сынок! – с этими словами я вложила в руку Тома его старый ключ от двери.
Том, не глядя, сунул его в карман.
– Спасибо, мам, – буркнул он, пока мы заходили в дом.
Слезы заволокли мне глаза. Я открыла дверь, Роберт прошел мимо нас и исчез в своем кабинете.
– Том? Что происходит? Что-то не так? – едва слышно спросила я, когда Том зашел внутрь.
– Ничего, – ответил он, слегка растянув губы в улыбке. – Просто устал.
Я выждала пару минут, заметит ли он обновленный холл. На полу вместо старого уродливого покрытия теперь красовались симпатичные доски из светлого дуба. Джоэл, наш мастер, трудился больше года, чтобы освежить интерьер во всех комнатах первого этажа специально к этому важному дню. К нашему новому началу.
– Можно подумать, мы готовимся к визиту королевской особы! – ворчал Роберт. – Столько лет мы здесь жили, и нас все устраивало. И вдруг ты затеяла ради него ремонт.
– Не совсем ради Тома, – ответила я тогда, тренируя самообладание. – Это символ того, что в жизни каждого из нас начинается новая глава.
Роберт презрительно хмыкнул и удалился. Но я упрямо верила, что мы станем жить единой семьей.
…Признаю, я расстроилась, когда Том не заметил моих усилий. Он даже не обрадовался возвращению домой.
– Проходи на кухню. Я сделаю тебе чай и сэндвич.
– Я бы хотел прилечь, если ты не против. Немного прийти в себя.
– Отдыхай столько, сколько нужно, – кивнула я, немного растерявшись.
Странно, что после десяти лет в разлуке с семьей Том первым делом пожелал уединиться.
– В полпятого позову на чай!
Я представила, как бы Одри развеяла мои сомнения: «Ну конечно, Том хочет побыть один, Джилл. Он так привык!» А потом обняла бы меня и, закатив глаза, произнесла: «Это не потому, что ему плохо дома».
Том понес свои сумки наверх. Я отправилась следом и смотрела, как он замер на пороге своей комнаты. Со щемящим сердцем я наблюдала, как Том медленно обвел ее взглядом. Над кроватью по-прежнему висел плакат футбольного клуба «Manchester United», на письменном столе виднелась коллекционная фигурка из киносаги «Звездные войны», на подоконнике стояли боксерские призы и награды.
Я убирала в комнате сына каждый день, протирала вещи от пыли, а в прошлом месяце вычистила его шкаф и комод, освободив для новых вещей.
– Я оставила все так, как было в тот день, когда тебя забрали, – с нежностью в голосе сказала я, стоя позади Тома.
– Но зачем? – Он удивленно уставился на меня. – В смысле, не стоило так беспокоиться. Вы с отцом могли бы использовать мою комнату.
– И для чего же, например? – рассмеялась я. – Это твоя спальня, Том. Она таковой и останется, даже когда ты женишься и станешь жить со своей семьей.
– К половине пятого спущусь на чай, – с непроницаемым лицом ответил он.
А затем шагнул в спальню и мягко прикрыл за собой дверь, оставив меня стоять на лестничной площадке.
Возвращение в отчий дом и в собственную комнату наверняка вызвали в нем бурю эмоций. Я не ожидала от сына такой реакции, но была уверена, что волноваться не стоит. Его поведение совершенно нормально… ведь правда?
Роберт, как обычно, заперся в кабинете, Том – у себя в спальне, а я, как это часто бывало, осталась на кухне одна. Налила себе стакан воды из встроенного в холодильник кулера и села завтракать. На душе вдруг стало тяжело и тоскливо. Безусловно, я понимала, что в реальности возвращение Тома окажется не таким, каким я его представляла, но в итоге… Честно говоря, как бы я ни убеждала себя, что все в порядке, на самом деле мои надежды вообще не оправдались.
И тут меня осенило: я навыдумывала всякой сентиментальной чепухи, настроила воздушных замков. Выход на свободу после десятилетнего заточения в тюрьме никак не мог пройти для Тома легко. Но самым большим откровением для меня стало то, как много всего забылось: ежедневная напряженность, угрюмая атмосфера, чудовищное давление, которое я испытывала, пытаясь сохранить мир между Робертом и Томом, сгладить конфликты до того, как они вспыхнут. Как же я выматывалась, принимая на себя роль громоотвода, впитывая раздражение и негатив, которые, словно электрические разряды, с треском пробегали между отцом и сыном. А ведь в детстве я точно так же старалась предотвратить ссоры между родителями.
Когда мне стукнуло десять, мы разорились, потеряли дом и очутились в съемной лачуге с одной спальней. Я решила, что если буду примерно себя вести, то папа бросит пить, а мама перестанет на него кричать, и они не разведутся. И все наладится. Жизнь потечет, как прежде.
И теперь, в день освобождения Тома, я вспомнила, каких усилий мне стоило долгие годы поддерживать видимость дружной счастливой семьи. Я сомневалась, хватит ли мне решимости снова взвалить на плечи это бремя, но в глубине души понимала, что иного пути нет.
Ровно в 16:30 я позвала Тома. Он спустился через пять минут, с еще влажными после душа волосами, в серых спортивных штанах и белой футболке. Отдохнувшим сын не выглядел. Он застыл на пороге кухни, покусывая большой палец, глаза бегали по сторонам. Роберт прошел к столу, не говоря ни слова.
– Располагайся, сынок, – улыбнулась я. – Я приготовила твое любимое блюдо, а на десерт будет тирамису.
Я поднесла еще булькающую домашнюю лазанью к столу, за которым в гробовой тишине сидели Роберт и Том. Я понимала, что в первый день дома сын может чувствовать себя непривычно. Я приготовила обед накануне в надежде, что мы спокойно поедим, выпьем чаю. А потом я спрошу Тома, не хочет ли он взглянуть на квартиру, которую я для него нашла. Узнаю, не планирует ли он возобновить старые знакомства с ребятами из боксерского клуба.
Водрузив глиняную форму с лазаньей на подставку под горячее, мгновение спустя я вернулась с большим плоским блюдом, на котором лежала фокачча с розмарином, и миской с нарезанным зеленым салатом.
Том вытащил из кармана телефон и положил рядом со своей тарелкой экраном вниз. Глаза Роберта недобро сузились – он терпеть не мог телефоны за столом. Но муж отвернулся, ничего не сказав, и я тихо выдохнула.
Я разделила лазанью на три части и собиралась уже переложить порцию на тарелку Тома, но он предостерегающе выставил ладонь:
– Мам, мне только половину.
– Но это же твое любимое блюдо. – Я вернула кусок обратно в форму. – Раньше ты сметал его за считаные секунды.
Как ни смешно, но я чуть не расплакалась. Том кинул на меня обеспокоенный взгляд.
– Да. Прости, но… я не голоден.
– Я ограничусь сэндвичем, – заявил Роберт, с громким хрустом разворачивая газету. – Иначе новый приступ подагры мне обеспечен.
– Зря ты столько для меня наготовила, мам. – Том положил себе немного салата. – Но выглядит вкусно.
– Поскорее бы закончился этот цирк, – пробормотал Роберт, не отрывая глаз от газеты. – Хотя на что я надеюсь!
Том отложил вилку и уставился в тарелку. Прекрасно зная отца, он привык, что лучше всего не обращать на колкости внимания. Но теперь Том изменился, и от него волнами исходило возмущение. Я поняла, что с тех пор как сын сел в машину, он был как сжатая пружина. И сейчас вел себя так, словно вообще не желал оставаться здесь с нами.
– Роберт, пожалуйста, не заставляй Тома чувствовать себя так, словно он тут лишний. – Я уронила кусок лепешки, и запеченные иголочки розмарина усыпали стол, словно дохлые мошки. – Я хотела, чтобы наш первый семейный обед прошел идеально. Пожалуйста, не порти его.
– Как он может пройти идеально? – скривился Роберт. – Человек только что отмотал десятку за убийство лучшего друга, а ты делаешь вид, будто мы идеальная семейка из реалити-шоу! – Он швырнул скомканную газету на пол и встал из-за стола. – Я чай не буду. Вспомнил, что мне кое-куда нужно съездить.
– Не уходи! Одну минуту! – Том так резко вскочил со стула, что на моей тарелке звякнули приборы. На лице Роберта отразилось изумление. – Мам, пап, мне надо вам кое-что сказать. Это действительно важно.
В кухне повисла напряженная тишина. Я затаила дыхание – вот он, критический момент. Сын, наконец, поделится тем сокровенным, что не дает ему покоя с первых минут нашей встречи. И новость эта серьезная.
Том посмотрел на меня, и я увидела в его глазах страх, безмолвную мольбу. Лицо сына осунулось, побледнело. Я знала: то, что он собирается сообщить, перевернет все.
Наконец я медленно выдохнула, а Роберт снова сел за стол.
– Ну хорошо, если тебе приспичило. Господь свидетель, я не сильно скучал по этим театральным сценам.
– Я хочу сказать спасибо. За все, что вы оба сделали. Особенно тебе, мам. – Казалось, Том репетировал свою речь. – Что бы вы обо мне ни подумали, когда услышите следующие мои слова, знайте, я правда ценю ваши усилия и сожалею о позоре, который навлек на нашу семью.
Я терялась в догадках: Том говорит о ночи, когда погиб Джесс, или подводит к тому, что лишь собирается сказать?
Слыша тихий дрожащий голос сына, я с усилием выговорила:
– Ты никогда не навлекал на нас позор.
Тишина в кухне давила, словно на нас троих вдруг сошла снежная лавина. Том уставился на стол, будто забыв, что мы все еще тут. Роберт застыл, глядя прямо перед собой.
– Мам, ты не в курсе, но года два назад я принял участие в программе для заключенных. Вы когда-нибудь слышали о восстановительном правосудии?
Том посмотрел на меня, а затем перевел взгляд на Роберта.
– Я да, – коротко ответил муж. – Это когда преступники искупают вину за совершенное деяние, так?
– Отчасти да. – Том повернулся ко мне. – Программа нацелена на примирение с жертвами преступлений и их семьями, мам.
– Но Джесса нет, и с ним уже не помириться, – непонимающе нахмурилась я, борясь с накатывающей тошнотой от запаха лазаньи и опаленного розмарина.
Том опустил глаза и сцепил руки в замок. Роберт засопел.
– Бриджет тоже в этой программе, – осторожно проговорил Том.
– Что? Откуда тебе известно? – смысл сказанного ускользал от меня.
За словами сына явно крылось нечто очень важное, но я не улавливала суть.
– Я и Бриджет решили попытаться. Вдруг сработает? Дважды в месяц мы встречались, и с помощью кураторов программы…
– Вы виделись с Бриджет?! – прошептала я. – Да как же они там допустили такое?
– В этом и есть главная цель программы. Осознать горе, которое я причинил, и постараться наладить отношения с семьей Джесса. С его мамой.
– А я думал, меня уже ничем не удивить, – фыркнул Роберт.
Я словно окаменела.
– У меня нет слов! Тебя заставили стоять на коленях перед этой женщиной! – В груди закипала жгучая ярость.
– Я согласился добровольно. Меня никто не заставлял.
– С Джессом произошел несчастный случай. Ты сам так говорил! Ты не собирался его убивать.
– Но он умер, – Том развел руки в стороны, словно показывая, что ничего не скрывает. – Несчастный случай или нет, но Джесс умер из-за меня. Неужели ты не понимаешь?
– Он кинулся на тебя с ножом, и, следовательно, это была самозащита! Ты не заслужил столь долгий срок!
– Присяжные решили, что той ночью Джесс погиб из-за меня, и признали виновным, – произнес Том заученным тоном, устав повторять одно и то же снова и снова. – Я мог бы уйти до того, как мы сцепились, но не ушел. Я несу полную ответственность за свой выбор и никогда себя не прощу.
Я уставилась в стену. Я ездила на свидания к Тому дважды в месяц на протяжении всего срока и ничего не знала об этой нелепой программе. Оказывается, Бриджет тайно виделась с моим сыном. Впрочем, я заметила, что он изменился, но не догадывалась, в чем причина. Том воспрял духом, повеселел, держался увереннее, но я объясняла это приближающейся датой освобождения. Я полагала, его радует скорое возвращение домой.
…Когда сыну исполнилось шестнадцать, он начал заниматься в местном боксерском клубе. Вскоре тренеру – его звали Кенни, тоже из нашего города – стало ясно, что Том обещает стать отличным спортсменом-любителем. Сын начал тренироваться несколько раз в неделю. Причем нам не сказал ни слова. Даже успел принять участие в двух любительских соревнованиях, когда кто-то поинтересовался у Роберта, не его ли сын тот молодой перспективный боксер, не проигравший ни одного боя.
Роберт был впечатлен. Он признался, что не думал, будто у Тома есть склонность к боксу. А я не одобрила. Сказала, что бокс – варварский спорт. Но больше всего меня интересовало другое: почему, ради всего святого, он скрывал от нас свои занятия? Я не могла взять в толк, как он мог ввязаться в такое серьезное дело, не сказав нам? Но ответа так и не получила.
– Теперь ты знаешь то, о чем я догадывался давным-давно: наш сын умеет скрытничать и лукавить, – сказал тогда Роберт.
Том продолжил заниматься боксом, и весьма успешно, но в итоге это его и подвело. По мнению суда, тот единственный удар, который он нанес Джессу, был совершен намеренно, с целью убить. И поэтому сын получил гораздо более суровый приговор.
…Том по-прежнему не сводил с меня глаз. Щеки сына раскраснелись.
– Мам, есть еще кое-что, – запинаясь, проговорил он. – Это для вас очень неожиданно. Сразу прошу прощения, но…
– Это еще что? – Роберт наклонил голову, прислушиваясь.
Том судорожно сглотнул и замолчал. И тут я тоже услышала. Тихий стук.
– Кто-то пришел. – Я встала из-за стола. – Сейчас я от них избавлюсь.
– Нет-нет! Я сам. – Том поспешил к входной двери. – Подождите тут. Я мигом.
Роберт хмыкнул и одарил меня взглядом, означавшим «я же говорил». Мы оба молча сидели на кухне. Хлопнула входная дверь, затем раздался тихий взволнованный голос Тома. Потом заговорила женщина. Слов я разобрать не могла… стоп! Она хихикнула?!
Мы с Робертом переглянулись. Я не могла прийти в себя от изумления. Послышались шаги, и в кухню вошел Том, а за ним Бриджет Уилсон. Запах остывающей на столе лазаньи вдруг сделался невыносимым, и я судорожно прикрыла ладонью нос и рот.
– Бог ты мой! А она что тут забыла? – пророкотал Роберт.
Желудок скрутился в тугой узел. Я не могла говорить, не могла дышать. К горлу подкатила тошнота.
– Мам, пап, – размеренным тоном проговорил Том, – мы с Бриджет полюбили друг друга. Полгода назад мы расписались в тюрьме. И сегодня начинаем новую жизнь – как муж и жена.