– Доброе утро! Вас приветствует радио теплохода «Григорий Пирогов». Через пять минут первая смена может подходить на завтрак. В половине девятого мы собираемся на берегу и идём на экскурсию по Касимову.
Прошло два года. Максим оказался мужчиной, который, как говорят – никогда не женится. Он клялся и божился, что был верен своим многочисленным девушкам, просто срок был фиксированным – его любви, интереса и страсти хватало максимум на год. А после он искал замену. Настя стала исключением. Лав стори затянулась почти на два года. Инициатором разрыва, как и много раз прежде, был Макс.
В начале июня, кое-как сдав экзамены и оставив один «хвост» по высшей математике, Настя отправилась с родителями в круиз по городам России. Она проводила так несколько недель каждое лето с тех пор, как ей исполнилось три года. Ольга, мать Насти, работала помощником начальника круизов на теплоходе «Григорий Пирогов», вела некоторые экскурсии, будила пассажиров по радио утром, объявляла завтраки, обеды, ужины и проводила концерты самодеятельности. Иногда Настя помогала ей.
Настя открыла глаза и посмотрела по сторонам. Ещё два дня назад она бы сильно удивилась, если бы узнала, что спустя сорок восемь часов ей суждено будет ещё раз проснуться в лучшей каюте «Пирогова» под голос матери. Она была твёрдо уверена, что пасмурное утро, наступившее двое суток назад, окажется для неё последним.
Прошлой ночью она тихо вышла на тёмную палубу, влажный холод, казалось, натурально обжигал босые ноги. Она влезла на стул и ухватилась рукой за верхнюю железную перекладину и, поставив одну ногу на перила, посмотрела вниз. «Всё, сейчас всё пройдёт… – шептала она сама себе. – Только бы руки разжать…» Она закрыла глаза и вздохнула. «Всего лишь десяток вдохов ещё, и всё…» – успокаивала она себя. Ей уже начинал нравиться этот ночной влажный холод, запах речной воды, дрожащие бледные звёзды внизу… Сжатые ладони сводило то ли от холода, то ли от страха… А потом она открыла глаза и испугалась. Сползла без сил на палубу и села на стул, поджав под себя ноги. Рубашка стала мокрой от ночной росы. Свернулась в комочек и заплакала, тоненько, как ребёнок. Тем утром её нашли на палубе в одной ночной рубашке, сидящую на стуле, продрогшую от влажного ночного воздуха, бледную, с красными дикими глазами и покусанными дрожащими губами.
Потрогала лоб – холодный. Горло не болит. Нет даже малейшего намёка на возможный безобидный насморк. После вчерашней ночи Настя рассчитывала как минимум на жёсткий бронхит и температуру под тридцать восемь, однако ей не досталось даже лёгкого недомогания.
– Ты ещё не встала? – спросила Ольга у дочери, внезапно появившись в комнате: только что завтрак объявляла – и уже тут. – Как себя чувствуешь? Покажи горло.
Настя покорно, как в раннем детстве, закатывала глаза, открывала рот и высовывала язык, пока мама, надев очки, серьёзно рассматривала простуженное горло и опухшие гланды.
– Ну надо же… – удивлённо произносила Ольга, снимая очки. – Всё в норме. Любой человек, просидевший ночь в таком холоде, подхватил бы как минимум ОРЗ с осложнениями, а у тебя, Аська, даже насморка нет!
Настя виновато пожимала плечами и опускала глаза. Ольга основательно потрогала её лоб, по-разному прикладывая ладони.
– Холодный… – ещё более удивлённо сказала она. – А глаза больные. Как у побитой собаки…
– Не надо о собаках, – подала голос Настя и наконец встала с кровати.
…Настя знала теплоход, наверное, даже лучше, чем саму себя. Знала каждый винтик, каждый угол, каждую лестницу, знала всё. Утром и днём экскурсии, вечер – концерты, которые Ольга с Настей иногда вели вместе. А вокруг – море людей, в котором можно утонуть. Всё спокойно и размеренно.
За пятнадцать лет Настя много раз была в Касимове. Если для матери это было работой, то ей не было необходимости выходить в город. Его она тоже как будто наизусть выучила, и он давно не представлял для неё интереса. Настя включила мобильник, сама не понимая, зачем она это делает. Увидев привычное сообщение о поиске сети, Настя облегчённо вздохнула и выключила его. «Дима-а, у нас ещё есть пиво?» – резковатый женский голос из той же каюты. Нет сообщений, нет звонков – нет и проблем. Как же надоело ей за эту последнюю неделю, что она провела в Волгограде, отвечать на эти бесконечные звонки с дурацкими вопросами о том, как дела, как настроение, и всё такое! Ну какое могло быть настроение у двадцатилетней девчонки, расставшейся две недели назад с парнем после двухлетних отношений? По большей мере – ей просто хотелось сдохнуть. Так вот, не вставая с этой постели, в этой каюте. Просто сдохнуть под лёгкую качку в Рыбинском водохранилище. По меньшей – чтоб оставили в покое и ничего не спрашивали.
Единственное, что её увлекало, – это море людей на теплоходе. За неделю так привыкаешь к этим лицам, всё время мелькающим у тебя перед глазами, что думаешь, будто расставаться будет больно и грустно, обещаешь не терять связь, общаться, думаешь, это навсегда, а потом понимаешь: это всего лишь фантом. Иллюзия чувств, ложная проекция виртуального на реальное. Настоящая грусть и настоящая боль совсем другие. «Трёхмерные…» – сказал чей-то голос в голове у Насти. Это была Машка. Настоящие чувства, неважно какие, любовь или боль – трёхмерны.
В одиннадцать Настя забралась на верхнюю палубу, окрашенную в голубой цвет, и, постелив большое махровое полотенце, легла под жгучие лучи солнца. Через полчаса она начала испытывать лёгкое горячее покалывание на бёдрах и плечах. Пощипывание первого загара в начале июля. Дни тянулись долго, а лето представлялось теперь огромным и бесконечно ослепительным от солнца. Иногда ей казалось, будто Макс был уже давно, где-то в прошлой жизни, лет двадцать назад. Будто это была вовсе не она, а потом понимала, что пролетело всего-навсего две недели.
Солнце ушло за облако, значит, можно открыть глаза, не боясь, что ослепнешь от невыносимого блеска и света.
– Из-звините, – сказал кто-то за её головой. Настя неловко обернулась. За ней стоял коротко стриженный мужчина лет тридцати, в растянутых тренировочных штанах тёмно-синего цвета и мятой белой майке. То ли пьяный, то ли «с похмелюки», как выражалась буфетчица в университетском кафе. – Вы не з-знаете, во сколько мы отплываем?
– Полпервого, – ответила Настя, снова закрывая глаза.
– Спас-сибо, – поблагодарил мужчина и, непонятливо почёсывая затылок, пошёл вниз. Люди на берегу делали последние фотографии и покупали сувениры. Среди русских выделялась небольшая группа китайцев. Пять девушек и парень, выбравший себе, несомненно, самую хорошенькую из них.
– Смотри, не сгори, Аська!.. – шутливо-строгий голос Ольги. Она сидела рядом с Настей и держала в руке бутылку минеральной воды «Угличская». – Ты поела?
– Да, немного… – соврала матери дочь. С прошлого вечера у неё и крошки во рту не было.
– Надень-ка, я тебе купила на прошлой неделе в Угличе… – сказала Ольга, протягивая дочери белую льняную кепку, украшенную парочкой голубых цветочков из замши. Настя послушно надела. – Тебе идёт.
– Угу… – лениво промычала Настя.
– Сейчас внизу будет небольшой концерт. Русская народная песня. Народ очень просит. Буду вести одна, – говорила Ольга, отпивая воду из бутылки. – Вечером ещё один. Задолбали. Поможешь?
– Угу.
– Жарко. Искупаться не хочешь? Папа с Дашкой на берегу.
– Не хочется… – вздохнула Настя.
– Ну как хочешь…
Ольга снова спустилась на берег. После прогулок и экскурсий пассажирам было дано время на пляж и на искупаться. Настя встала с полотенца и подошла к поручню. Пляж в Касимове был довольно забавным – этакие песочные дюны. С верхней палубы было видно Дашку, растерянно стоящую у воды, и Ольгу рядом. Сначала Дашка не хотела лезть в воду, боялась. Интересно было наблюдать, как она с собой борется: то зайдёт, то выбежит, потом опять зайдёт, поглубже. Так продолжалось ещё минут двадцать. Ольге с большим трудом удалось вытащить её из воды, а когда наконец она Дашку достала, одела и на секунду отвернулась, она опять влезла в воду и искупалась прямо в одежде. Настя улыбнулась.
Когда теплоход отошёл, Ольга попросила Настю посмотреть за сестрой. Они лежали на верхней палубе вместе с ещё парой десятков полуголых пассажиров. Дашка нашла себе новое интересное развлечение – душ. Она обращалась с ним примерно так же, как и с речкой: то забежит, то опять выбежит. Ни секунды на месте. Приставала к загорающим на палубе. Одна женщина полила её из пульверизатора. Дашка сначала боялась, а потом вовсю лезла поливаться сама. Но очень скоро ей это надоело, и сестру потянуло на нижние палубы. Вверх-вниз по лестницам – и так несколько десятков раз. С такой не посидишь на месте – Насте пришлось одеться и исполнять свой долг. Дашка, схватив её за руку, потащила на нижнюю палубу в кинозал, где Ольга вела концерт русской народной песни. Свободных мест не было, и им пришлось стоять в дверях. Выступали двое: мужчина играл на баяне, а круглолицая женщина с короткими тёмными волосами в обычном домашнем халате – пела, а все, кто был в салоне, охотно ей подпевали. Сильный и пронзительный голос, типичный для подобных песен. «…прошу тебя, в час розовый, напой тихонько мне, как дорог край берёзовый в малиновой заре…»
Настя стояла у стены, держа Дашку за плечи, чтобы та не бегала и не мешала выступлению. Ольга увидела их в зале и улыбнулась. Потом мужчина пел один. Все слушали, затаив дыхание. В этот момент Дашка выскользнула из рук и снова побежала наверх по лестнице, и Настя за ней, слыша на бегу грустный мотив: «…а в августе расцвёл жасмин, а в сентябре – шиповник. Приснился я тебе один, всех бед твоих виновник…»
К вечеру Дашка нашла себе компанию и пошла играть с девочками-пассажирками в карты, а перед концертом авторской песни получила в подарок от капитана апельсин. Мягкие бежевые кресла в музыкальном салоне стояли полукругом, и, как всегда, на всех не хватало. Пассажиры сидели у дверей по двое-трое, а за ними стояли ещё с десяток. Посередине удобно уселся пьяный мужчина, который спрашивал утром у Насти, во сколько отплывает теплоход. Сейчас он был не менее пьян и весел; сидел, расстегнув спортивную куртку на голом теле почти до живота. Левой рукой обнимал женщину в ядовито-розовом спортивном костюме. Пьяная парочка. Настя их заметила ещё в первый день круиза. Тёмные волосы, тёмные глаза. Необычные, бархатные, как будто детские. В ходе концерта розовая девушка оказалась одной из самых активных, участвовала почти во всех конкурсах, танцевала, пела и отгадывала загадки. Муж бурно ей аплодировал, выползал на коленях на середину салона, лез к ней обниматься и целоваться. Парочка вызывала у Насти улыбку. Смешные, пьяные и, видно, жутко влюблённые. Наверное, только недавно поженились.
Девушка неплохо пела. Из всего разноголосия она единственная попадала в ноты.
– Я смотрю, у нас на «Пирогове» уже появились первые таланты! – довольно произнесла Ольга и кивнула Насте. Это значило, что ей теперь нужно было подойти с микрофоном к той парочке и узнать, как их зовут.
– Как вас зовут? – улыбаясь, спросила Настя девушку с бархатными карими глазами.
– Наташа, – улыбнулась девушка.
– А вас? – спросила Настя её смешного пьяного мужа.
– Дима-а-астый, – довольно протянул мужчина, крепко обнимая и целуя свою смеющуюся Наташу.
Настя безразлично смотрела на Волгу и летающих над водой голодных чаек, которым пассажиры кидали куски хлеба. Так же и она пару недель назад хотела прижаться к Максу, схватить его за руку, впиваясь в неё ногтями.
– Эх, Аська… – вздохнула Ольга. – Не переживай, не стоит того… Хочешь, расскажу тебе кое-что? Только папе не рассказывай, о'кей?
– Хорошо, – еле слышно ответила Настя, посмотрев на свои похудевшие руки.
– Был у меня парень двадцать лет назад. Дерзкий, горячий, взрывной, душа компании, пофигист. Этакий хиппи. Не скажу, что красавец, но девки гроздьями на нём висли. Однажды чуть с профессором не подрался на экзамене. О нём тогда легенды по институту ходили. Из всех Ник выбрал меня и ещё одну девочку. Не помню имени. Не мог определиться. Я любила его до безумия, смотрела на всё сквозь пальцы. Встречались пять недель, а потом та, вторая, пришла и сказала, что залетела. Справку показала. Короче, Аська, женился он на ней через месяц. А потом у них сын родился.
– А где он сейчас?
– Мне рассказывали, что раньше работал педиатром в детской поликлинике. А теперь – в Минздраве, – усмехнулась Ольга. – Сыну сейчас двадцать, наверное. Твой ровесник, – посмотрела на часы. – Ладно, заговорилась я что-то. Пора ужин объявлять. Пойдём?
Настя встала и медленно прошла по палубе вдоль теплохода. Из окон кают небрежно торчали старые занавески, и слышались скрипучие звуки радио. Где-то пахло пивом, а где-то яблоками и бананами.
Рядом с банкетным залом стоял отец и держал на руках Дашку. Он что-то ласково шептал ей на ухо, а она хитро глядела по сторонам и громко смеялась.
– А вот и Настенька, – сказал он Дашке, улыбаясь. – Почему Настенька такая грустная?
– Не знаю, – беззаботно пролепетала Даша, поглядывая на Настю.
– Я не грустная, просто немного устала, – ответила она, подходя к ним ближе. Глаза сестры, казавшиеся небесно-голубыми, внимательно смотрели на неё, а светлые кудрявые волосы ярко блестели на солнце. Отец поднял её высоко на вытянутых руках. Дашка звонко смеялась.
– Дашенций, не боишься? Сейчас я тебя подброшу, а ловить не буду!
– А я не боюсь! – кричала в ответ Дашка и снова заливалась смехом.
Когда Насте было три года, Алексей так же играл с ней. Говорил, что подбросит, а ловить не будет. Настя тоже не боялась. Ни капли. Папа никогда не давал упасть.
Настя подошла к перилам и посмотрела на крутые берега, мимо которых они проплывали. Небольшой песчаный пляж, палатки, лай собак и люди. Они махали руками и что-то кричали. Все мысли Насти на время растворились в плеске воды. Тёплый воздух обволакивал её, и становилось спокойнее.
– …Битте-дритте, фрау-мадам, я урок вам первый дам! – говорил Алексей внимательной Дашке хитрым голосом. – Надо кверху задрать глаза и запрыгать, ну как коза!
За ужином Настя вяло ковыряла вилкой картошку и шницель. Ей становилось страшно оттого, что уже больше недели почти ничего не ест. Всё больше смотрит по сторонам равнодушными глазами, а вместо мыслей какая-то пустота, смешанная с болью и воспоминаниями о двух последних годах жизни, когда он был рядом, когда всё было по-другому.
– Настюха, ты скоро превратишься в тень, если не будешь есть, – сказала Ольга. – Тебя почти не видно. Вон руки какие тощие стали!
– Мне просто не хочется…
За стеклом, по палубе пробежала странная девочка лет двенадцати, держа под мышкой большую игрушечную лошадь, одетую в розовое детское платье. Девочка всегда таскала с собой эту лошадь, а иногда брала ещё и собаку. Тоже в детском платье. Девочка поправляла рукой «хвостик» на голове и всегда чему-то улыбалась. Настя уже третий день с грустью смотрела на неё и немного завидовала. Завидовала всем детям на теплоходе. Все такие жизнерадостные, беззаботные… Бегают друг за другом, кричат, играют, смеются. Когда-то и Настя была такой и тоже бегала по «Пирогову», смеялась и играла с другими детьми до позднего вечера, пока не приходил папа, брал её на руки и уносил в каюту. Каждую неделю менялись дети, а она оставалась на теплоходе. Но тут же появлялись другие, из других городов, с другими родителями. Было легко знакомиться, дружить и расставаться. Легко, когда тебе четыре года…
За соседний стол с двумя женщинами села девочка. Она была постарше той, что с лошадью. Лет шестнадцать, уже загорелая, в прозрачной темно-зеленой тунике и такой же панамке на голове. Два мальчика того же возраста осторожно постучали по стеклу и засмеялись. Девочка повернула голову и улыбнулась.
Настя встала из-за стола и вышла из столовой. Навстречу ей, громко крича и смеясь, бежали два светленьких мальчика-близнеца в льняных кепках, которые продавались в Угличе.
Вечером, когда уже стемнело, Настя смотрела на закат. Солнце медленно опускалось в облака, похожие на цветущую сирень – розовую, лиловую, белую. Дорожка на водной глади – малиновая. Прохладно. Настя неохотно куталась в кофту и отгоняла комаров. С противоположной палубы доносились радостные крики и звук баяна. Посмотрев ещё раз на берег, Настя пошла туда. Несколько модных бабушек и дедушек, группа китайцев и пьяная парочка вовсю развлекались: весело отплясывали на палубе, пели песни и всё время смеялись. Она подошла ближе. Мужчина с баяном стал играть «цыганочку», и Настя не удержалась. Танцевали все, а после Наташа взяла Настю за руку и попросила научить её танцевать так же. Дальше играли какой-то вальс. Модная загорелая бабушка в длинном ярко-желтом платье и белых туфлях на высоком каблуке легко кружилась в танце с Димастым и всё повторяла: «Вальс я могу танцевать бесконечно!..»
Оставшуюся неделю Настя провела в компании Наташи и Димастого, сидя в баре на нижней палубе, одну за другой опустошая кружки пива и постепенно приходя в себя. Иногда в голове проносились слова из старого анекдота – а жизнь-то налаживается! Текилы в баре не было. Ольга смотрела на это сквозь пальцы: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы своих не заводило и не вешалось…» Настя так и не научила Наташу танцевать «цыганочку», но это было второстепенное. На заключительном концерте Димастый и Наташа танцевали твист, как Ума Турман и Джон Траволта в «Криминальном чтиве».
«Всё будет так, как должно быть…» – часто звучал в голове голос Машки. Настя не любила эту фразу. Чувствовалась в ней какая-то безысходность и отчаяние. «А как должно быть всё? Почему бы ему не быть так, как хочу я? И кто определяет то, как должно быть?» – думала Настя, глядя ранними вечерами на высокие зелёные берега и уютные деревеньки. «Через неделю едем с Анхен в Алушту, через две недели наступит осень, универ, клубы и текила… И будет всё хорошо, и некогда будет грустить. Всё будет хорошо…» – мечтала Настя, выходя ранним утром на голубую палубу, залитую южным солнцем.