Бабушек, дедушек любят по-особенному. Отчасти потому, что стоят у представляемых истоков нашей жизни. Все они отмечены добрым словом. Благодарные счастливцы наведываются в гости.
Я тоже хожу, но на кладбища. На Вологодском – папины родители, на Быковском – мамы. На ближнем, первом, от розового мрамора купца Брандта сверну направо. У оградки учительницы Зои Васильевны постесняюсь того, каким ей помнился. Ещё шагов шесть. Где-то они рядом. Скромные кресты не сохранились. Как прикажете обижаться? Ведь это приют только c кажущимися свободными номерами.
Окликну тихонечко по именам и отчествам, о чём-нибудь посетую. Помолюсь за упокой душ. С приличной медлительностью отчалю.
Теперь одного моряка проведать надо. Взявшись за калиточку, разволнуюсь:
– Здравствуй, Серёжа. Это я – Виктор. Мы с тобой на одном судне были.
И долго после молчу…
Стоянка в родном порту полна впечатлений, перебить которые трудно. Всё же случилось. На вахту заявился – новенький в каюте. Рослый, без преувеличения – красивый, с подкупающей улыбкой. Руку протянул характерно, как сводят знакомство в ресторанах, показывая широту натуры. Парни такие на прежнем флоте наблюдались. Теперь подобные бьются за успех на берегу. Ну а тогда романтика, допуск к шмоткам, прочие резоны.
Подружились за разговорами. После «шмухи» только что. Повезло ему, что с летних плаваний начал. Мотористскую науку постигал, входя в чумазый образ с шутками. Сам из-под Ростова, казацкого края. В армию, через сито спецотбора, попал в темниловку с Египтом. Обошлось без стрельбы. Обратно вывезли. Словом, удача во всём гулящей девкой лезла к нему на колени.
Разве такой будет cам по себе, неухожен, неотглажен? Эффектная и с ребёнком досталась. Вскоре родился свой. Значит – клот на топе, куда уж выше.
Нравился Сергей и судовым девушкам. Не задаваясь, их трепет смягчал простым обращением. Предпочитал душевный шансон, стаканчик без дел, сигарету на отлёте. Всё это у него выходило с натуральным шиком…
В «Альбатросе» я обзавёлся японским «бомбитом». Записей, кроме антверпенских кассет с Высоцким, – удручающе мало. Плёнками не делились. Жгла понятная ревность обладания. А он предложил все свои переписать. Тут выяснили: шнуры не подходят.
– Езжай ко мне. Привет с вахты передашь. Мальчонка смышлёный, разберётесь.
Приёмный его сын действительно таковым оказался. Теперь я обладал сокровищами, кои хотелось оживлять всечасно. Например, классный концерт Новикова.
…Вези меня, извозчик, по гулкой мостовой, А если я усну, шмонать меня не надо. Я сам тебе отдам. Ты парень в доску свой…
Какая жанровая картинка! Какой узнаваемый в ней друг!..
Что Архангельск – большая деревня, многие знают. Стоит только поговорить за жизнь, как найдутся общие знакомые, а то и ближе.
Раз меняю его к нолю. Вижу, выглядит Серёжка несколько загадочно. Погодя раскололся. На вахте успел даже банщиком побыть. Супругу с малышом и её подругу баловал сауной, сотворённой как надо из просторной душевой.
– Прикинь, та Елена тебя знает. Вот ты ка-ко-й, со вкусом!
Мог бы не продолжать.
История провальная, обидная. Начало лишь хорошее. Занесло меня в один магазинчик. Оттуда вышел сам не свой. Сильное впечатление произвела девушка за прилавком с совершенным, будто фарфоровым, личиком. На следующий день купить что-то отважился. Так и познакомились. Правда, она намекала на другую продавщицу внимание обратить. Но я, на беду, не среверсировал.
Вот уж точно. Интересным девчонкам не везёт. Без родителей она жила, потому как родом из Пинеги. По приезде в город вляпалась в первый романчик и стала мамочкой.
Положил на неё глаз таксист-сорокот с золотой фиксой. От природы никуда не денешься – снова стала. А он выявился женатиком. Обещаниями развестись мурыжил и брал на дешёвый понт.
Маманя узнала – кучу скандалов учинила. На стоянке у морвокзала высмотрел нас фиксатый и на меня опасливо немного попрыгал. Усвоенные нравоучения помешали испытать, как он кулаки держит. Чувствуя никому не объяснимую запутанность, редко позволял себе видеть Леночку.
Эту жалостливую канитель друг покрыл козырной картой.
– Мы раньше часто гостились. И завсегда у нас. Хлыщ мало к компании подходил, но это дело пятое. Однажды не в тему он на Ленку выступил. Я осознанно, чтоб не разлить, рюмку выпил и в торец ему без размаха. Потом по челюсти, чтоб коронки обновил. Таксомоторный с пола поднялся и по-шустрому, без хрюканья, слинял. Теперь одна заходит.
Вот так, не мучаясь, обрывать бы непозволительное…
К зиме мы расстались. На последнюю сессию в ЛВИМУ отбыть приспело. Попросил меня дождаться. Серёга улыбчиво обещал.
В середине житья то в гостинице на Двинской, то у питерской Татьяны узнал, что родимый «лес» в порту. Залетаю, предвкушая радость увидеть знакомые лица. Cпускаюсь в коридор мотористов – он навстречу.
– О, Виктор!
Так какой-нибудь лейб-атаманец приветствовал прибывшего в полк товарища. Истинно верная казацкая кровушка текла в нём.
Хорошо посидели. С отогретой душой сошёл с трапа в кажущийся там остервенелым десятиградусный балтийский морозец…
После диплома ещё отпуск отгулял. Только к осени попал на привычный борт. Сергей тут. Здорово!
Отношения немного осложнились, раз я на палубу выше переселился. Если случалось работу ему дать, неловкость испытывал. А он, величая меня по батюшке, расплывался в невольной улыбке. Хитрый дед ведал о вреде панибратства, потому на «детскую» определил другого моториста…
Даже в городе осень лирична. Тёплый денёк без тучек. Мы на виду будущей Соборной площади. Вот-вот отойдём. Доски медового цвета с каравана источают грусть. Статная модная женщина с ребёнком прогуливаются по причалу. Мальчишечка чуть топать научился. Ростик перекрывает мамины дефицитные сапожки. Он ищет глазёнками папу и теряется от огромности теплохода.
У Сержа на сердце лучшие чувства:
– Мой-то уже ходит! Даёт донской-севернОй!
Тут буксир, оттягивая судно, киношно меняет нам ракурс. «Бурмейстер» ожил. Причал заменяется видом моста. Отрываемся от планширя фальшборта под впечатлениями: он – личного счастья, я – от радости за него.
Рейсы стали давать на «коротком плече». Рекомендовали ходить шхерами. Что это не к добру, никто не просёк. Даже признанный спец по всяким непоняткам матрос Вовка Пивнев. СМИ-обслуга верещала о социализме с гуманным лицом, перестройке. По наивности решили: нас жалеют, берегут от штормов.
Под защитой Лофотен, конечно, классно. С одной стороны скалистые горы в снежных шапках, с другой – зелёные луга, нарядные домики. Воочию сквозили мы под высокими мостами, не задевая их мачтами. При солнце шхеры – как могучая волшебная река в редкостной оправе. Недаром личности с местом в истории любили там отдыхать. К примеру, кайзер Вильгельм захаживал на императорской яхте «Гогенцоллерн». Даже перед войной себе в этом удовольствии не отказал. Жалко, что с тех мостов на него ничего не упало.
Подобное для меня едва не состоялось. Но сначала надо увязать норвежских лоцманов, пардон, с тараканами.
Важные от королевской службы, парой поднимались на борт и после части пути сдавали проводку другим. На старых «поляках» имелась каюта, где они могли поочерёдно отдыхать. Само собой, полное русское радушие, преподнесённое в анекдоте из жизни: «Мистер пайлот, плиз колбаска». В люксе, к их потрясению, водились невиданные усатые существа, борьба с которыми велась, да те побеждали феноменальной живучестью. Так обстояло по первому разу.
Перед выходом из шхер катер подваливает. Лоцманы выходят к трапу. Чёрные макинтоши, фуражки с форсом, как у одесситов. На лицах брезгливое превосходство. А сами так из себя, невзрачные. В оный момент с Серёгой сидели в моей каюте, близкой к действу. Дёрнуло нас выйти поглазеть. Который меньше кривился, на Сергея показывает. Мол, смотри, каков моряк! И действительно. Прислонившийся к вертикали надстройки был отточенно типажен, как голливудский Ретт Батлер.
– Руссэре арь вель ике грисер (не такие уж русские свиньи), – обломился и второй.
Чужие мужики выражение лиц поставили на нейтралку. С тем и отбыли.
Бумагу всё же накатали. Рапорта у них педалят быстро. По приходе в Архангельск получили какую-то полусекретную мазь. И вывели коричневых – на год.
(Парадоксальную мысль выжали учёные, когда тех вовсе не стало. Оказывается, заверяли шустрые о благополучии среды человеческого обитания. Так что не стесняться, а гордиться следовало).
…Подошло освидетельствование котла. На ночной стояночной готовили его к гидравлическому испытанию. Выпала та вахта Серёжке. Признаться, никогда друг выспавшимся не заступал. Жизнелюб был слишком.
Он, значит, на уровне средних решёток под арматуру заводит заглушки. Я внизу склонился около питательных насосов.
Необъяснимо вдруг захотелось переместиться. Где только что стоял – возлёг с грохотом увесистый глухой фланец. Виновник бледный по трапу спускается.
– Константиныч, извиняй! Вырубился на моменте.
Я радостный, раз не покойник.
– Замнём, – говорю, – больше стальными снежками не кидайся.
Бросили мы это дело и поднялись успокоительных капель принять. После двух рюмок признался он с какой-то отрешённой серьёзностью.
– Ведь если что, себя бы не простил.
Впервые осознал, каким сильным характером награждён друг. Поступки у таких не знают подмены вариантов. Хорошо то или плохо – не судить лучше. Мы все удивительно разные.
Регистру котёл сдал. Настроение – как пар на марке. Снова «прощай любимый город». Опять Сергея провожала жёнушка с ребёнком. Смотрелись трогательно…
Адриатика. Порт и город Риека. Австрийское брошенное наследство с дремавшей миной.
И чегой-то сюда послались? Уже непривычно далековато. Первому, вестимо, Пивневу открылось.
– Кормильца за инвалида выдают. Ну, два «цементных ящика» в коффердамах. Для чего тогда доки придуманы?! Двадцати трёх от роду «Абагур» на гвозди ушёл. А нашему под четвертак. Думайте!!! – И изобразил разрывание ревматросом тельняшки.
На той волне поприходила в головушки блажь. Буфетчица наша – не с маникюрным характером девушка, доверилаcь.
– Хоть разочек в жизни пройтись с видным парнем. Устроишь?
Серёжке передал. Поняли оба правильно, по-джентльменски. Опять-таки посвящённый из комсостава нужен.
Вышли пресловутой советской тройкой. Я сзади плёлся, не портя сбывшуюся мечту. По «культурке» фильм просмотрели. От духоты зала охлаждались в парке. Бутылочку взяли с запоминающимся названием «Царица». Знать бы, что скоро хорваты зальют тут всё сербской кровью, предпочли бы «Царя». Крепче…
Дурацкое, не сказать точнее, «гвоздь-задание» принял начальник радиостанции. Интеллигентно взвинтился так, что вместо каюты мастера залетел в столовую команды. Огласил: «Следовать во Францию за зерном, затем в Одессу. В Болгарии попутный груз цемента до Джибути и в Бангладеш на сдачу судна в металлолом».
Опасный непредсказуемый псих – и только.
Мир «закутанный в цветной туман» поплыл перед глазами. Много посиделок с выражениями состоялось, да ничего не поделаешь.
Сергей надумал в отпуск с приходом в Союз. Проездом слепого батю проведать. Ухаживала за ним его же родная сестра. Станичный домишко, садик и всегдашнее горе тьмы. Припоминал просвещение бабки Агафьи:
– Мамка с небушка смотрит, переживает, чтоб бесчестья не сделал.
Расстались мы надолго, до случайной встречи…
На ту пору стал я конторским. Обтрепался. Зарплату скромную и ту месяцами задерживали. Этакий «достойный» финал перестройки, переходящей в перестрелку.
Шёл как-то под вечер. Примечаю на скамейке отличимого парня в красном знаковом пиджаке.
– О, Виктор! – будто из прошлого, воскликнул он. Улыбка та же, жест рукой.
Как?.. Что?.. Где?.. И прочее.
Затащить к себе в гости не удалось. С кем-то стрелка забита. Потом жену встречать с товаром из Турции. По-прежнему морячит. Судовой аристократ – сварщик! То, что не досказал, виделось и так. В преуспевании, пусть крохотном, много суеты. Подбросил в момент до дому на первой своей машинке. И тоже цвета знай наших!
Какое-то беспокойство вошло в меня, непутёвого неудачника.
Ещё раз увидеться довелось. Ничуть не меняемый временем, Серёга заехал ко мне на работу. Одет со вкусом, дорого. Вышли в коридор.
Секретарша по лестнице спускается с бумагами. Зарделась от него по-провинциальному. Сие естественно: Мосеев остров – и Танечка с Бревенника.
В родившейся системе, где делают «бабло», в ходу лестные просьбы. Ну, если что, и тебя выручат. «Звони – порешаем!» Ведь все крутые, продвинутые парни. «Замоталовка» новорусская теперь отпуском называлась. Пообещал он кому-то достать инструмент, чтоб в брусе баньки проделать отверстие.
Пока понапрасну плотницкую пёрку искали, поговорить удалось. Достижений прибавилось: жильё новое, авторитетный БМВ. Сверхплатный доктор-кудесник по скрываемому методу организм «высветлил». Вот только сомнение: Ходить ли в моря? Совсем вспенилась торговля у супруги.
И опять погнал по архиважным…
Ужасное стряслось, непоправимое. Косвенно и от людей начал прикладывать обрывки последнего листика Серёгиной судьбы. Вроде обрисовалось нечто смахивающее на западню.
Написали станичники в святой простоте письмо в Архангельск. Так, мол, и так. Твоя безропотная тётка почила от трудов и годиков. Батя без присмотра долго не протянет. Приезжай.
Беспомощный человек принялся ждать, когда его заберут. В сохранившийся с победы сидор насыпал сушёных груш ребятишкам. Уложил рамочку с фотографией прекрасной казачки. Пусть и не видел, но любил благодарно касаться её дрожащими пальцами. В тряпице – отдельно ордена. Какой казак без наград?! В суматохе отъезда легко растеряться…
…Даже стильные квартирные вещи противились исподтишка. В престижном театрике семейных отношений не поступаются комфортом. За иные фишки благополучия вообще порвут. Это, похоже, дали понять Сергею.
Как-то издалека понял и отец, разом избавляя от себя сына. Грех смертный, но и выбора, эх, нет!
Получившему немой укор с Донщины открылось многое.
Удачная жизнь обернулась дрянью, которую невозможно терпеть…