Тетради - читать онлайн

Новгород

1.07.84. Приехали мы в Новгород после полудня. Нашли Кузю у памятника и пошли есть. Поели отменно, потому что много. В кремле ничего интересного: София в лесах, крылечки подвесные, колокола, арки всякие, но в памяти всё это осталось каким-то слизанным.

Вышли на смотровую площадку и тут увидели, что такое Новгород – это церкви, везде церкви. Да в таких местах, что лучше не придумаешь: за рекой, за Торгом. Там, видимо, была купеческая сторона. Слева за рекой тоже церкви, а справа прекрасная панорама: река, острова, холмы. Церквушки торчат, не поймёшь даже, на каком берегу. И Юрьев монастырь тоже виден. Всю эту панораму портит ужасный памятник Всаднику. Наверное – Александр Невский. Такой противный, что слов нет.

А. Кузнецов (Кузя), А. Филиппов, А. Флоренский (Шура). Камера – аноним

Зашли в музей, там замечательные иконы. Но я так устал, что несколько раз чуть не упал на них. Сходим завтра ещё раз.

Спали на скамейке. Пошли через мост на другую сторону Волхова.

На пристани узнали превеликолепную вещь: кораблики ходят и в Юрьев, и в Старую Руссу.

За Торгом очень понравилась одна церковь без штукатурки, из красного кирпича.

Но самое прекрасное нас ждало впереди – Спас Преображения на Ильине. Фрески меня просто потрясли. Троица, столпники на втором этаже – всё великолепно. На первом этаже справа фон фресок фиолетовый, а фигуры светло-охристые с коричневой прорисовкой. И ещё разные цвета, такие, будто и нет их совсем. На верхнем барабане замечательные фрески, но они далеко, а туда не пускают.

Решили плыть к Юрьеву монастырю. Купили 0,5 «72»-го (имеется здесь такая фасовка), поплыли.

В монастыре я извернулся, и мы устроились на ночлег к каким-то художникам, не получившимся кускам.

Осмотрели монастырь. Маковки собора все разные по размеру (XII в.). Колокольня более поздняя (век XVI), очень высокая. Есть ещё одна церковь с синими куполами, а на них – золотые звёзды.

Попрощались с Кузей и пошли на Волхов пить портвейн. Хорошо уселись, тянем вино, вдруг подъезжает на моторной лодке парень. Познакомились, Андреем зовут. Предложил сесть в лодку. У него была маленькая и пиво. Распили всё, что у него было и что у нас оставалось. Поехали колобродить, купили ещё водки, заправились и бензином. На пристани у кремля пристали к трём девкам (страшные). По рассказам Андрея, это местный блюдяшник: с берега подъезжают машины, а с реки лодки и снимают девок. Очень удобно в транспортном отношении.

Поехали к развалинам церкви в Сельце. Я накопал (украл) молодой картошки. Андрей перевёз нас к Юрьеву монастырю. Распрощались.

Володя ждал нас. Я уже засыпал. Володя показывал свои работы. Сплошные мишки.

Пили чай, ночевали в Орловском корпусе: две смежные комнаты, выход в коридор, а оттуда на улицу.

2.07.84. С утра (13 часов) в Витославицах, деревянное зодчество от XVI в. В Новгороде ещё раз были в музее, смотрели иконы, ранние русские портреты (Аргунов). Ходили на другую сторону Волхова на Ярославово Дворище к ц. Федора Стратилата, но в неё не попали. Потом были приключения с потерей времени и надежды побывать в ц. Спаса на Нередице. Но решили плыть к Сельцу на последнем теплоходе, оттуда к Нередице – пешком, а возвращаться как бог даст. Купили две бутылки вина на вечер с Володей и сели на теплоход.

К Шуре пристал «продаватель икон». От Сельца до Нередицы оказалось очень мало пути. Нам показали, где живёт хранительница церкви – глухая старушка баба Шура. Добрая женщина согласилась пустить нас в храм, хотя было уже поздно: он открыт только до 18 часов.

В алтарной апсиде – апостолы в два ряда. В правой апсиде много фресок Богоматери в полный рост. Две из них совсем одинаковые, но одна раза в два меньше другой. С правой стороны – две женские фигуры, сохранившиеся, пожалуй, лучше всего. Примитивный узор на колоннах. Кое-где участки фресок с более мелкими фигурами. В войну церковь была разрушена. Баба Саша помнит её до войны: икон не было вовсе, она была белой снаружи. Царские врата увезли в какой-то монастырь, а церковь снаружи покрасили в красно-розово-серый цвет.

Поблагодарив бабу Шуру, отправились пешком через Шолохово в Ковалёве (5 км). Там обнаружили ещё одну церковь – Спаса на Ковалёве. Она, естественно, была закрыта, и мы пошли в близстоящий дом, где нашли старушку – хранительницу музея, которая (уже было поздно) милостиво согласилась открыть храм. Внутри выставка с фотографиями разрушенных в войну церквей Новгородской области.

Фресок сохранилось совсем не много – совсем не сохранилось. В нише замечательная – с Крестом и узорами. Восстановлены на планшетах две фрески западной стены: Богоматерь Умиления и кто-то ещё, кто – забыл. Все они (предположительно) выполнены южно-славянскими мастерами (Сербия, Хорватия). Живопись плотная, даже немного тяжеловатая, по крайней мере по сравнению с тем, что видели ранее.

К нам примазалась семья москвичей.

Выходим из церкви, а над ней – радуга, да такая обалденная, с фиолетовым! Шура это снял, а вдруг хоть что-нибудь получится.

Москвичи на «Жигулях» подобрали нас на дороге и подвезли в Новгород до остановки автобуса № 7.

Когда утром уезжали от Володи, то ключ от комнат, где спали, положили на печку, а ему об этом не сказали. И в наши комнаты приехали девки работать в мастерской Грекова. Того самого, который реставрирует фрески Спаса на Ковалёве. Когда вечером вернулись, девки сидели у Володи и ждали нас. Устроили застолье с нашими двумя бутылками «Лучистого», солёной рыбой и клубничным вареньем.

Володя читал лекцию про русское крестьянство, спорил с девками, читал свои и чужие стихи и четыре хороших народных рассказа про русалку, про мёртвую жену и рысь, про Ванятку-оборотня, про учителку и третий пар.

– У реки деревня стояла, а в деревне мальчонка жил – сирота. Ну и пас скотину, этим и жил – сирота. Ну, пас он один раз корову реки, за деревней. Денёк ясный был, солнце паренька пригрело, он и уснул на бережку. Просыпается, глаза протирает – глядь! – а на речке, на мостках, на перилах русалка сидит! Настоящая русалка, с хвостом, кожа белая, хвост на солнце золотом горит. И волосы медвяные гребешком чешет, чешет. Ну, сердце у него холонуло. Вскочил, ударился бежать. «Русалка! Русалка!» – кричит. А у него вода под ногами, куда ни ступит – чувырк, чувырк! Куда ни ступит – чувырк! А до этого сухо было.

Прибежал в деревню: «Мужики! Русалка на берегу! Коров сманивает!» Ну, мужики – кто за вилы, кто с багром, кто с колом – на берег. Прибежали. Глядь – а на мостках никого нет. Смеются: «Почудилось, малец». Поглядели на мальца, а у мальца глаза – во! И на мостки смотрит. Поглядели на мостки, а на мостках чешуя валяется – во такая! с пятак!

Вот тебе и малец!

– В Сибири это было. Охотник на заимке на промысле был. Жена при нём. Стряпала. Мужик-то днями в тайге промышлял. А она по дому. И то – когда ему. И одежонка может порваться. Ну вот.

Раз приходит домой, а жена больная лежит – совсем плоха. Ну он думает: «Надо ей супа на мясе сварить, а то совсем слаба. Гляди, помрёт». Пошёл в лес. Дома-то не было ничего. Долго плутал – не идёт дичь. Пришёл домой, а жена мёртвая лежит. Холодная уже.

Ну, он её с кровати на стол переложил, свечку в голову поставил, руки, по обычаю, связал ей на груди. Ну обычай у них там такой есть, не перебивай! А сам на кровать повалился. Да, а окно открытым оставил – чтоб духа не было. От покойницы-то. И заснул, устал-то сильно, столько по тайге мотался.

Проснулся ночью, в комнате темно: свечку, видно, ветром задуло. За окном луна – полная! Он на кровати лежит, прикрыл глаза, о старухе думает: «Как я теперь один без неё буду?» Вдруг метнулось что-то. И крик страшный-престрашный: а-а-а! Он к ружью. Видит, рыси силуэт к окну метнулся! Пальнул – не попал, выскочила рысь. Он к покойнице, свечку зажёг. Смотрит, а руки-то у неё – развязаны! Горло перегрызено. А крови-то – нет!!!

Вот тебе и покойница!

– Жила в одной деревне вдова. Марфой звали. Красивая такая была, стройная, вся деревня ей любовалась. Но трудно жила, бедно. Каково одной-то? И была у неё одна только радость – сыночек Ванятка. Красивый такой, добрый. А набожный-то, набожный. Вся деревня его любила. А Марфа-то как любила! Всегда в чистенькое оденет, вымоет, пострижёт. Идут, бывало, в церковь – такие красивые оба, во всём чистом. Народ на них не нарадуется. И со всеми поздоровается. Вежливый такой. И они ему: «Здравствуй, Ванятка!» И кто пряничек, кто какой другой гостинец даст. Хороший такой!

Но не уберегла Марфа сыночка, потонул он прошлым летом. Пошёл с ребятами купаться и потонул. Звали-звали: «Ванятка! Ванятка!» А Ванятки-то и нет.

Мужики набежали, баграми-то его вытащили, да поздно – не откачали. Похоронили Ванятку. А уж Марфа-то как убивалась. В могилу за Ваняткой хотела кинуться, насилу бабы оттащили. Вся с лица спала. Во всё чёрное оделась. Замолчала баба. Идёт к колодцу – платок чёрный на глаза надвинут, ни с кем слова не скажет, не поздоровается ни с кем.

А через месяц бабы у колодца замечать стали – оттаяла баба. Белый платок на голову надела. Идёт к колодцу, улыбается всем так тихо, здравствуйте говорит.

Бабы попу про то и рассказали. Он её на исповеди и спрашивает: «Что это ты, Марфа, радостной такой стала, во всё светлое оделась? Не грешна ли?»

– Да что ты, батюшка. Не грешна. Ванятка – сынок мой – ко мне стал приходить.

– Как Ванятка?!

– Да, вот Ванятка стал приходить.

– Не в видении ли, Марфа?

– Да нет, батюшка, не в видении, живой Ванятка стал приходить. И всё ласковый такой, гостинцы мне приносит.

– И когда же он стал приходить?

– Да с неделю, батюшка. И все ласковый такой. С гостинцами стал приходить.

– И когда же он приходит?

– Да вот только солнце скроется, он уже и постучит в дверь: тук-тук. «Мама. Это я, твой Ванятка». А я уже жду его, сердечного. На стол всё соберу. А он и приходит. И всё ласковый такой. Гостинцы приносит.

– И когда же он уходит?

– А вот только петух пропоёт, он и уходит. И всё ласковый такой. Гостинцы дарит.

– А вкушает ли чего?

– Нет, батюшка, не вкушает. Так за столиком сидим, а я смотрю на него, сердечного. И все ласковый такой, гостинцы мне дарит.

– А глаз от долу не подъемлет?

– Нет, батюшка, не подъемлет.

– Вот что, Марфа. Когда он в следующий раз придёт и сядете вы за стол, ты вилочку рядом с собой положи, а опосля незаметненько так вилочку-то локотком, локотком на пол-то и сбрось, якобы нечаянно. Поняла? Да вьюшку, вьюшку-то не забудь отворить! Ступай, Марфа.

Пришла Марфа домой. Ждёт сына своего Ванятку. На стол всё собрала. Вилочку положила. Ждёт. И вот солнце зашло – тук-тук – Ванятка. Входит. С гостинцами пришёл. «Здравствуй, мама!» За стол садится. А глаз от долу не подъемлет. Вспомнила она наказ попа и вьюшку потихонечку да и отворила. Села с Ваняткой, угощает: «Покушай, Ванятка». А он: «Да нет, мама, сыт я – так посидим». И не вкушает. Ну она вилочку потихоньку локотком-то, локотком. Вилочка и упала. А вилочку-то поднять надо. Наклонилась Марфа под стол. Глядь, а у него вместо ног – копыта! Взгляд на него подняла – а он веки-то открыл, а глаза – зелёные. Смотрит: «У-у, поняла, проклятая». Завертелся весь, плесенью синей покрылся и – у-у-у – в печку вылетел!

Хорошо, что вьюшку не забыла открыть, а то бес проклятый всю печь бы разломал!

Вот тебе и Ванятка!

– В деревне учителка был. И в бане он после всех мылся, чтобы не так жарко было. Сначала мужики помоются, потом бабы, а потом и учителка. Говорят ему мужики: «Не надо, учителка, в третьем пару мыться, беда будет». А он: «Предрассудки».

Как-то раз и пошёл он – сначала мужики помылись, потом бабы, а потом и учителка пошёл. Стал он мыться и вдруг- раз! – дверь сама открылась. Он дверь покрепче притворил, думает: «Я из ковшика водичку на камешки плеснул, пар поднялся, воздух расширился, дверь и отворилась. Физика. Предрассудки». Моется дальше. Вдруг – бах! – дверь опять распахнулась. «Э, – думает учителка, – это девки веревочку к двери привязали, из-за кустов дергают, шутят так. Предрассудки». Дверцу прикрыл, крючочек набросил. Только начал снова мыться, дверь опять – шасть! – нараспашку. Он к двери. Стал призакрывать. А в щель голова лошадиная просунулась. Белая. Зубы оскалила. Ржёт: «А, учителка, каково в третьем пару мыться?» Он дверь настежь – никого! И ни жив ни мертв, как есть голый как сиганёт к дому. Бежит, оглянуться боится, а сзади – топот, топот! И дышит кто-то в спину: ху-ху-ху! Насилу в избу вбежал, дверь захлопнул, дрожит.

Вот тебе и предрассудки!

3.07.84. Пишу по воспоминаниям, т. к. в свое время не успел. Встали мы утром у Володи. Девки нас к себе спать не пригласили. Добрались до речного вокзала, в 7:30 сели на теплоход «Заря» – это такая глиссирующая плоскодонка. Пассажиров было едва на треть мест. Заплатив по 2.20, отправились в Старую Руссу по Ильмень-озеру. На озере видели два русских (квадратных) паруса. Вошли в реку. Первая остановка Взвод, потом и Старая Русса. В городе смотрели монастырь со Спасо-Преображенским собором. Там музей, но во вторник был выходной. Потом через весь город прошли к рынку, где поели в кафе. Затем пошли в дом-музей Достоевского. По пути, на другой стороне реки, видели большой жёлтый собор с обилием главок и одну действующую церковь.

В музее Достоевского нас водила по комнатам женщина, совсем не экскурсовод, но очень забавно рассказывала. Показала нам «любимую картину Достоевского» – «Шоколадница». Такие картины, говорит, были во всех господских домах. Видели дорожный сундук и чемодан, который «Достоевский куда бы он ни отправлялся, всегда брал с собой». Саша сделал благодарственную надпись в книге почётных посетителей. С помощью местных жителей нашли винный магазин, в котором купили две 0,5 молдавского вина «Земфира». И с этой поэзией во фляжке отправились на Новгородское шоссе, откинув мысль ехать в Порхов через Волот, т. к. дорога там «непроезжана».

Доехали до Шимска – города, замечательного тремя пивными заведениями. В самом дешёвом из них, в ларе, попили пива. Тут пиво продают прямо из деревянной бочки[2], в которую вставляется вертикальная трубка с краном, а для поддержания давления имеется шланг, присоединённый к насосу. Этот насос расположен у ларя рядом с окошком, и всякий взалкавший счастливец должен перед получением порции пива потрудиться на нём для пользы своей, что Саша и проделал и за себя, и за меня при полном своём удовольствии.

Отправились на шоссе ловить машины до Порхова. Проторчали довольно долго, не раз прикладываясь к «Земфире» устами. Какой-то ленинградский гад на «Жигулях» хотел нас подвезти за деньги, мы отказались от его услуг. Вдруг подъезжает военный газик, из него высовывается протокольная рожа в чёрных очках и просит показать документы. Я, думая, что он нас подбросит, перелистал перед его рожей паспорт, но в руки не дал. Удовлетворившись этим, уехал этот гад обратно в Шимск. А нас тут же подобрал КамАЗ, направлявшийся из Горького в Ригу. Но он, не заезжая в Порхов, шёл на Псков. Сошли в пос. Новоселье и пошли по дороге на Порхов до деревни Хредино к Мите Шагину в предпоследний голубой дом, который мы долго искали, разбудив совсем постороннюю старушку. Наконец нашли Митю и с ним во дворе допили «Земфиру». Я изрядно замёрз и видел ёжика. Митя очень стрёмничал своей хозяйки и «подпольно» уложил нас спать в сенях на своей кровати за марлевой занавеской, а сам пошёл спать в дом к жене.

4.06.84. Проснулся я у Мити от боли в боку – это Шура прижал совсем меня к стенке. В доме уже просыпались. Мы лежали тихо, как мышки, боясь, что хозяйка нас услышит. Хозяйка ходила около, но так и не заметила, что в доме гости. Когда угомонилась, Митя дал знать. И мы, быстро встав, сделали вид, что только-только пришли. Устроили затянувшееся застолье с двумя бутылками прибалтийского вермута – вещь славная. Часам к пяти вышли на дорогу. Лесовозы подбросили нас до Порхова. Из Порхова с автовокзала на Волышово. Нашли усадьбу какого-то графа, тут же парк пейзажный и конезавод. Всё в запустении, м. б., поэтому и красиво.

Приближалась ночь. Возвращались к шоссе ловить машины. И тут нам встретился, как мы позже узнали, татарин Кемаль. Он предложил остановиться у него на ночлег. Ничего не оставалось, т. к. было уже поздно. Кемаль угостил «Изабеллой» и яичницей. Легли спать в его холостяцкой антисанитарной квартире. Он, по своему восточному гостеприимству, наотрез отказался ложиться в свою единственную в доме кровать, предоставив её нам, а сам лёг на полу. Пришлось лечь на белье дико подозрительного цвета.

Митя Шагин и прибалтийский вермут

Утром (05.07.84) подарили ему Сашины кеды, а он ему стихи Гёте.

До Порхова доехали на автобусе. Дальше наш путь лежал на Остров, до которого добрались со многими пересадками.

Пушкинские Горы

Сороть с Савкиной горки

Остров – приятный городишко. На главной площади красивый собор, от него узкий подвесной мост через речку на сам остров, на котором стоит ц. Николы Чудотворца (XVI в.). В городе поели и купили одну косорыловку.

Выйдя на шоссе, довольно быстро добрались до Пушкинских Гор. Здесь на почте нас обрадовали – наши посылки уже прибыли. Город произвёл тяжёлое впечатление – слишком много туристов. В экскурсионном бюро сказали, что остановиться негде. Кажется, начинается обруб. Естественно, никакие Тани и Ларисы нам ничего не нашли, в смысле где жить. От житья в самих П. Г. мы отказались.

Пошли в д. Вороничь. Там, говорят, можно найти жильё. Вокруг поля и холмы, просёлочной дорогой вышли к шоссе, по нему опять свернули на просёлок и очутились у железнодорожной насыпи. Раньше здесь были и рельсы. По насыпи и дошли до магазина, купили «Агдама» и пожрать. У «Агдама» здесь наценка 5 коп. В магазине посоветовали обратиться за ночлегом в два ближайших дома. Мы остановились в том, который прямо за магазином. Досталась каморка с четырьмя кроватями, кроме нас тут пока никого нет.

Сороть с Савкиной горки

Вид на долину реки Сороть от деревни Дедовичи

Пошли на Савкину горку, там стоят каменный крест и часовенка, посвященная гибели монастыря, который был как раз в Воронине, который раньше, оказывается, был городом. Его разрушил польский король Стефан Баторий (вот сволочь!) во время похода на Псков. Оттуда мимо мельницы и оз. Маленец по Сороти прошли в Михайловское и увидели страшную картину поругания. Везде таблички с обращениями к паломникам, мраморные доски со стихами под каждой ёлкой и всякие разные другие противные таблички. Перешли через Сороть по пешеходному мостику. Побывали в деревнях Зимари и Дедовичи. Оттягивались на Савкиной горке и под Дедовичами. Искали сюжеты, но всё не то. Вокруг очень красиво, но писать бы это я не стал. Не за что зацепиться. Не хватает какого-то предмета. Может, завтра что-нибудь надыбаем.

15.07.84. Пишем с 8-го числа один и тот же пейзаж: утром, вечером и снова вечером – его же, но с мостом. Утром ещё стога с насыпи, а за ними Тригорское. Сюжетов больше не находим, хотя всё вокруг красиво. Долго мучились около Михайловского и Савкиной горки: то ли не закомпоновать, то ли ещё чего-то, но писать покатам не стали.

Живём по рублю в день с человека. И, так как в дороге сильно издержались, ограничиваем себя в еде и питье, что пагубно сказывается на нашем настроении. Подумываем, как, когда и куда отсюда смотать.

Вид на Сороть и автомобильный мост от Тригорского

Вчера (14.07–84) пили за чужой счёт. Познакомились с Аркадием Константиновичем и милиционером Юрой, старшиной. С ними и пили. Угощал Аркадий Константинович двумя бутылками водки и тремя портвейна. Он познакомился со старшиной двумя часами раньше, представившись ему майором КГБ, а милиционер всё время хотел увидеть его документы, это подтверждающие, на что совсем пьяный «майор» отвечал ему: «А иди ты на…»

Водку пили над автобусной стоянкой в Воронине. Я заначил почти целую бутылку. Потом Юра поймал автобус (ПАЗ), и на нём поехали в Петровское, где был его пост, а он опаздывал на дежурство.

Очень интересно ехать по заповедным дорожкам Михайловского, чуть ли не по «аллее Керн», распугивая туристов. Объехали кафе и магазин, но они оказались закрыты. Шофёр за бутылку согласился сгонять в Пушкинские Горы. Растрясли Арк. Конст. ещё на три бутылки портвейна молдавского розового (одна из них досталась шофёру). Приехали в Петровское, по пути подвезли девок. С одной, Наташей, я разговорился. Они из Тулы, остановились в самих П. Г. и тоже по рублю с человека. Старшина застремался вести нас в свою каптёрку, и мы, вскрыв дверь, расположились в домике, где хранятся грабли, косы и т. д.

Сидим, пьём портвейн, вдруг входит человек, как оказалось, смотритель музея, и начинает делать нам выговор: «Как вам не стыдно? Кто позволил?» А старшине: «Там туристы розы обрывают, а Вы, вместо того чтобы их ловить, здесь пьянствуете!» Старшина приссал, но пить продолжил, и тот убрался. Посидели мы ещё немного, но наши товарищи стали отрубаться, и мы убрались. Они нас вышли провожать. Когда уходили, Арк. Конст. сладко нам улыбался и махал рукой, у старшины был вид печальный: что ему теперь делать с пьяным «майором КГБ»?

Домой шли по берегу озера Кучане. Саша побежал вперёд и увидел двух голых купающихся девок. Чтобы завлечь оных, разделся и стал купаться рядом с ними. За этим занятием я его и застал, а девки (если это были девки, а не тётки – я с пьяну не разобрал) уже оделись и уходили. Как мы шли дальше, ни он, ни я не помним. Помним только, что, до того как купались, идя по берегу, орали песни. Проснулись у себя в коморке в 10 вечера, допили водку, схованную мной. От нашего похождения мы поимели также полтора плавленых сырка, полхлеба и банку килек в томате, а также кучу приятных воспоминаний.

15.07.84. С утра (12 часов) собрались в Пушкинские Горы, где Саша получил письмо от Оли. Обратно шли пешком. Пива нигде не было. Заплатили хозяйке ещё десятку за пять дней. Вечером писали уже четвёртый пейзаж на Сороть, уже с последней горки, где усадьба Тригорское. Познакомились с академистом Серёжей. Он пригласил нас в гости: они живут бесплатно одни в совхозном общежитии (6 человек). Попили молока, поели картошки, но жить к себе нас не пустили, хотя сначала это уже было решено[3]. Ночью при луне возвратились в Вороничь.

Вид на Сороть от усадьбы Тригорское

16.07.84. Сегодня не писали вовсе. С утра было пасмурно, к вечеру пошёл дождь. По этому случаю пошли в Пушкинские Горы кругалём, как автобус туда едет. Ничего красивого по пути не встретили. Зашли на почту, где нас ждало одно разочарование. В магазине обнаружили яблочное вино по рубль шестьдесят три, купили две бутылки, выпили пива. Автобус на Вороничь промчался перед нашим носом, даже не притормозив. Пошли пешком. В своей каптёрке выпили вино, захотелось ещё. В 20:10 вышли в Пуш. Горы за добавкой. Последние два километра я бежал, стараясь успеть к девяти. Какой-то синий «Запорожец» с псковским номером подбросил меня, честь ему за это и хвала, до магазина, который был уже закрыт, – я побежал к другому. Изнемогая абсолютно, был я у магазина в 20:56, и – Боже, какой надсад! – в понедельник он работает до 20:00. Т. е., когда мы выходили из Воронина, он уже был закрыт. Сунулись в буфет, кафе, ресторан – всё закрыто. Не солоно хлебавши отправились домой, дорогой стараясь хоть девок подцепить. Но Саша не очень был к этому расположен и дело ничем и кончилось, хотя я трёх студенток-белорусок и подписал. Назавтра, при плохой погоде, решили отправиться путешествовать в сторону Новоржева. Как-то встанем?

18.07.84. Вчера встали мы поутру и автобусом доехали до Пушкинских Гор. Зашли на почту, узнали, что почта только пришла и сортируется. Пошли к буфету, дабы занять время кружкой пива. Буфет был ещё закрыт. В ожидании пива познакомились с местным жителем, бывшим художником, автором панно с Лениным на здании райкома, а сейчас простым разнорабочим. В разговоре упомянул он имя одного «замечательного» местного художника – своего учителя. Спутник его, отличавшийся чрезвычайно тщедушным и противным видом, подтвердил гениальность упомянутого художника, вспомнив, как тот замечательно рисовал траурные ленточки. И, даже будучи с похмелья, нуждался в посторонней помощи при исполнении оных, только чтобы поставить начальную точку, для чего просил держать его руку, что и делал, приобщаясь к искусству, наш новый знакомый. Далее же чудесным образом рука художника переставала трястись и, не останавливаясь, выводила прекрасные буквы и узоры весьма искусно.

Стога на фоне Тригорского

Попив пива, возвратились на почту, но ничего радостного нам не сообщили. На аварийной машине с рацией добрались до бензоколонки. Остановили грузовик, шофёр взял нас в кабину. Он оказался из деревни Макарове, что стоит за Новоржевом по дороге на Кудеверь, в достаточной близости от озера Алё – цели нашего путешествия. Через Новоржев проехал я лёжа у Шуры на коленях, чтобы ГАИ нас не остановило. Потому и не видел сего города. Часам к десяти добрались до Макарово, где в прекрасной столовой добрые поварихи угостили нас блинами и компотом за очень низкую плату. Поразившись дешевизне и приятному вкусу оных (блинов, а не поварих), решили дождаться полудня, когда будут подавать обед. Скоротать время решили двумя бутылками яблочного, а заодно и осмотреть деревню.

В магазине нам ласково указали, что встали мы не в ту очередь. Наша очередь, хотя и к тому же продавцу, была не в пример короче первой и состояла из одного мужика, который искал 13 копеек для покрытия разницы между поданным им продавщице 1 руб. 50 коп. и стоимостью яблочного крепкого – 1 руб. 63 коп. Мы присоединились к нему и довольно быстро получили две заветных бутылки, поблагодарив и продавщицу, и очередь.

Деревня нам понравилась, пили на её краю с большой моральной радостью и вкусовым неудовольствием.

Отобедали на славу, очень вкусно и дёшево. Полчаса отдыхали на ступеньках магазина, предаваясь курению и пищеварению, наблюдая деревенскую жизнь. Познакомились с местным жителем, пригласившим нас, если что, ночевать, для чего надо было лишь спросить Бороду, как, видимо, его называли по вполне заметному отличию от других селян.

Пошли пешком за кладбище по большаку и стали ждать машину под развесистым двойным дубом. К нам подошли двое деревенских парней лет по восемнадцать, мы разговорились. Звали их Паша и Андрей. Они рассказали нам о местных достопримечательностях, в особенности о деревне Самсонихе, о которой нам уже говорил шофёр.

Деревня эта, как мы узнали, стоит прямо на берегу озера Алё, там очень красиво, и в ней живут и работают две девчонки – продавщицы-практикантки. Ребята звали нас часов в одиннадцать вечера на костёр, который состоится в этой деревне, и рассказали о деревянной вышке, которая стоит там на самой высокой горе и с которой видны все озёра. Паша, как самый бойкий, поймал мотоцикл «Урал» с коляской, на котором мы с ветерком и полным нашим удовольствием добрались до деревни Гром, что в трёх километрах от Самсонихи.

В деревне бравого мотоциклиста встретила красивая молодая жена. Эта современная деревенская идиллия нам очень понравилась. Дальше пошли пешком. Очень хотелось пить. В деревне Тарасово в последнем доме попросили напиться, и живописный мужик с капустой в бороде попотчевал нас деревенским квасом.

Дошли до Самсонихи. Осмотрели великолепный старый амбар. Правда, полуразвалившийся. Углы и колонны его выложены из камня и кирпича, а промежутки заполнены брёвнами. Посреди заднего и переднего фасадов две каменные арки.

У девчонок в магазине купили водки. Под залог своего преподавательского пропуска взял напрокат эмалированную кружку. Встретил пожилую ленинградку – местную уроженку, которая дала нам напиться колодезной воды и ещё рассказала о местных достопримечательностях. Озеро Алё очень большое, до противоположного берега 10 километров. На нём более 70 островов, на трёх из которых – деревни. Единственное средство сообщения между ними – лодки.

Почали водку на берегу озера. Пошли дружиться с продавщицами, одна из которых оказалась «ничего». Договорились встретиться вечером. Отправились пешком в Сальково, а оттуда милая девочка-почтальонша провела нас к подножью горы. Я спросил её: «Не страшно ли тебе, милая, одной ходить с такой сумкой?» «Да я привыкла, уже семь лет ношу», – отвечала она.

Поднялись на вершину Лобенской горы (Лобно), где стоит полуразвалившаяся церковь, выложенная из кирпича и почему-то обшитая досками. Рядом кладбище. Вершина горы представляет собой лысину – луг, где пасётся стадо красных коров. Вид, открывшийся нашему взору, был замечательный. Алё полностью видно не было, мешал окружающий вершину лес. Но зато с другой стороны (на запад) было очень красиво. Мы познакомились с пастухом. Он рассказал, что прямо перед нами – самая высокая местная гора Сторожиха. Между этой горой и нашей, внизу, у их подножья, лежит деревня Наумново, где живёт юная почтальонша и наш пастух. Он рассказал о себе: раньше был водителем туристских автобусов, а теперь от жизненной суеты перебрался сюда и пасёт совхозное стадо в тиши. Как он говорит, здесь иногда за сутки ни одного человека не встретишь (на горе то есть). Пригласил нас, если останемся, ночевать. Правда, на полу. Его дом с горы виден вторым, а зовут его Ефремовым Михаилом Алексеевичем.

Решили идти на вершину. А так как прямой дороги не было, как и никакой вовсе, пошли через Наумново по полям и через кустарник. Пока пробирались наверх, заблудились. Вдруг видим – едет живописнейшая процессия. На двуколке сидят два мужика. А за ними на белой с серыми разводами (чуть ли не в яблоко!) лошади – огромный мужик. Мне даже страшно стало. Я спросил его, как пройти к вышке, а он переспрашивает меня: «А ты один?» Хотя, наверное, он просто хотел посадить меня на коляску. Узнав что я не один, он сказал: «Ступай в заду». И я пошёл, в упор дивясь движениям лошадиного крупа и седого хвоста. Мужик сказал: «Хорошо, что нас встретили. А то там, где вы были, – болото». Я в душе очень с ним согласился.

Моё внимание привлекла ехавшая впереди повозка, а точнее её два автомобильных колеса. Не знаю, были ли камеры, по крайней мере наличие их не ощущалось – повозка ехала абсолютно на ободах. Покрышки проминались на неровностях дороги и готовы были в любой момент соскочить с обода, но каким-то чудом удерживались.

Рельеф местности не менялся. Ехали по кустарнику, внизу рос папоротник, справа был подъём. И дорога различалась еле-еле. «А теперь вам туда, – прервал мои наблюдения огромный мужик. – И всё время прямо, наверх», – добавил он, указывая кнутом направо вверх, в однообразную массу кустов и папоротника. И пошли мы, без всяких тропинок, решив идти, пока будем подниматься.

Добравшись до вершины, обнаружили вышку, сколоченную из брёвен. Вскарабкались на неё – и дыхание перехватило. Кругом озёра и горы, покрытые лесом. На юг, правее озера Алё и горы Лобно, между синевой леса ярко выступают разноцветные, жёлто-зелёные поля.

Пили на вышке водку, запечатлев сим, как и на горе Лобно, наше здесь пребывание.

Обратно спускались так же без дороги, прорубаясь через заросли папоротников. Пешком отправились в Самсониху на встречу с продавщицами.

Мы строили самые радужные планы. Так и случилось. Нас пригласили на традиционный вечерний костёр. Тут же увивался и наш знакомый Паша, но мы-то чувствовали своё превосходство.