Пока я веду велосипед за руль, он рассказывает:
– Когда меня привезли в Город, фонари ещё были масляными. Зато сколько звёзд можно было увидеть на небе! Но улицы были грязнее.
– А если кто-то заметит, что ты ушёл? – перебиваю я.
– Не переживай, никто не ходит в ту часть парка. Даже если зайдёт, подумает, меня решили убрать или отреставрировать, – он взмахивает свободной рукой. – Я постоянно так делаю.
– Сходишь с постамента?
– Да. Минерва нам, конечно, запрещает. Но то, о чём Минерва не узнает, не так уж и страшно!
Мне лично страшно при одной мысли, что можно ослушаться Минервы. Но потерянный Достоевский ждёт, поэтому приходится глубоко дышать и идти дальше.
Мы пересекаем несколько улиц, приближаясь к консерватории. Много лет назад первые выпускники высадили здесь аллею сосен. Вдоль неё – десяток лавочек, каждая названа в честь какого-то композитора. Почти все заняты, но мы находим одну, лавочку Чайковского, в стороне от входа.
Из окон долетают отзвуки музыки. Пахнет табаком – мужчина на соседней лавочке курит сигарету и читает книгу в мягкой обложке. Опускаюсь на лавочку, а Охотник останавливается рядом.
– Не надоело стоять?
– Нет, но тот, кто делал эти места, вряд ли готовил их к созданиям из мрамора.
Об этом я не подумала.
Он снимает шлем и кладёт его рядом. Опирается на копьё, принимая воинственный вид. Типичная живая статуя.
– А если он не придёт?
– По вторникам он всегда ходит в консерваторию. Придёт. Нам нужно затаиться и ждать.
Кто-то из прохожих кидает в шлем несколько монет; Охотник салютует ему копьём. Я достаю из рюкзака термос. Чай, ветер, который едва треплет мои волосы, музыка – всё это успокаивает. Просыпается любопытство.
– Ты знаешь ещё что-то про эти ключи. Откуда они взялись?
– Ты явно не у того спросила, – он мотает головой. – Может, Минерва тебе расскажет. Я всё-таки охотник, все эти объяснения по её части! Но кое-что я слышал от других. Говорят, они появились вместе с Городом.
– И у каждого из пяти есть хранители? Вы знаете, кто они?
– Минерва знакома с некоторыми из них. Но они хорошо скрываются, и мы не знаем ни настоящих имён, ни адресов.
– Я думала статуи знают всё, – говорю я, опуская чашку.
– Нет, но Минерве точно хотелось бы этого, – он хмурит мраморные брови. – А теперь будь наготове.
Двери консерватории распахиваются, наружу высыпает толпа. У многих в руках футляры для скрипок, флейт, кто-то даже тащит барабан. Закрываю термос, вглядываюсь в лица, пытаясь угадать, кто похитил Достоевского и – вздрагиваю от крика.
– Эй, какого?!
Кто-то проносится мимо. Кто-то в чёрной толстовке с капюшоном, скрывающим лицо. Мужчина на соседней лавочке, тот, который курил и читал, – теперь у него осталась только сигарета.
Прижимаю термос к груди. Вот он – книжный воришка! Он убегает, неужели он скроется как тогда, с моей книгой? Мне точно не угнаться за…
Охотник протягивает руку.
– Залезай.
– Что?
– Забирайся на руки, быстрее! А то уйдёт!
Едва успеваю сжать его мраморную ладонь, а Охотник подхватывает меня вместе с термосом и рюкзаком.
И мы летим.
Конечно, это не так. Охотник просто бежит, так стремительно, термос чуть не вырывает из рук, а шапку приходится придерживать. Он несёт меня, будто я ничего не вешу. Бежит так, будто у него нет лёгких и мышц, которые могут устать.
Хотя так и есть.
Здания проносятся мимо, спина в чёрном всё ближе. Он сворачивает во двор, ныряет в ворота, и калитка пытается закрыться, но Охотник успевает проскользнуть. Теперь воришке некуда скрыться. Он хлопает дверью подъезда и поднимается на пятый этаж, тяжело дыша. Охотник взлетает по лестнице без единой заминки.
Наконец воришка пытается захлопнуть дверь перед нашими лицами, но Охотник хватается за ручку, чуть не роняя меня. Едва успеваю выпрямить ноги и устоять. Дверь в квартиру вора открыта, и первое, что я там вижу – это книги.
Узкий коридор – ещё более узким его делают стопки книг. Они тянутся вдоль стен, некоторые опасно раскачиваются. За моей спиной Охотник закрывает дверь, наверное, чтобы добыча не сбежала.
Иду вперёд: высокие потолки, старые обои. Впереди две двери, я осторожно толкаю одну и заглядываю в ванную. На стиральной машинке ещё книги; Достоевского среди них нет.
– Что за библиофил здесь живёт? – шепчет Охотник.
Пробую вторую дверь и оказываюсь в комнате, жутко похожей на наш магазин. Полки тянутся до потолка. Осторожно делаю шаг вперёд, чтобы не наступить на книгу, лежащую на ковре.
Штора у окна дрожит. Охотник перебрасывает копьё в левую руку и отводит тёмное полотно в сторону. За ним и обнаруживается наш воришка. Под капюшоном прячутся русые волосы и усталые глаза с тёмными кругами под ними. Он тяжело, открыв рот, дышит и прижимает к груди книгу.
– Пожалуйста, – шепчет он. – Не бейте меня.
Мы с Охотником переглядываемся.
– Ты же не собираешься его бить? – спрашиваю я.
– Конечно, нет! Что ты обо мне думаешь?! Я не бью беззащитных! Или, подожди, ты хочешь, чтобы я это сделал?
– Нет! Мне нужна только книга.
Всё ещё тяжело дыша, воришка протягивает мне книгу. Это «Прощай оружие» Хемингуэя, в тонкой, измятой обложке.
– Вот. Только не бейте! Пожалуйста.
– Не эту. Мне нужен Достоевский. Старое издание в тёмно-синей обложке. Ты украл её у меня неделю назад, – медленно, как медсестра, говорю я.
Воришка, щурясь, вглядывается в моё лицо.
– В парке у Коронационного моста, – вспоминает он.
– Да! Где она? Ты же её не продал?
Это будет катастрофа. Как я объясню отцу, если книга появится в какой-нибудь букинистической лавке?
– Нет! Я бы никогда… Сейчас покажу, – не сводя глаз с копья, он медленно делает шаг вперёд.
Мы с Охотником отходим в стороны, пропуская воришку к стопке книг у дивана. Он быстро находит Достоевского, протягивает мне, но не успеваю я коснуться обложки, подаётся назад.
– Я ещё её не прочитал…
– А ну давай сюда книгу! – Охотник взмахивает копьём.
Воришка чуть не роняет том, но наконец отдаёт его мне. Быстро пролистываю страницы – кажется, всё в порядке.
– Простите, – снова бормочет он, пряча руки в карманы толстовки. – Мне правда жаль. Я не хотел.
– Неужели, демоны сподвигли тебя украсть книгу? – усмехается Охотник.
– Да, я не мог удержаться. Это само получается, я не хотел, правда.
– Я верю, – вырывается у меня.
Воришка всё ещё трясётся. Пытаюсь найти слова, которые его успокоят, как делал мой психиатр.
– Мы тебя не тронем. Нам нужна только эта книга. Сейчас мы уйдём.
– Да… Простите. Когда я вижу книгу, не могу себя контролировать, – он поправляет очки и снова прячет руки в карманы. – Я пытаюсь, как могу, но временами оно вырывается наружу.
– Я понимаю.
Воришка тяжело вздыхает.
– Я не хотел вас обидеть.
Охотник опускает меч и пожимает плечами.
– Если никто не в обиде… Ты тоже прости, что напугали.
Прячу Достоевского в рюкзак. Смотрю на часы – близится время обеда и таблеток.
Отец сегодня будет очень рад.
Мы покидаем квартиру, заполненную книгами. Шаги мраморных ног Охотника гулко отдаются на лестнице, поступь моих совсем не слышно.
– Немного жалко этого юношу, – говорит Охотник. – Он будто одержим демонами.
Да. Иногда это ощущается именно так.
Я торжественно захожу в магазин. Приближаюсь к кассе, рассекая покупателей, и кладу книгу перед отцом. Он сразу забывает о гостях, хватая Достоевского. Пролистывает страницы, проверяет корешок, взвешивает книгу на ладони.
– Твоя подруга была очень аккуратна, – говорит он.
Вспоминаю, как трепетно Воришка прижимал к груди «Прощай оружие», и киваю.
– Отлично! И, пожалуйста, больше не одалживай редкие книги. Можешь делиться любыми, кроме этих.
– Хорошо.
– В букинистический ездила?
– После обеда.
Сначала нужно будет вернуться к консерватории и забрать велосипед. А Охотник там оставил свой шлем… Быть безымянным Охотником, наверное, обидно, поэтому, сходив за едой к соседям и расставив тарелки на столике, я спрашиваю отца:
– Какие греческие имена ты знаешь?
– Вот так, навскидку… Александр? Одиссей? – он пожимает плечами.
Гулять с завоевателем или главным хитрецом греческих мифов – слишком волнительно.
– Нет, эти не очень. Может, что-то попроще?
– А тебе зачем? – вопросом отвечает он.
– Хочу дать имя одной статуе. Создатель об этом не задумался, и сейчас у него нет имени. Это неудобно.
Отец долго молчит. Я утыкаюсь в салат, пытаясь не сболтнуть ещё что-то, звучащее… ненормально.
– А эта статуя, где она? – наконец спрашивает он.
– В маленьком парке у реки. Ещё там стоят Музы. У всех есть имена, кроме него.
– Интересная задача.
Съедаю только половину слишком сладкого морковного пирога. Выпиваю лекарство. Отец просит у меня таблетницу, вертит её в руках.
– Может, в какой-нибудь книге по греческой истории есть ответ? – спрашивает он, заглядывая в пустые ячейки.
Отец обожает искать ответы в книгах. Думаю, и мне стоит попробовать.
– Хорошо, я посмотрю.
– И заодно проверь, всё ли на своих местах стоит. Пожалуйста?
Отец возвращается за кассу, пока я варю кофе посетителям и себе. Навожу порядок в отделе с мифологией, расставляя книги по странам-родительницам легенд. Возвращаю на места пару романов, которые случайно попали на чужую полку. Снова варю кофе и перебрасываюсь несколькими фразами с посетителями.
– Хорошая погодка! Мне с корицей. Удивительно тепло сегодня, да? А где у вас тут мемуары? С сахаром, пожалуйста! Я ищу книги на французском.
Я показываю направление, улыбаюсь, насыпаю в кофе слишком много сахара и вспоминаю разговор с Минервой.
Воды темнеют…
Надо быстрее придумать Охотнику имя.
Листаю несколько сборников мифов и одно старое издание Илиады. Иллюстрации очень красивые, но таких же имён не попадается. Даже в списке кораблей ничего не цепляет. Запутавшись среди городов и воинов, ставлю книгу на полку и иду вдоль стеллажей. Рука скользит по корешкам.
Было так сложно снова научиться доверять своему сознанию. И вот – я позволяю ему вести. Найти книгу и выбрать имя: ничего пугающего. Ладонь останавливается в исторической секции, на учебнике по римским принцепсам. Это не античная Греция, но что-то общее есть. Снимаю книгу с полки и тону в списке дат, титулов и римских цифр. На сотой странице кто-то забыл тетрадный лист.
Кажется, это шпаргалка студента, который учил римскую историю. На листочек красивым почерком выписано несколько дат, а ещё – знакомая фраза.
«Mы Dаём Cоветы Lишь Xорошо Vоспитанным Iндивидуумам».
Она кажется лишённой логики, как мои мысли до таблеток. На самом деле это – мнемоническое правило, фраза-запоминалка. Простой способ выучить римские цифры. M – тысяча, D – пятьсот… И наконец: V – пять и I – единица.
Вспоминаю разговор с Охотником. Идея для имени уже есть в голове.
Велосипед ждёт у консерватории. Около лавочки лежит шлем, а вот деньги изнутри пропали. В Городе орудуют не только книжные воришки. Пытаюсь поднять его, но терплю сокрушительную неудачу. Он будто прирос к земле, или это я слишком слабая, чтобы выдержать вес мраморной глыбы?
Остаётся сдаться и вскочить на велосипед. Теперь можно заехать в букинистический, а потом ещё погулять или вернуться домой, к отцу. Мне больше не о чем беспокоиться, но всё же я беспокоюсь. Вдруг Охотнику не понравится имя, которое я придумала. Лучше узнать сразу, тем более его парк совсем недалеко.
Охотник вернулся на постамент – копьё угрожающе поднято, мышцы напряжены. Но, увидев меня, он расслабляется.
– Я думал, не увидимся сегодня.
– Я тоже. Кстати, ты забыл свой шлем у консерватории.
– Заберу потом. Вряд ли он станет добычей авантюристов.
Он снова помогает мне забраться наверх. Солнце преодолело зенит, через несколько часов начнёт темнеть.
– У меня для тебя снова послание. Вообще его должна передать Селена, но раз ты здесь…
– Какое послание?
– Минерва хочет, чтобы ты вернулась в квартиру хранительницы второго ключа. Может, там остались какие-то подсказки. Всё, что может помочь. Птицы осмотрели её, но нужен, как она сказала, «свежий взгляд».
Конечно, я хочу помочь статуям! Но идти в квартиру, где недавно был пожар – ещё и одной?
– Там же никого больше нет?
– Я не знаю, – покачивает копьём он. – А что? Тебе страшно?
Не хочу слышать насмешек, поэтому пытаюсь придумать нейтральный ответ. Но Охотник говорит:
– Если страшно, давай я схожу с тобой! Прямо сейчас! – он улыбается.
– Минерва разрешила?
– Давай не будем об этом? И около того дома совсем нет статуй. Никто не узнает!
Обманывать Минерву я не хочу. Но одной обыскивать сожжённую квартиру убитой хранительницы…
Охотник спрыгивает с постамента и помогает спуститься мне. А я вспоминаю, зачем вообще приехала сюда:
– Кстати, я придумала тебе имя. Но не обижайся, если оно не понравится, пожалуйста! Я всегда могу придумать другое.
– Говори, какое? Цезарь? Александр?
Ему определённо нужно познакомиться с моим отцом.
– Ты метишь в императоры?
– Плох тот охотник, который не хочет стать императором, – говорит он, гордо расправляя плечи.
Я не могу скрыть улыбку.
– Нет, другое имя. Но тоже античное.
– Ну же, не томи, – он потирает мраморные ладони.
– Ты говорил, скульптор испортил четыре куска мрамора перед тем, как сделать тебя. Так тебя могли бы звать Квинт. От слова «пять» на латыни.
Он покачивает копьём. Не понравилось? Нужно быстрее придумать ещё один вариант, почему я не подготовила план Б? Клавдий? Германик? Марк Луций Элий Аврелий Коммод?
Но Охотник говорит:
– А мне нравится.
И я выдыхаю.
Меня снова ждёт дом чёрного мрамора. Приходится поспевать за быстрыми шагами Квинта, ведя велосипед за руль. Сгоревший этаж совсем не изменился, чёрное пятно на фасаде. Внутри есть лифт – старый, с изящной кованой дверью, иду к нему, но Квинт сворачивает к лестнице.
Лифт не выдержит мраморную статую, а я не хочу, чтобы он поднимался один, и мы вместе идём по широким ступеням. Перила – тоже тонкая работа, с завитками, веду по ним рукой, пока на пальцах не появляется сажа.
Мы на месте.
Я бы спросила – как мы проникнем в чужую квартиру? – но дверей больше нет, путь преграждает лишь красно-белая лента. Замираю перед ней, но Квинт уверенно пролезает внутрь.
– Не бойся. Если что, я помогу сбежать, – говорит он.
И если я хочу помочь статуям – надо следовать за ним.
Наши шаги, особенно Квинта, глухо отдаются среди почерневших стен. В разбитые окна врывается холодный ветер; кутаюсь в куртку и осматриваюсь. Не знаю, какие подсказки мне нужно найти. Тут нет ничего, кроме пепла. Вот, кажется, остатки дивана. Вот – книжных шкафов. Огонь сделал всё одинаково чёрным и хрупким. Стоит мне дотронуться до одной из полок, она рассыпается, а на руках остаётся ещё больше сажи.
Заглядываю в кухню – от холодильника пахнет сгоревшей резиной, только чугунные конфорки на плите хорошо сохранились. Иду в спальню – осмотреть металлическое основание кровати, на котором когда-то лежал матрас. А рядом с ним ещё кое-что.
Чёрно пятно на полу у кровати. Вытянутое, с очертанием раскинутых рук. Здесь она и осталась. Хранительница.
Ноги сами несут меня назад, к выходу, пока Квинт не окликает:
– Минерва так и не сказала, что нам нужно, – он простукивает стены в поиске тайников. – Эй, ты в порядке?
Всё ещё думаю о пятне в спальне. Пожалуйста, хранительница, пожалуйста, не надо являться мне в кошмарах.
– Нет. Давай уйдём?
– Ещё немного. Минерва надеется, тут сохранилось хоть что-то, – он заглядывает в проём спальни. – Я осмотрю всё там, а ты давай ещё раз на кухню.
Возвращаюсь к запаху пластика. Какие здесь были обои или скатерть, можно лишь догадываться. Металл раковины неестественно выгнут, от посуды – оплавленные остатки. На холодильнике стоит почерневшая хлебница и несколько жестяных банок. Я переношу их на подоконник, жертвую носовой платок, стирая гарь. Кофе. Индийский чай.
Раз Минерва сказала осмотреть всё, я продолжаю пачкать руки. В чае находятся чёрные, дурно пахнущие остатки. А вот банка для кофе скрывает совсем не зёрна.
Достаю на свет листы бумаги. Фотография и несколько страниц, исписанных зелёными чернилами.
– Я кое-что нашла! – кричу Квинту.
В комнате раздаются быстрые шаги, а затем – грохот.
Сунув бумаги в карман куртки, бросаю банки на столе и спешу назад. Комната и так выглядела ужасно, а теперь – в полу появилась дыра. Конечно, доски, ослабленные пожаром, не выдержали веса мраморного охотника с оружием. Почему я не подумала об этом раньше?!
Склоняюсь над дырой: Квинт лежит на рояле. Точнее на том, что было роялем, а теперь стало обломками досок и разбросанными клавишами. Замираю, глядя вниз, в чужую квартиру. Что делать? Нас заметили? Нас поймают?
– Уходи, – шипит Квинт, неловко вставая. Остатки инструмента жалобно скрипят и стонут. – Забери добытое, выйди через дверь и спускайся. Я встречу тебя на улице.
– Но… как ты выйдешь?
– Выломаю дверь, – я не знаю, что на это ответить. – Быстрее, пока кто-то не пришёл на шум!
Я не замечаю ступеней, бегу вниз, пока впереди не показывается дверь парадной. Толчок – и Квинт ловит меня за локоть, тянет в сторону. Мы скрываемся в соседнем дворе, и я наконец-то могу говорить.
– Нас заметили? Нас поймают?
Из горла вырывается сдавленный шёпот. Воздуха недостаёт и Квинт это замечает.
– Так. Не позволяй панике захватить себя. Дыши спокойно. Спокойно!
Я честно пытаюсь дышать медленнее и глубже. Раньше в моменты паники я чувствовала много вещей. Но главной всегда была пустота в лёгких.
Как и сейчас.
– Всё хорошо, – продолжает Квинт. – Нас никто не видел. Нас никто не найдёт. А если найдут, то не поймают.
Делаю резкий вдох, воздух наполняет грудь. Всё хорошо… Или хотя бы не ужасно и безнадёжно плохо.
– Легче? – спрашивает Квинт. У меня получается кивнуть. – Тебе нужно сесть, а то упадёшь.
– Да, – шепчу я.
Лавочек в этом дворе нет, зато мы находим ствол поваленного дерева – наверное, упало во время сильного ветра. Сидеть не очень удобно, но ёрзая на высохшей коре, не замечаю, как дыхание выравнивается. Если обернуться через плечо, я смогу увидеть разбитые окна того дома. Мы же сбежали и нас никто не увидел. Всё хорошо. Голос психиатра в голове снова пытается убедить меня в этом.
Теперь я могу залезть в карман и показать Квинту то, что достала из жестяной банки. Сначала старое, чёрно-белое фото.
– Это Собор, – говорит он. – Я знаю ангелов оттуда. Суровые создания.
У Собора есть другое название, но все называют его «Собором тридцати ангелов». Хотя ангелов тридцать три. Тридцать две статуи внутри и на фасаде, и последняя, тридцать третья – на самом верху. Золотой ангел, раскинувший крылья над Городом.
На фото женщина и мужчина на фоне Собора – улыбаются в объектив.
– Это и есть хранительница? – спрашиваю я.
– Да, только это очень старое изображение. А кто это с ней?
– Я думала, ты знаешь.
– Хотел бы я.
Второй лист – это письмо. Плотная бумага, витиеватый почерк, будто из старинной прописи, и – ни одного слова не понятно. Что это за язык – английский? Нет, скорее французский.
– Ты не знаешь французский?
В школе я даже английский не смогла выучить: в последних классах дебютировала шизофрения и стало не до занятий. Но я знаю, где искать помощь.
– На соседней улице есть статуя Ломоносова. Я могу показать ему письмо.
– Разделяй и властвуй, – говорит Квинт. – Я забираю фото, и мы ищем этого человека. А ты идёшь переводить письмо. Божественная Минерва будет довольна.
– Ты идёшь к ней?
– Нет, я же не должен разгуливать по Городу. Вернусь на постамент и передам фото птицам, – он встаёт с травы. – Проводить тебя домой?
– Я справлюсь, спасибо. И мне ещё нужно в букинистический, – прячу письмо в рюкзак. – Зайду к тебе, когда мы всё переведём.
Квинт салютует копьём и уходит. Пролетаю несколько кварталов на велосипеде и забираю нужные отцу книги. По пути домой делаю крюк и проезжаю мимо Собора ангелов.
Они всегда такие молчаливые. И всё равно, удерживая равновесие, я отрываю руку от руля, чтобы помахать им.