Как-то наш великий вождь и учитель товарищ Сталин в пылу критических нравоучений бросил очередной клич: «Нам нужны наши Гоголи и Щедрины». И тут же какой-то зубоскал из «Крокодила», тогдашнего сатирического журнала, откликнулся на призыв вождя: «Нам нужны, но помягче Щедрины, и такие Гоголи, чтобы нас не трогали». Говорят, что он потом писал в гулаговскую стенгазету в одном из лагерей. Нечто подобное случилось со мной на заре так и не состоявшейся «политически серьезной» карьеры, правда, без таких серьезных последствий. Мы в пылу юношеского романтизма и инфантилизма резвились, не замечая, что политическая оттепель, наступившая после ХХ съезда КПСС, сменилась первыми заморозками. Вот на льдинке этого заморозка я и поскользнулся. В начале 60-х годов прошлого столетия меня, как сознательного молодого рабочего кузнечного цеха вагоноремонтного завода, избрали в бюро горкома комсомола и, естественно, приняли кандидатом в члены КПСС. В горкоме мне, как представителю рабочего класса, поручили руководить советом творческой молодежи города Орджоникидзе. Работа была безумно интересная. Вокруг меня забурлила энергия сплошь будущих гениев: художников, артистов, журналистов, писателей и поэтов и просто случайных энтузиастов. Собирались мы в здании республиканской библиотеки, куда – по преданию – захаживали еще Пушкин и Лермонтов. Их молодой непокорный дух витал над нами. Однажды, это было ранней весной 1964 года с зимними заморозками, спеша на одну из наших встреч, я обратил внимание на выставку произведений осетинских поэтов и писателей. На стенде выделялись две книги Тимофея Е., кстати, секретаря парторганизации Союза писателей Северной Осетии. Это были повесть «Лавина» о революционных событиях в республике, и поэтический сборник «Ливень». Я в порыве невинного хулиганства взял их с собой на встречу. Не помню уже, о чем шла жаркая дискуссия, но я на полном серьезе стал читать стихи этого поэта. Хохот стоял невообразимый. Наверно, на конкурсе на самое плохое стихотворение эти стишата заняли бы по праву первое место. Этакая «поэтическая» исповедь номенклатурного графомана. И в заключение в духе и стиле прочитанного я выдал свой экспромт:
Е. Тимофей,
Ах ты наш соловей.
Кует и кует словесный булат,
Да все без шипов, сплошные розы.
И жидкий «Ливень» бездарных стишат
Сменяет «Лавина» такой же прозы.
В то время бытовал такой анекдот. Каждый американский гонщик знает, что из десяти гонок, в которых он участвует, в одной он обязательно разобьется. Но это его не останавливает. Каждый француз знает, что из десяти женщин, с которыми он переспит, одна обязательно его наградит кое-чем. Но это его не останавливает. Каждый русский знает, что из десяти его друзей один обязательно стукач. Но это его не останавливает. Так и произошло. Уже на следующий день меня вызвали к секретарю горкома партии по идеологии.
– Как вы смели поливать грязью уважаемого человека в республике?!
– Я не поливал грязью. Я как читатель критиковал писателя и поэта. Разве я не имею права?
– Как отдельно взятый читатель, имеете право. Но в данном конкретном случае вы выступали как член бюро горкома комсомола, у которого, как мне известно, на этот счет совсем другое мнение. У вас кандидатский стаж заканчивается? Готовьтесь к отчету на бюро горкома партии.
Чем заканчивались такие разборки на бюро, мне было хорошо известно. Обидно. Подстрелили на самом взлете политической карьеры. Спас меня от расправы приехавший к нам в республику представитель ЦК ВЛКСМ Владислав Муштаев. Что он там говорил секретарю горкома, неизвестно, но меня оставили в покое. «Старик, – сказал он мне перед отъездом, – ты хоть радио слушаешь, телевизор смотришь?» – «Конечно!» – ответил я. «И что в первую очередь?» – «Новости, молодежные программы». «В первую очередь надо слушать прогноз погоды, чтобы во всеоружии встретить завтрашний день. А то ведь сдуру попадешь под дождь, промокнешь, простудишься и заболеешь; или не дай бог, гололед, поскользнешься, как сейчас, на случайной льдинке, и пиши пропало». Увы, я не прислушался к хорошему совету, и сколько раз сдуру нарывался на гололед, ну прямо как в одноименной песне Высоцкого. А с Владиславом Павловичем Муштаевым много лет спустя мы долго и плодотворно сотрудничали в Главной редакции научно-популярных и образовательных программ Центрального телевидения. Вот ведь какие бывают зигзаги судьбы. В результате этого зигзага я оказался далеко от Владикавказа, в Москве на факультете журналистики МГУ, куда попал совершенно случайно.