Утро понедельника, 22 июня, выдалось для летунов тяжким.
Старший лейтенант Истомин проснулся первым в шесть часов. Соскользнув с кровати и удерживая рот ладонью, метнулся к санузлу.
Его рвотные позывы разбудили и Фролова, и Боброва.
В отличие от штурмана, командир экипажа похмельем никогда не болел. Напротив, после хорошей попойки с утра его тянуло на жратву. Вполне мог съесть половину большой кастрюли борща. Особо не страдал и Бобров. Только вид имел совсем не респектабельный, опухший, и физиономию цвета фиолета. Отличительная особенность, которая постоянно выдавала прапорщика, так это до неприличия пунцовый нос.
– Рыгает, – резюмировал Бобров, потянувшись за пачкой сигарет.
– Не кури здесь, – сказал Фролов, – иди в курилку на улицу.
– А чего? До этого же курили спокойно в отсеке.
– Не врубаешься?
– Нет!
– Илье и так хреново, слышал, как выворачивает, а от дыма хуже станет.
Техник вздохнул:
– Ну раз так, то конечно, ладно, потом покурим.
Из санитарного узла вышел бледный Истомин.
Бобров усмехнулся:
– Илюша, ты, в натуре, как поганка бледная.
– Помолчи. Хотя нет, скажи лучше, у нас есть чем похмелиться?
Фролов воскликнул:
– Какое опохмеление, Илья? Через полтора часа завтрак, затем общегарнизонное построение.
Бобров потер лоб.
– А разве вчера комэск обещал нам кросс?
При слове «кросс», Истомин вновь метнулся в туалет, и оттуда донеслись звериные рыки.
– Говорил что-то, – ответил Фролов, – но станет ли проводить, вопрос. Все же Елагин в общем-то мужик нормальный, должен вникнуть в ситуацию.
– Должен не значит обязан.
– Посмотрим.
– А Илюхе реально хреново.
– Только что заметил?
– Удивляюсь, на хрена пить, если так болеешь?
– Это ты у него спроси.
Вернулся Истомин бледнее прежнего. Сел на кровать, протер мокрое лицо полотенцем:
– Не, мужики, не похмелюсь – сдохну.
– Не сдохнешь, – проговорил, подымаясь, Фролов.
В разговор вступил Бобров:
– Илюх?! Все хотел спросить, вот тебя постоянно по утрам полоскает, если вечером выжрешь. Спрашивается: на хрена тогда пьешь?
Истомин взглянул на борттехника каким-то сожалеющим взглядом:
– Сам-то понял, что спросил?
– Я-то понял, и я не болею, ну если так, чуть-чуть, командиру вообще все до фени, свежий, как огурец, только жрать хочет. Но тебя же всего выворачивает.
– И чего теперь? Завязывать?
– Конечно. Не бухал, сейчас встал бы, побрился, умылся, пробежку сделал, на турнике повисел – и в строй с прекрасным настроением.
– Да? А может быть, с ума дернулся бы по трезваку со службой нашей?
– Но летаешь-то трезвый?
– Это когда как, и ты знаешь об этом. Даже сейчас у меня пульс и давление, как у космонавта. А перегар… Это хрень. Так есть у нас похмелиться?
– Вывернет, – ответил Фролов, направившись в туалет и душ.
Истомин взглянул на техника:
– Юра?
– Ну что, Юра? Вчера комэск заходил, к соседям, все забрал, свой пузырь мы допили, хотя… надо посмотреть. Ты глянь в холодильник?
– Вряд ли, если бы и тут бухали, то водка стояла бы на столе.
– Но и пустых бутылок никто не выносил.
– Да?
– Не до того было.
– Это понятно, здесь пустой тары нет, значит.
Он подошел к холодильнику, открыл дверку:
– Ну слава богу, граммов двести есть.
– Там пузырь?
– Угу, и на дне водка. Маловато только.
– Вспомнил, Павлов заходил, он ополовинил. Ты давай, пока Фрол не вернулся, а то и это отнимет.
– Да что он, изверг? Не-е, Вова нормальный мужик.
Однако схватил бутылку, влил в себя остатки, примерно около двухсот граммов, закрыл рот рукой, вернулся к кровати, сел, нагнувшись.
– Ну что, легчает?
Истомин отмахнулся свободной рукой, отстань, мол.
Так просидел с минуту. Вышел из санузла командир экипажа.
Взглянул на Истомина, на Боброва:
– Что с ним? – указал на штурмана.
– Борьба.
– В смысле? – удивился Фролов.
– В холодильнике оставалось немного, Илюха и глотнул. А сейчас водка, видно, туда-сюда по организму гуляет. Проглотит, легче станет, нет…
Техник не договорил.
Истомин вскочил и рванулся в туалет, едва не сбив командира.
Вскоре вернулся с таким обиженным лицом, будто у него отняли счастливое детство.
– Ну не твою мать? – воскликнул он. – Ведь почти прошла и вдруг назад.
Фролов сказал:
– Под душ встань!
– Не говори ничего, командир. Короче, нет у тебя сегодня штурмана. Ложусь и жду смерти.
Командир экипажа кивнул Боброву:
– Сходи к соседям, может, у них что осталось, не все выгреб Елагин.
– Ты разрешаешь похмелку?
– А что мне, по-вашему, делать? Таким Илюху в столовую тащить? Чтобы он там всем аппетит попортил? Или в таком виде на построение выводить?
– Понял, я мигом.
Бобров обернулся быстро. Принес бутылку водки.
Истомин тут же схватил ее.
– В кухонный отсек! – приказал Фролов. – Нам здесь твои мучения лицезреть ни к чему.
Штурман скрылся в кухонном отсеке.
Командир спросил:
– Как там соседи?
– Это нечто.
– Что?
– На них страшно смотреть. Но в отличие от Илюши, не похмеляются, пытаются привести себя в порядок. Да и отсек тоже. Там такой срач!
– Да, погуляли на славу.
Неожиданно и без стука вошел командир эскадрильи.
Истомину удалось проглотить водку, и он пришел в себя, хотя и выглядел, как раньше.
Фролов и Бобров поднялись.
– Ну, здравствуйте, товарищи офицеры и прапорщики.
– Здравия желаем, – ответил за всех командир экипажа.
Елагин окликнул штурмана:
– Истомин? А ты чего на кухне? Иди сюда, бледнолицый ты наш.
– Грех, товарищ подполковник, над чужим несчастьем смеяться.
– Так на нет и не будет никакого несчастья.
– Ага?! Не будет. Еще хуже будет.
Старший лейтенант зашел в спальный отсек, встал рядом с боевыми товарищами.
Елагин же присел на табурет.
– Ну что, парни, кросс?
Истомин взмолился:
– Товарищ подполковник, давайте без этого? Или хотя бы не сегодня.
– На жалость давишь, Илья?
– Командир обязан заботиться о своих подчиненных.
– Ну ты поучи еще меня.
– Виноват.
– Соседи как?
Фролов пожал плечами:
– Откуда нам знать?
– А разве Бобров не бегал к ним за бутылкой водки?
Офицеры переглянулись.
Бобров был крайне удивлен.
– Откуда вы знаете, товарищ подполковник?
Командир эскадрильи усмехнулся:
– Плох тот начальник, который не знает своих подчиненных.
– Но вас не было в модуле?!
– Не было. Но догадаться о ваших действиях не сложно. Истомин после пьянки блюет, надо подлечить, иначе в строй не выгнать. У самих водки нет, а где могла остаться? У соседей, там, где вчера обмывали рождение сына Ловеса. Кого командир экипажа пошлет за «лекарством» для штурмана? Естественно, борттехника, так как сам штурман не в состоянии пройти даже в соседний отсек. Логика.
Фролов кивнул:
– Причем железная.
– Ладно, пойду посмотрю на «орлов» Короленко.
Истомин проговорил:
– Товарищ подполковник, прошу, обойдемся без физических нагрузок?
– Посмотрим.
К появлению комэска второй экипаж успел навести поверхностный порядок, а вот себя не все. Ловес и Кирсанов были похожи на пугала.
Экипаж поприветствовал командира эскадрильи.
– Хорошо посидели? – вкрадчиво спросил Елагин.
Короленко вздохнул:
– Вы же сами вчера все видели.
– Хорошо. Даже слишком. А за удовольствие что? Надо платить.
Кирсанов сказал:
– По-моему, мы не в борделе, товарищ подполковник.
– Даже в борделе таких физиономий не увидишь, ты на себя в зеркало смотрел?
– Смотрел. И что? У нас еще есть время привести себя в порядок.
Елагин посмотрел на часы:
– Двадцать минут!
– Этого достаточно.
– Ладно. Погляжу на вас в столовой! И предупреждаю, еще раз такая пьянка, выговором не отделаетесь.
Елагин ушел.
В отсек экипажа «34-го» заглянул Истомин. Ему значительно полегчало.
– Привет, мужики!
– Привет, Илья. Поправил здоровье?
– Да, спасибо, выручили. Елагин заходил?
– Только что ушел.
– Насчет кросса что?
– Чего? – переспросил Ловес. – Какого кросса?
– Комэск вчера обещал устроить, чтобы дурь из наших голов выбить.
– Не помню! Но ничего не сказал, только то, что посмотрит на нас в столовой.
– Ну и хорошо, – облегченно выдохнул штурман «33-го». – Еще раз спасибо, я к себе.
– Погоди, – задержал его Короленко, – подполковник у вас тоже был?
– Перед вами.
– Ругался?
– Да нет. Подкалывал.
– Значит, обошлось. Выговоры – это все хрень. Сегодня наложили, завтра снимут.
– Нашел о чем беспокоиться, у меня этих выговоров не меньше десятка. И что? Капитана все равно не получать в ближайшей перспективе. Орден тоже не светит. Так что хрень все это. Пошел, мужики. За мной должок.
– Вот это правильные слова, Илюха, – сказал Кирсанов.
Истомин вернулся в отсек.
В 8:30 все были в летном блоке офицерской столовой. Для летного состава полагался иной, нежели у сухопутных офицеров и прапорщиков, рацион. Поэтому столовая и была поделена на блоки.
Позавтракав раньше, командир эскадрильи прогуливался между столами, наблюдая за личным составом. Особенно за экипажами, устроившими пьянку. Но ничего, привели себя в порядок, пищу принимают без аппетита, но все, что положено. От этого занятия его оторвал посыльный штаба десантно-штурмового полка. Солдат с повязкой подошел к комэску:
– Товарищ подполковник, разрешите обратиться, помощник дежурного…
Елагин прервал рядового:
– Что такое?
– Дежурный просил передать, что вас вызывает командир полка.
– Вот так и вызывает?
Эскадрилья была придана полку, и командир полка являлся пусть и временно, но начальником летчиков.
– Так дежурный по части передал.
– И как срочно вызывает?
Солдат пожал плечами:
– Виноват, не знаю.
– Ладно, иди скажи дежурному, сейчас буду!
– Есть.
Посыльный ушел. Офицеры эскадрильи смотрели на командира.
– Я в штаб.
Он кивнул заместителю по политической части капитану Уткину:
– Андрей Владимирович, после завтрака офицеров и прапорщиков на плац. Если не поступит иной команды.
– Да, товарищ подполковник.
Елагин прошел в штаб полка. Вошел в кабинет командира, подполковника Кротова:
– Приветствую тебя, Александр Сергеевич, вызывал?
– Здравствуй, Семен Андреевич.
Командиры полка и эскадрильи были одного возраста, в одном звании, должности разные, но это не так важно, поэтому в неформальной обстановке обращались друг к другу на «ты», когда по имени-отчеству, когда только по имени.
– Проходи, присаживайся, сейчас замполит подойдет, обсудим одно дело.
– Серьезное дело?
– Да как сказать?! Точно сказать не могу. Замполит объяснит, это он полностью в теме.
– Хорошо, значит построение откладывается?
– Нет, начальник штаба проведет. У меня так, а по своим решай сам.
– Я позвоню?
– Конечно? Что за вопрос?
Командир эскадрильи воспользовался телефоном внутренней связи, вызвав дежурного:
– Костылев? Елагин.
– Да, товарищ подполковник.
– Передай начальнику штаба, чтобы провел развод, я задержусь у командира полка. Распорядок по расписанию!
– Понял!
– Выполняй!
– Есть!
Елагин положил трубку, и тут же в кабинете появился заместитель командира полка по политической части, майор Харламов:
– Разрешите, Александр Сергеевич, – обратился он к Кротову.
Тот кивнул:
– Проходи, Олег Михайлович, докладывай, что у тебя?
– Минуту.
Замполит присел за стол рядом с командиром, напротив Елагина.
– Тут такое дело, Александр Сергеевич. На нас вышли афганцы.
– В смысле?
– Как-то дозвонились до дежурного.
– Интересно. Хотя у глав поселений телефоны имеются. Что за афганцы?
– Из кишлака Тахарак, что в шестидесяти километрах от базы.
– Что хотят?
– Помощи просят.
– Помощи? – Кротов взглянул на замполита.
– Да, у них малец восьми лет тяжело заболел, своих медиков, понятно, нет, пытались обратиться в госпиталь Кабула, не смогли, до нас кое-как дозвонились. Старший их объяснил, что умирает пацан.
Кротов вздохнул:
– Этого нам еще не хватало.
Он раскрыл карту:
– Так, и где этот Тахарак?
В разговор вступил комэск:
– В Уджерском ущелье.
– Да?
Кротов все же посмотрел в карту.
– Точно. Что будем делать?
Замполит сказал:
– Надо бы помочь. Думаю, подполковник Елагин не откажет выслать к кишлаку вертолет, чтобы забрать пацана?
Комэск проговорил:
– Район стремный. Если помните, на прошлой неделе там обстреляли нашу пару «Ми-8». Хорошо, что били с автоматов и машины находились на приличной высоте.
– Они, значит, нас обстреливают, а мы им помогай? – командир полка посмотрел на замполита.
– Но, Александр Сергеевич, не все же афганцы воюют. И мирные дехкане или чабаны не стали бы стрелять по вертолетам. Да и мальчишка в чем виноват?
– Ну не знаю. Что решил, Семен Андреевич? – спросил Кротов у Елагина.
– Надо лететь. Пацан действительно не виноват, что идет война.
– Отлично, – сказал замполит, – но тогда вам надо поторопиться. Судя по докладу дежурного, состояние мальчика тяжелое.
– Машину я выделю, на подготовку уйдет не больше получаса. Но надо и врача с сестрой или медбрата брать. Возможно, придется помощь на месте оказывать.
– Это не проблема, я решу этот вопрос, – заверил замполит.
– Решай. А с афганцами связи обратной нет?
– Это вряд ли, – проговорил командир полка и спросил: – А что?
– Так кишлак в ущелье, место там довольно широкое, снизиться можно, а вот дно какое? Нужна площадка, чтобы посадить вертолет.
– Здесь я тебе ничем помочь не смогу.
– Ладно, пошлю Фролова, он пилот опытный, найдет, где посадить машину. Давайте в эскадрилью медперсонал. Я буду там, начмед пусть подсуетится.
Замполит проговорил:
– Одних врача и сестры мало будет, надо еще пару бойцов да носилки. Но и это я возьму на себя.
– Хорошо! Тогда работаем, – подвел итог совещания командир полка.
Командир эскадрильи прошел до учебного модуля, где собрались экипажи.
Вызвал Фролова.
Тот вышел к командиру.
– Да, товарищ подполковник?
– Истомин в порядке?
– Так точно. Вылет?
– Да.
– Куда?
– Ты задаешь вопрос, на который напрашивается один ответ.
– Далеко лететь?
– Нет, в Тахарак.
– Вы хотели сказать к Тахараку?
– Я сказал, в Тахарак.
Подполковник объяснил обстановку.
– Теперь ясно?
– Так точно! Но мы вроде провинились и не в лучшем состоянии. Есть и другие экипажи.
– Не пройдете медосмотр, отправлю другой. На тебе остановился потому, что ты, не хочется хвалить после вчерашнего, но… самый опытный в подобных делах. Ты уже сажал вертолет в ущельях, выбрасывая десант. У других командиров опыта меньше. А я не хочу потерять машину и людей. Вылет в 9:30.
– Тогда, может, обойдемся без медосмотра?
– Нет! Все, как положено. Сейчас всех своих в медпункт. Далее сразу на площадку. Пока будете в медпункте, я переговорю с дежурным метеорологом и связистом, уточню прогноз погоды, хотя какие могут быть изменения, если только нет на подходе «афганца», рабочие частоты, в общем, подготовка в экстренном режиме.
– Что, так плох пацан?
– Афганцы говорили, что плох. Да, еще с вами полетят врач с медсестрой и бойцы с носилками. Хрен его знает, что и как предстоит им делать. Понял?
– Так точно. Один вопрос: руководитель полета будет, или обойдемся?
– Все экстренно, но как положено. Будет руководитель полетов. Но давай, вперед.
– Есть!
Через пять минут экипаж вошел в полевой медицинский пункт, где находилось помещение медперсонала и вертолетной эскадрильи.
В кабинет Петровской ввалились гурьбой.
Фролов, улыбаясь, поприветствовал врача:
– Доброе утро, Рита!
Женщина в белом, безупречно отглаженном халате взглянула на командира экипажа:
– Не Рита, Фролов, а капитан медицинской службы Петровская.
– О, как серьезно.
– Да и только так. Я в курсе вашего вылета. Вас, Фролов, прошу остаться, остальным ждать в коридоре.
– Товарищ капитан, – не без юмора сказал Фролов, – вы не можете не знать, зачем мы летим. В кишлаке умирает пацан, и каждая минута на счету. А нам еще машину готовить, так что давайте…
На что Петровская ответила:
– Давайте, капитан Фролов, не тратить попусту время.
Командир кивнул подчиненным:
– В коридор и в очередь.
– Как достала эта бюрократия. А говорят, она только на гражданке, – пробурчал Бобров.
Истомин вытолкал прапорщика в коридор.
– Не зли эту мегеру, Юра, от меня такой перегар.
– Орех мускатный пожуй.
– Эта врачиха учует, хоть литр мочи выпей.
– А что, неплохая идея.
Бобров усмехнулся и присел на стул.
Истомин не успел. Дверь блока открылась, и появилась медсестра эскадрильи, Людмила Румянцева.
– Оп-па! – воскликнула она. – Кого я вижу?
– Привет, Люд.
– Привет.
– Давай отойдем?
– А чего вы здесь, проблемы?
– Вылет.
– Ну тогда ты, Истомин, попал.
– Перегар?
– Угу! И где же так нажрался?
– Отойдем!
Они отошли к торцевому окну, под кондиционер.
Истомин рассказал о вечеринке.
Людмила посмотрела на него:
– И когда ты узнал, что у вас намечаются посиделки?
– Где-то в обед.
– Меня предупредить трудно было?
– Извини, не получилось.
– Не получилось? А я девочек попросила оставить отсек, ждала тебя, как дура. А ты в это время бухал. Нет, я ничего не имею против мужских компаний, и ты мне, в конце концов, не муж и даже не жених. Но предупредить-то мог?
– Прости, дорогая. Честное пионерское, больше не повторится. А сегодня буду непременно.
– Сегодня я заступаю на дежурство.
– Ну и прекрасно. Здесь удобств больше, чем в секторах модуля.
– Сюда придешь?
– Почему нет? И отмазка всегда найдется. Живот заболел, вот и явился ночью в медпункт, куда же еще!
– Ладно. Но Петровская вряд ли допустит тебя до полетов.
– Так помоги, родная.
– Ты не знаешь капитана?
– Знаю, но знаю и то, что ты можешь помочь.
– Ты понимаешь, что предлагаешь?
– Ну придумай что-нибудь, Люд, мне обязательно лететь надо, иначе комэск может заменить экипаж. Я и так нарисовался, не сотрешь, а тут еще отстранение от полета.
– Ладно. Жди! Но будешь должен мне!
– Господи, и кому я только не должен в этом гарнизоне?!
– Мне особо!
– Базара нет, дорогуша.
Сестра зашла в кабинет и тут же вызвала Истомина:
– Заходите, товарищ старший лейтенант.
С ним вошел и Бобров, так как командир прошел медосмотр.
Техник попал к Петровской, Истомина же усадила напротив себя медсестра. Врач недовольно посмотрела на Румянцеву, ей было известно, что она крутит любовь со штурманом и вообще медсестра в присутствии врача не могла проводить осмотр, однако Петровской пришлось закрыть на это глаза. Как знала она об увлечении Румянцевой, так и медсестра была в курсе, что Петровская иногда спит с начальником штаба полка. Афишировать эту связь майор, естественно, не хотел, да и Петровской ни к чему.
Румянцева допустила Истомина до полетов.
И он довольный вместе с техником вышел из кабинета.
Экипаж направился на летное поле. Там Бобров тут же приступил к своей штатной работе, расчехлил «пепелац», открыв капот, осмотрел все системы и агрегаты, проверил уровень масла в главном редукторе, в промежуточном, в хвостовом, в каждом двигателе, заправку топливом, целостность контровочной проволоки на каждом узле автомата перекоса. Заполнил технический журнал, расписался. В докладе командиру необходимости не было. Капитан Фролов и старший лейтенант Истомин провели собственный осмотр. Командир расписался в журнале.
Подъехала санитарная машина. Тут же появился и командир эскадрильи.
Фролов доложил о готовности к вылету. Из санитарного «УАЗа» двое десантников в легкой экипировке вытащили носилки, перенесли их в грузовую кабину, туда же прошли врач полкового медицинского пункта старший лейтенант Василько и медсестра с увесистым санитарным пакетом.
Командир эскадрильи пожелал Фролову удачи, и экипаж поднялся в кабину. Каждый отрегулировал под себя кресло, устроился удобнее на подвесной парашютной системе, осмотрел приборы. Истомин доложил о напряжении в сетях.
Подогнали АПА – аэродромный источник питания, борттехник со специалистами подключил его к бортовой шине. Штурман зачитал карту:
– Напряжение сети – норма, топливный насос включен, пожарные краны открыты…
Борттехник занял свое место на отдельном кресле позади командира и штурмана.
Фролов включил радиостанцию, запросил руководителя полетов:
– Береста, Тридцать Третий!
– На связи!
Владимир узнал голос капитана Волгина.
Фролов продолжил:
– Береста, Тридцать Третьему запуск.
– Тридцать Третий, ветер сто десять градусов, четыре метра в секунду, запуск разрешаю.
– Разрешили.
Фролов запустил двигатели. Включились все приборы систем вертолета. Командир и штурман проверили их показания. Порядок.
Штурман доложил:
– Давление в тормозной системе – норма, рулежная полоса свободна.
Фролов вызвал Волгина:
– Береста, Тридцать Третьему предварительный.
Руководитель полетов ответил:
– Тридцать Третьему предварительный разрешаю!
– Разрешили.
Командир экипажа растормозил колеса, отдал ручку от себя и плавно увеличил шаг-газ, потянув вверх ручку слева от кресла.
Вертолет тронулся с места, пошел по рулежной полосе. Через несколько метров Фролов затормозил, проверил тормоза. Порядок. Проехал дальше по магистральной рулежке к черте, обозначающей предварительный старт. Примерно в пятидесяти метрах от выезда на взлетно-посадочную полосу.
У черты «Ми-8» остановился.
Истомин вновь доложил, хотя Фролов прекрасно все видел:
– Полоса свободна, на глиссаде нет заходящих на посадку бортов.
Командир кивнул, вызвал руководителя полетов:
– Береста! Тридцать Третьему исполнительный (разрешение вырулить на исполнительный старт).
– Тридцать Третьему исполнительный разрешаю.
– Разрешили.
Вертолет вырулил на взлетно-посадочную полосу и встал на курсе взлета.
Штурман читал карту:
– Курс взлета шестьдесят, авиагоризонты – разарретированы, обогрев ПВД (приемник воздушного давления) включен, триммеры во взлетном положении.
Фролов вызвал Волгина:
– Береста, Тридцать Третий карту выполнил, к взлету готов.
– Тридцать Третий, – ответил руководитель полетов, – взлет разрешаю.
– Принял, взлетаю!
Истомин включил на часах кнопку отсчета времени. Фролов плавно увеличил «шаг-газ», одновременно потянув на себя и вправо ручку управления, чуть толкнув правую педаль, компенсируя увеличивающийся реактивный момент несущего винта.
Первой, как и положено, от бетонки оторвалась передняя стойка шасси, затем левое колесо основных шасси, последним – правое колесо.
Вертолет оторвался.
Фролов перевел режим связи на переговорное устройство.
Поднявшись на сто метров, Фролов выполнил разворот на нужный курс.
Штурман доложил:
– Курс шестьдесят, исправленный курс шестьдесят четыре, ветер усиливается!
– Принял!
Вертолет пошел над плато на высоте в тысячу метров, выдерживая скорость в сто пятьдесят километров в час.
Спустя десять минут он опустил машину до высоты шестьсот метров, снизив скорость до ста километров в час. Развернул в ущелье. Оно было широким, безопасным с точки зрения обстрела с плато. Миновали брошенное селение Астар, подошли к нужному кишлаку Тахарак.
Командир взглянул на Истомина:
– Что с площадкой?
– Есть и с запада, и с востока. Чистые, видно, местные подсуетились. Направление ветра попутное, так что придется развернуться.
– Делаем.
«Ми-8» прошел над кишлаком, на улице которого собралась приличная толпа. Люди махали пилотам, видно, что-то кричали. Выйдя из ущелья и развернувшись, Фролов сбросив скорость и высоту, тихо, как говорится, нежно, подвел «Ми-8» к селению и плавно посадил машину на восточной, дальней от кишлака, площадке. Закрепив шасси, он убрал «шаг-газ».
Лопасти еще вращались, когда борттехник открыл дверку грузовой кабины и выбросил трап.
По нему спустились медики, бойцы с носилками.
К ним бежали мужчины, размахивая руками.
Вскоре толпа налетела на медиков и бойцов. Двинулись в селение.
Истомин, видя все это, проговорил:
– Видать, действительно хреново дело у местного пацана, раз весь кишлак на улицу выскочил.
– Да они все тут родня.
– А что будет, если парень умрет до того, как мы заберем его?
– Хрен его знает. Все может быть, но местные нашим ничего не сделают, грубить, угрожать могут, а вот причинить вред вряд ли. Знают, у нас связь с базой и если что, то максимум через полчаса тут появятся «полосатые». И разнесут на хрен весь этот кишлак.
– Но нам-то от этого не легче? Ведь ты не поднимешь машину без медиков и солдат?
– Подняться поднимемся, отойти не отойдем. Но у нас есть крупнокалиберная пулеметная установка. Откроем предупредительный огонь.
– А они по нам!
– Илья?! У тебя опять депрессуха?
– Честно говоря, состояние не ахти, но в общем…
– Ну и помолчи. Смотри за приборами и будь готов к действиям, я отслеживаю обстановку, Бобров у машины смотрит.
Медики в кишлаке не задержались.
Вскоре толпа двинулась обратно. Мужчины несли носилки, бежали бегом, рядом врач, солдаты, за ними еле успевала медицинская сестра, кто-то из местных забрал у нее большой санитарный пакет.
Больного загрузили на борт, вместе с парнем остался афганец. Поднялся медперсонал и охрана. Борттехник поднял трап, закрыл дверь, прошел в кабину:
– Домой, командир, быстрее!
Толпа отбежала от вертолета.
Фролов поднял вверх ручку слева от сиденья, увеличивая мощность двигателя.
Машина медленно оторвалась от грунта, начала подъем.
Набрав высоту в двести метров, Фролов запросил курс, хотя знал, куда лететь. Но положено. Штурман доложил. Увеличивая скорость и высоту, «Ми-8» пошел над ущельем.
Борттехник зашел в кабину:
– Командир!
Фролов оглянулся:
– Что такое?
– Врач старлей требует связи с базой.
– А больше ему ничего не надо?
– Требуется подготовить операционную, чтобы начать операцию сразу по прилету.
– А что у пацана?
– Хрен его знает, но состояние тяжелое.
– Ладно, давай сюда медика.
При появлении врача штурман передал ему наушники с переговорным устройством, переключая кнопку на ручке управления в режим радиостанции.
– Позывной базы – Береста. Знаешь, как пользоваться связью?
Старший лейтенант, медик, держа гарнитуру, отрицательно мотнул головой.
– И чему вас только учат?
Истомин вызвал Волгина:
– Береста, Тридцать Третий!
– Да?! Береста на связи!
– Медик на борту хочет поговорить с полком.
– Понял, переключаю.
– Буян на связи, – ответил начмед.
Вообще-то Буян – позывной командира полка, но своего у медика не было.
Показав, как работать, Истомин вернулся к своим обязанностям.
– Буян! Василько!
Фролов с Истоминым переглянулись, усмехнувшись. Врач совершенно не имел понятия, как работать с радиостанцией. Вернее, как вести переговоры.
– Что у тебя?
Истомин слышал переговоры.
– Больного взяли на борт. У него перитонит. Готовьте срочно операционную, бригаду.
– Сколько у нас есть времени?
– На подготовку операционной?
– На то, чтобы спасти парня?
– Думаю, если в течение часа сделаем операцию, то выживет.
– Передай гарнитуру пилотам.
Ответил штурман:
– Буян! Тридцать Третий!
– Это начмед! Когда ожидать вас?
– Минут через десять будем на летном поле.
– Понял, хорошо!
– До связи, начмед! – не удержался Истомин.
– Что? – не понял начальник медицинской службы полка.
– Отбой!
Штурман отжал кнопку, включив самолетное переговорное устройство. Фролов вывел вертолет из ущелья, начал подъем.
Медик продолжал оставаться в кабине, завороженно глядя вперед. Такого он еще не видел. Полет из кабины.
– Старлей, – привел его в себя штурман.
– Да?!
– А что это за хрень, перитонит? Заразная?
– Не заразная. Перитонит – это, если попроще, воспаление брюшины, попадание в брюшную полость инфекционных и химических раздражителей.
– Ну спасибо, объяснил. А еще проще нельзя?
– У вас был аппендицит?
– Был, вырезали.
– Ну вот, у афганского мальчика тоже аппендицит, но началось осложнение, произошел разрыв червеобразного отростка, аппендикса. Гной попал в брюшную полость. Это, если не прооперировать срочно, приведет к смерти.
– Но вы успеете вытащить пацана с того света?
– Должны успеть. Забрали вовремя. Еще час – и мы бессильны были бы что-либо сделать.
– Мы всегда появляемся вовремя. А что за «дух» летит с нами? Я имею в виду мужика!
– Это отец ребенка.
Фролов спросил:
– Почему без моего разрешения?
– Извините, я думал, вы будете не против!
Фролов покачал головой:
– Ну медики, иди к больному, тут тебе не смотровая площадка.
– Да, да, извините.
Вертолет вернулся на базу в 11:00.
К нему подкатила санитарная машина, носилки с больным перенесли в «УАЗ», тот с медиками, больным и его отцом пошел к полковому медицинскому пункту. Бойцы пошли пешком в свое подразделение. Экипаж же отключил все системы, заглушил двигатели, вышел из машины. Борттехник остался в кабине. Ему еще предстояло провести ряд мероприятий.
Фролов направился на доклад к командиру эскадрильи.
Истомин развернул было к модулю, но капитан поправил его:
– Илюха?! Успеешь! Сейчас со мной!
– Но мне-то чего делать в штабе?
– Это приказ.
– Да брось, Володь.
– Я бутылку, в которой еще половина осталась, выброшу.
– Эх, бьешь прямо в душу. В штаб так в штаб.
Комэск принял доклад, поблагодарил летчиков.
Взглянул на штурмана:
– В порядке, Илья?
– Почти.
– Ничего, пообедаешь, все пройдет, а нет, так сходишь к своей сестричке, она даст какую-нибудь пилюлю. Это через нее получил допуск?
– Какая разница, товарищ подполковник? Выполнили задачу? Выполнили. Надеюсь, обратно больного парня в Тахарак сегодня тащить не заставите?
– Нет. Ему придется полежать.
– А отец его будет по гарнизону болтаться?
– Это не твоя забота, а особистов.
– Ясно!
– Отдыхайте.
Командир и штурман вышли из штабного модуля.
Фролов улыбнулся:
– К Людмиле за пилюлей?
– В отсек! Сейчас-то ты не запретишь мне подлечиться?
– Перетерпишь, к вечеру станет лучше, а встретишься с сестричкой, так она в постели вылечит тебя окончательно.
– Ага?! Если до постели я не загнусь.
– Ладно, пошли в отсек, добьешь свой пузырь.
– Вот это другой разговор, командир.
В отсеке Истомин допил бутылку, граммов сто двадцать, и этого хватило полностью поправить здоровье. Наконец-то он чувствовал себя здоровым, полным сил человеком.
Пришел борттехник, доложил о том, что проверил вертолет после полета, заправил, зачехлил.
Упал на койку, заложив руки за затылок. Взглянул на штурмана:
– Как дела, Илюша?
– Лучше всех!
– Ну слава богу, отошел.
Фролов усмехнулся:
– Надолго ли?
Истомин ответил философски:
– Это как получится. Как покойная бабка одной из моих училищных подружек говорила, все мы в руках Божьих. Я в Бога не верю, но с другой стороны, кто-то создал Землю, звезды, вообще все, что нас окружает, да и само человечество. Не могло же это появиться из ничего?
Бобров посоветовал:
– Читай, Илюха, теорию Дарвина, это насчет людей.
– Хрень полная, с моей личной точки зрения. Объясняю для прапорщика почему. Раньше, значит, люди могли происходить от обезьян, а сейчас нет? Я что-то не слышал, что где-то в Африке обнаружили племя уже не обезьян, но еще не людей, однако с признаками разума.
– Раньше и динозавры по земле бегали.
– Сказал, хрень все эти учения. А придумывается по трем причинам. Либо крышу срывает так, что в башке кавардак начинается. Либо ученые желают на этой хрени звания получать, профессоров, академиков, заполучить хату в Москве, рядом дачку, известность, несмотря на то, какую бы ерунду ни придумали. Либо тупо хотят бобло сбить. И лучше не в Союзе, а где-нибудь в Канаде, выставив себя диссидентом. Там нужны люди ученые или хотя бы такие, которые идеально косят под них. Вот тебе и Нобелевская премия, все условия, а главное бобло. Взамен же мелочь: поливай грязью Союз, если не можешь проявить себя в науке.
Техник с удивлением посмотрел на штурмана:
– Ну ты, Илюха, задвинул. Тебе в замполиты переходить надо. Любому запудрил бы мозги.
– Пошел ты, Юра!
– И куда? Я у себя.
– Не знаешь куда?
– Догадываюсь, но не пойду. А вот тебе придется.
– С чего бы?
– А кто договаривался с Румянцевой провести романтическую ночь в медпункте?
Истомин оторопел. Их разговора с Людмилой борттехник слышать не мог.
– Ты чего несешь, Юра?
– Хорош, Илья, ломать дурачка. Мне лично до одного места, что за отношения у тебя с Людкой. Но не надо было при мне такое говорить. Могли по крайней мере выйти из ПМП.
– Значит, слышал?
– Конечно. Ладно, все это ерунда. Что-то в последнее время десантура на месте сидит. То минуты спокойно не было, приходилось бросать взводы то на восток, то на юг, а то затишье. Затишье же, как известно, часто бывает перед бурей. Вопрос, что дальше будет.
Истомин взялся за эспандер.
– Да какая тебе разница? День прошел и черт с ним. Ближе к замене.
– Это так! Но ты сплюнь, а то сглазишь. И придется нам опять по три вылета в сутки делать.
Штурман ответил:
– Плюй не плюй, без толку, все это предрассудки.
Незаметно пролетел день. После ужина экипаж вернулся в модуль.
Истомин принял душ, оделся в спортивные штаны, майку, натянул новые кроссовки.
Наблюдая за ним, техник усмехнулся:
– Илюха, ты лучше тапки надень или сланцы.
– Зачем?
– Сваливать из медпункта проще будет. А кроссовки пока наденешь…
– Это не твоя забота, дай-ка лучше свой французский одеколон.
– У тебя же есть.
– Он с каким-то табачным привкусом, твой же помягче, послаще.
– Говорил, бери этот, нет, дороже ему подавай.
– Юра?! Я попросил одеколон. Зажал, так и скажи, обойдемся.
– Да бери, вон на тумбочке.
Фролов, лежа на кровати, вставил:
– Ты его, как «Шипр», на себя не лей. Иначе твое присутствие в полковом медицинском пункте будет слышно в штабе и в командирском модуле.
– Знаю!
Побрызгавшись одеколоном, взглянув на себя в зеркало, Истомин поднял руку:
– Адью, господа, я удаляюсь.
Фролов спросил:
– Ты уходишь из экипажа?
– С чего? Сам знаешь, куда иду. На рассвете буду на месте.
– Но ты же попрощался с нами.
– Не понял?
– Адью, Илюха, по-французски – прощай. Навсегда, понимаешь?
– Да какая разница?
– Если уходишь на время, говори «до свидания». Можно даже по-французски.
– Я изучал английский. Читаю и перевожу со словарем. Причем хреново, в училище еле на тройку вытянул.
– «До свидания» по-французски, раз ты так любишь этот язык и желаешь уходить, – «аревуар».
– А ты откуда знаешь?
– А я учил французский, в школе, на «отлично».
– Ну тогда всем аревуар.
– Давай, Казанова.
– Не скучайте, я вернусь.
Истомин вышел на территорию. Стемнело. Вообще в Афганистане темнеет, по нашим меркам, рано и быстро. Казалось бы, конец июня, самые длинные дни и короткие ночи, но в восемь часов здесь уже темно. Освещение есть, но слабое, там, где это необходимо. Периметр гарнизона под охраной усиленного караула. Выйти за пределы невозможно, да и не надо штурману за пределы. Ему надо в полковой медицинский пункт.
Он прошел, как говорится, окольными путями. Подошел к светящемуся окну с торца здания. Заглянул.
Румянцева сидела за столом, заполняла какой-то журнал.
Он постучал.
Она вздрогнула, посмотрела на окно.
Там вовсю улыбался штурман «33-го».
Она покачала головой, улыбнулась, кивнула в сторону входа.
Истомин подошел к входу, осмотрелся. Вот здесь свет был ни к чему, все крыльцо как на ладони. Взялся за ручку, но дверь открыла медсестра.
– Ты чего так рано?
– В смысле рано? Девятый час!
– Отойдем в курилку.
Они прошли под навес из арматуры, по которой разросся виноград. Там их не было видно.
– У меня в стационаре больные еще не спят.
– А что, есть больные?
– Да, Илюшенька, люди иногда болеют. Да еще афганский мальчик. Мне необходимо круглосуточно смотреть за ним.
– Надеюсь, отца его в санчасти нет?
– Нет, тот у особистов.
– Так что получается, даже и после отбоя мы не сможем с тобой расслабиться как следует?
– Сможем. Но недолго, часик.
Истомин вздохнул:
– Что такое часик, Люда, я так соскучился?!
– Правда?
– Честное слово.
– Ну полтора.
– Это уже кое-что.
– Но сейчас иди, погуляй, приходи после десяти, все!
– Слушай, а начмед наведаться может? Из-за афганского пацана?
– Вряд ли, операцию провели успешно, жизни ничего не угрожает, надо только давать антибиотики строго по часам. Да смотреть на показания аппаратуры. Существует вероятность криза, малая, но существует.
– Ты мне этими терминами голову не забивай. Все равно не пойму. После десяти, значит после десяти.
– И еще, Илья, смой, пожалуйста, с себя одеколон. От тебя за версту им тянет. Французский, что ли?
– Заметно?
– Сказала же за версту. А в кабинете и до завтрашнего вечера не выветрится.
– Я же только слегка мазанул.
– Мог бы и без этого, знаешь же, что не в отсек идешь.
– Ладно.
– Ступай, мне пора на место.
– Давай, перекурю, прогуляюсь, мне один хрен делать нечего.
Румянцева ушла.
Истомин присел на скамейку курилки, достал пачку «Ростова», выбил сигарету, прикурил. Курил не спеша, некуда спешить.
Возвращаться в модуль не хотелось, прошел в клуб. Там офицеры играли в бильярд. За стойкой бара – вольнонаемный бармен, который откровенно скучал. До того как началась антиалкогольная кампания, это место было золотым, сейчас же спиртные напитки запрещены. Только в магазине и в ограниченном количестве.
Посмотрев за бильярдистами, Истомин подошел к бармену:
– Тоскливо, Толик?
– Не говори, Илья. Вот хочу в Кабул перевестись. Там веселее.
– В Кабуле есть кому работать.
– Тоже верно. Будешь чего?
– А что у тебя есть? Томатный сок?
– Ну почему? – Бармен хитрыми глазками осмотрел зал клуба. – Для своих людей найдем и кое-что покрепче.
– Да? Водка?
– Угу! Из магазина, не самоделка, хотя думаю, неплохо пошел бы и разбавленный спирт.
– Водка – это хорошо, – проговорил Истомин, – давай сто граммов.
– Момент!
Бармен заработал руками под стойкой, потом выставил бокал с красной жидкостью.
– Чего это? – удивился Истомин.
– Водка, подкрашенная томатным соком. Не могу же я тебе рюмку выставить?
– Ну не так уж и плохи дела у тебя.
– Да это мелочь.
Истомин выпил коктейль.
Поставил бокал, закурил. Курить в кафе тогда еще можно было.
Подрулил командир разведвзвода Павлов:
– Привет, Илюша!
– Привет, Боря!
Он кивнул бармену:
– Толик, как обычно!
– Момент.
Разведчик повернулся к штурману:
– Слышал, вы летали в Тахарак?
– Было дело. Пацана местного больного на базу доставили.
– В курсе. Как там в Тахараке?
Истомин пожал плечами:
– Да вроде ничего. Бородачей в кишлаке много, я бы сказал слишком много. Селение-то небольшое, а народу вывалило, как появились, масса. Но может, из других селений к родственникам приехали? Это у них в порядке вещей. А почему ты спросил об этом?
– Это профессиональное. Но говоришь, мужиков в кишлаке много?
– Много! Хотя сколько их должно быть, я не знаю.
– Ладно.
Разведчик принял такой же бокал. Выпил.
Спросил у штурмана:
– В модуль?
– Нет, дела есть.
Старший лейтенант Павлов улыбнулся:
– Вот и у меня дела. Давай, удачи!
– Взаимно!