Облака все так же низко нависали над крышами Риерты, снег сыпался, точно порох из пробитой банки, ветер на улицах сбивал с ног.
Я шел по Восточному, плутая в бесконечном лабиринте улиц, которые то и дело пересекали узкие, но полноводные каналы, перебирался по налаженным деревянным мосткам там, где тротуары оказались затоплены. От воды еще сильнее тянуло холодом, кажется, весь город погружался в нее, пропитывался кирпич за кирпичом. В Хервингемме, как считают в Республике, невозможно жить зимой. Пусть неженки отправятся в Риерту на зимовку, и прекрасный ревматизм – это наименьшее, что их ожидает.
Из-за стылой погоды все топили камины, радуя продавцов угля и дров. Грузовые лодки развозили топливо по кварталам, в воздухе витал запах сгоревшего дерева, к которому примешивался аромат хурмы.
Праздник Звезд уже несколько веков не обходится без этого плода. На лотках, в магазинах, ресторанах – везде можно встретить привезенный из стран алавитов и Империи фрукт. Десятки сортов в совершенно разных видах и формах. Свежие, полежавшие на холоде, а оттого ярко-оранжевые, почти огненные и сладкие. Вяленые, чем-то похожие на финики. Порезанные на дольки, засахаренные. В сиропе, в джеме, в пирожных и даже в виде вина. Эбеновая ягода популярна среди риэртцев.
Я добрался до большой площади, украшенной древней стелой, привезенной невесть сколько лет назад из какого-то завоевательного похода на тогда еще существовавший континент Маса-Арда. Открытое пространство оказалось частично затоплено. Но не критично, так что трамваи продолжали ходить по скрытым под водой рельсам, неспешно минуя опасный участок и, возможно, представляя себя кораблями.
Кондуктор взяла с меня мелочь, выдала бледно-зеленый кусочек картона, приятно хрустнувший в пальцах. Я встал к окну, держась за полированный поручень и слушая, как поскрипывают два сцепленных между собой вагона. Внутри работала маленькая стальная печка, так что пассажирам было относительно тепло, стекла постоянно запотевали, и приходилось протирать их, чтобы не пропустить свою остановку.
Я вышел на самом востоке района, там, где о крутой берег бились волны разбушевавшегося озера. С высоты они казались маленькими и неопасными, но отсутствие мелких лодок и катеров на открытой воде говорило знающему человеку о многом. В проливах сейчас ходили лишь крупные корабли, способные противостоять беснующейся стихии. Из-за снегопада отсюда не было видно далекого противоположного берега Старой Академии, но никто из живущих здесь не забывал о страшном соседстве, с которым они вынуждены мириться.
В десяти минутах пешей прогулки, возвышаясь над районом, довлел Железный гигант. Самый протяженный, огромный и высокий мост в истории человечества. Он казался чудовищным механизированным существом, уродом, созданным гением, угрожающим великаном, заснувшим перед вечностью и превратившимся в скелет. Нагромождение колоссальных балок, ферм, диафрагм12, крепившихся на высоченных быках и устоях13, нависло над проливом, соединяя между собой Восточный и Старую Академию.
Искиры, когда заняли Риерту, планировали взорвать мост, но так и не сделали этого. В городе шутят, что во всей Империи не хватило бы взрывчатки, чтобы поднять на воздух столько тонн металла.
Моя цель – низкое серо-желтое здание, втиснувшееся между двух доходных домов, – находилась недалеко от набережной. Раньше, еще до начала войны, этот район считался довольно престижным среди рядовых граждан, но после того, как Старую Академию превратили в заповедник людоедов, цены на жилье упали. О нет, здесь все так же безопасно, как и прежде, но многие люди стараются не думать о плохом каждый раз, когда бросают взгляд через пролив.
Так что постепенно в округе расселились куда менее щепетильные и более толстокожие жители – алавиты. Район довольно быстро стал этническим и превратился в центр торговли всяким… не самым важным в жизни товаром. Шелковыми халатами, туфлями, расшитыми серебряной нитью, пушистыми коврами, кованой посудой, мебелью из эбенового дерева, дорогими ароматами, золотыми браслетами, полудрагоценными поделками, специями и сладостями. От последних могли бы склеиться зубы даже у контаги.
Несмотря на дурную погоду, на улицах стояли немногочисленные столики кофеен и кальянных. У местных в традиции восседать под открытым небом, на проезжей части, и некоторые из них торчали за столами с утра до ночи и с ночи до утра, просиживая над одной чашкой, и плевать им на дурную погоду. Кальяном, кстати говоря, пахло так же сильно, как в кабинете Мосса, – этот запах обволакивал холодную улицу, создавая совершенно неповторимое впечатление того, что я нахожусь в каком-то ледяном сне, воздух в котором пронизан ароматами ванильного и персикового дыма.
Дверь в здание, куда я направлялся, выглядела совсем непрезентабельно: ржавые проплешины металла, тусклая ободранная краска. Для очень тупых (таких как я, видимо), повесили бумагу, где уже расползшимися от падающих снежинок чернилами написали, что магазин во время праздников не работает.
Но сделаем вид, что в данную минуту я разучился читать, намеков не понимаю, поэтому начал с того, что крепко подубасил кулаком по преграде. Разумеется, с той стороны никто и не подумал открывать, но с алавитами есть одно правило – следует проявлять настойчивость, даже когда нет никакой надежды.
Это дало свои результаты, как только «там» поняли, что упрямства мне не занимать.
Дверь отворила девушка в ярко-оранжевой, ослепляющей мое восприятие юбке. Я на секунду застыл от этого цвета, пытаясь дать оглушенному мозгу возможность преобразовать оттенки во что-то менее шокирующее. Потом с усилием пришлось заставить себя поднять взгляд и встретиться с темно-карими, подведенными сурьмой глазами. Она была совсем молоденькая, а улыбка у нее оказалась замечательная, и лишь только внимательный человек мог понять, что равнодушия в ней куда больше, чем напускной доброжелательности.
– Мы закрыты из-за праздников, господин. Но на соседней улице есть магазин, который тоже торгует лампами.
– Очень печально, – огорчился я, словно всю жизнь мечтал приобрести алавитскую лампу. – Ну тогда хочу быть вашим гостем под солнцем.
Она засомневалась лишь на краткое мгновение, но законы гостеприимства ее народа не позволяли отказать.
– Конечно. – Вновь улыбка, правда, теперь еще менее радушная. – Лучи его тепла касаются каждого.
Девушка шагнула в сторону, позволяя мне войти, закрыла дверь и показала рукой, украшенной многочисленными серебряными браслетами и кольцами, чтобы я шел за ней.
Мы миновали вход в магазин, свернули в темный и короткий коридор (где-то за тонкой стенкой плакал младенец) и еще через одну дверь вышли в квадратный внутренний дворик. Сейчас заснеженный, с четырьмя старыми, давно уже сбросившими листву вишнями, растущими вокруг белой беседки, чем-то похожей на клетку для канарейки – почти прозрачные прутья стенок собирались в пологий купол. Толстые ковры, подушки, теплые одеяла, маленький ажурный столик на низкой ножке, чтобы за ним было удобно сидеть тем, кто расположился на полу.
Вообще, беседку точно выдернули из другого мира, так как она оставалась единственным ухоженным и аккуратным местом во дворе, среди сваленных в кучу старых досок с торчащими из них ржавыми гвоздями, пустой собачьей будкой, огромной грудой угля, ничем не прикрытого от непогоды.
– Пожалуйста, садитесь.
Внутри оказалось так же холодно, как и на улице. Рядом на треноге стояла печка, сделанная из маленькой стальной бочки. Сейчас остывшая, так что я, ничуть не стесняясь, накрыл колени одеялом из верблюжьей шерсти.
Ждать пришлось минут пятнадцать, но я всегда отличался терпением. К тому же в данный момент развлекался тем, что изучал все оттенки белого на лежащем во дворе снегу. Наконец хозяйка вернулась с очень маленькой чашкой крепкого кофе, всего на один глоток, стаканом воды и расписным блюдцем, где лежали длинные пастилки из хурмы. Она была столь любезна, что растопила стальную печку, кинув в нее несколько крупных кусков угля.
И снова ушла. Теперь уже на час.
Законы гостеприимства были соблюдены, и, если солнце спросит, ей не в чем будет себя упрекнуть. Я скучал, меланхолично грыз пастилки, прислушиваясь к своим ощущениям и отмечая, как где-то под грудиной начинает пробуждаться огонек моего дара. Только что милая подруга тень отправила мне телеграмму: «Скоро буду тчк».
Мы как любовники, которые причиняют друг другу боль, расстаются, но не могут друг без друга и вновь сходятся. Чтобы причинить новую боль, а со временем и убить партнера. Причем мы оба знаем, кто из нас умрет первым.
Когда девушка вернулась, она спросила у меня негромко:
– Господин всем доволен?
Это был намек, что пора уходить.
– Благодарю, – сказал я, оставаясь на месте. И она, не скрывая досады от того, что я намеков не понимаю, поинтересовалась:
– Господин желает еще кофе?
– Господин желает невинность.
Она опустила глаза:
– Это оскорбительно.
Я вздохнул с отеческой печалью:
– Милая, думаю, ты понимаешь, зачем я здесь. Они достаточно насмотрелись на меня, так что пора переходить к делам.
Девушка села напротив с обреченной покорностью матери, которая должна объяснять очевидные вещи глупому сыну, взяла мою правую руку, сняв с нее перчатку. Посмотрела на ладонь, как опытная гадалка, и сказала уже холодным тоном:
– В богатых кругах Риерты обожают духов. Спиритические сеансы хорошо кормят многих моих знакомых. Я не занимаюсь враньем с хрустальным шаром, в то общество дорога для моей семьи закрыта, мы слишком низки для этого. Обычные жители предпочитают гадание по руке, и в этом я настоящий мастер. Я вижу правду, но всегда лгу. Вот здесь, – она тронула одну из линий, – я говорю, что человека ждет богатство. Вот тут хорошая жизнь. Здоровье. Жена. Дети. Красивые и доступные женщины. Успех. Власть. Везение в азартных играх.
Перечисляя, она двигалась по рисунку на моей коже. Я кивнул, не убирая ладонь из ее холодных пальцев:
– Ты говоришь людям то, что они желают услышать и за что готовы платить.
– Так и есть, господин. Ложь приносит легкие деньги, и все остаются довольны. Но сегодня вам повезло, и я не стану лгать. Нет смысла разбирать рисунок судьбы, чтобы сказать, что вас, возможно, ожидает смерть, если вы не уйдете.
– Я в твоем доме, куда ты пригласила меня по доброй воле, – напомнил я. – Закон запрещает причинять мне зло.
Поняв, что убедить меня не получится, она резко разжала пальцы и не стала скрывать, как тяготит ее беседа:
– Вы ведь не будете сидеть здесь вечно. А закон не распространяется на гостя, если он вышел на улицу.
– Сколько тебе лет?
Ее удивил мой вопрос.
– Пятнадцать.
– Так юна.
– Я достаточно взрослая, чтобы говорить за всю семью. И угрожать от ее имени незнакомцам.
– Юна, – повторил я. – Иначе бы знала, что не всегда стоит расточать угрозы. Вопрос любого выживания заключается в том, чтобы не идти на конфликт, когда для этого нет очень веских причин. И уж тем более не предупреждать о том, что можешь сделать. Так что я все еще желаю невинности, девочка.
Взгляд у нее был совсем не как у пятнадцатилетней. Все говорят, что дети алавитов взрослеют гораздо раньше. Спорное утверждение для того, кто проводил свое детство на улице, подальше от папаши-пьянчуги.
– И почему же она должна достаться именно вам?
– Хотя бы потому, что невинность стоит дорого. – Я положил на стол толстую пачку банкнот.
Цинтуры ее не впечатлили.
– Вы иностранец.
– Из Королевства.
– А еще вы похожи на убийцу. Вы убийца, господин?
– Время от времени, – пришлось признаться мне. – Думаю, про многих мужчин моего поколения так можно сказать.
Алавитка молчала с минуту, затем посмотрела на далекие темные окна, видно приняв решение, взяла деньги, собрала пустую посуду и, ничего не говоря, ушла. Вернулась назад на этот раз очень быстро, неся в руках массивный поднос из серебра. Поставила на стол передо мной, никак не комментируя.
Я положил на него извлеченный из кобуры «Стук» и складной нож.
– Это все?
– Да.
– Прямо. Вас встретят.
На противоположной стороне двора меня ждали двое. Толстяк, похожий на грушу, щеголял в меховой распахнутой безрукавке, наброшенной на голый торс. Он был моего роста и казался оплывшим снеговиком, но, думаю, этот парень достаточно силен, чтобы побороться с медведем. Его друг – носатый бородач в смешной шапочке с помпоном, держал короткий дробовик с обрезанными стволами, глядя на меня с нескрываемым любопытством.
Толстяк лениво пошевелил пальцем, и я понял, что он просит меня поднять руки. Быстрый и тщательный обыск убедил его, что я не вооружен, и мягкая лапища несильно подтолкнула меня в спину, заставляя идти первым.
По пути он несколько раз очень легко касался моего плеча, заставляя поворачивать в нужном направлении. Наконец мы оказались на кухне.
Огонь гудел в двух больших печах, окна открыть никто не удосужился, и было настолько жарко, что я мгновенно взмок. Готовилась еда, в котлах и кастрюлях булькало, какой-то тип в расшитой бирюзовыми нитками алавитской рубахе жарил лук на чугунной сковородке, пахло бараниной, сладким перцем и терпким медом.
В дальнем углу сидела необъятная туша, в которой тяжело было узнать человека. Настоящий гигант, состоящий из складок жира, столь непохожий на человека, что на несколько мгновений я решил, будто хозяева завели себе ручного контаги. Но нет. К чудовищам, рожденным от мотории, он не имел никакого отношения. Просто кто-то всю жизнь был очень неуемен в жратве.
Он расположился на маленьком табурете, непонятно каким образом выдерживающим столь колоссальный вес, и вязал из ярко-розовой шерсти… кажется, это был шарф. Хотя сильнее всего получающаяся вещь напоминала палатку. Большому человеку большая одежда.
Жаривший лук убрал сковороду с огня и повернулся к нам. Уже немолодой и невысокий алавит носил на крючковатом носу пенсне, а его редкая и жидкая борода напоминала козлиную. Лицо не слишком приятное, «тертое» жизнью, человека способного на решительные поступки и повидавшего много смертей.
Он бросил на меня безразличный взгляд, вытирая руки полотенцем, взял половник, зачерпнул из кастрюли мясного бульона, налил в высокую светло-синюю миску. Поставил передо мной, положил тут же ложку:
– Хочу узнать твое мнение. Эти могут только нахваливать.
Всегда готов высказать свое экспертное суждение по поводу чужой стряпни, особенно когда мой вкус пока еще при мне.
– Не хватает соли.
Он кивнул, словно бы и не сомневался в том, что я скажу, отправился досаливать бульон.
– Знаешь, что меня всегда злит?
– Когда ты торгуешь щекотливой информацией, но не имеешь никакого представления, кто к тебе пришел? – предположил я.
– Даже не понимаю, о чем ты, иностранец. Моя семья три поколения живет в Риерте и торгует лампами, а не информацией. Мы мирные люди и сейчас, как и все граждане, готовимся к Празднику Звезд. А злят меня чужаки перед праздниками, которые пользуются нашим гостеприимством. Традиции моего народа не позволяют вышвырнуть тебя за дверь, если ты не нарушаешь правил.
– Хочешь, чтобы я ушел?
– Очень обяжешь.
– И даже не поинтересуешься, откуда я знаю о твоем магазине и невинности?
Его колебание можно было и не заметить, таким скоротечным оно оказалось.
– Невинность… Она устарела уже лет десять как. Откуда ты выкопал такую древность, иностранец?
– Мой друг как-то обмолвился, что за интересными секретами надо идти в магазин ламп и назвать этот пароль.
– Имя у друга есть?
– Арви. И ты ему должен.
Он едко фыркнул, выражая всю гамму своих отрицательных чувств ко мне, к Арви, к моим словам и желаниям.
– Я выплачу долг на той стороне солнца, иностранец! И должен я ему, но не тебе, а так как он завершил свой путь в петле… – Алавит развел руками, показывая, что теперь с него и взятки гладки.
– Долг может потребовать семья. И он священен. Ведь так по вашим законам?
Я начал его порядком раздражать знанием алавитских правил. Но ему пришлось признать с большой неохотой, что я прав:
– Так. Но ты не риертец и не его родственник. Или наберешься наглости назваться троюродным кузеном?
Троюродный кузен – слишком далеко. Мы были как братья, но своему собеседнику я не собирался этого говорить.
– Нет. Но я мог бы попросить Сибиллу. – Я увидел, как сузились его глаза. – А ты, полагаю, достаточно хорошо знаешь ее. Мне придется рассказать, какой долг у тебя перед ее сыном и почему он возник. Твоя тайна словно карточный домик, дорогой торговец лампами. Малейшее дуновение ветра, и все развалится. Ведь Сибилла, поняв, что случилось, вполне возможно, захочет снять с себя ответственность и перекинет это с больной головы на еще более больную. Старуха же до сих пор ищет человека, который продал имя одной из ее кукол «Шильду» Йевена?
После моих слов даже спицы перестали стучать друг о друга. Все очень заинтересовались тем, что я говорил.
– Старуха не склонна закрывать глаза на неприятности за давностью лет. Арви прикрыл тебя, хотя и не обязан был, замел все следы, чтобы никто не пришел к тебе, и все это, – я обвел помещение рукой, – существует благодаря ему. Твой магазин. Ты. Даже та маленькая злая девочка, что столь мило гадала по моей руке.
– Слышал я о тебе, – внезапно сказал алавит. – Рыжий ублюдок, который помог Арви и Моссу восстанавливать их золотую гору. Это ведь ты ударил спятившую куклу? Как думаешь, сколько Старуха даст за твою голову?
Хорошая попытка.
– Понятия не имею. Но ты можешь поинтересоваться об этом у Капитана на старой таможне. Мы с ним мило общались какое-то время назад. Он ужасно любезный человек несмотря на то, что работает на одну даму из Трущоб.
Он сразу скис, понимая, что нужные люди и так уже в курсе, что я вернулся в город.
– Ты достаточно смел, раз пришел сюда с угрозами, иностранец. И мне очень любопытно, что такого важного тебе понадобилось, раз ты стольким рискуешь.
Я красноречиво скользнул взглядом по сторонам, говоря этим, что здесь довольно многолюдно, чтобы обсуждать серьезные дела.
Мы вдвоем вышли в коридор и вернулись назад, во внутренний двор, к беседке. Сопровождающие топтались в отдалении, не желая оставлять своего босса в одиночестве.
– Говори.
– Мне нужен план территории особняка Брайса. Расписание охраны, слабые участки периметра. Любые детали, какие помогут попасть туда и уйти незамеченным.
– Я торгую информацией по Риерте. Иногда. Щекотливой. Порой. Где пройдет фургон инкассаторов. Кто купил дорогое ожерелье, кто с кем спит и когда в порт придет контрабандный товар. Информация слетается ко мне отовсюду. Порой она так и остается невостребованной, бесполезной. А та, что идет от меня дальше, никогда не приводит сюда, а значит, не вредит моей семье. То, что ты просишь добыть, – смертельно опасно.
– Не опаснее Старухи, уж можешь мне поверить. Тогда же ты рискнул, продал секрет другому государству и, как видишь, жив и здоров.
– Не стоит дважды напоминать мне о моих ошибках, гость, – нахмурился он, и я увидел, как ему хочется, чтобы я провалился к чертям.
– Понимаю твою осторожность.
– Что ты там понимаешь! – Он наконец-то показал свой гнев. – Тебя проще убить, чем влезать в нору скорпиона.
– А как же законы солнца? – с иронией полюбопытствовал я.
– Да плевать на законы, рыжий. Я отмолю эти грехи, они мелочь по сравнению с выживанием семьи, – уже без злости, но с видимой усталостью сказал мой собеседник. – Так что я еще подумаю… что сделать. Ты проблема, и от нее проще избавиться, чем искать долгое решение. Ну? Скажи.
– Что сказать? – невинно поинтересовался я.
– Что ты подстраховался и если исчезнешь, то Старуха точно меня достанет.
– Не хочу, – равнодушно ответил я, хотя и не мог игнорировать угрозу. Я знал, на что шел. – Холодает, Меликен. Я, пожалуй, откланяюсь. Добудь мне, что я хочу. Уверен, с твоей сетью осведомителей это будет выполнимой задачей. Оставь для меня сообщение в «Кувшинке». У тебя неделя.
Мне нужен Брайс. Нужны ответы. И для этого приходится стать злым парнем, иначе не будет никакого результата и Сайл обойдет меня.
Вот уж нет.
Я вышел из беседки, так как говорить больше было нечего. Мы обменялись угрозами и застыли напротив друг друга, балансируя на краях опасно раскачивающейся шахматной доски. Проблема для нас лишь в том, что если один постарается сбросить другого, то и сам рухнет вниз.
У выхода меня ждала все та же девушка. Она молча указала на поднос, на котором лежал мой «Стук», нож и пачка цинтур. Последним я не стал удивляться. Некоторые люди, надо отдать им должное, не берут деньги просто потому, что могут это сделать, когда им их предлагают.