Дан
– Внук, обед готов, прошу к столу! – слышу сквозь музыку в наушниках крик бабушки.
– Ба, щас подойду! – отозвался я, убивая очередного монстровидного симпатягу пришельца, не забывая комментировать при этом. – Минус!
– Внук, прекращай выражаться, как австралопитеки из подъезда. Живо за стол! – донеслось до меня. У бабули историк в друзьях водится – в периоды, когда не мигрирует на свои раскопки.
Моя бабушка – учитель по призванию, сеет в детях разумное, доброе, вечное, то есть ужас, отчаяние и уважение. Истинный преподаватель русского языка, что в школе, что в университете, что в жизни. Правда, на пенсии, но, как говорится, замашки прирожденного чекиста ни одна пенсия не скроет. Но справедливости ради стоит отметить ее неординарность, стойкий характер, незаурядный ум и строгую выдержку. В наше время таких уже не делают, как она сама и говорит. Но, несмотря ни на что, она у меня либеральная и продвинутая. Я бы сказал прокачанная и тюнингованная.
Ну серьезно, кто в ее годы будет выглядеть лет на пятнадцать моложе? Вот у Пашки из второго подъезда бабушке всего пятьдесят семь, а она старая, сморщенная и на лавочке семечками обстреливает соседей. Слышала бы меня сейчас бабушка! Она обожает, когда я ее нахваливаю. Бабуля вообще во мне души не чает. Правда, это не спасает меня от ежедневного повторения падежей и чтения Толстого наряду с другими классиками. Вы когда-нибудь читали всего Толстого? Нет? Вот зачем вы хвастаетесь? Издеваетесь, да? Молчите, изверги, я и так знал, что вам повезло, и вы отделались пересказом «Войны и мира» в двух словах.
В общем, бабушка-педагог – это проклятие и благословение в одном флаконе. Все было бы не так страшно, если бы мы жили раздельно, но судьба посчитала, что я не должен наслаждаться жизнью постоянно, и пришлось мне жить с бабулей, в то время как мои предки скрылись в направлении родной страны отца. Папа у меня из далекого восточного государства, находящегося в постоянном состоянии революции. Мать, как истинная дочь моей бабушки, посчитала себя женой декабриста и отправилась вслед за батей, у которого суперсекретная важная работа. С собой меня ни разу не брали из-за бесконечных боевых действий на родине отца. По мне, так предки просто сбежали от бабули, а меня оставили на откуп.
Нет, я, конечно, люблю свою старушку, и даже очень, но временами она меня просто убивает. Бабуля, кстати, была изначально против. Нет, не того, чтобы я жил у нее, а против, чтобы мама выходила замуж за отца. Но потом вроде бы свыклась с мыслью о горячей неотечественной крови в семье. Мое рождение окончательно примирило ее с моим отцом, но категорический отказ родителя перебраться в Россию заставил ее вновь вспомнить педагогический опыт. Как отец выдержал этот прессинг, знает, наверное, только он, но всякий раз, когда он приезжал к нам в гости, я замечал, насколько храбро папа избегает близкого общения с бабулей. Мама рассказывала, что бабушка со словами: «Я все-таки сделаю из тебя человека, чурка ты нерусская. Прояви знание повелительного наклонения – подойди, великий и могучий будем изучать!» – принялась за его воспитание и образование по ускоренному курсу. И это при том, что у отца очень сильный и властный характер. Бабуля виртуозно владеет всеми вариантами отечественной речи. Я как-то подслушал ее разговор со слесарем, тогда-то и убедился в том, что родная бабуля виртуоз родного могучего. Короче говоря, бабушка даст сто очков любому Андрею Малахову и Тине Канделаки с их незакрывающимися ртами. Но эту свою черту она показывает только в состоянии неконтролируемого бешенства. В такие моменты окружающим лучше найти ближайшее убежище от ядерного удара и сидеть там до конца своей жизни, потому что моя бабуля из вредности их пережить может. Но я вам об этом не говорил, а то бабушка обидится и я не получу любимых блинов с творогом.
Так, скрепя сердце, выключив комп, я поплелся на кухню.
Ирма Львовна (она же в будущем Ирва)
Слышу шарканье шагов – любимый и единственный внук кушать идет. Подростки. За свою долгую педагогическую практику я повидала много детей и их проблем. Мой Данюша не исключение, несмотря на весь мой опыт, мы все же не избежали неурядиц. И конечно, во многих неприятностях внука виноваты его родители – они оставили сына, вернувшись в далекую страну его отца. Угораздило же дочь в этого дипломата диких краев влюбиться! Уехала она за ним на родину зятя, названия которой я не то что выговорить не смогу, я его просто запомнить не в состоянии. Долго искала это государство на карте мира, даже в Интернете смотрела. Не нашла. Зять, правда, предупреждал, что территория очень маленькая и вот уже двадцать лет там чрезвычайное военное положение. А моя доченька, моя кровиночка отправилась вслед за этим… дипломатом нерусским, одним словом. Хорошо хоть сына догадалась оставить со мной. Теперь я получаю от нее письма стабильно раз в два месяца. И это в век технологий! У них там что, Интернета нет? Уж сколько раз я ее просила со мной по Скайпу связаться, так нет, ей не то что с родной матерью поговорить некогда, ей с сыном пообщаться времени не хватает. Хорошо хоть раз в год приезжает, видите ли, у них граница закрытая, выбираться часто не получается.
Уж как я Азара – зятя – просила русское гражданство получить! У меня же связи в министерстве есть, смогла бы договориться о быстром решении проблемы. Мой бывший студент на данный момент занимает весьма высокий пост, а мне он многим обязан, помог бы без возражений. Так нет, зять в позу встал и ни в какую не соглашается, баран иностранный. А Маринка ему поддакивает. И в кого она такая упертая? Подозреваю, что в отца, вот бы еще точно вспомнить, кто он.
– Бабуль, опять борщ? Не хочу, – слышу голос любимого внука за своей спиной.
– Данюша, тебе восемнадцать лет, прекрати канючить, словно пятилетнее дитя, – взглянула я на него строго. Поправила пучок на затылке и села за стол, подавая тем самым пример внуку.
Посмотрела на ребенка. Что-то мне его цвет лица не нравится. Он вроде и спортом увлекается, и школу закончил на «хорошо», и в технический вуз поступил без проблем, но все мне кажется, что ему чего-то не хватает. Я внуку никогда ничего категорично не запрещала. Он рос добрым мальчиком, физически сильным и развитым не по годам. Смышленый ребенок, общительный, и даже слишком. Как-то он еще в детском саду разоткровенничался с воспитательницей. И ведь смог ее убедить, паршивец такой, в том, что мы семья настолько бедная, что ему не всегда на еду денег хватает. Воспитательница, молодая, наивная, а главное, новенькая, прониклась и начала ему сладкое из дому таскать. Пока меня с заведующим не встретила. Заведующий детского сада был моим бывшим учеником, с которым мы до сих пор поддерживаем дружеские отношения. Тогда-то и выяснилось, что мы вполне даже не бедствуем, а у ребенка попросту шла вторая неделя наказания под кодовым названием «никакого сладкого, даже сахара».
Вспоминая того шалопайского мальчугана, сейчас я смотрю на уже взрослого молодого человека с широкими плечами, темными, слегка вьющимися волосами, такими же темными глазами, обрамленными длинными густыми ресницами, прямым носом, слегка резкими чертами лица и понимаю, что ему от меня достался лишь характер. И я точно уверена, что сей факт не является хорошей новостью.
Вот от отца ему досталась мощная харизма и даже в некотором роде надменность. От матери бесшабашность. А от меня все самое плохое. Хитрый, изворотливый, умный, с хорошей реакцией, и все это мой внук. Горжусь. Вот только гложут меня сомнения, смогла ли я его правильно воспитать. С его матерью я допустила явный просчет, иначе бы она не выскочила за этого иностранца. Подруги, с которыми я делилась беспокоящими меня вопросами, недоумевали. Я же педагог с сорокалетним стажем, как я могу ошибиться в том, что касается воспитания? А вот могу. Не раз была свидетелем, как отличнейшие учителя ломали жизни и характеры своих детей, я всегда боялась повторить их ошибку. Вот и дочери возражать не стала, когда та бросилась вслед за мужем, чтоб ему икалось. Конечно, сначала я себя изводила волнениями, переживала, как она там – не убили ли, не болеет ли. А потом смирилась. Все же ее счастье для меня важнее. Она мое солнышко, золотистая ясноокая блондинка со взбалмошным характером. Умница и красавица, почти интеллигентка. Почему почти? Ну так я не изверг, свое дитя от жизни отрывать. Впрочем, если бы с ней что случилось, я бы первая об этом узнала, ибо есть между нами странная, почти мистическая связь. Так что уверена, что дочь если не счастлива, то весьма довольна своей жизнью.
И Азар ее действительно любит. По глазам вижу. Вот только характер у него тяжелый. Властный. И мрачный он очень. Когда Марина привела его знакомиться (а я, как обычно, бестактно выказала свое скромное недовольство), так он та-а-ак на меня взглянул, что взгляд ректора нашего университета, когда я отказалась принимать экзамен у студента по блату, показался милой лаской. Но, как говорят мои студенты, облом подкрался незаметно. Я и не таких в своей жизни встречала, так что мне его гневные взгляды оказались безразличны. А уж когда я за него взялась всерьез, Азар вообще проникся, по словам внука. Чем зять там проникся, я так и не поняла. Я думаю, что уважением, внук говорит, что ужасом. А дочь просила поберечь слабую нервную систему ее любимого.
– О чем задумалась? – осведомился любимый потомок.
– Ни о чем серьезном, – ласково улыбаюсь уминающему за обе щеки ребенку.
– Бабуль, когда ты так вот ни о чем думаешь, впоследствии происходит какая-нибудь гадость, – фыркнул внук.
– Не выражайся за столом, – одернула я. – Сегодня мы едем на дачу.
Я увидела, как скривился любимый отпрыск.
– Бабуль, у меня на сегодня планы, – начал он осторожно. – Да и зачем тебе эта дача? Мы там раз в три года появляемся, и то на час.
– Знаю я твои планы – сначала пиво со шпаной, а потом Машка из второго подъезда. Только у Машки тоже планы, по имени Васька из третьего подъезда.
Теперь лицо потомка уже перекосило. Люблю я людей шокировать, что поделать. А над родным внуком слегка поиздеваться для общего тонуса – святое дело. Он это называет стебом. Никогда не любила сленг, но тесное общение с молодежью накладывает определенный отпечаток на речь, невзирая даже на высшее филологическое образование и многие годы практики. Да что там речь – такое общение даже на характере сказывается.
– Бабуль, вот ты откуда про пиво знаешь? – грозно нахмурился он.
– Данюш, я же не запрещаю. А вот Машку запрещаю, у нее каждый вечер новые планы, и так со всем районом. Побереги здоровье, внук, – попросила я. – Сдается мне, что с ней даже контрацептивы не помогут.
– Дача так дача, – быстро согласился он. – Но что ты там забыла?
– Мне тут недавно вспомнилось: четыре года назад сделала заначку в томике Блока, надо бы забрать, пока склероз не подкрался.
– Тебе что – денег не хватает? – удивился внук. Тут он прав, живем мы в достатке, можно сказать, в изобилии.
– Данечка, я письма спрятала, а не деньги. Старые, дорогие моему сердцу письма. Они, между прочим, ценнее денег будут. Хорошо, твоя мать о них в последнем послании напомнила.
– То-то ты их ныкаешь, а потом забываешь куда, – фыркнул внук. – И не называй меня так.
– А ты не издевайся над русским языком, – возмутилась я.
Дан
У бабули сегодня было садистское настроение, поэтому вместо такси мы на злополучную дачу отправились в автобусе. И это было что-то, скажу я вам. Переполненная маршрутка при своем появлении напомнила мне банку селедки. А пассажиры от этой самой селедки ничем особенным не отличались, такие же выпученные круглые глазки, те же склизкие тельца и открытые рты. На улице плюс тридцать шесть. Когда мы все же загрузились в этот мини-ад, я для бабули умудрился выбить место. Пришлось одному не очень порядочному парню с жутким перегаром попрыгать на ноге, передавить руку и нечаянно врезать под дых, чтобы он не начал возмущаться. Тот оказался понятливым и уже после второго удара сполз с сиденья, на которое я и определил бабушку.
Во всей поездке был лишь один плюс – симпатичная рыжая девица с шикарным декольте, что сидела справа, ради такого я честно отстоял все два часа пути. Ну и, конечно, любимая музыка в наушниках от мп3-плеера.
Наконец мы оказались на нужной остановке. Поселок, где находилась наша дача, являлся элитным, со шлагбаумом и пунктом охраны, все как положено. Охранники здесь хорошие и бабулю знают, несмотря на наши редкие визиты, они ее очень уважают. Бабуля мило улыбалась и бодро топала в сторону нашей дачи, а я скучающим взглядом окинул за́мки соседей. Ничего не изменилось, те же трехметровые заборы, те же камеры слежения на всех углах, и даже башенки из-за заборов привычные торчат. Те же пустынные улочки, покрытые асфальтом. Бабуля говорит, что еще лет одиннадцать назад здесь почти никого не было, поселок был заброшен. А вот когда бабушкин друг отгрохал себе дачу на лоне дикой природы, бизнесмены оценили и потянулись друг за другом осваивать территорию.
И вот, пока мы бодро шагали по раскаленному асфальту мимо английских газонов, пока я наслаждался музыкой, из-за приоткрытых ворот одного особняка выскочил здоровущий ротвейлер. Несется на большой скорости, глаза бешеные, слюна капает, рычит, как бензопила, морда оскалена, зубы с мой средний палец… Жуть, короче. Первой мыслью было – я не успеваю закрыть бабулю, она впереди меня шагала.
Я, словно в замедленной съемке, вижу эту зверюгу. Кожей ощущаю злобу и жажду крови. Даже молиться начинаю, чтобы зверь бабулю не тронул. Пусть лучше на меня кидается, она же старенькая, сухонькая, а я молодой, сочный, мое мясо нежнее будет. Сам я с низкого старта подрываюсь в сторону бабушки, дабы успеть ее отбить.
– Стоять! – рявкнула любимая родственница и подняла ладонь вверх.
Я остолбенел. Псина тоже. Стоит, хлопает черными круглыми глазами недоуменно. Только сейчас понимаю, что не дышу. Выдохнул. Можно расслабиться.
– Сидеть, – сказано это было таким тоном, что даже я с трудом удержался от того, чтобы не опустить свою пятую точку на асфальт.
Пес сел. По-моему, он сам в шоке от того, что выполняет приказы моей любимой родственницы. А я начал оглядываться в поисках хозяев зверюги, все-таки у нас редко ворота открытыми оставляют. Пес тем временем высунул язык и лег на асфальт.
– Я не разрешала лежать. Сел на место, – властным тоном приказала бабушка. Пес сел. И даже попытался скулить. – Говорить будешь, когда я позволю.
Все, попал ротвейлер.
– Абрамович! – услышал я голос со стороны злополучных ворот.
Нашему взору явился пухлый мужичок в спортивных штанах и дорогущих мокасинах.
– Ирма Львовна? – удивился он. Потом посмотрел на собаку и опять на бабушку. Побледнел. – Ирма Львовна, Абрамович вам ничего не сделал?
Это он пса так назвал? Я еле сдерживался, чтобы не заржать. За что он так собачку? У меня даже гнев пропал на нерадивого козла – то есть, я хотел сказать, хозяина животинки.
– Витюша, ты почто собачку без присмотра оставляешь? – ласково спросила бабуля.
Все, и мужик попал. Она такая ласковая только в случае большого гнева. Я решил молчать, не дай моб[1], попаду под горячую руку.
– Ирма Львовна, я не думал… – начал мямлить мужик. А бабуля в него свой коронный взгляд уперла. Не завидую я данному любителю животных. С чего вдруг мне лицо его знакомо? По телевизору видел? Ого, кажется, это тот мужик, что в мэры баллотироваться собрался.
– Не думал он. Это талант – не думать, Витюш. Вот скажи мне, если ты за собакой своей присмотреть не можешь, то как городом управлять собрался?
У дядьки даже уши покраснели. Мне его жаль стало.
– Ирма Львовна… – начал мужик укоризненно. И выглядел он как школьник, которого за курением застали, причем за первым.
– Что – Ирма Львовна?! А если бы твой Абрамович на внука моего напал? – рыкнула бабуля. – Твой пес мне ребенка покалечить мог.
Я поперхнулся. Мужик напрягся. Абрамович устыдился.
В каком месте я ребенок? Начинаю выразительно сопеть. Зачем она вообще меня впутала? Я мог бы и сам с чинушей поговорить, но с другой стороны, бабуля – авторитет.
– Ну…
И вновь его перебила бабуля:
– Не мямли. Значит, так. Собаку свою держишь в закрытом вольере высотой с твой забор, подальше от людей и детей. А в понедельник отправишься в наш университет, ректору с ремонтом актового зала поможешь. И чтобы я больше не видела этого зверя без намордника, – сурово глянула на собаку бабуля. А, ну тогда понятно. Обижаться я перестал.
На этом инцидент был исчерпан, и мы направились к своей даче.
В отличие от соседей, наше строение выглядело почти убого – одноэтажное здание с шикарной мансардой и двухметровым забором. Дачу бабуля получила от одного почившего друга. Чую, не только друга, но в личную жизнь родной бабушки лезть себе дороже, там черт ногу сломит.
Сейчас же мы успели попить чай из старинного самовара, бабуля такие любит, и принялись за поиски заначки.
– Ба, нет здесь ничего! – ору я, выползая из залежей макулатуры, что свалена у дальней стены мансарды.
– Может, я его в старой пристройке оставила? – задумалась она.
– Бабуль, ты там с самой постройки дачи не появлялась, – возмутился я. Возмутился справедливо, мне же туда лезть придется.
– Внук, прекрати артачиться и давай уже лезь в пристройку.
– Ба, я же там ни разу не был, что где лежит – не знаю. Может, сама? – лучисто улыбаюсь, надеясь на снисхождение.
– Данюш, пожалей бабушку. Я уже старенькая, косточки не те, давление скачет, ревматизм зверствует. А не дай Чехов я в темноте упаду и что-нибудь себе сломаю? Вот что ты будешь тогда делать? – припечатала меня бабуля тяжелой артиллерией.
– Ладно. Но ты все равно со мной пойдешь. Там же электричества отродясь не было, вот и посветишь фонариком.
Фонарь мы нашли, впрочем, он больше напоминал этакий мини-прожектор. Пристройку тоже нашли, она находилась в самом дальнем углу нашего немаленького участка. Мы туда на моей памяти действительно еще не заглядывали. А выглядело злополучное помещение как грубо сколоченный сарай. Электричество не проведено, что с крышей, тоже неизвестно. Наверняка все помещение украсила пыль и паутина. Хотя мне уже все равно, я и так весь грязью покрыт, пока домашние закрома разбирал, успел уделаться по самое не могу.
Как ни странно, дверь в пристройку открылась легко и без скрипа, они были качественно смазаны солидолом. И даже тяжелый металлический засов легко сдвигался. Это должно было меня насторожить, вот только не насторожило.
– Бабуль, посвети, – вошел я.
Любимая старушка шагнула следом. Мы сделали еще два шага в черный провал, когда мир вдруг потемнел и резко взорвался светом.
Стоим мы посреди огромной комнаты. Нет, даже не так. Это был огромный зал, как в ролевых играх про рыцарей. Как на картинках. Нет. Круче. Короче, красиво, пафосно, шикарно. Че за фигня?
Слегка подташнивает, и голова кружится.
– Маразм подкрался незаметно, – потрясла головой бабуля.
– Ба, ты это тоже видишь? – осторожно спрашиваю я.
Она осмотрелась. Потом подозрительно сощурилась, глядя на меня.
– Внук, скажи честно, что ты куришь? – и улыбается так ласково-ласково.
– Бабуль, ты не переживай, я не курю и другой дурью не балуюсь, – решил я ее успокоить. – Подозреваю, мы просто отравились газом.
– Какой газ?! У нас везде сплошь электричество! – возмутилась бабуля.
– Ну или чаем. Сама недавно заставила меня в Интернете искать информацию о недобросовестном производителе, – а сам моргаю часто-часто, потому что начал еще и маленьких уродцев за бабушкиной спиной видеть.
– Вот творительный падеж! – Это она у меня так ругается. При мне не выражается. – Что я твоей матери скажу? Что мы вместе смотрим галлюцинации вместо вечерних новостей?
– Бабуль, а ты что видишь-то? – решаю уточнить, а то говорят, что люди не могут наблюдать одни и те же глюки одновременно.
Она огляделась.
– Что за синтаксис? – вырвалось у нее. Я посмотрел в ту же сторону.
Мы точно одни и те же глюки смотрим. На нас злобно взирал маленький, черненький, сморщенный гад. И вовсе это не изюм, а что-то низкорослое, черное, морщинистое. Нос похожий на клюв, глаза большие, раскосые, черные, рот с клыками, уши острые. Одет в подобие смокинга, волосы черные, похожие на паклю.
– Люди?! – заверещал этот бред наркомана. – Откуда? Хозяин будет недоволен!
И опять мысли пронеслись вихрем в моей голове. Галлюцинации? Нет, бабуля тоже это видит, значит, реальность. Жертва опытов? Потайная дверь в лабораторию? Как-то сомневаюсь, что лаборатории и жертвы опытов будут у нас на даче размещаться, да и выглядят они, судя по фильмам, по-другому. Розыгрыш? Чей? Никто не знал, что мы отправимся сегодня на дачу, а уж того, что полезем в злополучную пристройку, тем более никто не предполагал. А если бабуля? Смотрю на нее. Тоже думает. Не в ее стиле такие глупые шуточки откалывать.
Чудик продолжал что-то верещать мерзким голосом. Бабуля, кажется, конкретно зависла.
– Бабуль, я вроде понял, что все это значит, – решил я начать издалека. – Ты только сильно не переживай и не волнуйся.
– Внук, я пережила Горбачева, развал Советского Союза, Ельцина, дефолт и даже свадьбу твоей матери, так что выкладывай все, что знаешь, – подняла она бровь.
– Понимаешь, я про подобное книжку читал. Зашли в дверь, оказались в другом месте. Еще и чудики странные вокруг бегают. – В этот момент черный верещать о своей загубленной душе перестал и слегка прифигел от нашей наглости. Мы его игнорировали, за интерьер восприняли, непорядок. – Так вот. Ба, все хорошо… Мы в другой мир попали. Ну или реальность, смотря какие определения здесь используют.
И по моему лицу расплылась глупая улыбка. Я сам-то верю в это? Почему бы и нет?
– Э… Внук, зря я тебя литературой пичкала, – сокрушенно покачала бабушка головой.
– Так вы иномирцы? – подал голос остроухий. И что-то мне в его словах не понравилось.
– Данюша, на каком языке разговаривает сей субъект? – решила уточнить бабуля.
– Определенно, – кивнул сам себе черный карлик. – Темный Властелин иномирцев запретил. Хозяин их любит, Властелину не выдаст. Живыми точно не выдаст.
…Сходили, блин, за письмами.