Глава 1
Наши дни. Московская область.
Говорят, что после дождя приходит надежда. Дождь стирает хрустальную грань между мирами, смывая слой грязи, освобождая все и даруя веру в новый день. Но, это не так.
Студенные крупные капли, падающие с неба, отчеканивают знакомый ритм гнетущий грусти и глухой боли. Я держу чёрный зонт, следя за тем, как темно-коричневый деревянный гроб спускают в рыхлую землю. Твердь принимает очередную порцию ливня, словно, в первый раз в жизни вбирает в себя лазурные слезы. Возле насыпи чернозема, от только что разрытой могилы, сформировалась крупная лужа, в которой отзывается гладь симфонии дождя.
Пастырь что-то говорит, но я совершенно не слушаю его. Сингуматор гудит, спуская деревянный гроб на двухметровую глубину, словно сговорившись с небом, вынуждая меня погрузиться в своим мысли. По моим ногам хлещет косой дождь, что переменился в направление с ветром. Через тонкую ситцевую ткань колготок, чувствую ледяные прикосновения, словно лёгкое покалывание иголок, которые усиленно пытаются разодрать изнеженную плоть.
Вы замечали, какая на кладбище нерушимая тишина? Тишина до такой степени теснит в висках, что чудится, будто бы мы переступаем через порог иного мира. Мира тени. Там, где нет места словам и мыслям, где царит безмолвие и безмятежность. Люди приходят, с печальными лицами, оплакивая горестным слезами тусклый мраморный гранит, расцеловывая его моля о прощении.
– Вы хотите что-то добавить? – раздаётся негромкий и сдержанный голос пастыря, словно, он фоновая музыка. Я взметаю глаза, и мы сталкиваемся с ним взглядом. В темных коротких волосах замечаю несколько седых волосков, словно серебряные нити, напоминают, что все в этом мире – не вечно. Большие ореховые глаза, изогнутые пушистые брови, меж которых две мелкие морщинки. Прямой вздернутый нос, слегка приоткрытые тонкие губы и волевой подбородок, с ямкой посередине. Отчужденный взгляд заставляет меня сообразить, что пастырь ушел в свои мысли, и быть может, читает молитву, повторяя ее про себя.
Знойный ветер, воет белугой, как оголодавший волк, обходя мокрые дымчатые надгробья, играя с листвой могучего дуба, что стоит в паре метров от нас. Во рту образовывается гадкий комок немоты, что щиплет язык. Проглотить его удается не сразу, поэтому, я несколько секунд набираюсь сил, чтобы хоть что-то сказать. Платье липнет к ногам, и ощущаю, как холод забирается под кожу, пробирая жилы ледяными языками. Сжимаю губы в плотную тонкую ниточку и подступаю ближе к могиле. Мои чёрные ботинки тонут в слякоти, словно, кто-то тщетно пытается затащить меня в ад. По правую руку стоит целый ряд темных пластмассовых стульев, предназначенных для гостей. Слева, поминальный стол, на котором прощаются с усопшим. Пастырь привык к тому, что многие прощаются молча. Подмечаю, что он услужливо ждет, пока я соберусь с мыслями, опустив одну руку с библией вниз, а второй удерживает большой мужской черный зонт.
Дождь усиливается, как только я останавливаюсь у самого края могилы, упираясь голенями в холодную металлическую опору сингуматора. Поправляю выбившийся локон, убирая его за ухо. “Вот и все” – думаю про себя, оглядывая мокрый лакированный гроб, что медленно опускается все ниже и ниже. В кармане сжимаю маленький кулон, который получила от тетушки в подарок, а еще… Странные слова, которые никак не могут выйти из моей головы.
– После того, как попрощаетесь, – тихо роняет мужчина, – нужно бросить одну маленькую горсть земли, прямо в могилу.
Я словно растворяюсь под звуки капель дождя, которые разбиваются о сатин моего зонта, а после, быстро скатываются до наконечной спицы, торопливо падая на землю. Тетя Элла была моей единственной подругой, матерью и целым миром. Она воспитала меня, невзирая на свою болезнь. Дала все, и даже больше, о чем я могла мечтать. Вспоминаю, что мы часто переезжали из города в город, потому что у тети не складывалась работа. Казалось бы, выдающийся юрист по семейным делам, с огромным багажом опыта и знаний, а работать не с кем. Но она не отчаивалась, и каждое утро с улыбкой на лице, шагала вперед, даже если весь мир говорил обратное.
Подступающие слезы обжигают глаза, но я дала слово, перед последним вдохом тети, что не буду плакать. Как сдержать это обещание, если завтра не будет надежды? Как идти с поднятой головой, когда мир уходит из под ног?
Замечаю, что пастырь что-то шепчет, едва шевеля губами, слегка склонив голову вперед. Его глаза закрыты, а коричневые длинные ресницы ниспадают на бледную кожу лица. Позади него мелькает еле заметная тень, словно, разрастается ввысь. Но как только я кидаю на нее взгляд, она снова становится практически невидимой. “Показалось” – словно убеждаю себя в обратном, думая про себя. Моргаю пару раз, чтобы прийти в себя и дрожащей рукой, зачерпываю холодную землю, что впивается под ногти. Понимаю, что не могу отпустить тетю, что не верю в то, что происходит. Не верю в ее смерть, не верю в небытие будущего. Жмурю глаза, вдыхая аромат прохлады и беспокойства. В памяти всплывают картины прошлой жизни, когда тетя еще была жива. Самые яркие моменты, которые я запомнила. Звук сингуматора затихает, немного поскрипывая пережатыми лентами у основания. Открываю глаза и разжимаю кулак. Горска мокрой земли, медленно падает на гроб, рассыпаясь на крупные слипшиеся комки. Мне не хочется ничего говорить ни вслух, ни про себя. Слова просто не вяжутся, не выстраиваются в логическую цепочку повествования. И кажется, что я не скоро свыкнусь с мыслью, что теперь осталась совсем одна в этом огромном мире.
Пастырь легким взмахом руки перекрещивает гроб, что-то бормоча, а затем, тихо закрывает маленькую библию. Я стою неподвижно, ощущая, как земля затягивает мои ноги. Внутри стойкое ощущение того, что я утопаю в зыбучих песках, и вряд ли меня кто-то спасет.
– Через пятнадцать минут могилу закопают, – спокойно говорит пастырь, выпрямив спину. – Вы можете остаться еще немного рядом с тетей.
– Спасибо, – безразлично отвечаю, отводя взгляд от мужчины. Пастырь разворачивается и молча устремляется к церкви, уходя от меня вперед. И вновь я вижу, как его тень слегла мелькает, словно что-то ужасное и темное рядом с ним.
Еще пару минут стою, не двигаясь, смотря на гроб, что умывает дождь. Холодные капельки собираются на крышке, и как достигают определенного размера, скатываются по боковине, исчезая в мокрой земле. Поджимаю губы и набравшись смелости, отпускаю тетю навсегда. Разворачиваюсь и иду на главную дорогу, шаркая ногами по расплывшейся земле. Внутри мной ощущается полная опустошенность. Я уже не слышу звуков дождя, не ощущаю прохладу ветра.
Дохожу до машины, и сажусь на переднее сидение, бросая зонт назад. Хлопок от закрывающейся двери повторяется эхом в ушах, а разбивающиеся капли о лобовое стекло, перекрашивают мир в размытую серую кляксу. Дождь льет с самого утра, отчего, меня не покидает стойкое ощущения мерзкой сырости, впрочем, и всех жителей города пригорода Москвы осенью. Откидываю голову на подголовник, закрывая глаза. Вслушиваюсь в симфонию, утопая в своих мыслях.
Как только я выеду за пределы кладбища, мне придется оставить прежнюю жизнь навсегда в прошлом. Я чувствую это, и понимаю сама, что теперь мир не будет прежним. Вставляю ключ в зажиганием и мой старенький Форд Мондео приятно рычит. На панели увеличиваю поток теплого воздуха и пристегнувшись, трогаюсь с места. Дорогу размывает, да на кладбище в московской области не сильно заботятся о смене дороги. Кладбище слишком старое, и сюда, практически никто не приезжает. Еще бы…
За окном, в разводах от дождя, мелькают надгробия, поваленные кресты, просевшие ограды… Я и не заметила, как небо почернело, укрывая местность надвигающейся тьмой. Приходится включить дальние фары, чтобы не наехать на какой-нибудь арматурный штык, которых тут было полно. На приборе панеле высвечиваются цифры, говорящие мне о половине седьмого вечера. Глубокой осенью, которая уже вступила во владение, день становится короче, и сумерки наступают слишком рано. До дому около часа езды, если не больше. Кладбище находилось за поселком, которое пряталось за густой лесополосой. Выехав из ржавых ворот, которые не закрывались на ночь и перекошены на одну лопасть, медленно повернула налево и продолжила медленно ехать.
Дождь стал непроходимой стеной, видимость снизилась. По змеинной дороге, которая вела в густой лес, за которым располагается небольшая деревушка, не было ни единого фонаря. Я сбавляю скорость до двадцати километров в час. Дорога узкая, по одной полосе в каждую сторону. От отбивания ритма капель по крыше, становится не по себе, и, я решаю включить хоть какую-то музыку, чтобы расслабиться. Беру смартфон и ставлю на держатель, запуская голосовой помощник.
– Привет, Алиса! Включи музыку.
– Хорошо, – отвечает мне робот голосом из динамиков машины. – Включаю музыку, которая вам нравится.
Салон заполняет ритмичный инди-рок, наполняя каждый сантиметр своим звучанием. Моя голова зверски раскалывается от переживаний, да и вообще всего, что произошло сегодня. Меня не покидает стойкое чувство того, что я что-то упустила. Что-то важное и нужное…
Въехав в густой лес, вспоминаю, что дорога тут не ахти. Сбавляю еще скорость, чтобы объезжать большие лужи и колдобины, которые совершенно не видно при такой тьме. Перед глазами то и дело мелькают какие-то тени, а вдали, где кончается радиус дальних фар, пляшут темные капли дождя. Однако, понимаю, что в лесу тихо и спокойной. Словно, я вновь оказалась на кладбище. Объезжаю очередную лужу и смотрю на часы, которые предательски показывают, что я еду лишь десять минут. Мне уже хочется побыстрее оказаться дома, залезть под теплый душ и смыть с себя этот мерзкий дождь. А после, лечь в постель и уснуть, чтобы забыть этот ужасный день.
Этот отрезок дороги кажется мне совершенно долгим. Он тянется и тянется, хотя я сама прекрасно помню, что от силы тут километр, не больше.
Наконец-то выезжаю из лесополосы, а вдали виднеются небольшие дома, которые светят своим домашним очагом. Почему то ловлю себя на грустной мысли, что теперь… Меня никто не ждет дома. И от этого становится паршиво.
Около поселка находится развилка, ведущая на трассу, но мне не на нее. Моя трасса, которая ведет до МКАДА, пролегает через поселок, за которым расстилаются небольшие поля и леса. Подъехав к развилке, притормаживаю и внимательно всматриваюсь в обе стороны, и убедившись что нет встречных машин, пересекаю дорогу, въезжая в поселок. Люди идут в резиновых сапогах, по видимому, с остановки, которая находится недалеко от развилки. Главная дорога такая же, как и та, по которой ехала: по одной полосе в разные стороны. Думаю о том, что теперь, по финансовому состоянию каждого жителя этого поселка, с легкостью можно узнать из отделке дома или же, в каком состоянии его забор. Поселок длинный, и дорога совершенно разбитая, поэтому, приходится каждый раз притормаживать, чтобы аккуратно объехать очередную лужу или яму. Фонари светят тускло, словно, они не хотят протягивать свои яркие луки дальше, чем им суждено. Вижу, как впереди переходит дорогу старушка, в дождевике. Притормаживаю, чтобы ее пропустить, но глазами, продолжаю наблюдать за ней. Старушка идет медленно, словно, для нее весь мир замер. Тяжелая сумка практически тащится по полу, задевая гладь луж. Я смотрю на нее, и чувствую, насколько она одинока. Быть может, у нее есть те, кто приезжает к ней на выходных или пару раз в неделю. А быть может, у нее есть муж, с которым она каждый вечер вспоминает свою молодость, попивая горячий ароматный чай с мягким хлебом и вкусным вареньем. Как только она переходит на противоположную сторону, трогаюсь с места.
Выехав наконец-то из поселка, поворачиваю на право, а потом, на развороте устремляясь вдаль, беря курс немного левее. И снова, меня окутывает густой лес, с хвойными деревьями. Фонари расположены настолько редко, что следующий не всегда видно, а то и вовсе, он не горит. Одна мелодия сменяется другой, и я начинаю постепенно расслабляться. Люблю музыку, в особенности, приятные и мелодичные песни, которые затрагивают все струны души. Немного прикрывая глаза, подпевая мотив, и постукивая пальцами по рулю. Голосом меня природа не одарила, но сейчас мне все равно. Меня слышит только одинокий мокрый зонт, который расположился на заднем сидении.
Замечаю, что телефон немного барахлит, и музыка прерывается. Тянусь рукой до него, чтобы посмотреть, в чем дело, как вдруг, перед машиной выбегает парень. Резко вжимаю педаль тормоза в пол, что кажется, вот-вот продавлю днище. Слышится резкий рев шин, которые трутся о мокрый асфальт. Сдавливаю руль в руках, как можно сильней, словно, это что-то изменит. Парень поворачивается ко мне корпусом. Последнее, что я замечаю, это кровь на его белой рубашке, которая выбилась из-под короткой темной куртки. Пытаюсь вырулить, влево, чтобы не задеть парня, но не выходит. Машина резко останавливается, и что-то мощное и сильное ударяется о бампер. Или бампер об него. Я ничего не вижу из-за темной пелены перед глазами. Подушка безопасности резко вырывается из руля, сильно ударяя меня по носу. При торможении, ремень сдавливает грудь и я несколько секунд пытаюсь отдышаться. Музыка не играет, а ее место занял звук беспокойных дворников, которые быстро водят по стеклу, создавая неприятный скрежет. Убираю подушку безопасности, которая в крови. Перед глазами летают звездочки, и я кое-как ставлю машину на ручник, нащупывая рукой рычаг.
“Я сбила человека?” – страшная мысль всплывает перед глазами, и пока она не захватила мой разум, быстро отстегиваю ремень и выхожу из машины. Практически сразу же, я становлюсь вся мокрой. Дождь настолько сильный, что видимость практически нулевая.
– Эй! – тихо говорю я, словно не понимая, что впереди машины нет никаких телодвижений. На свете от фар отчетливо видно, как острые капли дождя, словно иглы, пытаются разрезать холодный воздух. Делаю шаг вперед, жмуря глаза. Холод пробирается под кожу, как и стылые капли дождя. Делаю еще один шаг и заглядываю за капот машины. Перед ней, практически у передних колес, лежит парень, лицом вверх. Я делаю еще один шаг вперед, слегка приседая от нахлынувшего страха. Внимательно смотрю на него, чтобы понять: дышит ли он? Присаживаюсь на корточки и осматриваю парня, не решаясь до него дотронуться. В голове какой-то сумбур, чувствую ускоренное сердцебиение, что отдается эхом в моей голове, заглушая весь этот ливень.
Черноволосый парень, лет двадцати или больше, с короткостриженными висками и…татуировкой в форме ворона, что проглядывается через правый висок. Прямой нос, глубокая рана, что сочиться, на высоких скулах. Его губы слегка приоткрыты, по которым скатываются холодные капли дождя, исчезая в тени. Моргаю, словно, зрение станет острее. Вытираю лицо, на которое прилипли волосы. Хочу дотронуться рукой до шеи парня, чтобы прощупать пульс. Быть может, еще не поздно отвести его в больницу. От паники, словно сама не своя. Медленно протягиваю руку, проглатывая ком страха и опустошения. Практически дотрагиваюсь до его шеи, как вдруг, он словно воскресает и с громким звуком, издающий при тяжелом вздохе, распахивает глаза.