Из-за неплотно прилегающего оконного стекла, дуло. Это очень кстати. Молодая женщина в вязаной зимней шапочке и в сереньком дешевом пальто вытянула шею и подставила разгоряченное лицо под врывающиеся в салон машины колючие струи декабрьского мороза. От мелькающих за окном елей и сосен начинает подступать тошнота, кружится голова. Главное – держаться, чтобы не вырвало в чужой машине, остальное она стерпит.
– Не волнуйся, дочка, теперь до больницы недолго осталось, – водитель, пожилой мужчина, обратился к ней через зеркало заднего вида. – Ты располагайся там, как тебе удобнее, вытяни ноги, если что.
– Да, спасибо, – она дрожащими руками вытерла испарину со лба.
Боже! Снова! Снова эти раскаленные ножи начинают кромсать ее нутро!.. Она должна. Она должна – и она будет терпеть все до последнего вздоха. Она сможет.
– У меня тоже вот дочка родила в начале мая. Да! Мы тоже тогда не стали дожидаться скорую, сами с зятем отвезли ее в роддом. Мальчика, вот такого богатыря весом почти четыре кило родила!
Женщина сквозь плотную, будто кисель, пелену слышала голос новоиспеченного деда. Раскаленные ножи, раскаленные ножи… Когда же они перестанут? Она сможет.
***
Холод. В кончики пальцев будто втыкаются тысячи иголок. Почему мама молчит? Она перестала говорить, губы странно сомкнуты. Айне так хочется сейчас услышать песенку, которую она пела еще недавно.
– Айнамага, ты только не спи, – тогда говорила она. – Ты должна потерпеть, скоро придут люди, они обязательно нас найдут. Ты не спи, Айнамага, слышишь, только не спи.
В полутьме девочка едва рассмотрела белки глаз матери, слабое тепло от ее дыхания. Она прижалась к ней поплотнее, чтобы стало теплее хоть еще немного.
Она должна хранить покой матери, она не должна спать. Стало еще холоднее, от матери уже не идет ее еле уловимое тепло. И выражение ее лица стало совсем другое. Может, она обиделась на нее, что Айна ненароком уснула? Она не хотела! Это само собой случилось!.. Теперь надо разбудить маму и попросить у нее прощения, Айна никогда-никогда больше не будет спать! Только вот ни руки, ни ноги ее не слушались, она лишь едва-едва могла беззвучно шевелить губами.
Что это, она ясно чувствовала, топот ног над собой, невнятный гул голосов. Холод малышка уже не чувствовала. Иголки, что втыкались ей в пальчики, будто пропали. Но теперь Нечто, цепкое всемогущее Нечто держало ее в своих объятиях, как паук свою жертву. Хорошо бы сейчас закричать, позвать тех людей, что над ними ходят. Позвать, чтобы они поскорее вытащили ее и маму отсюда! Но она не то что крикнуть – даже шепнуть была не в силах.
Вдруг то небольшое пространство, отвоеванное от снега, стало катастрофически рушиться падающими пластами снега. Что это? Они же могут разбудить маму! Она еще плотнее прижалась к матери и… увидела, как из снега стала появляться мохнатая лапа, выгребающая снег. Зверь! Он сейчас ее съест!
Разверзлась темнота – ворвался свет. Взглянув вверх, она заметила ярко-синее небо. А еще оттуда свешивалась крупная лохматая морда овчарки.
– Нашли! Нашли! Собака нашла девочку под снегом! – закричал кто-то. – Она живая! А женщина…
– Поскорее заверните ребенка в шубу! – еще чей-то слышался голос.
***
– Кричи! Кричи же, дочка! Увидишь, полегчает, когда закричишь как следует. Не то сейчас потеряешь сознание, а это нам сейчас совсем ни к чему.
Айна очнулась от несильного шлепка по лицу. Белый потолок, белые стены, какие-то белоснежные существа. Она в раю?
Где эта боль, что терзала ее целую вечность? То ли она ушла навсегда, то ли Айна перестала ее ощущать. Есть только слабость, неимоверная слабость, хочется зарыться в нее, как в перину, и забыть обо всем. Обо всем.
– Иной раз прям-таки уши закладывает от крика рожениц, – снова она услышала голос. – Потом так и ходишь цельный день, как контуженная.
– Ты, должно быть, привыкшая к таким крикам-то, почти что тридцать лет работаешь акушеркой, – сквозь смех проговорила другая белая фигура.
– Разве привыкнешь к такому? Вот лежит девочка, одного родила, а второй никак не хочет выходить. Хоть бы стонала, хоть бы крикнула!
– К чему такое геройство, мужики все равно не оценят.
– Твоя правда! Ни один мужчина на свете не стоит того, на какие муки мы идем, ради того, чтобы родить их потомство.
***
– Радуйся, дочка! Конец твоим мучениям! Вот, погляди на второго, какого мальчугана ты родила! – Айна увидела на руках акушерки красный, сморщенный комочек который отчаянно орал. Как он, такой маленький, может издавать такие громкие звуки?
– Второго? – слабо выдохнула она.
– Да ты никак не знала, что беременна двойней! – ахнула женщина.
– Да, милая! Двойня! Ты родила двойню, мальчика и девочку! – тут же добавила старуха-медсестра. – Теперь можешь расслабиться, отдохни, милая. Только не двигайся, не вставай! Мы тебе наложили несколько швов, а не то они разойдутся.
– Швы? Зачем? – слабо шепнула она.
– Ты ведь никак не хотела тужиться, потеряла сознание. Вот и пришлось нам вмешаться, чтобы ребеночек не задохнулся у тебя там.
Двойня. Теперь она не одна, теперь у нее два родных существа есть! Каким-то чудом она произвела на свет двух человечков. Двойня, мальчик и девочка… Теперь начинаются совсем другие времена. Счастливые времена.
– Какие славные! Никогда не видывала таких смирных двойняшек. Едят-спят, спят-едят, – бабка-нянечка протянула продолговатый кулечек молодой женщине с вьющимися каштановыми волосами, перетянутыми резинкой в хвост.
– Обычно оно как бывает: заплачет один и тут же разбудит второго. И тут уж они как начнут выдавать соловьиные трели в два голоса! Возьми, дочка, сначала одного. Да покорми как следует, сегодня вам выписываться.
– Муж-то приедет за вами? – спросила бабка, когда женщина приложила младенца к груди. – Небось, от радости до сих пор обмывает рождение двойни? У них это обычное дело.
– Он в курсе, что сегодня нас выписывают, – ответила Айна, вглядываясь в крошечное личико малыша, который сосредоточенно сосал мамин сосок.
– Родные-то есть, чтобы помогать тебе в первое время? Первые дети – и двойня, ты ведь сама еще почти ребенок! – заметила нянечка.
– Справимся, – она прикусила нижнюю губу и приняла второго младенца от старухи.
– Дай-то Бог, дочка, дай Бог, – вздохнула старуха. – Детей растить, это далеко не в куклы играть.
***
– Поехали скорее, у меня на работе сегодня комиссия, – муж открыл заднюю дверь машины.
– Сынок, езжай аккуратненько, младенчиков берегите! – нянечка бережно передала в руки Айны второго ребенка. – Ну, с богом, Айночка!
– Спасибо, – мужчина всучил в руки женщине несколько купюр и с треском захлопнул дверцу автомобиля.
Бабка недоуменно посмотрела в ладони и пожала плечами. Странный мужик. Другие бы места себе не находили от радости, а он будто за мешком картошки на колхозный рынок приехал. Видно ведь, не мальчик уже, за тридцать. Бог наградил его двумя прекрасными детишками. А он жену даже не поцеловал.
– Бедная девочка, сама приехала рожать на попутке, ничего не говорит о семье, только губки сжимает. Что-то тут не так, – прошептала про себя и вздохнула бабка-акушерка.
– Всем отделением провожали нас. Дежурная врач специально задержалась, чтобы выписать нам направление на молочную кухню. Говорит, моего молока может не хватить через месяц-другой, – сказала Айна в затылок мужу. Он промолчал, лишь ругнулся на перебегавшего через дорогу подростка.
«Нас», усмехнулась она своим словам. Пришла я сюда одна, на чудом встретившейся на шоссе попутной машине, сегодня «мы» уезжаем втроем. Теперь – нас, мы, нам. Только так, всегда, во веки веков.