Этой ночью я почти не спал. Удушливая жара и многочисленные образы, теснившиеся у меня перед глазами, не давали мне забыться. Я видел Элизабет, распростертую на грязном полу камеры, усталое, встревоженное лицо Кромвеля, трупы, изрубленные топором. Я слышал, как далеко за полночь вернулся Барак и, стараясь не шуметь, поднялся в свою комнату. Встав с кровати, я преклонил колена и в душной темноте просил Господа ниспослать мне сон, в котором я столь нуждаюсь, а также удачу в делах, ожидающих меня грядущим днем. В последнее время я молился намного меньше, чем прежде, ощущая, что слова мои, вместо того чтобы возноситься к Богу, растворяются в моем собственном сознании, подобно дыму. Однако, вернувшись в постель, я провалился в сон и проснулся уже при свете дня. Сквозь открытое окно в комнату проникал теплый ветерок, и Джоан звала меня к завтраку.
Несмотря на беспокойную ночь, Барак сиял, как новая монета, и жаждал бурной деятельности. Он сообщил мне, что ему не удалось ничего выяснить о рябом, но, несомненно, в самом скором времени он нападет на его след. Покончив с завтраком, мы спустились к реке, чтобы нанять лодку. Еще не пробило семь. Я редко покидал дом в столь ранний час, в особенности по воскресеньям, и мне непривычно было видеть город столь пустынным и тихим. Желающих переправиться через реку не было, и лодочники терпеливо ожидали ранних пассажиров у ступеней Темпла. Было время отлива, и к лодке нам пришлось идти по узкому дощатому настилу, проложенному по толстому слою тины. Волны выбросили на берег раздутый труп осла, который испускал столь невыносимое зловоние, что я зажал нос. Наконец мы уселись в лодку, и перевозчик погреб на середину реки.
– Хотите войти в стремнину под Лондонским мостом? – спросил он. – Это будет вам стоить еще два пенса.
Лицо молодого парня уродовали многочисленные шрамы, вне всякого сомнения полученные в драках, которые служат для лондонских лодочников излюбленным развлечением. Я колебался, но Барак опередил меня.
– Давай, – заявил он. – Сейчас вода стоит низко и течение не сильное. Так что мы не слишком рискуем.
Я вцепился в борта лодки, когда мы пронеслись под огромным мостом, на котором теснились дома. Однако лодочник ловко проскочил меж опорами, и мы устремились вниз по реке, мимо Биллинсгейта, где стояли на якоре огромные морские суда, мимо Тауэра, чей грозный силуэт четко вырисовывался на фоне безоблачного неба. Когда мы проплывали мимо новых морских доков в Дептфорде, я в изумлении уставился на огромный военный корабль «Мэри Роз». Мачты его возвышались над крышами стоявших на берегу домов, подобно шпилям готических соборов.
За Дептфордом дома, тянувшиеся вдоль берега, исчезли, а река стала шире, так что дальний берег теперь был едва различим. Сразу за кромкой воды начинались бескрайние болота, поросшие тростником. Редкие пристани, которые мы проплывали, имели заброшенный вид, ибо суда теперь вставали на якорь выше по течению.
– Вон то, что нам надо, – кивнул наконец Барак.
Впереди я увидел обветшалый причал, стоявший на деревянных опорах. За ним расстилалась пустошь, покрытая выгоревшей на солнце травой. У самого причала притулился полуразвалившийся дощатый сарай.
– Я ожидал увидеть что-то более впечатляющее, – заметил я.
– Его светлость выбрал эту пристань, потому что здесь никогда не бывает ни души, – пояснил Барак.
Лодочник подплыл к причалу и, остановившись, прикрепил к его краю веревочную лестницу. Барак ловко вскарабкался наверх, я последовал его примеру, хотя и без особого проворства.
– Вернешься за нами через час, – распорядился Барак, бросив лодочнику несколько монет. Тот кивнул и отчалил, оставив нас в одиночестве.
Я огляделся по сторонам. Вокруг царила тишина, лишь камыши, качаемые легким ветерком, тихонько перешептывались. Над поверхностью воды у берега порхали разноцветные бабочки.
– Пойду загляну в сарай, – сказал Барак. – Вдруг там поселились какие-нибудь бродяги.
Он подошел к сараю и стал заглядывать в широкие щели между досками. Тем временем взгляд мой привлекла веревка, свисающая из кольца на железной швартовой тумбе. То был узловатый толстый пеньковый канат, которым обычно привязывают корабли. Потянув за него, я обнаружил, что длина каната составляет не более двух футов, а конец его почернел и обуглился.
Шаткая пристань заскрипела под ногами Барака.
– Никого нет, – сообщил он и протянул мне кожаную флягу. – Хотите выпить?
– Спасибо, не откажусь.
Я отвинтил пробку и глотнул слабого пива. Барак кивнул на канат, который я по-прежнему держал в руке.
– Вот и все, что осталось от старого корабля.
– Расскажите мне, как это произошло.
– Давайте отойдем в тень.
Мы устроились в тени сарая. Несколько мгновений Барак молча смотрел на реку, потом взял у меня флягу, сделал пару глотков и начал свой рассказ. Против всех моих ожиданий речь его текла плавно и гладко: как видно, воспоминания о пережитом потрясении заставили Барака отказаться от своей обычной отрывистой и грубоватой манеры.
– В марте милорд приказал мне купить старый весельный корабль на мое собственное имя и перегнать его сюда. В одном из доков я отыскал вполне подходящее корыто, длиной около тридцати футов, приобрел его, спустил вниз по реке и поставил здесь на якорь.
– Как-то раз мне довелось проделать на весельном судне путь из Сассекса в Лондон, – вставил я.
– А, значит, вы знаете, что это такое. Длинная неповоротливая посудина. То корыто, что я купил, оказалось на редкость тяжеловесным. На нем перевозили уголь из Ньюкасла, и оно было снабжено и веслами, и парусами. А назвалось оно «Бонавентюр». Название это французское, и корабль, который его носит, должен целым и невредимым выходить из всех передряг, – добавил Барак, покачав головой. – Я уже сказал, милорд выбрал именно эту пристань потому, что здесь всегда пустынно и безлюдно. Он приказал мне прибыть сюда на рассвете, когда на реке точно не будет ни единой лодки, и ждать его. Сказал, что мне предстоит стать свидетелем удивительного события. «Хотя, вполне вероятно, мы с вами не увидим ровным счетом ничего», – заявил он напоследок. Как бы то ни было, я приехал сюда верхом еще затемно. Признаюсь, это было чертовски трудно: пробираться в темноте по узким тропкам, которые ведут через болота. Старый корабль стоял у пристани. Разумеется, желающих похитить такую раздолбанную посудину не нашлось. Я привязал Сьюки и принялся прохаживаться взад-вперед, чтобы немного согреть ноги. Вскорости взошло солнце. Речные птицы встретили его такими пронзительными криками, что я несколько раз вздрогнул. А потом до меня донесся цокот лошадиных копыт, треск камыша, и я увидал милорда. Он тоже прибыл верхом, в сопровождении двух человек. Странно было видеть его в столь пустынном и заброшенном месте. Одна из лошадей тащила тележку, на которой под кучей тряпья было спрятано что-то громоздкое. Всадники въехали на пристань и спешились. Тогда я в первый раз увидел братьев Гриствуд, упокой Господь их души. Судя по виду, они не слишком процветали.
– Да, – кивнул я. – Майкл был не слишком удачливым поверенным. Из тех, кому достаются только незначительные дела. По большей части он выполнял различные поручения других адвокатов. Иными словами, мелкая сошка.
– Понятно, – бросил Барак так резко, что я недоуменно взглянул на него. – Так вот, оба брата были худыми и низкорослыми, и они метали на милорда опасливые взгляды. А граф все время хмурился и явно был чем-то недоволен. Наверное, он считал, что ввязываться в подобное дело – ниже его достоинства. Я понимал: если Гриствуды обманут его ожидания, им придется горько об этом пожалеть. На одном из братьев была маленькая круглая шапочка и длинная мантия – в общем, полный наряд алхимика. Правда, все это было забрызгано грязью, ведь ему пришлось скакать верхом через болота. А господин мой был в простом черном плаще, который он обычно надевает, когда путешествует в одиночестве. Он представил меня Гриствудам, и они оба сняли шапки и поклонились мне так низко, словно перед ними был сиятельный вельможа.
При этом воспоминании Барак расхохотался.
– Я еще подумал, что никогда прежде не встречал таких потешных олухов. Милорд приказал мне привязать лошадей у сарая, там, где я оставил Сьюки. Когда я вернулся, братья как раз разгружали тележку. Они привезли с собой какие-то диковинные предметы, назначение которых было мне совершенно непонятно: длинную тонкую медную трубу и большой металлический ручной насос, вроде тех, что используются в водопроводе. Граф подошел ко мне и тихо сказал: «Давай осмотрим корабль, Джек. Я хочу убедиться, что здесь нет никакого мошенничества». Тогда я отважился спросить его, для чего все эти приготовления. Он с сомнением взглянул на братьев, которые как раз выгружали из тележки большой железный бак. Судя по тому, как они пыхтели и обливались потом, он был заполнен чем-то тяжелым. Граф недоверчиво вскинул бровь и сказал, что Сепултус – алхимик, он изобрел какой-то невиданный аппарат и обещал показать его в действии. А потом мы поднялись на корабль. Вместе с графом я самым тщательным образом осмотрел судно от кормы до носа. Милорд даже заглянул в трюм и выбрался оттуда, кашляя от угольной пыли. Однако мы не нашли ничего, что свидетельствовало бы о готовящемся обмане. На старой посудине все было в точности так, как в тот день, когда я по дешевке купил ее у торговца кораблями. Когда мы вышли на палубу, братья уже установили на причале свой аппарат, – продолжал Барак. – К металлическому баку они присоединили насос и тонкую трубу. Я ощутил, что из бака исходит какой-то неприятный и на редкость пронзительный запах. Казалось, он через ноздри проникает прямо в мозг. Никогда прежде я не испытывал ничего подобного.
– Расскажите подробнее о том, как выглядел аппарат.
– Трубка была полая, как дуло ружья. Думаю, длина ее составляла около двенадцати футов. Один ее конец, как я уже сказал, был прикреплен к баку. А над другим братья закрепили фитиль – комок пакли, пропитанной свечным салом.
– А какого размера был бак? В него могла бы вместиться целая бочка жидкости?
– Могла бы, – кивнул Барак. – Но я не знаю, был ли он полон.
– Да, конечно. Прошу вас, продолжайте.
– Когда мы с графом сошли на пристань, Гриствуды уже установили бак на большой деревянный треножник. К своему удивлению, я увидел, что они пытаются разжечь под треножником огонь и возятся с кремнем. Наконец им это удалось. «Горит! – в волнении закричал Майкл Гриствуд. – Горит! Отойдите подальше, милорд, подальше от трубы». Милорд, несомненно, был поражен подобной бесцеремонностью, однако повиновался и встал рядом с братьями. Я последовал его примеру, совершенно не представляя, что должно произойти в ближайшие минуты.
Барак замолчал и уставился на крохотные водовороты, бурлившие у пристани, – наступало время прилива.
– Все случилось очень быстро, – вновь заговорил он. – Майкл выхватил из огня горящий прут и зажег фитиль. Потом он подбежал к насосу и вместе с Сепултусом принялся что есть сил качать его. Наконец из трубы вырвался сноп желтого пламени длиной примерно в двенадцать футов. С громовым ревом пламя рассекло воздух и ударило в бок корабля. Видели бы вы, как оно свистело и вращалось в воздухе. Словно что-то… живое.
– Словно огонь, извергаемый драконом, – подсказал я.
– Да, – вздрогнув, кивнул Барак. – Корабль немедленно вспыхнул. Казалось, пламя набросилось на него и принялось с жадностью пожирать, подобно беспощадному хищнику. Горящие обломки падали на воду, и, Богом клянусь, я видел, как вода горит. Видел собственными глазами, как по воде бегали огненные дорожки. Я даже испугался, что сейчас вспыхнет вся река, от пристани до Лондона. Потом братья повернули трубу, снова взялись за насос, и новый язык пламени, такой яркий, что на него больно было смотреть, ударил в корму корабля. Да, этот летучий огонь чрезвычайно походил на чудовищное животное. Корабль превратился в плавучий костер. Жар, испускаемый пламенем, был невыносим. От горящего корабля нас отделяло не менее двадцати футов, но я чувствовал, как пылает мое лицо. Еще несколько залпов, и бедная старая посудина загорелась от кормы до носа. Даже птицы, щебетавшие на болоте, поднялись в воздух и в испуге улетели прочь. Признаюсь, я был едва жив от страха. Я не слишком крепок в вере, но тут мысленно молился Пресвятой Деве и всем святым, просил их защитить меня. Милорд запретил носить четки, а не то я перебирал бы их так яростно, что наверняка разорвал бы нить. Мы молча наблюдали, как пламя пожирает корабль. Клубы черного дыма поднимались в небо. Я взглянул на графа. Судя по всему, он ничуть не был напуган. Скрестив руки на груди, он смотрел на горящий корабль, и глаза его сверкали от радостного возбуждения. А потом я услышал пронзительное ржание. Думаю, оно раздавалось уже давно, но, пораженный жутким зрелищем, я более ни на что не обращал внимания. Охваченные страхом лошади дрожали и метались. Подбежав к ним, я увидел, что они бьют в воздухе ногами, пытаясь вырвать из земли столбы, к которым были привязаны. Я попытался успокоить их, прежде чем они успели поранить друг друга копытами, и мне это удалось, потому что я умею обращаться с лошадьми. Слава богу, Гриствуды прекратили палить из своего орудия, и жалкие останки корабля пошли ко дну. Когда я вернулся на пристань, бедная посудина уже скрылась под водой. Все, что от нее осталось, – обгорелый обрывок каната, который вы видели. Господин мой благосклонно говорил с Гриствудами, а они буквально сияли от счастья, хотя вся их одежда насквозь пропиталась потом. Потом они принялись разбирать свой аппарат и складывать его на тележку.
Барак усмехнулся и покачал головой.
– Вокруг вновь царили тишина и покой. Сгоревший корабль исчез, языки пламени, слава богу, больше не лизали воду. Трудно было поверить, что несколько минут назад в этом тихом месте произошло столь невероятное событие: здоровенный весельный корабль за считаные минуты превратился в горстку пепла.
Барак испустил глубокий вздох и сдвинул брови.
– Но как бы то ни было, это случилось у меня на глазах. Потом, когда Гриствуды уже уехали, граф сообщил мне, что чудовищное пламя называется «греческий огонь». Еще он сказал, что формулу этого вещества Майкл Гриствуд обнаружил в монастыре Святого Варфоломея, и приказал мне держать увиденное в строжайшей тайне.
Я кивнул и подошел к краю пристани. Барак последовал за мной.
– Братья Гриствуд дважды показывали, на что способен греческий огонь. Во второй раз вы тоже присутствовали? – спросил я, глядя на темную мутную воду.
– Нет. Милорд приказал мне найти еще одно судно, больше прежнего. Я приобрел старый корабль и доставил его сюда. Но наблюдать за его сожжением граф отправился без меня. Потом он рассказал мне, что второе судно постигла в точности та же самая участь. Так что на дне наверняка гниют останки обоих кораблей, – добавил он, взглянув на реку.
– Значит, для того чтобы извергать греческий огонь, необходим особый аппарат, – задумчиво произнес я. – Гриствуды не могли сделать его без посторонней помощи. Хотел бы я знать, кто им помогал. И где они хранили столь громоздкое сооружение?
– Теперь, когда вы слышали мой рассказ, вы верите в то, что греческий огонь действительно существует? – спросил Барак, испытующе глядя на меня.
– Я верю, что вы видели нечто необычайное, – уклончиво ответил я.
На середине реки появился торговый корабль, огромное судно, возвращавшееся в Лондон из какого-то удаленного уголка света. Легкий ветерок раздувал его паруса, высокий нос гордо разрезал волны. Матросы на палубе, заметив нас, принялись кричать и приветственно размахивать руками. Как видно, мы были первыми англичанами, которых они встретили на родной земле. Корабль скрылся из виду, а перед глазами у меня стояла кошмарная картина: я видел, как пламя пожирает его высокие мачты, а люди с отчаянными воплями мечутся по горящей палубе.
– Вам наверняка известно, что сейчас многие убеждены в близком конце света, – тихо произнес я. – Скоро этот мир прекратит свое существование, и Христос снова сойдет на землю, дабы вершить Страшный суд.
– И вы тоже в это верите?
– До сегодняшнего дня не верил.
Тут я увидел лодку, которая быстро приближалась к пристани.
– Это за нами. Нам пора возвращаться в Лондон. Надо непременно отыскать монастырского библиотекаря.
Мы приказали лодочнику доставить нас в Вестминстер, ибо Палата перераспределения ныне располагалась в Вестминстер-холле. Одолев ступени высокой лестницы, мы остановились около нового дворца, чтобы перевести дух. Солнце поднялось уже высоко; день вновь выдался невыносимо жарким. Стоило мне заметить фонтан, испускавший слабую струю, как на ум сразу пришли трубы, насосы и баки.
– Значит, именно здесь законники устраивают свои словесные баталии, – изрек Барак, с интересом разглядывая величественный северный фасад Вестминстер-холла, украшенный высокими витражными окнами.
– Да, здесь заседает суд по гражданским делам. Вам доводилось там бывать?
– Бог миловал. Как и большинство честных людей, я стараюсь держаться подальше от подобных мест.
Мы поднялись по ступенькам к северной двери. Стражник, увидев мою адвокатскую мантию, кивнул, и мы вошли внутрь. Зимой это огромное каменное здание промерзает до основания, и все, кто вынужден здесь бывать, отчаянно дрожат от холода. Исключение составляют лишь судьи, которые кутаются в свои меха. Даже сегодня, несмотря на стоявшую на улице жару, по спине у меня пробежали мурашки. Барак поднял глаза к головокружительно высоким резным потолкам, скользнул взглядом по статуям королей, стоявшим в оконных нишах, и восхищенно присвистнул. Свист его отдался эхом под гулкими сводами.
– Да, на Олд-Бейли совсем не похоже.
– Вы правы.
Я окинул взглядом зал. Невысокие перегородки отделяли королевскую скамью от мест, занимаемых гражданским судом и судом лорд-канцлера. Скамьи для судей, лавки, столы были пусты. Завтра начнется судебная сессия, и тогда в огромном зале яблоку будет негде упасть. Я вспомнил, что на следующей неделе мне предстоит выступать здесь против Билкнэпа.
«Выбрать время для подготовки будет нелегко», – подумал я со вздохом.
Из открытой двери в дальнем конце зала доносился приглушенный гул голосов.
– Идемте, – сказал я Бараку и направился в контору Палаты перераспределения.
Тому, что Палата получила разрешение работать по воскресеньям, удивляться не приходилось. Несомненно, именно эта Палата, занимавшаяся продажей бесчисленных монастырских зданий и назначением пенсий бывшим монахам, была перегружена делами более всех прочих учреждений в королевстве. Войдя в комнату, мы увидели два ряда длинных столов, за которыми сидели погруженные в бумаги клерки. Несколько бедно одетых и явно обеспокоенных женщин пытались что-то доказать издерганному и усталому чиновнику.
– Нашей настоятельнице обещали вернуть большое распятие, – умоляюще повторяла одна из них. – Она намеревалась сохранить его в память о нашей прошлой жизни и…
– Об этом нет никаких упоминаний в акте о роспуске монастыря, – нетерпеливо перебил клерк, взглянув в бумаги. – Не понимаю, чего вы добиваетесь? Вы что, хотите устраивать папистские службы и бормотать по-латыни вокруг вашего распятия? Так это запрещено законом.
Мы с Бараком прошли мимо группы хорошо одетых людей, склонившихся над планом, на котором я различил знакомые очертания монастырских церквей и братских корпусов.
– Если снести все здания, землю можно продать намного выгоднее, – донеслось до меня.
Наконец мы оказались у перегородки с надписью «Пенсии». Здесь не было ни души. Я позвонил в колокольчик. В дверях появился пожилой клерк, явно недовольный тем, что его побеспокоили. Я сообщил, что нам необходимо найти одного бывшего монаха. Клерк заговорил было о том, что он очень занят и нам следует прийти в другой день, однако Барак извлек из кармана печать с гербом Кромвеля и сунул ему под нос. Стоило клерку взглянуть на печать, сердитое выражение на его лице сменилось выражением откровенного подобострастия.
– Разумеется, я сделаю все, что в моих силах, – пролепетал он. – Для меня великая честь помочь графу.
– Мы разыскиваем некоего Бернарда Кайтчина, – сказал я. – В прошлом он служил библиотекарем в монастыре Святого Варфоломея в Смитфилде.
– Думаю, найти его будет нетрудно, – расплылся в угодливой улыбке клерк. – Он недавно обращался к нам за пенсией.
Служащий открыл один из ящиков стола и, вытащив огромную конторскую книгу, принялся ее листать. Минуту спустя он ткнул в одну из записей своим перемазанным чернилами пальцем.
– Вот он. Бернарду Кайтчину назначена ежегодная пенсия в шесть фунтов два пенса. Здесь указано, что он занимает должность священника в часовне при церкви Святого Андрея в Мургейте. Я так полагаю, господа, все эти часовни тоже неплохо бы закрыть, – неожиданно выпалил он. – Ни к чему позволять священникам день за днем бормотать на латыни заупокойные молитвы. Надеюсь, этому мракобесию скоро положат конец.
Он выжидающе взглянул на нас, рассчитывая, что, будучи людьми Кромвеля, мы выразим бурное одобрение. Но я лишь пробормотал что-то нечленораздельное и, повернув книгу к себе, сам прочел запись.
– Барак, сейчас я вернусь на Канцлер-лейн, мне нужно встретиться с Джозефом. А вы, не откладывая, поезжайте к Кайтчину, – обратился я к своему спутнику. – Скажите ему, что…
Тут я осекся, потому что дверь за спиной клерка распахнулась и, к великому своему изумлению, я увидел Стивена Билкнэпа собственной персоной. На узком его лице застыло хмурое и озабоченное выражение.
– Мастер клерк, мы не закончили, – процедил он. – Сэр Ричард желает узнать…
Увидев меня, Билкнэп, в свою очередь, осекся. В глазах его, которые на мгновение встретились с моими, мелькнуло откровенное удивление.
– Брат Шардлейк…
– Вот уж не думал, брат Билкнэп, что вы занимаетесь пенсиями бывших монахов.
– Да, как правило, я не занимаюсь подобными делами, – с фальшивой улыбкой пробормотал Билкнэп. – Но, видите ли, одному из бывших монахов-пенсионеров предоставлено право на проживание на моих землях в Мургейте. В некотором смысле я несу за него ответственность. Вот и решил выяснить, какая пенсия причитается бедолаге.
– Очень благородно с вашей стороны, – кивнул я и повернулся к клерку. – Мы выяснили все, что хотели. Прощайте, брат Билкнэп, увидимся послезавтра, – добавил я, отвесив Билкнэпу поклон.
Клерк сунул книгу в ящик и скрылся в дверях, пропустив вперед Билкнэпа.
– Все эти россказни про бедного монаха, которому этот пройдоха помогает получить пенсию, – чистой воды выдумка, – нахмурившись, заметил я. – Хотел бы я знать, что на самом деле привело его сюда?
– Он упомянул имя Рича.
– Да, – кивнул я и добавил после недолгого колебания: – Может, стоит сообщить об этом Кромвелю? Пусть хорошенько расспросит клерка?
– Да, но тогда Рич сразу узнает, что мы были в Палате, и, скорее всего, насторожится.
Барак задумчиво провел рукой по своей спутанной каштановой гриве.
– Где-то я его видел раньше, этого узколицего шельмеца.
– Билкнэпа? Где?
– Не могу сразу вспомнить. Это было давно, но, Богом клянусь, я его уже встречал.
– Идемте, – сказал я. – Мне надо спешить домой, меня ждет Джозеф.
Утром, уходя из дома, я приказал Саймону привести лошадей в Вестминстер и, выйдя из дворца, увидел его у восточной стены. Мальчишка сидел на широкой спине Канцлера, болтая обутыми в новые башмаки ногами. Мы вскочили на лошадей, предоставив Саймону добираться домой пешком, и выехали со двора.
Когда мы пересекали Чаринг-кросс, внимание мое привлекла роскошно одетая дама, восседавшая на холеном мерине. Лицо ее прикрывала от солнца маска, на голове красовался великолепный убор. За нею следовало трое верховых слуг и две раскрасневшиеся от жары камеристки с букетами цветов. Мерин знатной дамы остановился, чтобы опорожнить мочевой пузырь, и вся маленькая процессия замерла в ожидании. Когда мы подъехали ближе, дама обернулась ко мне. Ее глаза, поблескивавшие в прорезях маски, неожиданно привели меня в смущение. Вдруг незнакомка резким движением подняла маску, улыбнулась, и я узнал леди Онор. Казалось, даже в этот томительно знойный день ей прохладно, несмотря на плотную маску и на то, что пышные дамские наряды отнюдь не приспособлены для подобной жары.
Леди Онор приветливо помахала мне:
– Мастер Шардлейк! Надо же, мы снова встретились!
Я остановил Канцлера.
– Счастлив приветствовать вас, леди Онор. Сегодня снова выдался весьма жаркий день.
– Да, жарко. Как я рада, что встретилась с вами, – с неподдельным чувством произнесла леди Онор. – Надеюсь, в ближайший вторник вы не откажетесь пообедать у меня?
– Ваше приглашение для меня большая честь, – ответил я с поклоном.
Боковым зрением я видел, что Барак стоит рядом со мной, смиренно потупившись, как положено примерному слуге.
– Стеклянный дом на улице Синих Львов, – назвала свой адрес леди Онор. – Любой вам подскажет, где это. Жду вас в пять часов. Подавать будут только сладкие блюда, так что обед не затянется надолго. Но общество соберется чрезвычайно интересное.
– Я буду с нетерпением ждать вторника.
– Кстати, я слышала, что вы защищаете в суде племянницу Эдвина Уэнтворта.
– Похоже, об этом слышал весь Лондон, миледи, – с натянутой улыбкой ответил я.
– Я несколько раз встречала сэра Эдвина на обедах, которые устраивает гильдия торговцев шелком. Он далеко не так умен, как считает сам. Впрочем, деловой сметки и оборотистости у него не отнимешь.
– Вот как?
– О, у вас в глазах уже зажглись любопытные огоньки, – рассмеялась леди Онор. – Сразу видно настоящего адвоката. Не сомневаюсь, больше всего на свете вас занимает то, что связано с делами, находящимися в вашем ведении.
– Я чувствую ответственность за судьбу несчастной девушки, леди Онор.
– Это делает вам честь, – заметила она с едва заметной улыбкой. – К сожалению, я должна вас покинуть. Я собираюсь нанести визит родственникам своего покойного мужа.
Леди Онор вновь опустила маску на лицо, и маленькая процессия двинулась прочь.
– Экая красавица, – пробормотал Барак, провожая леди Онор взглядом. – А уж до чего пышно разодета…
– Сразу видно истинную леди, – заметил я.
– Только, на мой вкус, она слишком много о себе воображает. Мне нравятся женщины скромные, без затей. А с богатыми вдовушками хлопот не оберешься.
– Насколько я понимаю, вы знавали многих богатых вдовушек, Барак?
– Более чем достаточно.
– Но только эта вам далеко не ровня, – со смехом заметил я.
– Как и вам, – пожал он плечами.
– Неужели вы думаете, что я этого не сознаю? Я не настолько глуп и самонадеян.
– Этой женщине неведомо, что такое нужда, – изрек Барак.
– Разумеется, нет. Впрочем, надо сказать, что многие знатные семьи ныне утратили и свое положение, и значительную часть владений.
– А чья в том вина? – усмехнулся Барак. – Во время войны между Йорком и Ланкастером все эти знатные семейства едва не сожрали друг друга. Нет, новые люди, такие как граф, куда лучше понимают, что нужно стране и что нужно им самим.
– Тем не менее лорд Кромвель придает весьма большое значение своему недавно полученному графству. В этом нет ничего удивительного. Каждый мечтает получить герб. Марчмаунт, например, сделал себя истинным посмешищем, много раз пытаясь убедить Геральдическую палату в собственном знатном происхождении. – Тут в голову мне пришла неожиданная мысль. – Возможно, именно по этой причине он постоянно крутится вокруг леди Онор. Женитьба на знатной даме…
Внезапно я осекся, ощутив, что подобное предположение мне весьма неприятно.
– Что, положили глаз на сию прекрасную леди? – насмешливо осведомился Барак. – Не очень-то разумно с вашей стороны. – Он покачал головой. – По-моему, нет ничего смешнее выскочки, который хочет затесаться в чужое стадо.
– Не затесаться в чужое стадо, а подняться вверх по общественной лестнице. Уверен, карабкаться вверх намного лучше, чем спускаться вниз.
– Вполне вероятно, вы правы, – ухмыльнулся Барак. – Только я не собираюсь никого убеждать в том, что принадлежу к древнему роду. Хотя мог бы.
– Вот как? Ах да, у вас же есть старинный медальон, который оставил вам в наследство отец.
– Да, фамильная реликвия, – важно изрек Джек. – Но я предпочитаю помалкивать о своем происхождении. Многие считают евреев кровопийцами и стяжателями. Многие до сих пор уверены, что они убивают христианских младенцев. Давайте поедем побыстрее, – вдруг резко сменил он тему. – Мне еще надо отыскать этого старого монаха.
– Если вам удастся найти Кайтчина, попросите его встретиться со мной завтра. В монастыре Святого Варфоломея.
Барак повернулся в седле:
– В монастыре? Но там сейчас живет сэр Ричард Рич. А граф не хочет, чтобы он узнал о нашем деле. Может, Рич уже что-то пронюхал. Не случайно ваш приятель Билкнэп упомянул его имя.
– Барак, так или иначе, мне необходимо осмотреть место, где был найден греческий огонь.
– Будь по-вашему, – недовольно вскинул бровь Барак. – Но мы должны соблюдать осторожность.
– Господи боже, неужели вы думаете, что я этого не понимаю?
Доехав до Канцлер-лейн, мы расстались. Оставшись в одиночестве, я внезапно ощутил приступ тревоги; воспоминания о вчерашнем преследователе, об изрубленных топором телах упорно приходили мне на память. Я вздохнул с облегчением, когда наконец оказался у ворот собственного дома. Оглянувшись по сторонам, я увидел в другом конце улицы Джозефа. Он брел, уныло сгорбившись, лицо его казалось озабоченным и печальным. Однако, завидев меня, он улыбнулся и вскинул руку в знак приветствия. Почему-то это тронуло меня до глубины души. Я давно уже не встречал человека, который чувствовал бы ко мне столь сердечное расположение.