Пашка смотрел вслед Кате, которая уходила вместе со Светкой и Колей. Как так? Он же заботился о ней! Он же оберегал её, спасал! Ну как она не понимает?! Ведь те, кто утром вломился в её квартиру, сейчас наверняка уже ждут в доме родителей либо где-то неподалёку. И Катя идёт прямо к ним в лапы!
Пашка почувствовал привкус железа, и из носа что-то потекло. Он рефлекторно вытер – из носа текла кровь. Вид крови на руке вдруг вызвал ярость, и Пашка зарычал, закричал и пнул что есть мочи ледышку, подвернувшуюся под ногу. Та отлетела и с глухим стуком ударилась о забор, что окружал мусорные контейнеры, а Пашка взвыл от боли теперь уже в ноге. Но физическая боль оттянула на себя боль, вызванную чувством несправедливости. И Пашке стало немного легче.
– Вам плохо? – раздался мягкий заботливый женский голос.
Пашка подпрыгнул от неожиданности и обернулся – позади него стояла старушка.
– Ой, у вас кровь носом идёт. Вот, возьмите платочек, он чистый, не беспокойтесь. И голову нужно запрокинуть вот так. Холод бы приложить… Давайте снег в платочек наберём и приложим к переносице…
Пашка смотрел на суетящуюся старушку, и его ярость утихала под мягкими заботливыми руками и словами пожилой женщины.
И когда волна ярости схлынула, из глаз потекли горячие слёзы. Пашке было непривычно и неудобно, что его пожалели, но он ничего не мог поделать. Он задирал голову и шмыгал носом, пытаясь скрыть слёзы от случайного свидетеля его слабости, но старушка всё поняла и, ласково поглаживая Пашку по руке, повторяла:
– Всё будет хорошо, всё будет хорошо… Пойдёмте на скамейку.
Пашка послушно пошёл. Ему было приятно идти за ней. Как будто что-то из далёкого детства проснулось, зашевелилось в душе. Что-то бесконечно малое, но бесконечно дорогое. В груди потеплело, и Пашка с благодарностью посмотрел на старушку.
– Спасибо большое, – шмыгая носом, сказал он.
– Ничего, ничего, сынок… Всё будет хорошо. Садитесь вот тут и запрокиньте голову, так кровотечение быстрее остановится. Нужно снег приложить к переносице. Сейчас станет полегче…
Пашка сидел на скамейке, слушал воркование старушки и вспоминал, как он оказался в Барнауле в первый раз…
…Это было незадолго до Нового года, на рассвете, на высоком берегу Оби, в Нагорном парке. Там, за высоким забором из профиля, была замороженная стройка церкви – земля, перекопанная бульдозером, и теплушка сторожа. Сторож спал крепко и не вышел на улицу. Прикормленная сторожем собачонка тявкнула пару раз и спряталась от мороза под крыльцо, где для неё стояли коробки и было брошено старое пальто.
Пашка вышел по протоптанной дорожке на смотровую площадку к семиметровым буквам – «БАРНАУЛ» и залюбовался видом. Внизу простиралась покрытая толстым льдом Обь. Ровная поверхность была расчерчена тропинками и следами снегоходов. На противоположном берегу, где был залив и городской пляж, у излучины сидели в специальных палатках рыбаки.
Дальше за Обью простиралась равнина с лесочками-околками, полями… Справа за Обью светились огоньки Затона. Чуть дальше, Пашка читал об этом, было Санниково. Дальше ещё деревни, но они терялись в бескрайнем пространстве сибирской зимы.
Слева был большой автомобильный мост через Обь, и по нему в обоих направлениях ехали машины – удалялись красные огоньки габаритов, а приближались золотистые огни фар.
И дорога от моста, и лесочки-околки, и всё пространство стремилось туда, где на горизонте был самый насыщенных розовый цвет.
Вдруг… Такое всегда бывает вдруг, как бы ты ни ждал и ни готовился… На нити горизонта появилась ярко-малиновая бусинка. И что-то неощутимо в мире изменилось.
Пашка вдруг почувствовал, что не боится. Не то чтобы совсем не боится – надо быть полным дураком, чтобы знать, зачем ты тут, и не испытывать страха.
Пашка дураком не был. Но страх в его душе исчез, уступив место трепету – перед просыпающейся природой.
Между тем бусинка росла, удлинялась, потом начала взбухать сверху, расти на глазах… и наконец от горизонта оторвался малиновый шар. И засиял так сильно, что на него стало невозможно смотреть. Наступил день. Первый Пашкин день в Барнауле.
Ещё до Нового года Пашка должен был найти Катю. И убедиться, что Катя – именно тот человек…
Едва в памяти всплыло имя Кати, как набатом ударила мысль: «Что ж ты сидишь? Её же сейчас убьют!»
Пашка подскочил, испугав старушку, но острая боль в затылке заставила его застонать и опуститься на скамейку снова.
– Тише, тише… – суетилась старушка. – Не надо так резко вставать… Я скорую вызвала, потерпите немного.
Но Пашка плохо соображал. Он вдруг ощутил, что в пульсирующей боли есть что-то знакомое, какой-то ритм…
Старушка с тревогой смотрела на Пашку, который сейчас сидел на скамейке. Ему было очень плохо.
– Как бы не инсульт, лицо-то перекошено… – шептала она. – Что-то скорая долго едет, опоздают ещё. Надо же, такой молодой…
Она заменила в платочке снег и снова начала заботливо прикладывать его ко лбу, к переносице, водить по лицу. И уговаривала потерпеть, расслабиться, что скоро всё будет хорошо и хорошо, что кровь носом пошла…
Неожиданно Пашка побледнел и замер. Зрачки расширились. Некоторое время ничего не происходило.
Старушка испугалась, принялась хлопать его по щекам, повторять:
– Сынок, сынок, ты чего? Ты это, держись! Слышишь?
Потом постепенно его лицо приобрело нормальный оттенок, но осталось каким-то… неподвижным, безэмоциональным…
Он встал. Спокойно, словно и не было только что никакого приступа. Его движения стали точными, размеренными.
Старушка попыталась снова усадить его, повторяла, что скорая едет и что Пашке нужно посидеть… Что у него приступ и нельзя так резко двигаться.
Пашка с удивлением посмотрел на старушку, отодвинул её, словно помеху, и пошёл спасать Катю. Ведь именно за этим его сюда и послали – спасать Катю…
Пока шёл к Ленинскому, Пашка активировал в смартфоне интернет-соединение и открыл страницу сайта «2gis». Просмотрел все варианты движения транспорта и выбрал самый оптимальный – такси. Предполагаемое время прибытия на такси на три минуты меньше, чем прибытие поезда метро Зелёной линии плюс время движения на трамвае до нужной остановки, и на пятнадцать минуты меньше, чем прибытие поезда метро Красной линии плюс время передвижения пешком. Так и так Пашка успеет раньше Кати прибыть к месту назначения.
Могли бы помешать пробки, но Пашка посмотрел сайт «Барнаул – пробок нет» и выбрал самый оптимальный маршрут.
Вызванное такси подъехало в тот момент, когда Пашка вышел на Ленинский проспект. Он сел в машину и назвал водителю маршрут.
– Любой каприз за ваши деньги, – усмехнулся водитель и нажал педаль газа.
В машине играла автомагнитола – подборка «Лучшие песни 90-х». Вадим Казаченко исполнял песню «Ах, какая женщина!».
«Сколько нужно мне вина, чтоб из памяти прогнать…» – с восхищением и горечью пел солист группы «Фристайл», а Пашка слушал, и сердце его стучало сильно-сильно, набатом! Оно ныло и рвалось, отдавало в виски, жгло глаза…
Но мозг его был спокойный, холодный. Боль в затылке исчезла, и жизнь виделась такой простой и понятной…
***
Катя вполуха слушала Колины байки и внимательно смотрела под ноги, чтобы не споткнуться или не свалиться в дренажную яму, пока поднимались по серпантину на Гору. Можно было, конечно, поехать по Зелёной – Октябрьской линии, и тогда вышли бы на станции «Демидовская» и по Красноармейскому поднялись бы в Гору – хоть на трамвае, хоть пешком. Но друзья сели на Красной – Ленинской. Поэтому вышли на станции «Речной вокзал». Идти немного дальше, но зато через Нагорный парк. Днём-то там красота. А сейчас, в темноте, было страшновато – ни серпантин вдоль горы, ни сам парк не были освещены. К тому же наверху были развороченные могилы. Ну и что, что зима, всё присыпано снегом и огорожено забором – церковь-то ещё не построили!
Нельзя сказать, чтобы друзья шли в полной темноте – рассеянного света от моста и букв хватало. Плюс – светила полная луна и снег отсвечивал. Но всё равно местами приходилось пользоваться фонариками телефонов.
Когда поднялись наверх, Коля, махнув в сторону огороженного участка, сказал:
– А я вчера со сторожем разговаривал.
– Каким? – не поняла Катя. Она думала о том, что вот сейчас придёт домой и надо будет маме как-то объяснить сломанные двери. Ведь если она расскажет про спецназовцев, маме станет совсем плохо. Нужно как-то смягчить. Предположим, друзья побаловались… Но почему тогда она ушла и оставила дом в таком состоянии? А если это было без неё? Но тогда почему она, как узнала, не поехала и почему не сообщила родителям?.. Может, сказать, что узнала только когда мама позвонила?..
– Отсюда, из церкви… Я вчера днём ходил сюда с Жекой, ему нужно было снимки сделать с лестницы. Так вот, идём мы с Жекой, а тут мужичок такой в сереньком пальтишке. Ну, такой… зашитый… Но прошлая бурная алкогольная жизнь не только на лице, но и в манерах – весь такой правильный. Сразу видно – завязавший. Но и видно, что не пьёт уже давно. Ну и разговорились с мужичком, пока Жека фотографировал. Словоохотливый такой дяденька. Сам себя экскурсоводом назначил. Но, блин, интересно рассказывал…
– Ну и что он рассказывал? – спросила у Коли Светка. Она писала реферат по Нагорному парку и теперь ей было интересно, есть ли какие-то новые сведения и насколько точен был сторож или наврал с три короба.
– Ну, рассказывал, что когда Достоевский был в ссылке, то приезжал в Барнаул и написал комедию «Дядюшкин сон». Это Барнаул его вдохновил! Это была его единственная попытка написать что-то для театра. Вот! А останавливался Фёдор Михалыч в доме Семёнова-Тян-Шанского…
– Ну это каждый знает! – прервала Колю Светка и продолжила менторским тоном зануды экскурсовода: – Дом Семёнова-Тян-Шанского располагался под горой на бывшей Сенной площади, пересечение площади с Большой Олонской улицей. Всему городу это здание было известно, как «Аптека № 3», и стояло оно недалеко от входа на ВДНХ. В 80-х годах здесь начали строить большую транспортную развязку. Дом разобрали и восстановили в другом месте – на пересечении улицы Пролетарской и Красноармейского проспекта. А здесь, где раньше стоял дом, теперь находится конечная остановка пассажирского транспорта «Спартак-2». Бла-бла-бла…
Катя слушала друзей, но мысли её были очень далеко. Пока шли, начался снег. Снежинки крупными хлопьями медленно падали на землю, деревья… На пальто, на варежки… Снежинки были такими же, как тогда, когда они познакомились с Пашкой. Когда они шли из планетария, тоже шёл снег, чистый-чистый, как белый лист бумаги, и Кате тогда казалось, что вот сейчас они начинают писать повесть о любви.
Сейчас тоже шёл снег, и перед Катей снова был чистый лист бумаги. Она смотрела на него и не знала, о чём писать. Логика была бессильна – всё смешалось и запуталось.
А снег сыпал и сыпал, засыпал следы позади, засыпал дорогу впереди, скрывал перспективу и заставлял жить здесь и сейчас. Блестел в свете фонарей.
Даже предстоящий разговор с мамой ушёл в сторону, отодвинулся. Несмотря на то что неотвратимо приближался. С каждым шагом. С каждой упавшей снежинкой.
В мыслях у Кати был Пашка. Она вспоминала знакомство с ним, встречи, забавные и приятные моменты… сегодняшнюю ссору… Сердце начинало болезненно сжиматься, а к глазам подступали слёзы. И чтоб не расплакаться, Катя начинала прислушиваться к разговору друзей, а потом снова уносилась в воспоминания.
Наконец позади остались подъём по серпантину, парк, дорога … Друзья остановились перед воротами Катиного родительского дома.
Светка и Коля так и шли с Катей до самых ворот. Но ворота – вот они. И пришла пора решать: оставаться с подругой или расходиться по домам. По логике пора попрощаться, но что-то не отпускало, не позволяло оставить подругу сейчас.
Так и не дождавшись от друзей решения, Катя подняла руку, чтобы нажать на кнопку звонка, но не успела сделать этого – калитка в воротах распахнулась и…
…и стремительно вышел Катин папа.
– Наконец-то! – сказал он и посторонился, давая Кате дорогу, чтобы она вошла в дом.
Катя задумалась всего на миг. И этого мига хватило Светке. Она решительно, с преувеличенной улыбкой шагнула вперёд:
– Денис Владимирович, здравствуйте! Как у вас дела? Мама с папой привет вам передавали, спрашивали, не придёте ли в гости к нам на двадцать третье? Папа списался с друзьями с армии, и они прислали фотографии, вы их ещё не видели…
Светка тараторила и тараторила, не замолкая. Денис Владимирович опешил и автоматически сделал жест, приглашающий войти. Светка, а за ней и Коля не стали заставлять уговаривать себя или повторять дважды.
Катя пропустила Светку с Колей и, прежде чем войти в ворота, оглянулась… Ей показалось… Нет, конечно, показалось… Вроде бы на их улицу повернули пять здоровенных мужчин и похоже, что в камуфляже. Было плохо видно из-за снегопада. Но фонари хорошо освещали пять могучих фигур.
Катя интуитивно поторопила друзей зайти в дом. И сразу кинулась к окнам, чтобы увидеть, кто пройдёт по улице. Поэтому не слушала, что говорила мама, которая то улыбалась приветливо Светке и Коле, то с мольбой и нежностью смотрела на Катю. То приглашала Катиных друзей пройти в дом, то начинала и обрывала вопросы Кате…
Мама была без косметики, без причёски, с припухшими глазами. В доме стоял запах корвалола и валерианки.
– Вы проходите! Чай будете? Отец, нужно позвонить следовательше, что Катя нашлась, жива и здорова. С тобой же всё в порядке? Что ты молчишь? – Мама металась от дочери к её друзьям, от них к мужу и обратно к дочери.
Но Катя не слышала маму. Она с напряжением ждала, когда в окне станет видно тех пятерых. Они уже должны были дойти до окна…
Светка поняла, что тут что-то не то, и с тревогой посматривала на подругу, в то же время улыбаясь Катиным родителям и пытаясь разговорами отвлечь их.
Коля не видел и не слышал никого, кроме Кати. Он подался вперёд, готовый защищать её, знать бы ещё от чего… Он чувствовал опасность, но не понимал, откуда она исходит, и на всякий случай был готов сражаться со всеми.
– Дочка, объясни, что происходит! – потребовал отец.
В этот момент стукнула калитка. Катя вздрогнула.
Она плохо воспринимала сейчас родителей и друзей, но отлично услышала приглушённый стенами и закрытой входной дверью негромкий стук металлического запора, словно кто-то перелезает через забор.
Девушку накрыла паника, она не знала, что делать, куда бежать, куда прятаться. Перед глазами встала картина из сегодняшнего утра – мужики в камуфляже высаживают дверь её дома и говорят, что объекта в квартире нет. Но утром Пашка увёл её выше по лестнице. А теперь и уйти-то некуда, нет тут лестницы и другого этажа.
Во дворе послышались шаги, и Катя едва не вскрикнула от страха и заметалась по комнате.
– Катя, в чём дело?! Немедленно объясни мне! – Отец перехватил дочку, взял её за плечи и развернул к себе лицом. – Говори немедленно! Ты ведёшь себя неадекватно! Ты… ты принимала наркотики?!
– Нет, что ты! – ответила Катя. Глядя в глаза отцу, она вдруг поняла, что нужно делать. Как спастись самой и спасти близких. – Я всё объясню, обещаю! А сейчас доверьтесь мне, пожалуйста…