Человечество всегда пыталось создать эффективное средство для массового уничтожения себе подобных, чтобы гарантированно побеждать в любой битве. В начале прошлого века военные теоретики и практики вели работы в пяти направлениях: химическое и биологическое оружие, использование артиллерийских орудий больших калибров и стратегических бомбардировщиков, а также эксперименты с таинственными «лучами смерти». По всем перечисленным выше направлениям были достигнуты определенные результаты.
На полях сражений Первой мировой войны было использовано химическое оружие, бомбардировочная авиация и сверхмощная артиллерия. Биологическое оружие и «лучи смерти» не применялись. Просто эти технологии находились на этапе экспериментов. На боевое дежурство «смертоносные микробы и бактерии» заступили в годы «холодной войны», а «лучи смерти» использовались американцами в программе СОИ, которая стала одним из убийц советской экономики.
Когда началась Вторая мировая война, и противоборствующим сторонам потребовалось сверхмощное оружие (выяснилось, что если вести войну традиционными средствами, то есть шанс израсходовать быстрее все ресурсы, чем сломить волю противника к сопротивлению), то военачальники и политики обнаружили, что оно отсутствует. Требовалось создать нечто принципиально новое, способное за короткий срок нанести такой урон противнику, после которого он бы утратил волю к сопротивлению.
Можно, например, внезапно и одним ударом уничтожить военное и политическое руководство государства-противника. Легко предсказать, что если сбросить атомную бомбу на Лондон, Москву или Берлин, то в результате хаоса в управлении и гибели большинства военного и политического руководства страны у жертвы возникнут серьезные проблемы на передовой. Проблема в том, что атомная бомба могла быть создана не раньше 1944 года. Реально она появилась на год позже.
Звучит цинично, но если бы США или Германия сумели создать свое атомное оружие до мая 1945 года, то они применили бы его на территории Европы, а не Японии. Вашингтон бы таким образом заставил капитулировать Западный фронт, а Берлин – заключить перемирие на приемлемых для себя условиях.
В жизни все произошло по-другому. Оба государства опоздали примерно на год или чуть меньше. И поэтому не одна из сторон не получила этот вид «чудо-оружия». Применение его в Японии не повлияло на решение Токио объявить о своей капитуляции. Так что оно стало актуальным и востребованным только в годы «холодной войны».
Почему нельзя было использовать для моментального уничтожения центров политического и военного руководства противника (столиц государств) с помощью химического оружия множества авиационных ударов или сверхмощной артиллерии? Для примера рассмотрим возможности Германии и СССР.
До августа 1945 года химическое оружие считалось самым мощным и смертоносным на Земле. Название бельгийского города Ипр звучало для людей так же зловеще, как впоследствии станет звучать Хиросима и Нагасаки. Напомним, что 22 апреля 1915 года немецкие войска впервые в истории применили химическое оружие. В течение 10 минут на протяжении фронта в 6 км из баллонов было выпущено 180 тонн хлора. В результате было поражено 15 тыс. военнослужащих противника, из них 5 тысяч погибли, а остальные остались инвалидами. Первая атака на позиции Российской армии произошла 31 мая 1915 года под Болимовом на территории Польши. Войска кайзера пустили там в ход тактическую смесь хлора с фосгеном, из-за чего две русские дивизии потеряли отравленными около 9 тыс. человек (из них погибли более тысячи)[5].
Химическое оружие вызывало страх даже у тех, кто родился после Первой мировой войны. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в двадцатые-тридцатые годы в Европе активно развивалась система защиты от его поражающих факторов гражданского населения. В крупных городах строились не только бомбоубежища, но и газоубежища.
В октябре 1932 года в Советском Союзе была создана система местной противовоздушной обороны (МПВО). Ее основными задачами являлись:
предупреждение населения об угрозе нападения с воздуха и оповещение о миновании угрозы; осуществление маскировки населенных пунктов и объектов народного хозяйства от нападения с воздуха (особенно светомаскировки);
ликвидация последствий нападения с воздуха, в том числе и с применением отравляющих веществ;
подготовка бомбоубежищ и газоубежищ для населения;
организация первой медицинской и врачебной помощи пострадавшим в результате нападения с воздуха;
оказание ветеринарной помощи пострадавшим животным; поддержание общественного порядка и обеспечение соблюдения режима, установленного органами власти и МПВО в угрожаемых районах.
В связи с местным характером деятельности органов и сил МПВО и необходимостью сосредоточить усилия Наркомата обороны СССР на подготовке Вооруженных Сил к войне, которая приближалась к границам СССР, постановлением СНК СССР от 7 октября 1940 года руководство МПВО было передано Наркомату внутренних дел СССР, в составе которого было создано Главное управление МПВО.
Согласно постановлению СНК СССР от 2 июля
1941 года «О всеобщей обязательной подготовке населения к противовоздушной обороне» все советские граждане от 16 до 60 лет должны были овладеть необходимыми знаниями по МПВО. Кроме того, мужчины от 16 до 60 лет и женщины от 18 до 50 лет обязаны были состоять в группах самозащиты. Выполняя требования партии и правительства, Министерство внутренних дел СССР 3 июля 1941 года утвердило «Положение о группах самозащиты жилых домов, учреждений и предприятий».
Силы МПВО успешно справились со своей задачей в годы войны. Они ликвидировали последствия более 30 тыс. налетов фашистской авиации, предотвратили в городах свыше 32 тыс. серьезных аварий на объектах народного хозяйства, обезвредили свыше 430 тыс. авиабомб и почти 2,5 млн снарядов и мин. Усилиями формирований и частей МПВО было ликвидировано 90 тыс. загораний и пожаров.
О советской системе МПВО были осведомлены в Берлине и понимали, что она значительно снизит эффект от применения химического оружия или авианалетов. Также не следует забывать о системе ПВО, которая эффективно прикрывала подступы к Москве.
Были и другие факторы, мешавшие использованию химического оружия против Москвы. Перечислим основные из них.
Во-первых, нужно было обеспечить доставку огромного количества начиненных боевыми отравляющими веществами боеприпасов. На практике реализовать это можно было с помощью авиации. Вот только системы ПВО обеих столиц работали достаточно эффективно. И поэтому большинство самолетов было бы сбито на подлете к столице.
Во-вторых, нужно было учитывать метеорологические условия (сила и направление ветра, осадки, температура воздуха и т. п.).
Эффективность применения отравляющих веществ зависит прежде всего от характера перемещения воздушных масс. Если слишком сильный ветер приводит к их быстрому рассеиванию, снижая тем самым его концентрацию до безопасных величин, то слишком слабый, наоборот, приводит к застаиванию облака отравляющих веществ на одном месте. Застаивание не позволяет охватить нужную площадь, а в случае, если отравляющее вещество нестойкое, может привести к потере им своих поражающих свойств. Сильные осадки способствуют вымыванию отравляющих веществ из воздуха. Простой пример из современной жизни. Уровень загазованности воздуха в мегаполисе снижается после ливней.
Низкая температура воздуха снижает боевую эффективность применения отравляющих веществ.
В-третьих, проблемы с их транспортировкой и хранением. Предположим Адольф Гитлер принял решение применить химическое оружие против Москвы. Для этого снаряженные им авиационные бомбы нужно доставить на расположенные на территории оккупированной советской территории аэродромы, откуда самолеты Люфтваффе взлетают для бомбежки Москвы. Если о планируемой операции узнает советская разведка, то она сделает все для уничтожения железнодорожных составов с химическим оружием или уничтожения его на аэродроме. Кроме этого, уже в первую зиму Великой Отечественной войны за линией фронта действовали многочисленные разведывательно-диверсионные группы Четвертого управления НКВД. А к весне 1942 года почти все партизанские отряды и подпольные организации так или иначе подчинялись Москве. Соответственно, если бы в каком-либо районе оккупированной противником территории СССР обнаружилось появление боеприпасов, начиненных отравляющими веществами или появились военные химики, то эта зона стала бы районом боевых действий.
В-четвертых, сам факт применения химического оружия Третьим Рейхом спровоцировал бы ответный удар со стороны стран антигитлеровской коалиции. Речь идет не только об использовании Красной Армией химического оружия, применении санкций экономического и политического характера. Адольфа Гитлера объявили бы «исчадием ада», а те страны, кто его поддерживал, оказались бы «вне закона». В этом случае Третий Рейх вместо ожидаемой победы от применения химического оружия получил бы мощное поражение, как минимум на экономическом фронте – лишился поставок из нейтральных стран.
Мало кто знает, что полевая советская артиллерия располагала осколочно-химическими и химическими снарядами калибра 45, 76, 107, 122 и 152 мм. К началу Великой Отечественной войны было налажено производство химических мин для обычных 107-мм горно-вьючных и 120-мм полковых минометов. Здесь также следует добавить, что знаменитая реактивная установка БМ-13 «Катюша» разрабатывалась в первую очередь как средство ведения именно химической войны. Известно, что осколочно-химические и химические снаряды имел и советский флот – в частности, ими могли стрелять 130-мм артиллерийские установки линкоров и эсминцев и 180-мм пушки крейсеров. На складах имелись сотни тысяч химических и осколочно-химических авиабомб различных калибров – от 8 до 500 кг (АОХ-8, -10 и -15; ХАБ-25, -100, -200 и -500). А ведь еще были химические войска со своим специфическим вооружением[6]. Накопленного до июня 1941 года боезапаса, а в годы войны их производство даже не было сокращено, хватило бы для проведения крупномасштабной химической войны. И непонятно, кто бы понес большие потери – Москва или Берлин.
Вторым по эффективности (после химического оружия) способом быстрого выведения из строя политических, военных и экономических центров противника было использование артиллерийских снарядов и авиабомб.
Еще в годы Первой мировой войны противоборствующие стороны использовали крупнокалиберную артиллерию. Правда, до марта 1918 года только на передовой – для разрушения бетонных укреплений противника, а также пунктов управления и снабжения, путей сообщения, складов, резервов. Правда, у них был существенный недостаток – недостаточная дальность стрельбы (16–20 км для сухопутных орудий и до 35 км для морской артиллерии). Этого было недостаточно, например, для обстрела Парижа.
23 марта 1918 года, в 7.15 утра, весь Париж услышал мощный взрыв «чего-то, упавшего на набережную Сены». Через 15 минут на улице Карла V произошел второй взрыв. На Париж уже падали бомбы с аэростатов и дирижаблей. Однако на этот раз случилось нечто новое. Взрывы продолжались весь день, и всего их было 21. Было убито 15 человек, ранено – 36. Улицы Парижа опустели, часть жителей в панике бросилась на вокзалы. Специалисты сразу поняли, что это обстрел из какого-то нового сверхмощного артиллерийского орудия. Вскоре французские летчики обнаружили в лесу юго-западнее Лиона три немецкие железнодорожные установки. Они находились на расстоянии 125 км от Парижа, в глубоком немецком тылу. Французам удалось уничтожить лишь одну из трех пушек. Всего немцы провели три серии: с 23 марта по 1 мая, с 27 мая по 11 июня и с 15 июля по 9 августа. По словам известного инженера А.Г Дукельского, весь артиллерийско-технический мир был ошеломлен этими обстрелами.
Действительно, германские оружейники усовершенствовали существующие на тот момент орудия калибра 381-мм и, с длиной ствола 17,1 м. Ствол рассверливали и вставляли длинную внутреннюю трубу, выступавшую на 12,9 м. Таким образом, общая длина пушки составляла 30 м. Каждое орудие – пушка – снабжалось 210-мм лейнером, который имел такую толщину, что после разгорания его можно было рассверлить до 240 мм, а затем – до 260 мм. Живучесть ствола составляла 150 выстрелов. После этого нужно устанавливать новый ствол. Немцы изготовили три железнодорожных транспортера, способных нести такую пушку. Главная балка опиралась на четыре тележки. Стрельба производилась с бетонного основания, верхняя часть которого имела возможность вращаться.
Данные орудия вошли в историю под названием «Колоссаль». Также их называли «орудием кайзера Вильгельма», и «парижской пушкой», и – ошибочно – «Большой Бертой» (это прозвище на самом деле носила 420-мм мортира).
За 44 дня пушки «Колоссаль» выпустили по Парижу 303 снаряда, из них 183 упали в черте города. Были убиты 256 и ранены 620 человек, несколько сотен или тысяч парижан покинули город. Материальные же потери от обстрела никак не соответствовали затратам на его проведение. Да и ожидавшегося психологического эффекта – до прекращения боевых действий включительно – не последовало. В 1918 году пушки вывезли в Германию и демонтировали.
В качестве ответной меры французы срочно разработали свой вариант дальнобойного крупнокалиберного орудия. Они создали так называемую «ответную пушку» такого же калибра – 210 мм с длиной ствола 110 калибров. Ее снаряд массой 108 кг при начальной скорости 1 450 м/с должен был лететь на 115 км.
В начале двадцатых годов в Германии и Франции начали активно обсуждать идею создания орудия калибра около 200 мм с дальностью стрельбы до 200 км. Правда, к началу Второй мировой войны Третий Рейх имел на вооружении две 21 – см артиллерийские железнодорожные установки «12(E). Используемый в них осколочный снаряд при заряде в 250 кг летел до 115 км. Они использовались для обстрела побережья Великобритании.
Англичане в свою очередь уже с августа 1940 года обстреливали оккупированную французскую территорию с береговых стационарных установок в бухте Сент-Маргарет, графство Кент. Здесь работали две 356-мм морские пушки, прозванные «Винни» и «Пух». Обе могли забросить снаряды массой 721 кг на дальность 43,2 км[7].
Как видим, использовать эти орудия для обстрела столиц во время Второй мировой войны было проблематично. Поэтому сверхдальняя артиллерия не стала «чудо-оружием» во время Второй мировой войны.
В 1915 году немцы начали первую серию стратегических бомбардировок с использованием дирижаблей для нанесения бомбовых ударов по Лондону и другим британским городам. В течение двух лет было совершенно 220 вылетов для бомбардировки Великобритании, сброшено 175 тонн бомб и убито 500 англичан. Немцы потеряли 9 цеппелинов в ходе боев с английскими истребителями и от зенитного огня, и большое их количество из-за различных аварий и несчастных случаев. Хотя при этом они не достигли ожидаемых результатов. С мая 1917 года немцы начали использовать стратегические бомбардировщики. К маю 1918 года они выполнили в общей сложности 27 налетов на Англию, следствием которых была гибель 2 807 человек и нанесение ущерба на общую сумму 1,5 млн. фунтов стерлингов. Ценой, заплаченной за этот результат, были 62 сбитых и потерянных в авариях самолета. После этого Берлин отказался от использования авиации для нанесения авиаударов по Лондону. Причина проста. Стоимость подготовки экипажа и самого самолета оказалась слишком высока для того, чтобы оправдать то воздействие, которое бомбардировки оказывали на противника.
Также на практике было доказано, что эффективность использования ВВС противника для разрушения промышленных центров и крупных городов можно снизить не только за счет создания системы ПВО, использования средств маскировки, но и даже… обучения гражданского населения правильному поведению во время авианалетов (укрыться в убежище) и после их окончания (участвовать в аварийно-восстановительных работах, тушении пожаров и оказании первой медпомощи пострадавшим). Так, в июле 1918 года авиация стран Антанты совершила несколько налетов на германские города. Жертвы были только в одном случае. Большинство погибших – случайные зеваки, наблюдавшие за авианалетом вместо того, чтобы спрятаться в укрытиях. Среди дисциплинированных немецких граждан была проведена соответствующая работа. После этого жертв не было.
Опыт Первой мировой войны учли в Европе. Выше кратко было рассказано о советской МПВО. А ведь она предназначена для минимизации ущерба не только от применения химического оружия, но авиационных бомб и артиллерийских снарядов. Так что требовалось другое оружие массового поражения, от которого у противника нет эффективной защиты. Может, биологическое оружие? Один из популярных сюжетов для Голливуда – смертоносный вирус, способный за короткий срок уничтожить огромное количество населения отдельного городка или всего мира. Все зависит от фантазии сценаристов и придуманного ими сюжета.
Биологическое оружие – это патогенные микроорганизмы или их споры, вирусы, бактериальные токсины, зараженные животные, а также средства их доставки (ракеты, управляемые снаряды, автоматические аэростаты, авиация), предназначенные для массового поражения живой силы противника, сельскохозяйственных животных, посевов сельскохозяйственных культур, а также порчи некоторых видов военных материалов и снаряжения.
Применение своеобразного биологического оружия было известно еще в Древнем мире, когда при осаде городов за крепостные стены перебрасывались трупы умерших от чумы, чтобы вызвать эпидемию среди защитников. Подобные меры были относительно эффективны, так как в замкнутых пространствах, при высокой плотности населения и при ощутимом недостатке средств гигиены подобные эпидемии развивались очень быстро.
В 1763 году британский генерал Джеффри Амхерст подарил индейцам, которые помогали врагам англичан во время франко-индейской войны, одеяла, использовавшиеся для укрывания больных оспой. Было это в конце мая, и уже летом разразилась страшная эпидемия оспы среди индейцев, осаждавших Форт-Питт. Это был, пожалуй, первый наиболее детально документированный случай использования биологического оружия.
В начале прошлого века предпочтение отдавалось химическому оружию, которое гарантировало почти мгновенное уничтожение большого количества военнослужащих противника.
Во Франции первый доклад официального лица о необходимости начать работы по наступательному биологическому оружию появился только в 1934 году, однако до июня 1940 года эти работы оставались лишь в исследовательской стадии. Великобритания вела в 1936–1940 годах оборонительные работы по биологическому оружию, а в 1940–1945 годах – и наступательные, и оборонительные. В США первый толчок работам по биологическому оружию был дан официальным лицом только весной 1942 года. В Канаде опасности биологического оружия не видели до 1937 года. На территории Японии опыты с опасными возбудителями болезней исключались в принципе, а возможность реализации таких опытов на территории других стран появилась лишь после 1932 года.
С Германией отдельная история. Генерал В.И. Евстигнеев, возглавлявший 15-е Главное управление Генерального штаба Вооруженных Сил СССР (биологическая война) вплоть до его ликвидации:
«Гитлер был бактериофобом, очень боялся лично заразиться каким-нибудь вирусом, биологическая программа Третьего Рейха так и не вышла из стен научных лабораторий».
В Советском Союзе создание биологического оружия началось в 1926 году. В тот год в рамках военно-химического управления Красной Армией появилась первая спецлаборатория. С 1928 года начались практические работы. В 1936 году провели первые войсковые учения, отработали тактику и методику применения нового оружия. Тогда же были приняты на вооружение возбудители чумы, сибирской язвы и туляремии – это что-то вроде вирусной пневмонии. Летом 1937 года были проведены испытания биологического оружия на острове Возрождения в Аральском море. Это место оказалось удачным. В годы «холодной войны» там располагался полигон с численностью персонала до 10 тыс. человек.
В качестве основного способа доставки биологического оружия в зоне применения планировалось использовать авиацию. Была разработана авиационная бомба АРБ-К.
За несколько лет перед войной по всей стране было создано немало так называемых биофабрик – очевидных мест масштабного производства не только вакцин и сывороток, но и средств биологического нападения.
Единственный раз биологическое оружие командование Красной Армии приказало применить поздним летом 1942 года – против наступавшей в ростовских степях группы войск Паулюса. Выпускать чуму и язву не рискнули – это было бы форменным безумием, эпидемия запросто бы охватила обширную территорию по обе стороны линии фронта. Поэтому обошлись туляремией (ее создали в 1941 году): хотя смертность от нее и не превышала 10 %[8], зато живую силу противника из строя хоть на время она выводила. Разносчиками заразы стали грызуны. На первых порах успех был ошеломляющ: не дойдя до Волги, Паулюс вынужден был сделать паузу в своем стремительном броске к Сталинграду. Но воспользоваться этим наши не сумели: болезнь перекинулась через линию фронта обратно, и уже советские солдаты заполняли лазареты. Эпидемия туляремии свирепствовала в районах, занятых Красной Армией с октября 1942 года по январь 1943 года. Вот как происходило заражение людей.
В конце лета – начале осени большинство зараженных животных находились в полях, где остался неубранный урожай зерновых. С наступлением холодов грызуны (полевая полевка) огромными массами двинулись с полей к населенным пунктам и заселили хозяйственные постройки, скирды необмолоченного хлеба, жилые помещения. Не испытывая страха перед людьми, они свободно передвигались по улицам, проникали в жилье, забирались на столы, за которыми сидели люди, в карманы шинелей, полевые сумки и вещевые мешки, набиваясь десятками в обувь, снятую людьми во время отдыха, обнаруживались в постелях, свободно бегали по спящим людям.
Бывший командующий 16-й воздушной армией и будущий маршал авиации С.И. Руденко так описал происходящее в своей книге «Крылья победы»:
«Десять дней, предшествовавшие контрнаступлению, оказались драматическими для 16-й воздушной армии. В первой половине ноября нас предупредили о нашествии мышей. К тому же грызуны оказались больны туляремией – мышиной холерой. Больше всего не повезло штабу армии. Проникая в дома, мыши заражали продукты и воду, заболевали люди. И перенести штаб было невозможно, поскольку линии связи пришлось бы прокладывать заново. Вскоре заболели мои заместители. Потом слегли связисты и медики. Болезнь у всех протекала тяжело, с высокой температурой. Были даже два смертельных случая. В строю оставались только двое: я и подполковник Носков из оперативного отдела. Пришлось вызвать одного офицера из дивизии. Связался с Москвой и попросил прислать нового начальника штаба. Ведь срок операции уже приближался».
Пришлось срочно развертывать дополнительно десять полевых госпиталей. Сколько реально пострадало от применение биологического оружия, ответить невозможно. Хотя известно, что в 1941 и 1943 годах ежегодно заболевало около 10 тыс. человек. А в 1942 году их число возросло до 100 тыс. человек.
Летом 1943 года в рядах немецких войск в Крыму возникла вспышка Ку-лихорадки, которую в первые годы войны пытались «приучить» советские военные микробиологи. До этого случая на территории Советского Союза заболевания Ку-лихорадкой известны не были[9].
Когда началась «холодная война», то этот вид оружия массового поражения активно разрабатывался в США и СССР[10]. Так, до 1945 года оно рассматривалось в качестве одного из сдерживающих факторов, как и ядерное оружие.
Среди перечисленных в начале главы вариантов оружия, способного вывести из строя политические, экономические и военные центры управления, это был самый спорный. Даже сам термин «лучи смерти» имеет несколько толкований.
Первым «лучи смерти» описал Герберт Уэллс в романе «Война миров». Именно с этого времени на протяжении всего прошлого века в Европе и США предпринимались неоднократные попытки реализовать на практике фантазию британского писателя[11].
В своем романе он так описал это оружие:
«До сих пор еще не объяснено, каким образом марсиане могут умерщвлять людей так быстро и так бесшумно. Многие предполагают, что они как-то концентрируют интенсивную теплоту в абсолютно не проводящей тепло камере. Эту конденсированную теплоту они бросают параллельными лучами на тот предмет, который они избрали целью, при посредстве полированного параболического зеркала из неизвестного вещества, подобно тому, как параболическое зеркало маяка отбрасывает снопы света. Но никто не сумел убедительно это доказать. Несомненно одно: здесь действуют тепловые лучи. Тепловые невидимые лучи вместо видимого света. Все, что только может гореть, превращается в языки пламени при их прикосновении; свинец растекается, как жидкость; железо размягчается; стекло трескается и плавится, а когда они падают на воду, она мгновенно превращается в пар».
Принято считать, что в России первым создать «лучи смерти» попытался петербургский профессор Михаил Михайлович Филиппов. Его называли последним русским энциклопедистом. Действительно, сфера его научных интересов поражала современников своей широтой: математика, химия, экономика, философия. С января 1894 года он начал издавать еженедельный журнал «Научное обозрение». Одновременно он симпатизировал революционерам и поэтому находился под негласным надзором полиции. Он даже пострадал за свои «левые» политические взгляды – был выслан (1901–1902 годы) в один из пригородов Санкт-Петербурга.
В первые годы прошлого века он выдвинул идею передачи энергии вдоль направленной электромагнитной волны и утверждал, что изобретенным им способом можно донести энергию взрыва динамита из Москвы в вечно враждебный русским Константинополь.
В начале 1903 года редакция журнала, а также химическая лаборатория профессора находились в его квартире – на пятом этаже дома № 37 по улице Жуковского (принадлежавшего вдове М.Е. Салтыкова-Щедрина).
Позже его сын напишет в своих воспоминаниях:
«В последние годы своей жизни М.М. Филиппов интенсивно занимался физико-техническими и пиротехническими исследованиями. Он приступил к разработке научной проблемы, решение которой, с его точки зрения, могло принести человечеству неоценимую пользу».
Что это была за научная проблема и какую задачу поставил перед собой ученый, стало ясно из его письма, посланного в редакцию газеты «Санкт-Петербургские ведомости» 11 июня (по старому стилю) 1903 года. Документ этот настолько интересен и важен, что приведем его полностью:
«В ранней юности я прочел у Бокля, что изобретение пороха сделало войны менее кровопролитными. С тех пор меня преследовала мысль о возможности такого изобретения, которое сделало бы войны почти невозможными. Как это ни удивительно, но на днях мною сделано открытие, практическая разработка которого фактически упразднит войну.
Речь идет об изобретенном мною способе электрической передачи на расстояние волны взрыва, причем, судя по примененному методу, передача эта возможна и на расстояние тысяч километров, так что, сделав взрыв в Петербурге, можно будет передать его действие в Константинополь. Способ изумительно прост и дешев. Но при таком ведении войны на расстояниях, мною указанных, война фактически становится безумием и должна быть упразднена. Подробности я опубликую осенью в мемуарах Академии наук. Опыты замедляются необычайною опасностью применяемых веществ, частью весьма взрывчатых, как треххлористый азот, частью крайне ядовитых».
На следующий день профессор был найден мертвым в своей лаборатории. Накануне своей смерти он попросил родных разбудить его не ранее 12 часов дня, так как он планировал всю ночь работать. Никакого шума, тем более взрыва, в ту роковую ночь в лаборатории домашние не слышали. Ровно в 12 пошли будить. Дверь в лабораторию оказалась запертой. Постучали и, не услышав ответа, взломали дверь. Филиппов лежал без сюртука на полу, ничком, в лужице крови. Окно, выходившее на улицу Жуковского, было раскрыто. На лабораторном столе – аппараты, химическая посуда, реактивы. На письменном столе лежала короткая записка.
«Опыты над передачею взрыва на расстояние, – бегло записал в ней Михаил Михайлович. – Опыт 12-й. Для этого опыта необходимо добыть безводную синильную кислоту. Требуется поэтому величайшая осторожность, как при опыте со взрывом окиси углерода. Опыт 13-й, взрыв окиси углерода вместе с кислородом. Надо купить элементы Лекланше и Румкорфову спираль. Опыт повторить здесь в большом помещении по отъезде семьи…»
Медицинские эксперты не смогли однозначно назвать причину смерти. Высказывались самые разные версии: разрыв сердца, кровоизлияние в мозг, отравление ядовитыми веществами во время опытов, наконец, самоубийство. Но твердого ответа никто так и не дал. А после Февраля 1917 года разгадать загадку смерти Филипова стало невозможно. Все материалы уголовного дела сгорели во время пожара.
В 1913 году в связи с юбилеем смерти профессора несколько российских газет провели собственные расследования. Выяснились многие интересные детали. Так, московская газета «Русское слово» писала, что Филиппов еще в 1900 году выезжал в Ригу, где производил в присутствии некоторых специалистов опыты взрывания на расстоянии. Возвратившись в Петербург, «он рассказывал, что остался чрезвычайно доволен результатами опытов». Эта же газета пыталась разыскать препараты и аппараты Филиппова, изъятые Петербургским охранным отделением при обыске. Увы, все бесследно исчезло.
Особенно много было разговоров о судьбе научной рукописи Филиппова, содержавшей, по утверждению одной из газет, «математические выкладки и результаты опытов взрывания на расстоянии». Как сообщила репортерам вдова ученого, на другой день после его гибели эту рукопись забрал известный тогда публицист и профессор Александр Юльевич Финн-Енотаевский, сотрудник «Научного обозрения». Он обещал снять с рукописи копию, а оригинал вернуть через несколько дней. Этого не произошло. Более того, ученый не мог внятно сообщить о судьбе рукописи. Судьба Финн-Енотаевского загадочна. Его арестовали в 1931 году как члена контрреволюционной организации меньшевиков, расстреляли в феврале 1938 года, а реабилитировали в 1976 году.
Несколько лет назад в США были случайно обнаружены мемуары одного из ассистентов ученого, Всеволода Всеволодовича Большакова, помогавшего ему вести деловую переписку и оказывавшего финансовое содействие в издании журнала «Научное обозрение». Вот что он, в частности, написал:
«Здесь, в городе Лафайет, в 1929 году, с грустью оглядываюсь на петербургское прошлое. Будучи с господином Филипповым неразлучным, по мере сил содействующим ему, видя старания его, сомнения, понимаю, что его так злоумышленно оборванная жизнь – следствие наивной неосторожности, ребяческого простодушия, парадоксально уживающихся с чуть ли не божественной мудростью. Мне, филологу, трудно судить о естественной подоплеке вопроса. Но я знаю, что Михаил Михайлович штудировал книгу «Драгоценные и полудрагоценные камни» и в лаборатории, фокусируя на некоторых из них собранные линзами в пучки идущие в вакууме излучения, заставлял в темноте волшебно источать краски, поражая натуральностью зрелищ составленных им же из геометрически строго ограненных стекляшек копий живописных шедевров… Особенно удался портрет Пушкина. Образ его медленно вращался по ходу часовой стрелки. Где бы ни стоял созерцающий, он получал иллюзию абсолютного объема, мог спутать живое с неживым.
Касательно подрывного аппарата, тут – другое, не могущее не пугать. Тоже не обошлось без лучей, пронизывающих пространство. Лучей разрушающих! Сам Михаил Михайлович не единожды делался их жертвой. Получал ожоговые волдыри, фартук прорезиненный на нем охватывался пламенем. Но того, он считал, стоило.
Кажется, под Ригой впервые состоялся дистанционный подрыв пороховых зарядов. У Финского залива лучами поджигались фанерные дома-мишени. Слов нет, лучи на службе объемной живописи привлекательней… Господин Филиппов собственноручно огранивал стекло, соединяя в мозаичные картины пейзажи, людей, животных. Все это оживало в темноте с привлечением светящихся химических субстанций. Без сфокусированных лучей все это было бы плоским и тусклым».
В своих мемуарах Большаков называет имя убийцы Филипова:
«Мне доподлинно известно, что грех этот на себя взял Яков Грилюк, студент-естественник Петербургского университета, молодой человек шизофренической натуры, выказывающий себя пацифистом. Арестованный, подвергнутый суду и медицинскому освидетельствованию, он погиб от открытой формы туберкулеза в тюремном лазарете. Это точно, и оспаривать нет смысла. Другое дело, что кровавый шаг, по слухам, ходившим тогда, подогревали злодеи из официальных кругов, несогласные с независимыми взглядами изобретателя, желающие присвоить его талантливые решения».
В середине пятидесятых годов в США также всплыл некий документ, который содержал физико-математические расчеты и теоретическое обоснование нерадиоактивных взрывов, где детонатором являлось мощное дистанционное лучевое воздействие. Известно, что он был написан на русском языке, а фамилия автора – Филипов. Скорее всего, это и есть пропавшая рукопись. А как она попала в США? В 1915 году Большаков эмигрировал из Российской империи в эту страну, где внезапно разбогател. Обратно он уже не вернулся[12]. Правда, по какой-то причине изложенные в них идеи так и не были реализованы.
Идея использования «лучей смерти» заинтересовала военных многих стран. Более того, отдельные специалисты утверждали, что данный вид оружия уже существует и был применен на практике – для уничтожения военных кораблей.
11 сентября 1905 года, несколько дней спустя после завершения Русско-японской войны, в порту Сасебо затонул флагман японского флота броненосец «Микаса»[13]. В его пороховом погребе без видимых причин вспыхнул порох, что привело к взрыву и гибели 256 моряков. На пирсе видели человека с каким-то непонятным ящиком, из чего многие тогда заключили, что порох был подожжен таинственными «лучами смерти». Тайна этой катастрофы до сих пор не разгадана.
В 1913 году итальянец Джулио Уливи предложил британскому адмиралтейству способ подрыва мин с помощью невидимых лучей. Во время испытаний подготовленные изобретателем морские мины отплывали от берега и взрывались именно там, где требовалось. Британцы не без оснований подозревали Уливи в мошенничестве и потребовали допустить их наблюдателя ко всем стадиям подготовки эксперимента – от изготовления мины до ее подрыва лучами. Он был согласен, но при одном условии – адмиралтейство должно было выплатить ему около 5 млн фунтов стерлингов. Даже по сегодняшним меркам большая сумма. А тогда она была просто фантастической. Понятно, что Лондон отказался от такой сделки. В августе 1913 года Уливи перебрался во Францию, где продал свое изобретение якобы одному из концернов. А в ноябре того же года он вел переговоры с властями Италии.
На родине к его идее сначала отнеслись скептически, но вскоре ему все же удалось заинтересовать целый ряд общественных деятелей и крупных промышленников. Одним из них оказался популярный в Италии адмирал Форнани, по первой букве фамилии которого Уливи и придумал название своего таинственного оружия – «F-лучи». А дальше Уливи провел классическую аферу. Объявил о создании крупного акционерного общества для производства «F-лучей», выпустил акции, и были собраны большие денежные средства. Им заинтересовалась полиция. В Милане стражи порядка провели обыск в его секретной лаборатории и изъяли большое количество элементарного химического состава, который при соединении с водой давал вспышку огня. Об этом узнали местные репортеры. В СМИ разразился скандал. И за несколько дней до начала Первой мировой войны Уливи сбежал из Италии. Его дальнейшая судьба неизвестна[14].
В Британии «лучами смерти» занимался инженер-электротехник Гарри Гринделл Мэтьюз.
Еще перед Первой мировой войной он занимался проблемой беспроводной связи. В 1911 году ему удалось осуществить радиоконтакт с находившимся в воздухе военным пилотом Хаксом на удалении трех километров. Следующее его изобретение – беспроволочный телефон, аналог современных «мобильников» – даже привлек внимание высшего света Великобритании. Существуют фотографии, на которых изобретатель любезно беседует с будущим премьером Ллойд-Джорджем.
Тогда же он начал работать над «лучами смерти». Военное ведомство выделило ему кредит на 25 тыс. фунтов стерлингов. Но первые результаты появились лишь в апреле 1924 года. На испытаниях прототипа в присутствии журналистов Гринделл Мэтьюз умертвил своими лучами крысу, взорвал подводную мину и остановил работающий двигатель автомобиля. Несмотря на то что это была только первая, пробная демонстрация, военные посчитали результат неудовлетворительным. Разразился скандал, стороны не гнушались никакими недозволенными приемами, дабы ошельмовать противника. Например, прозвучала версия о том, что, перед тем как взорвать подводную мину, изобретатель пристроил к ней фотоэлемент и направил на него луч света. Фотоэлемент включил взрывающий механизм. Аналогичным способом была умерщвлена крыса и выключен двигатель у автомобиля.
В разгар скандала изобретатель неожиданно предложил свои услуги Франции. Английское правительство не желало терять приоритет в данной области и официально включилось в кампанию по дискредитации электротехника. Затем он поехал в США, но и там не заинтересовались его изобретением[15].
В начале 1925 года живущий на территории Великобритании некий Грилович предложил свои услуги Советской России. Это была его вторая попытка заинтересовать большевиков. Впервые его предложения внимательно выслушал Владимир Ленин, но тогда дальше беседы дело не пошло.
19 января 1925 года сотрудник советской военной разведки, работавший под крышей «Аркоса», англо-советской торговой компании, зарегистрированной в Лондоне, составил отчет «Касательно предлагаемых гр. Гриловичем способов получения «лучей смерти»: «Из слов гр. Гриловича видно, что при своих опытах, производимых в развитие способов Мэтьюса получения «Лучей смерти», изобретатель наткнулся на более мощный агент ионизации воздуха для посылки электромагнитного луча, чем употребляемые Матьюсом рентгеновские лучи.
Агентом этим являются лучи 4596 и 4556 из спектра Цезия. Факт этот является безусловным открытием, так как до этого времени никем обнаружен не был, но, конечно, требует предварительной принципиальной проверки.
Ввиду того что указанное открытие представляет громадную ценность в случае своей действительности, с одной стороны, а с другой стороны, не является абсурдным или маловероятным, считал бы необходимым отнестись к заявлению изобретателя весьма внимательно и проверить его в пределах имеющихся возможностей, экспериментальным путем исследовав действие лучей 4556 и 4596 на расстояниях до 16 метров (коридоры помещения Аркоса) при разных напряжениях.
Стоимость этих испытаний составит около 35 фунтов стерлингов. Не касаясь возможных применений этих лучей, что могут дать только данные опыта, считаю своим долгом указать, что применение их сразу превратит «лучи смерти» из предмета лабораторных опытов – правда, большого масштаба – в мощное и страшное орудие войны, дав «лучам смерти» все то, что им недостает.
1. Дальность действия.
2. Наводку на определенные предметы.
3. Возможность уничтожать предметы, не соединенные с землей.
4. Простоту конструкций.
5. Безопасность для обслуживающего персонала.
Способ, прилагаемый изобретателем для получения лучей, заключается в следующем.
Лучи электрического прожектора, в сердечники углей которого впрессованы какие-нибудь соли Цезия, концентрируются в тонкий пучок, преломляются трехгранной призмой, из получающегося спектра выделяются лучи 4596 и 4556 и направляются на объект действия, проходя по дороге мимо одного из полюсов высоковольтного трансформатора, второй полюс которого либо заземлен, либо заряжает второй поток лучей 4596 и 4556.
Таким образом, идущий голубой луч является как бы проводником, заряженным до высокого потенциала, даваемого трансформатором, и при встрече с каким-либо проводником или полупроводником, соединенным с землей либо подвергнутым действию второго пучка, разряжается через него с соответствующими последствиями (смерть и т. п.).
Схема, применяемая Мэтьюсом, отличается от прилагаемой, как уже упоминалось, только тем, что вместо голубых лучей он употребляет рентгеновские лучи со всеми вытекающими последствиями…
Докладывая обо всем вышеизложенном, прошу Вашего распоряжения о производстве испытания и отпуске необходимых денег».
В Москву также была сообщена дополнительная информация:
«По его заявлению опыты (правда, не на далеком расстоянии) уже в первичной стадии дали вполне положительные результаты. Так, например, ему удавалось расплавить металл, убивать птиц и пр. Поскольку изобретение по своей идее кажется несомненно новым и, возможно, практически применимым для вполне реальных целей, более удачным, чем лучи Мэтьюса, мы решили произвести тут соответствующие проверочные опыты на наш страх и риск.
Если таковые дадут положительные результаты, то, конечно, гр. Гриловича нужно будет отправить в Россию для детальной проработки в соответствующих лабораториях данного изобретения на месте, так как оно может сыграть у нас колоссальную роль. За ним тут уже охотятся агенты Военного Министерства, стремясь выудить его идею».
Изобретением в Москве заинтересовались, но об этом в Лондон сообщили только в мае 1925 года. К этому времени изобретатель исчез[16]. Хотя большинство историков сомневаются, что описанное выше изобретение действительно могло быть «лучами смерти».
26 сентября 1935 года сотрудники Экономического управления ОГПУ подготовили письмо, где были такие слова:
«ИНО ГУГБ считает возможным восстановление Муравкина на работе в ЛЭФИ (Ленинградский электрофизический институт. – Прим. авт.) и допущение его к проводившимся уже совершенно секретным работам в области поражающих лучей». Подписывая это письмо, заместитель начальника разведки Берман оставил такую резолюцию: «Считаю не только возможным, но и нужным использовать Муравкина по его специальности»[17].
Кто такой Муравкин, почему документ подписал заместитель начальника внешней разведки и что означало словосочетание «поражающие лучи»?
На первую и вторую часть вопроса ответить легко, а вот на третью – сложно.
Герберт Ильич Муравкин родился в 1905 году в Берлине, затем вместе с родителями переехал в Российскую империю. В 1924 году вместе с отцом вернулся Германию, где получил сначала диплом инженера, а затем степень доктора физико-технических наук. Трудился он в лаборатории доктора Ланге, которая по заказам двух немецких концернов – «АЕГ» и «ИГ Фарбениндустрии» – работала над созданием генераторов высокой мощности. Также в лаборатории разрабатывали ускорители частиц высокой энергии порядка 20 и 50 млн вольт.
С советской разведкой Герберт Муравкин («Атом») сотрудничал с лета 1931 года по апрель 1933 года. Его завербовал сотрудник посольской резидентуры в Берлине Гайк Овакимян («Геннадий»). Поэтому нет ничего удивительного в том, что подготовленный Экономическим управлением документ подписал руководитель внешней разведки.
От агента поступали материалы, получившие высокую оценку в Харьковском физико-техническом институте. В сентябре 1932 года документы были переданы начальнику управления связи РККА, которое финансировало тогда создание в Харькове ускорителя на 2,4 млн вольт. В том же сентябре 1932 года в газете «Правда» было опубликовано сообщение Харьковского физико-технического института об осуществлении им деления атома.
В апреле 1933 года Герберт Муравкин вернулся в Советский Союз. В Москве с ним побеседовали сотрудники технического отдела Экономического управления ОГПУ. В ходе этого разговора ученый сообщил, что «хотел бы поработать в институте, наиболее приспособленном и обеспеченном для всего комплекса выработки и утилизации токов высокого напряжения. Там должен быть построен мощный импульсный генератор с ответвлениями для использования в военном деле, медицине, сельском хозяйстве и химии». В начале ноября 1933 года ученый был зачислен в НИИ связи и электромеханики РККА для «работы по сверхвысоким напряжениям и атомному ядру». Вскоре выяснилось, что НИИ оказался не приспособленным для проводимых Муравкиным работ, поэтому он перешел в ЛЭФИ. Там он проработал до мая 1935 года и был уволен, а его группа расформирована. Одна из причин – руководство института скептически воспринимало его как ученого.
В этой истории есть один очень важный момент – проводимые Муравкиным исследования были секретными. Все документы, в том числе и черновики, хранились в сейфе спецотдела ЛЭФИ. Поэтому после своего увольнения ученый не мог получить доступ к своему научному архиву. Пришлось обратиться за помощью к сотрудникам внешней разведки. Даже им изъять научный архив стоило больших трудов. Вот что, например, сообщил сотрудник спецотдела ЛЭФИ на их просьбу:
«Значительная часть материалов не представляет ценности в научном отношении. Кроме того, материалы являются черновыми набросками и небрежно составлены, что не дает возможности с ними разобраться. Все эти материалы в значительной части без ущерба могут быть уничтожены. Муравкин с ними только поднимает шум».
Понятно, что оценить ценность и важность проводимых ученым научных изысканий сотрудник спецотдела самостоятельно не мог. Скорее всего, он процитировал мнение руководства института. Несмотря на это, научный архив Муравкина удалось не только сохранить, но и вернуть ученому.
В сентябре 1935 года сотрудники ИНО подготовили письмо с просьбой восстановить Муравкина на работе в ЛЭФИ. Им ответили отказом. Летом 1936 года Муравкина приняли на работу научным сотрудником Всесоюзного электротехнического института в Москве, где он проработал до ареста в 1937 году.
11 декабря 1937 года Военной Коллегией Верховного Суда СССР «за активное участие в а/с (антисоветской. – Прим. авт.) троцкистской террористической организации и как агент иностранной разведки» был приговорен к высшей мере наказания – расстрелу. В тот же день приговор был приведен в исполнение[18].
Попытаемся ответить на вопрос, чем на самом деле занимался Муравкин – исследованиями в сфере атомной физики или чем-то еще. Первая версия нам кажется сомнительной по той простой причине, что до 1939 года данная тема не была секретной, да и основные работы в сфере «расщепления атомного ядра» велись в Харьковском физико-техническом институте. Секретными исследованиями в этом учреждении начали заниматься только в 1937 году (генераторы коротких волн для радиолокаторов, кислородные приборы для высотных полетов, авиационный двигатель, работающий на жидком водороде.)[19]. Кроме этого, в середине тридцатых годов никто не знал, что можно создать атомное оружие. Зато «мощные импульсные генераторы» можно было применить для создания «лучей смерти». Если это действительно так, то тогда понятно, почему работы Муравкина были засекречены, а начальство относилось к его идеям скептически. Знало ведь, что почти все попытки в этой сфере закончились крахом. А у сотрудников внешней разведки было другое мнение, вот и лоббировали они деятельность Герберта Муравкина, активно помогая ему материалами, добытыми в иностранных лабораториях.