Все материальное очень скоро исчезает в мировой сущности, каждое причинное начало очень скоро поглощается мировым разумом. И память обо всем не менее скоро находит могилу в вечности…
Роман, который, как он понимал, должен стать главным романом его жизни, начинался спутанными всполохами. Ему хотелось вместить в него так много, но начинался он как водевиль.
И здесь ничего нельзя было поделать. Он никогда не писал черновиков, текст рождался сразу набело, но прежде всего он рождался внутри него – сухим чеканным ритмом, фразами, которые вторили шагам, настроению, печали, отголоскам пережитых чувств и эмоций.
Несмотря на то что он не был стариком, порой – и со временем все чаще – он ощущал внутри себя неизбывную тоску, печаль и ощущение конечности этого мира, что и есть предвестники старости.
Главный критерий человеческого существования – время – страшно нивелируется с течением жизни. Если в пору детства и юности время тянется бесконечно, и сама мысль о смерти если и приходит в голову, то только как еще одна эмоция, то с годами конечность времен переживается как трагедия.
Он сразу почувствовал, что роман будет сложным, каким он станет в конечном итоге – предсказать невозможно.
Он был летописцем времени сегодняшнего, но еще больше – прошлого и будущего, доступного не всем. Булгаков любил еще с далекой киевской поры всевозможные шарады и загадки, и вот сейчас ему нужно было зашифровать в романе главный смысл, то, что он непременно собирался донести до читателя. Он любил все свои произведения – относился к ним с трепетом и вниманием, помнил и радовался, когда их печатали, но этот роман – станет особенным.
Роман зрел еще с двадцатых годов – его проблески таились и в «Белой гвардии», и в «Роковых яйцах», и в «Ханском огне»…
Герой, Воланд, Сатана… появился первый раз еще в «Белой гвардии».
В восемнадцатом году город сотрясал мор. Разруха и горе… И появляется он – неизвестный… в черном пальто. Он открыл журнал с напечатанным романом: вот те самые строки, когда народ уже схлынул за войском, а Щур сел с размаху на тротуар, неистово смеясь. Его еще сопровождали два спутника. Один из них в бобровом воротнике, известный прототип, прощелыга и пройдоха Шкловский-Шполянский. А вот второй спутник Щура… высокий человек в черном пальто… Он попросит закурить… И Шполянский, вытащив золотой портсигар, предложит ему немецкую безмундштучную папироску.
Эти персонажи стояли перед ним как живые. Неизвестный, высокий человек в черном пальто, Шполянский с золотым портсигаром, портсигар непременно. Но пусть будет не маленьким, а большим. А немецкая папироска… – он усмехнулся.
Вечное напоминание на великого немца – Фауста!
Они быстро сворачивают за угол и исчезают…
Он прочитал еще раз этот отрывок вслух и довольно потер руки, да так все и есть.
«Роковые яйца» – о преображении, о нашествии гадов на Москву, но здесь будут гады почище многих – настоящая свита Сатаны, о которой вслух и говорить-то страшно, не то что – видеть.
И ханский огонь – пламя, сметающее на своем пути все. Старое должно быть непременно предано огню. Там горела старинная усадьба. А здесь.
Он посмотрел в окно… здесь, пожалуй, будет гореть Москва. Слишком много скопилось в ней несправедливости и боли, которые должны быть уничтожены очищающим пламенем.
– Феся! Феся! – сказал он вслух и рассмеялся. И все начиналось с Феси. Он не будет давать разгадку, что это за Феся. И ведь никто не догадается. Там на Пречистенке он познакомился с Фесей, еще в доме своего дяди, милейшего Николая Михайловича Покровского.
Феся – представитель рода Фаберже Александр Фаберже.
Он скажет, что граф как мужик – и это подтрунивали над самим Фесей. Он развернет иллюстрированный журнал и воскликнет: «Клянусь Мадонной! Россия необыкновенная страна! Графы в ней вылитые мужики». И Феся не солжет…
Причудливые образы томились внутри него. Что же – вперед! Только вперед!
В зале пахло йодом. Анна не любила этот запах с детства. Однажды она пролила полфлакона йода на пол, забыв плотно закрыть крышечку, и на полу – на линолеуме было выжжено темно-коричневое пятно, напоминающее своими очертаниями Африку. На ее плач прибежал отец и больно ударил по руке, отчего она зарыдала еще больше… из носа пошла кровь. Ее слезы и кровь смешивались с запахом йода, как будто бы она глотала его внутрь – солоновато-едкую влагу, от которой не было никакой возможности избавиться – ни выплюнуть, ни проглотить.
Удар по руке был болезненным, мать потом шептала, что до свадьбы заживет – но это далекая мифическая свадьба никак не вязалась с ее сегодняшним состоянием – жалким и растерянным от несправедливости мира, от того, что рука болела, и на месте отцовского удара была красноватая припухлость.
Ночью она проснулась и, вспомнив о вечере, снова заплакала, уткнувшись в уголок одеяла – так было уютней и безопасней.
…И вот теперь этот запах настиг ее в маленьком экспериментальном театре с говорящим названием – «Булгакофф». Директором театра был ее одноклассник Марк Крамнин – эрудит и человек неуемной креативной фантазии. Идеи били в нем ключом еще со школьных лет. Марк был заводилой в классе, и, если где-то что-то случалось, надо было искать «руку Марка».
Все думали, что Марк поступит в театральный или исторический вуз, но он выбрал скучную профессию экономиста и оттрубил в институте пять лет. Потом, правда, его жизнь сделала крутой вираж – он отправился в Париж, в Сорбонну, где проучился два года.
У него во Франции жила какая-то дальняя родственница, которая и приютила российского заморыша, как назвала она его. Бросив Сорбонну, он отправился в Берлин, где тоже были родственники и тоже дальние, затем следы Марка теряются. Его биография, как сказал другой одноклассник Павел Коротков, приобретала оттенок легендарности. Париж, Берлин, Рим, Амстердам, Марокко и даже Индия.
Что там было правдой, что – выдумкой, сказать трудно. Но три года назад Марк вернулся в Москву. Сначала работал на бирже, вспомнив свое экономическое образование, а потом вдруг переключился на театральные дела. И создал свой театр, назвав его «Булгакофф».
Театр носил статус экспериментального, но некоторые вещи были выдержаны во вполне реалистичном стиле. Во всяком случае, определенную славу в узких кругах театр имел. Его любили студенты и поклонники авангарда во всех его видах.
Марк был худым, его можно было назвать даже тощим, слегка сутулый, темные кудрявые волосы спускались почти до плеч. Он ходил в мешковатых свитерах благородных расцветок и джинсах. И еще его слабостью были длинные шарфы.
С момента возвращения в Москву Марк изредка звонил Анне, приглашая на свои спектакли. Пару раз она сходила, но ей не понравилось, и с тех пор она уклонялась от приглашений под любыми благовидными предлогами. И вот Марк в очередной раз позвонил Анне и пригласил в свой театр на спектакль. Она хотела было отказаться, но настойчивость Марка с добавлением – «мне нужно тебе кое-что сказать» – сделала свое дело, она сказала, что будет.
Спектакль был по ранним рассказам Михаила Булгакова, главным его действующим лицом был змей, возникавший легкими зелеными сполохами на белом экране, который, по замыслу режиссера, был внутренним «Я» героя, с которым он вел диалог и нескончаемую борьбу.
И вот где-то в середине спектакля возник этот странный запах йода. Анна хотела было выйти, но осталась на месте. Она достала платок из сумки и прижала его к носу… Ей почему-то казалось, что сейчас у нее пойдет кровь из носа, как в детстве от удара отца.
Спектакль закончился, и она вышла в фойе. Там уже находился Марк вместе с блондинкой с коротко стриженными волосами и с большой папкой в руках.
– Привет! – взмахнул рукой Марк. – Это моя помощница Наташа, – показал он на блондинку.
– Добрый вечер всем, – сказала Анна.
– Как спектакль?
– Понравилось. В этот раз ты не экспериментировал, – поддела она его.
Марк рассмеялся.
– Жизнь сейчас состоит из новых форм и средств выражения, технологии рулят.
– Может, я чего-то не понимаю. Если честно, то я не поклонница театрального искусства, – сказала Анна. И это было чистой правдой.
– А зря! Театр – это вещь! – и он прищелкнул пальцами. – У меня к тебе разговор есть один. Так что, приглашаю в свой кабинет. Любимое место, где я могу предаться сладкому ремеслу режиссера. А иногда и остаться здесь, – и он подмигнул Анне. – Натали! Мы с тобой созвонимся завтра утром. Будь на связи, в боевой готовности часов в девять утра. Но сейчас не уходи, ты можешь понадобиться. Идет?
Натали издала какой-то звук, похожий на писк придушенной мыши, и исчезла из поля зрения.
– У тебя дрессированный персонал!
– Да. – Один конец темно-зеленого шарфа волочился по земле. – С персоналом по-другому нельзя. Иначе разбалуются и сядут на шею, причем в буквальном смысле. Так что тут строгость, строгость и еще раз строгость. Ну что, пошли? – И он взял Анну за плечи. – Приглашаю тебя в святая святых. Кабинет режиссера – это его храм. И кого попало он туда не пустит, учти!
Кабинет Марка представлял собой маленькую комнатку с высоченным потолком примерно под пять метров. Большое окно наделяло кабинет дополнительным объемом и светом. Вдоль одной стены тянулся диван, похожий на пухлую банкетку. Почти до потолка высились книжные шкафы, набитые книгами. На столе вперемешку лежали – толстые альбомы по искусству с золотыми обрезами, книги по философии, художественные романы; в глаза бросился молитвенник в черном переплете с выпуклым крестом на обложке. На этом столе, напоминавшем корабль после кораблекрушения, еще стоял старинный письменный прибор, несколько фотографий Булгакова в рамках и без, а также пепельница в виде улитки, на краю красовалась кобальтовая чашка, синяя с золотым ободком, на дне которой скукожилась темная жидкость засохшего чая.
– Д-а, экстравагантно у тебя тут!
Но Марк, словно не слышал ее усмешки, он опустился в массивное черное кресло и сделал жест.
– Садись. Чай, кофе? Или что-то покрепче? У меня есть настоящее шотландское виски, которое хорошо принимать, когда нужно подзарядиться. Кажется, сейчас именно такой случай.
– Н-нет, – помотала головой Анна. – Давай чай. Крепкий и хороший. Настоящий. А не ту подделку, которую продают в наших магазинах. Если у тебя, конечно, он есть.
– Минуту.
Он позвонил по телефону и кому-то сообщил.
– Чай, и побыстрее. А я не стану изменять самому себе. По вечерам хорошо пьется именно виски.
Он нагнулся, достал бутылку виски, плеснул напиток в прямоугольный стакан, который снял с полки, и сделал глоток.
– Не думал, что мне понадобится твоя помощь.
– Именно помощь? Я не ослышалась?
– Никак нет…
Вплыла Наташа с небольшим подносом, на котором стояли две чашки чая, отдельно на блюдце нарезанный лимон и коричневый сахар с щипчиками.
Поставив поднос на стол, Наташа, ни слова ни говоря, скрылась за дверью. А Марк произнес:
– Прошу!
Чай был крепким, какой Анна и любила. Она положила в чашку кружок лимона и опустила два куска сахара. Марк смотрел на нее, сложив руки домиком, а потом выпалил:
– У меня пропал актер.
Анна подняла брови вверх.
– Каким образом?
– Каким, каким! – Марк сделал отчаянный жест, как будто бы рубанул воздух. – Самым тривиальным, если так можно сказать. Ушел из дома и не вернулся. Все у меня не как у людей. Даже в этом. Накануне премьеры один из актеров, играющий главную роль, исчезает. Если бы моя покойная мать знала это, то она бы не удивилась. Мама будто предчувствовала мою судьбу и приговаривала: «Все не как у людей». Слушай, а, может, она напророчила, а? – спросила Марк, смотря на Анну так, словно от ее ответа зависела его жизнь.
– Не знаю. Лучше в это не верить.
– Вот и моя бабушка так говорит.
– Она еще жива?
– Ты еще жива моя старушка. Конкордия Германовна приняла эликсир бессмертия. Иногда мне кажется, что она граф Сен-Жермен в юбке, ей-богу, Ань… Я даже боюсь показываться ей на глаза. Страшно!
– Почему?
– Кажется, она всех людей видит насквозь. А меня – в первую очередь. Согласись, чувство не из приятных. Хочется спрятаться в какую-нибудь норку и уже оттуда не высовываться.
– Ты у нее хоть бываешь?
– Бываю. Чаще всего, когда деньги заканчиваются…
– И она снабжает?
– Выговаривает, но дает. Правда, я не злоупотребляю. Но сейчас я лежу на земле нокаутированный. Нет, но ты послушай! Через две недели выпуск спектакля, о котором трубит уже вся московская пресса, ну, положим, не вся, но наиболее продвинутая ее часть, и вдруг исчезает актер, который должен был там играть.
– Давай все по порядку. Можно? Ты перескакиваешь с одного на другое, и я никак не могу сосредоточиться.
– Понимаю, понимаю… Серые клеточки должны работать в логическом порядке. Женская логика.
– Марк, еще один намек, и я уйду.
– Все, молчу, молчу… Феминизм побеждает, мужики скрючились, как хоббиты, и заползли в свои хоббитанские норки, откуда их не вытащишь… Но ты права, надо все по порядку объяснить. Я закурю, с твоего позволения?
– Хозяин – барин.
– Сейчас все помешаны на ЗОЖе, вот я и спросил. Но я сильно не надымлю. После – проветрю. Просто здесь без сигары не разберешься… Короче, Рыжикова. Слушай и вникай.
В изложении Марка случившаяся с ним история выглядела следующим образом. Он вознамерился поставить спектакль по «Мастеру и Маргарите». Многие покушались на этот роман: от театральных режиссеров до кинематографистов. Но чаще всего выходило не очень, а попросту говоря, пшик… Но это мало кого останавливало, и каждый считал, что вот он уж внесет незабываемую лепту в «Булгаковиаду». Не избежал этой участи и Марк. За дело он взялся с энтузиазмом, более того, как ему казалось, он ухватил некую изюминку. Правда, в чем она состояла, Анне он не объяснил. Марк также позаботился о пиаре, сделал классический промоушен. Привлек актеров, собрал команду. И на тебе! Актер исчезает.
Марк закурил солидную трубку, что придало ему сходство с Шерлоком Холмсом.
– Ну, что ты скажешь? – наконец, выдохнул он.
– Ты не сказал главное. О спектакле я вроде все поняла, насколько могу судить. Он должен был стать прорывом сезона.
– И номинантом на «Золотую маску».
– Угу. Но кто пропал, конкретно?
– Актер. Владимир Вольф. Приметы перечислять?
Анна кивнула. Ее клонило в сон, сама обстановка этого маленького кабинета-раковины была необыкновенно уютной и располагала к дреме.
– Ты спишь?
– Н-нет, дай мне еще кофе покрепче. И расскажи мне о Вольфе…
Глубокие тени легли в комнате, как языки пламени. Марк молчал.
– И, кстати, какую роль он должен был сыграть?
– Воланда, – выдавил Марк.
Здесь уж остатки сна слетели с Анны, и она расхохоталась.
– Ну, тот еще сюжет, похлеще многих.
– Да, действительно, смешно. – Огонь в трубке погас, Марк попытался раскурить трубку, но руки его дрожали, и огонек гас.
– Не переживай, Марк.
– Легко сказать, два года кропотливой работы – коту под хвост. Столько я вложил в этот театр, физических сил. Душевных тоже. И такой облом. Полный абзац. – Марк чуть не плакал. – Насчет Вольфа, я попрошу Наташу, она выдаст его биографические данные.
– К нему домой ездили?
– А то! Два раза. И звонили, и стучали, все без толку.
– Соседей опрашивали?
– Рыжикова, не учи меня следовательским приемам. Шерлока Холмса с Агатой Кристи читали, телесериалы смотрели. Опрашивали, конечно, но так как человек он был одинокий, задача усложняется.
– И что ты хочешь от меня?
– Найти его, – выдохнул Марк. – Во чтобы то ни стало. Я за деньгами не постою.
– Я попробую, Марк, но обещать в таком деле – уронить свою репутацию.
– Я все понимаю, но… – Вид у мужчины был несчастный донельзя, и Анне стало жаль его. Чего ей стоило обнадежить человека, но она помнила заповедь, которую внушил ей начальник: «Не разбрасывайся словами зря. И помни – надежду, как лекарство, нужно выдавать в определенных дозах, иначе убьет организм. Не переусердствуй».
– Я попробую, – сказала Анна еще раз. – Не боишься ставить Булгакова? Столько всего рассказывают: непременно разные мистические истории случаются. Вот как все свалится на твою голову. Или ты об этом даже и не думал?
– Думал! – откликнулся Марк каким-то меланхоличным тоном. – Как же не думать-то! Действительно, прежде чем взяться за Михаила Афанасьича, нужно прикинуть: что и как… Но меня все это не смущает…
– А как же исчезновение актера?
Марк почесал голову…
– Ну это да! – мрачно изрек он. – Но все же надеюсь, что найдется! Надежда умирает последней… Кстати, вот тут у меня собраны различные случаи, касающиеся булгаковских постановок… – Он снял сверху папку и раскрыл ее… – Говорю вкратце, так сказать, пробегая глазами… Слушай… Начнем с последнего варианта – фильма Виталия Бортко, который вышел на экраны в 2005 году. Во-первых, получив предложение снять фильм «Мастер и Маргарита» после того, как он закончил «Собачье сердце», к реализации этого замысла он смог приступить только через восемнадцать лет. Так просто Булгаков никому не дается. Учти!
– Учту! – кивнула Анна. – Только это мне вряд ли понадобится.
– Не говори гоп, – моментально ответил Марк. – Кто знает, не зарекайся… Но вернемся к Бортко… Вторая попытка была предпринята в 2000 году спустя 13 лет! – чуешь, тринадцать любимое число Булгакова! Он успел утвердить актерский состав: Галину Тюнину, Дмитрия Певцова, Сергея Маковецкого, Виктора Сухорукова. Но наследник писателя перепродал права на экранизацию американским продюсерам, и все остановилось. Попытка номер три наступила, когда права были выкуплены государственным телеканалом «Россия». При этом Воланда должен был играть Олег Янковский, однако он отказался, а мастера – Владимир Машков, но автокатастрофа, в которую попал актер, перечеркивает эти планы.
Мелкая чертовщина возникает на съемках постоянно, был даже приглашен священник, для того чтобы освятить студию. Но, похоже, это не помогло. К числу расхожих баек о фильме относится и тот факт, что перед началом съемок на Патриарших прудах неизвестный человек подошел к Бортко и сказал: «Ничего у вас не получится!» И пошествовал дальше… Смешно? По-моему, не очень… Бортко пытался пригласить на роль Воланда после отказа Янковского западных звезд – Гэри Олдмана и Жана Рено, но романа с зарубежными актерами не случилось. Поэтому Воланда в конце концов сыграл Олег Басилашвили. С которым тоже не обошлось без трагического происшествия. Прямо на съемках он теряет голос. Не слабо, да? – Марк оторвался от папки и посмотрел на Анну.
Она кивнула.
– Интересно, что снимать «Мастера и Маргариту» хотел не только Бортко, но также Климов и творческий тандем Алов и Наумов. У Климова не получилось, хоть размах был широкий – с участием зарубежных и отечественных звезд, у Алова и Наумова – тоже не вышло. В этой связи Наумов вспоминал любопытную историю, что однажды ему приснился сон, в котором Елена Сергеевна Булгакова оказывается в его квартире и просит не трогать «Мастера и Маргариту». Вдова писателя пошла к выходу, Наумов – провожая, за ней. По пути ударился коленом о тумбочку. Уже около лифта Булгакова добавляет слова, чтобы никто не трогал последний роман писателя. Утром Наумов просыпается и думает: какой странный сон. И в этот момент видит на колене огромный синяк. Хочешь верь, как говорится, хочешь – нет.
Марк позвонил Наташе, и через десять минут у Анны в руках был адрес Владимира Вольфа, его фотография и биографические данные.
Она вышла на улицу, когда фонари уже кое-где погасли, и от этого пространство как-то сразу обезлюдело. Анна подумала, что никогда у нее не было такого фантастического задания – найти то, не знаю что.
На следующий день на работе Анна поделилась со своим боссом возникшей проблемой и услышала от него непонятное бурчанье.
– Говори громче? Что ты там ворчишь себе под нос.
– Могу и громче, – сказал с ехидцей Вася. – Даже с удовольствием повторю. Нам скоро подводить баланс за год. Итоги не особо радуют. В последнее время наблюдается спад деловой активности. Что сказывается на наших финансах и зарплатах. Что я и хочу до тебя донести. На показатели, которые были запланированы, мы не вышли. Кто виноват, не знаю. Если учитывать, что начальник всегда прав, остается стрелки перевести на подчиненную, что я и собираюсь сделать. И на фоне такого кризиса ты мне заявляешь о какой-то фигне, которую на тебя навешал твой бывший одноклассник. Во внерабочее время, Рыжикова, можешь заниматься чем угодно, хоть танго танцевать.
– Почему танго?
– Ну, калинку-малинку. Это – без разницы. А вот в рабочее время прошу уделять силы работе. Официальной. Надеюсь, я выразился ясно?
– Куда уж яснее, – буркнула Анна.
Настроение было разом испорчено. Она посмотрела в окно. Но Вася не унимался.
– Когда нечего возразить, обычно смотрят в окно, надеясь, что там прилетит волшебник в голубом вертолете и бесплатно покажет кино. Нет, Рыжикова, не прилетит. Кина не будет, эскимо бесплатного – тем более. Да и что такое в данной интерпретации волшебник? Прилетит, поматросит и бросит. Только и жди его теперь.
– Все сказал?
– Почти.
– Если есть еще, можешь выплескивать. Настроение уже ничем не испортишь…
Вася почесал свою рыжую гриву.
– Ну ладно, все.
– А теперь послушай меня. У меня скопилось несколько отгулов. Я собираюсь использовать их по назначению – то есть прогулять. Сейчас я напишу тебе заявление, и ты подпишешь его как миленький. И я пойду с работы заниматься делом своего бывшего одноклассника на вполне законных основаниях. Идет?
Вася хотел что-то возразить. Но поглядев в отчаянные глаза Анны, сухо сказал:
– Ну, если так, пиши заявление…
– Отлично.
Анна накатала на белом листе бумаги заявление и протянула его Васе, тот подписал, не глядя.
– Я свободна?
– Да.
– Три дня у меня есть? Есть! Так что до понедельника. – И она повернулась к нему спиной.
– Да, кстати, – крикнул ей вдогонку Вася. – Если ты вздумаешь заниматься этим делом, советую перечитать «Мастера и Маргариту», вспомнить, чем заканчиваются контакты с нечистой силой.
– Непременно, Курочкин, перечитаю. Можешь даже не советовать, чем заняться в мини-выходные. Решу сама!
Анна вышла на улицу почему-то в хорошем настроении. Может быть, перспектива провести три дня так, как захочется, вдохновила не на шутку. А может быть, ей поскорее хотелось приступить к поручению Марка. Ее уже охватил привкус тайны, который витал вчера в маленьком волшебном театре.
Все, что связано с Булгаковым, Анне представлялось загадочным и таинственным. Она читала о том, что каждый, кто собирается экранизировать или ставить произведения Булгакова, непременно попадают под власть магии и чародейства. И еще никому не удавалось пройти это испытание без потерь. Какая-то чертовщина обязательно случалась с людьми, вовлеченными в постановку, да и сама сценическая площадка становилась полем невидимого боя.
Случилось ли то же с Марком, или здесь было другое? На этот вопрос Анна и собиралась ответить в самое ближайшее время. Но вместе с тем она не собиралась ссориться с Васей или идти с ним на конфронтацию. Она дорожила своим начальником и местом работы – историко-консультативным центром «Клио», где сотрудников было всего два человека: Василий Курочкин, ее шеф, и она, Анна Рыжикова.
Ее встреча с Василием Курочкиным, очевидно, предопределенная сверху, стала для нее кардинальным поворотом в судьбе. Ради Васи, точнее, для того, чтобы работать с ним, она даже поменяла тему диссертации.
После они организовали собственную фирму и пустились в свободное плавание. Было сложно и трудно, но они не сдавались и ни разу не пожалели о принятом решении. Вопросами они занимались самыми разными – от справок и консультаций по истории до расследований детективного характера, с которыми к ним обращались. Вася был известен в исторических кругах, и ему прочили большое будущее. Анна же до сих пор не определилась – стоит заниматься наукой дальше или нет. Во всяком случае, над диссертацией она работала без особого энтузиазма и конца этой работе пока не было видно.
Иногда Анна ругала себя за это, но переломить ситуацию сил не было.
«Лень-матушка, – говорила она себе. – Надо браться за ум и доделать то, что уже наработано».
Но потом эти благие намерения куда-то испарялись, и все оставалось по-прежнему – то есть длилось в вялотекущем режиме.
Но в свою работу она была влюблена. Ей нравилось все: и задания, и расследования, и люди, которые приходили к ним… Домашняя обстановка. Можно было забраться с ногами на диван и с чашкой кофе в руках слушать Васю, увлеченно излагавшего свои теории и выводы.
Ее начальник за последний год остепенился. Раньше его личная жизнь напоминала карусель: одни блондинки сменяли других. Серьезных отношений шеф не хотел и бежал от них, больше всего боясь, как и почти все мужчины, потерять свою драгоценную свободу.
Но сейчас у Васи была Надежда, женщина, которой он был покорен и восхищен. Она была старше Васи на восемь лет, и ее судьба была не очень-то счастливой. Она жила в маленькой квартирке, доставшейся ей после двух грабительских обменов с бывшим супругом, вместе с дочерью и больным внуком. Она ни на что не жаловалась, хотя ей приходилось много работать. По профессии Надежда была орнитологом, кандидатом наук, с работой было то густо, то пусто, и приходилось браться за любые заработки, чтобы обеспечить лечение любимому внуку.
Свою подругу Вася называл «героической женщиной», уважал ее, любил и ценил.
Было около двенадцати часов дня, солнечная дымка, как туман, окутывала деревья. Анна вдруг неожиданно почувствовала себя легкой и молодой, как уже давно не было…
Она взяла телефон и позвонила Марку.
– Алле! – пропела она. – Марк, это я, Анна. Я сейчас еду к Вольфу по тому адресу, который мне дала Наташа.
– Хорошо. Если понадобится помощь, звони мне.
– Договорились.
Владимир Вольф жил в районе недалеко от метро «Достоевская». Анна свернула вправо и пошла между домов, невысоких, крепких, как грибы-груздовички.
Опрос соседей ничего не дал, Владимир Вольф переехал сюда примерно полгода назад. Квартиру он, оказывается, снимал. И куда актер делся, сказать никто не мог, и вообще сложилось впечатление, что его жизнь для окружающих людей была закрыта.