– Итак, ты встречаешь какого-то странного типа, о котором абсолютно ничего не знаешь, и он выманивает тебя из города, убивает и бросает тело в канаву, за деревьями. Какую песню ты хотела бы услышать на своих похоронах?
Я сердито смотрю на Чайну сверху вниз. Вместо того чтобы вернуться на занятия, мы закатились в кафе «Роллиз» и уплетаем уже вторую порцию нашего любимого шоколадного мороженого.
– Никакой он не странный и не тип, – возражаю я. – Он из Уэстервилль-Сентрал, помнишь?
– Час от часу не легче. – Чайна бьется головой о столик. Мне нравится, когда она устраивает такие представления. Получается смешно, а посмеяться сегодня совсем не лишнее.
– Нет, честно, он такой… загадочный. – Я беру Чайну за руки и тяну вверх. Потом показываю язык и отправляю в рот еще одну ложку мороженого. Перед глазами снова Кай. Ничего не могу с собой поделать, западаю на высоких симпатичных парней, особенно голубоглазых и уверенных в себе.
После всех сегодняшних неприятностей встреча с ним стала первым приятным эпизодом.
– А еще он жутко сексуальный, – говорю я.
Чайна щелкает пальцами у меня перед носом.
– Так ты собираешься отомстить Харрисону? Или просто встретила очередного крутого парня?
– На первом месте, конечно, месть. Без вопросов. А симпатичный партнер – это приятный бонус. – Я нацеливаю на нее ложечку. – Ты сама сказала, что порежешь Харрисону шины на пикапе. Хорошая мысль. Надо запомнить.
– Ванс… Ты уверена, что хочешь это сделать? – спрашивает Чайна, и я вижу, что она обеспокоена. Похоже, сомневается в этичности – или законности – моего плана. Такой она человек, добрая по натуре и благоразумная. Если, конечно, не принимать во внимание ее привычку прихватывать канцелярские принадлежности. – То есть, конечно, посчитаться надо, но будь осторожна, не вляпайся в неприятности.
Встреча в школе с Каем, а теперь вот этот праздник мороженого… На какое-то время я даже забыла про злосчастное видео, которое гуляет по всему городу. Теперь все мысли заняты местью и возможными способами ее осуществления. В этом даже есть что-то волнующее. Куда легче направить энергию на вендетту, чем страдать от мыслей о предательстве, стыда и смущения.
– А какие-то другие идеи у тебя есть?
– В грузовиках я не разбираюсь, но в компьютерах – ас, так что только позови, если понадобится что-то хакнуть, – бормочет Чайна, подбирая ложечкой мороженое. Мысль уже не дает покоя, она чувствует себя вовлеченной в наши планы и поднимает голову. – Послушай, сейчас время ланча. Позвони этому своему типу. Хотелось бы узнать, что он говорит.
Я смотрю на винтажные часы-мороженое «Херши» на стене и задерживаю взгляд на тикающей секундной стрелке. После встречи с Каем в школьном офисе прошло всего-то часа два.
– Может, стоит подождать до завтра?
– Позвони, – твердо повторяет Чайна.
Я и не сопротивляюсь. Очень уж хочется узнать, как будут играть наши договоренности. Типа, что в нашем плане идет первым пунктом. Или как он смотрит, например, на то, чтобы порезать шины на пикапе.
– Ладно, ладно. Звоню. – Я беру со столика телефон, прокручиваю список контактов и, дойдя до Кай Вашингтон (партнер), сразу, пока не передумала, тапаю по экрану.
Звонки идут долго, и я жду, что вот сейчас включится голосовая почта, но тут кто-то все же отвечает.
– Нет, я не стану забирать ваш приз за победу в конкурсе, в котором я никогда не участвовал, и нет, я не готов раскрыть вам какую-либо личную информацию.
Может быть, Чайна права. Какой-то он странный…
– Кай? Это Ванесса. – Мой голос звучит неожиданно жалобно, просительно. Я как будто нервничаю. Но это же какое-то безумие. Я столько раз звонила парням. Я научилась владеть голосом, придавать ему знойный оттенок. Может быть, проблема именно в этом. Я привыкла флиртовать и отвыкла просто разговаривать в обстоятельствах более платонических.
– Привет, партнер. – А вот он, судя по тону, совсем не удивлен, что я звоню так скоро. Голос ровный, с легкой хрипотцой, которой я не слышала, когда мы разговаривали в школе и он стоял рядом. – Может, нам придумать друг для друга кодовые имена? Я буду… Капитаном Вашингтоном… пока не придумаю что-нибудь поинтереснее. А ты?
Да, парень определенно странный.
– Э…
– Тогда… Несси, – продолжает он после едва заметной паузы.
– Извини?
– Послушай, Несси. Это Капитан Вашингтон. Нам нужно встретиться сегодня вечером и обсудить план предстоящего сражения. Где, у тебя или у меня?
Я моргаю, застигнутая врасплох его настойчивостью и решительностью. Учитывая, что мы едва знаем друг друга, Капитан Вашингтон определенно не теряет времени даром. Он уже называет меня каким-то придуманным именем и приглашает к себе домой.
– Надеюсь, это не предлог, чтобы заманить меня к себе?
– Повторяю, Несси, ты не в моем вкусе, – твердо говорит Кай.
Правильно. Ему нравятся блондинки, а я такая брюнетка, что темнее и быть не может. Чайна сдвинулась на край стула и смотрит на меня большими глазами, с нетерпением ожидая отчета, но я качаю головой. Чувствую, как на губах просыпается улыбка, и поворачиваюсь к окну.
– Давай выберем место более публичное. – Я не боюсь, что Кай убьет меня или сделает что-то другое. Просто не хочу идти в чужой дом и уж определенно не хочу приглашать в свой, холодный и негостеприимный.
– Хорошо. Встретимся в городской библиотеке в восемь.
– В библиотеке? – фыркаю я. Никогда там не бывала. Смотрю в окно – она там, на другой стороне улицы.
Окраина Уэстервилля – скромный городской квартал; большинство горожан ездят отсюда в центр, в Колумбус.
– Там нас никто не заметит, согласна? Ты знаешь кого-нибудь, кто бывает возле библиотеки по вечерам? – спрашивает Кай, и я молчу. – Вот именно. Операция «Смерть Харру» – наш большой секрет.
– Операция «Смерть Харру»? – Он что, серьезно это сказал? Я едва удерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Отнесся к делу серьезно, но не без юмора. Вот уж не думала, что планирование мести может доставлять такое удовольствие. – Ладно. Библиотека, в восемь. Оденьтесь во все черное. Не забудьте темную толстовку и перчатки, Капитан Вашингтон, – говорю я, принимая его тон и вступая в игру. Два одержимых местью подростка разрабатывают секретный план в тиши Уэстервилльской публичной библиотеки. Это мне по вкусу.
– Понял, Несси. До встречи в библиотеке.
– Конец связи, Капитан Вашингтон.
Он дает отбой, но я еще держу трубку возле уха и, словно в трансе, смотрю в окно, не замечая пару хипстеров-собачатников по ту сторону стекла, которые, наверно, думают, что я улыбаюсь им.
Встряхиваю себя мысленно и поворачиваюсь к Чайне, которая смотрит на меня полными ужаса глазами.
– Мне точно надо проверить слух, ведь не могла же ты на самом деле назвать того парня Капитаном Вашингтоном, правильно?
– Извини, секретная информация, – говорю я преувеличенно серьезным тоном и плотно сжимаю губы для пущего драматического эффекта.
Вид у Чайны такой, словно она готова запустить в меня мороженым, но в решающий момент ее отвлекает звонок лежащего на столике телефона. Она тянется к нему, берет в руки и вздыхает.
– Папа. Придется объяснять, почему не была на занятиях. Не беспокойся, скажу, что у тебя личная драма и лучшая подруга понадобилась для моральной поддержки.
Чайна отвечает и отворачивается от меня.
Я смотрю на свой телефон, будто жду звонка от отца. Пора бы уж привыкнуть, что никакого звонка не будет. Я даже не помню, когда отец в последний раз присылал мне эсэмэску. Может быть, пару недель назад, когда попросил по пути домой заглянуть в магазин и купить молока. Чего бы только ни дала за то, чтобы он позвонил вот сейчас и накричал на меня по телефону. Я бы сделала для него что угодно, чтобы он только спросил, куда это я пропала и почему лопаю мороженое вместо того, чтобы сидеть на уроке английской литературы. Я бы сделала что угодно, чтобы он спросил, все ли у меня в порядке, потому что тогда я, может быть, воспользовалась бы шансом и сказала, что я не в порядке.
Возвратившись ближе к вечеру домой, замечаю, что Зеленого Рыжика на подъездной дорожке нет. Это хорошо. Это значит, что папа на работе – после смерти мамы он перешел из полиции в службу предотвращения потерь и теперь каждый день патрулирует универсальный магазин «Коль», – а не сидит за обеденным столом, составляя свой безумный план путешествия в Ирландию. Знаю, у него не все в порядке с головой, поэтому и тревожусь. Новая работа спокойнее, и мне хотелось бы, чтобы он чаще виделся с друзьями, если они у него еще остались. Порой мне кажется, что он порвал с ними всеми. Семья у нас большая, но Мерфи разбросаны по всему Среднему Западу, так что навещаем друг друга мы нечасто. Думаю, он одинок и слишком ушел в себя, чтобы что-то замечать, а когда однажды очнется, увидит, что всех оттолкнул. Далеко в прошлом остались дни, когда каждый четверг папа брал нас с Кеннеди и мы обедали где-нибудь в городе, а потом шли в кино; когда вечерами он играл с друзьями в покер на кухне; когда по уик-эндам устраивал для мамы романтические поездки. Все это безвозвратно кануло в прошлое.
Вхожу через переднюю дверь. В доме тихо. Кеннеди сидит, скрестив ноги, на диване в гостиной. Поза напряженная, взгляд прикован к застывшей на паузе картинке на экране.
– Привет. – Я иду мимо, но останавливаюсь, не получив от сестры ответа, и поворачиваюсь к ней. – Я сказала «привет».
– Я знаю о видео. – Голос глухой, бесстрастный. Она не смотрит на меня, но это только к лучшему, потому что и я не нахожу в себе сил посмотреть ей в глаза. – Все мои друзья об этом говорят. Тебя называют…
– Знаю, – перебиваю я. Сердце проваливается куда-то глубоко-глубоко. Не хочу слышать, как сестра произнесет это слово. Я и сама могу заполнить пропуск. – Но ничего плохого я не сделала. То видео не должен был увидеть никто, кроме нас с Харрисоном. Ты… ты смотрела его?
– Только первые несколько секунд. Я не верила тому, что говорят, и хотела проверить.
Во мне поднимается новая волна злости: это из-за Харрисона моя сестра прошла через такое унижение. Кеннеди ходит в нашу школу, и ей еще придется услышать насмешки и измышления, и для меня нет ничего хуже, чем знать, что в ее неприятностях виновата я. Хорошо еще, что она хотя бы не видела все видео. Представляю, как бы это было, и меня передергивает от отвращения.
– Можешь оказать мне любезность? – спрашиваю я негромко и присаживаюсь на подлокотник дивана. Наши коленки стукаются одна о другую. – Ты можешь разговаривать со мной или не разговаривать – поступай как хочешь, – но, пожалуйста, не упоминай об этом при папе.
– Он все равно меня не услышит, – ворчит она, и я беспомощно смотрю на нее.
Кеннеди не хуже меня знает, что он не замечает нас обеих. Разговаривать с ним все равно что бросать слова в пустоту. Не важно, как хрипнет голос, не важно, как болят легкие, можно кричать вечность и не дождаться ответа. Он – оболочка того человека, у которого, когда мама умерла, вырвали сердце и душу. Там, внутри его, – пустота.
– Спасибо. – Я сжимаю ее плечо, как бы напоминая, что прекрасно знаю, как она себя чувствует. – И не вешай нос. Я еще рассчитаюсь с Харрисоном. А тебе стоит извлечь из всего этого жизненный урок: никогда не позволяй парню унижать тебя. А если он это делает, ответь тем же.
Я еще раз тискаю ее плечо, и Кеннеди наконец поднимает голову и смотрит на меня.
– Как ты это сделаешь? – спрашивает она, и ее глаза светятся любопытством.
– Пока еще не определилась, – признаюсь я, – но у меня появился помощник, который, похоже, готов на все.
Сестра издает протяжный стон и качает головой.
– Ты точно вляпаешься в неприятности.
– Хорошо, что папа ничего не замечает, да? – Я подмигиваю ей, и мы хихикаем. Такие вот у нас шутки. Легче шутить, чем признаться, что на самом деле мы хотим – что нам нужно после того, как мама ушла, – чтобы наш отец вел себя так, как и подобает родителю.
– Надо думать, встречаться с братом Харрисона мне уже не придется, – вздыхает Кеннеди. – Спасибо, сестренка. – Она отворачивается, включает телевизор, а я закатываю глаза и направляюсь к лестнице, не позабыв напомнить, чтобы выключила телевизор и сделала уроки.
Чувствую себя психологически опустошенной, но в то же время полной сил. Опустошенной потому, что в течение дня в голову какие только мысли не приходили. Что, если видео с моим стриптизом видел кто-то из учителей? Что, если кто-то отправит его на какой-нибудь порносайт с миллионом подписчиков? Что, если вся эта история не сойдет сама собой на нет, а будет тянуться, и я повсюду буду натыкаться на ухмылки и намеки – до самого выпуска? Что, если видео последует за мной в колледж и дальше, и я постоянно буду жить под тенью страха, что кто-то еще узнает о моем позоре? Я слышала немало историй о разбитых сердцах и судебных исках и знаю, что такие вот моменты ломают жизни.
Вот почему я так зацепилась за эту мысль: уничтожить в отместку Харрисона. Нельзя допустить, чтобы он так обошелся со мной и это сошло ему с рук. Нет, он заплатит за все, и я жду не дождусь, когда смогу обдумать самые страшные, самые извращенные способы мести. Поработать с пикапом? Достать его через друзей? Лишить места в футбольной команде? Отыграться на его семье? Возможностей так много. И меня нисколько не волнует, что месть ставит нас на один уровень. Ну и пусть. Я хочу, чтобы он заплатил, и эта плата будет самой сладкой, самой желанной платой за предательство.
Поднимаюсь по ступенькам и внезапно останавливаюсь на площадке. На стене мамина фотография, и мама на ней еще подросток. Юная, красивая, улыбающаяся широко в камеру. Пальцы трогают кончики завитых и залитых лаком пышных волос – она всегда уверяла, что так было модно в 1980-х. Я смотрю на это фото каждый день. Каждое утро, когда выхожу из своей комнаты и спускаюсь вниз, и каждый вечер, когда прихожу домой и поднимаюсь к себе. Но сегодня на сердце тяжелее обычного, и даже мамина неудача в беге за модой не вызывает у меня привычной улыбки. Я знаю это, потому что чувствую себя виноватой. Будь мама здесь, она бы расстроилась.
Я возвращаюсь мысленно в шестой класс. В тот день все родители получили письмо из школы, в котором администрация напоминала им о необходимости предупредить детей об опасностях социальных сетей. Мама позвала меня на кухню и попросила сесть. Повторила вместе со мной простые правила безопасности. Не ругаться в онлайне. Не говорить плохо о старших. Не выдавать личную информацию. Не снимать себя в непристойном виде.
Я нарушила все эти правила. Каково бы ей было узнать, что есть неприличное видео с ее дочерью и оно бродит по Сети и попадает в самые дальние уголки интернета? Как бы она совладала с таким позором – моим и своим, – узнав, что я не прислушалась к ее советам? Что я предала ее доверие, повела себя глупо и безответственно, что не дотянула до тех стандартов, которые она определила для меня перед тем, как уйти?
Я сгораю от стыда. Как же мне жаль. Ведь я знала, что делает Харрисон. Теперь, после всего случившегося, так легко признать, что мне следовало сразу же потребовать, чтобы он убрал телефон и прекратил снимать то, что не предназначено для чужих глаз. Но мне почему-то представлялось, что это все так сексуально. Так интимно. Я думала, что могу доверять ему.
Как бы я хотела, чтобы мама была здесь. Пусть бы накричала на меня. Пусть бы даже наказала меня. Пусть бы я даже захлопнула дверь у нее перед носом.
Ей хотя бы не было все равно.
Она хотя бы была живая.