Тайная история капитализма. Почему мы бедные, несчастные и больные - читать онлайн

Мифы и факты о глобализации

Однажды, в одной развивающейся стране, её главный автопроизводитель отправил свои первые легковые автомобили на американский рынок. До того дня, небольшая компания делала только низкопробные продукты – плохие копии качественных товаров, произведённых в богатых странах. Машина была обыкновенная, просто дешёвая микролитражка, как говорится «четыре колеса и пепельница». Но для страны это был важный момент, и экспортёр испытывал гордость.

К несчастью, продукт провалился. Все считали, что машинка выглядит ужасно, а искушенные покупатели не хотели тратить серьёзные деньги на семейный автомобиль из страны, где до сих пор делали только второразрядные вещи. Машину пришлось отозвать с американского рынка. Провал вызвал серьёзные дебаты среди жителей этой страны.

Многие из них считали, что компании следовало придерживаться своего первоначального бизнеса – производства простого текстильного оборудования. В конце концов, главным экспортным товаром страны был шёлк. Если компания не смогла выпустить хороший автомобиль после 25 лет непрерывных попыток, значит этому и не бывать. Государство делало всё для её успеха. Оно обеспечило ей высокие прибыли на отечественном рынке через высокие тарифы и драконовский контроль за иностранными инвестициями в автомобильную промышленность. Ещё десяти лет не прошло, как оно даже выделяло государственные средства, чтобы спасти компанию от неминуемого банкротства. Так что, утверждали критики, иностранные автомобили нужно свободно ввозить, а иностранным автопроизводителям, которых двадцать лет назад выгнали, позволить обосноваться вновь.

Другие не соглашались. Они утверждали, что ни одна страна не добилась успеха, без развития «серьёзных» отраслей промышленности, таких как автомобилестроение. Просто им нужно больше времени, чтобы выпустить машину, которая понравится всем.

Год был 1958-й и страна, вообще-то, была Япония. Компания называлась «Тойота», а машина называлась «Toyopet». «Тойота» начинала как производитель текстильного оборудования («Автоматические ткацкие станки Toyoda») и вошла в автомобилестроение в 1933 году. Японское правительство изгнало «General Motors» и «Ford» в 1939 году и поддержало «Тойоту» деньгами из Центрального банка (Bank of Japan) в 1949 году. Сегодня японские автомобили – это так же естественно, как шотландский лосось или французское вино, но менее 50 лет назад, большинство людей, включая многих японцев, считали, что японское автомобилестроение просто не должно существовать.

Полвека спустя после фиаско с «Toyopet», премиум-бренд «Тойоты» «Lexus» стал чемто вроде иконы глобализации, благодаря книге американского журналиста Томаса Фридмана (Thomas Friedman) «Лексус» и оливковая ветвь». Книга обязана своим заглавием тому озарению, которое снизошло на Фридмана на скоростном поезде «Синкансен», во время его поездки в Японию в 1992 году. Он посетил завод «Лексус», который произвёл на него огромное впечатление. На обратном пути из автозавода в Тойота-сити в Токио, в поезде ему попалась на глаза очередная статья о напряжённости на Ближнем Востоке, где он долгое время был корреспондентом. И его осенило. Он вдруг осознал, что «кажется, что половина всего мира настроена улучшать «Лексус», привержена модернизации, ускорению и приватизации своих экономик, для того, чтобы процветать в системе глобализации. А вторая половина мира, иногда половина той же самой страны, иногда другая половина того же самого человека, всё ещё охвачена битвой за то, кому какое оливковое дерево принадлежит»¹².

По словам Фридмана, если они не впишутся в определённый набор правил экономической политики, который он назвал «золотой смирительной рубашкой», страны из мира оливковых деревьев не смогут присоединиться к миру «Лексуса». Описывая «золотую смирительную рубашку», он в основном повторяет сегодняшнюю неолиберальную ортодоксию: для того чтобы вписаться, стране нужно приватизировать государственные предприятия, поддерживать низкий уровень инфляции, сократить численность государственного аппарата, поддерживать бездефицитный бюджет (а ещё лучше иметь профицит), либерализовать торговлю, дерегулировать иностранные инвестиции, дерегулировать рынок капитала, сделать валюту конвертируемой, снизить коррупцию и приватизировать пенсии¹³. По его словам, это – единственный путь к успеху в новой глобальной экономике. Его «смирительная рубашка» – это единственное снаряжение для жёсткой, но пьянящей игры в глобализацию. Фридман категоричен: «К сожалению, эта «золотая смирительная рубашка» во многом «одного стандартного размера на всех» … Она не всегда красива или мягка, или удобна. Но она имеется в наличии и это единственная модель, предлагаемая в данном историческом сезоне»¹⁴.

Тем не менее, факт остаётся фактом, если бы японское правительство последовало в начале 1960-х годов советам экономистов свободной торговли, не было бы никакого «Лексуса». В лучшем случае, сегодня «Тойота» была бы младшим партнёром при какомнибудь западном автоконцерне, в худшем – была бы сметена. И это касалось всей японской экономики. Если бы тогда Япония одела фридмановскую «золотую смирительную рубашку», она бы осталась третьеразрядной промышленной державой, которой она была в 1960-е годы, имея уровень доходов наравне с Чили, Аргентиной и ЮАР¹⁵, страной, премьер-министром которой оскорбительно пренебрёг французский президент Шарль де Голль (Charles De Gaulle), назвав его «продавцом транзисторов»¹⁶. Другими словами, последуй они совету Фридмана, японцы бы сегодня не экспортировали «Лексусы», а всё ещё боролись за то, кому какое тутовое дерево принадлежит.

Официальная история глобализации

Наш рассказ о «Тойоте» подводит к мысли, что есть нечто особенно режущее слух в этой сказочке о глобализации, продвигаемой Томасом Фридманом и его коллегами. Чтобы объяснить вам, что же это конкретно, мне нужно рассказать вам, что я называю «официальной историей глобализации», и в чём её ограниченность.

Согласно официальной истории, глобализация постепенно развивалась в течение последних трёх столетий следующим образом¹⁷: Британия приняла политику свободного рынка и свободы торговли в XVIII веке, намного раньше других стран. К середине XIX века, благодаря впечатляющим успехам британской экономики, превосходство такой политики стало настолько очевидным, что другие страны тоже стали либерализовывать свою торговлю и дерегулировать внутреннее хозяйство. Этот либеральный мировой порядок, окончательно оформившейся к 1870 году при британской гегемонии, основывался: на промышленной политике laissez-faire [невмешательства] внутри страны; на невысоких барьерах для международного потока товаров, капитала и труда; и на макроэкономической стабильности внутри страны и в мире, обеспечивающей принципы здоровых финансов (низкую инфляцию) и бездефицитный бюджет. Последовал период неслыханного процветания.

Британские суда времён англо-голландских войн – века расцвета английского протекционизма

К сожалению, всё пошло наперекосяк после Первой мировой войны. В ответ на надвигающуюся нестабильность мировой экономики, многие страны неразумно начали вновь возводить торговые барьеры. В 1930 году США отказались от свободы торговли и ввели в действие печально известный тариф Смута-Хоули. Такие страны как Германия и Япония отказались от либеральной политики, воздвигли высокие торговые барьеры и создали картели, которые были тесно связаны с их фашизмом и внешней агрессией. Мировая система свободной торговли закончилась в 1932 году, когда Британия, до того дня поборник свободной торговли, поддалась искушению и сама восстановила внешнеторговые тарифы. Последовавшие сжатие мировых рынков и нестабильность, а затем и начавшаяся Вторая мировая война, разрушили последние следы первого либерального мирового порядка.

После Второй мировой войны, мировая экономика перестроилась в более либеральном духе, на этот раз при американской гегемонии. В частности, значительного прогресса достигла либерализация между богатыми странами на раннем этапе переговоров по ГАТТ (Генеральное Соглашение по Тарифам и Торговле). Но протекционизм и государственное вмешательство всё ещё сохранялось в развивающихся, не говоря уже о коммунистических странах.

К счастью, от нелиберальной политики стали повсеместно отказываться после подъёма в 1980-е годы неолиберализма. К концу 1970-х годов, провал так называемой импортозамещающей индустриализации (ISI) в развивающихся странах, основанной на протекционизме, субсидиях и регулировании, стал настолько очевидным, что его нельзя было не замечать¹⁸. Экономическое «чудо» Восточной Азии, в которой уже практиковали свободу торговли и поощряли иностранные инвестиции, явилось сигналом к пробуждению других развивающихся стран. После Долгового Кризиса Третьего мира 1982 года многие развивающиеся страны отказались от интервенционизма и протекционизма в пользу неолиберализма. Это движение к глобальной интеграции было увенчано падением коммунизма в 1989 году.

Беспрецедентное ускорение в развитии технологий транспорта и связи сделало еще более необходимым такие перемены в национальной политике. С их развитием, возможности вступить во взаимовыгодные отношения с партнёрами в далёких странах – через торговлю и инвестиции – радикально возросли. Открытость стала ещё более важным, чем прежде, фактором процветания станы.

Отражая углубляющуюся глобальную экономическую интеграцию, в последние годы укреплялась всемирная система экономического управления. Наиболее важное изменение произошло в 1995 году, когда ГАТТ преобразовалось в ВТО, могущественный орган, продвигающий либерализацию не только в торговле, но и в других областях, таких как регулирование иностранных инвестиций и права интеллектуальной собственности. ВТО теперь образует ядро мировой системы управления экономикой, наряду с МВФ, отвечающим за доступ к краткосрочным финансам и Всемирным банком, отвечающим за долгосрочные инвестиции.

Результатом этих преобразований, согласно официальной версии, стала глобализированная мировая экономика, сравнимая по своей изобильности и возможностям для процветания, только с «золотой эрой» либерализма (1870–1913). Ренато Руджеро (Renato Ruggiero), первый Генеральный директор ВТО, торжественно объявил, что в результате этого нового мирового порядка, у нас теперь есть «возможность искоренить бедность в мировом масштабе в начале следующего [XXI-го] столетия – утопическая мысль ещё несколько десятилетий назад, реальная возможность сегодня»¹⁹.

Такая версия истории глобализации принята повсеместно. Ей полагается быть планом действий для тех, кто формирует политику своих стран, направляя их к процветанию. К несчастью она рисует в корне ложную картину, искажая наше представление о том, откуда мы пришли, где мы сейчас и куда мы можем направиться в дальнейшем. Давайте разберёмся в чём это заключается.

Реальная история глобализации

30-го июня 1997 года последний британский губернатор Кристофер Паттен (Christopher Patten) официально возвратил Китаю Гонконг. Многих британских комментаторов волновала судьба гонконгской демократии под управлением Коммунистической партии Китая (КПК), не взирая на то, что демократические выборы в Гонконге разрешили только в 1994 году, на 152-м году британского правления, и всего за три года до планируемой передачи. И, похоже что, никто совсем не помнил, как Гонконг перешел в британское владение с самого начала.

Гонконг стал британской колонией по Нанкинскому Договору 1842 года в результате Первой Опиумной войны. Это был особенно позорный эпизод, даже по меркам империализма XIX века. Растущая любовь британцев к чаю создала огромный дефицит в торговле с Китаем. В отчаянной попытке восполнить этот разрыв, Британия начала экспортировать производимый в Индии опиум в Китай. Такой мелочи, как то, что продажа опиума в Китае была противозаконной, нельзя было позволить стать на пути благородного дела сведения балансовых счетов. Когда китайские должностные лица конфисковали груз недозволенного опиума в 1841 году, британское правительство использовало это как предлог, чтобы решить этот вопрос раз и навсегда, объявив войну. Китай потерпел тяжёлое военное поражение и был вынужден подписать Нанкинский Договор, по которому Китай «сдаёт в аренду» Гонконг и отказывается от права устанавливать свои собственные тарифы.

Такие вот дела – самопровозглашённый лидер «свободного» мира объявляет войну другой стране потому, что та мешается на пути противозаконной наркоторговли. Правда состоит в том, что свободное движение товаров, людей и денег, которое возникло при британской гегемонии между 1870 и 1913 годами – первый эпизод глобализации – стало возможно, по большей части, благодаря военной силе, нежели рыночным силам. Кроме самой Британии, другими участниками свободной торговли в тот период были слабые страны, которые не приняли её добровольно, а были принуждены колониальным правлением или неравноправными договорами (такими как Нанкинский Договор), которые среди прочего лишали их права самостоятельно устанавливать тарифы и налагали на них установленные извне, с единой низкой ставкой (3–5 %) тарифы ²⁰. [Не будем забывать о «Соглашении об ассоциации между Украиной, с одной стороны, и Европейским Союзом, Европейским Сообществом по атомной энергетике и их государствами-членами, с другой стороны»]

Несмотря на их ключевую роль в установлении «свободной» торговли в конце XIX и начале XX века, колониализм и неравноправные договора едва ли удостаиваются упоминания в существующих горах проглобалистской литературы²¹. Даже когда про них говорят в открытую, в целом их роль считают положительной. К примеру, в своей известной книге «Empire», британский историк Наял Фергюсон (Niall Ferguson) честно перечисляет многие злодеяния Британской империи, включая Опиумные войны, но утверждает, что Британская империя в целом была неплохой штукой – вероятно, она была наиболее дешевым способом гарантировать свободу торговли, от которой польза была всем²². Тем не менее, страны, находившиеся под колониальным правлением и неравноправными договорами жили очень бедно. В период с 1870 по 1913 годы подушевой ВВП в Азии (за вычетом Японии) рос на 0,4 % в год, в Африке же он рос на 0,6 % в год²³. Соответствующий показатель составлял 1,3 % для Западной Европы и 1,8 % для США²⁴. Особенно интересно отметить, что латиноамериканские страны, которые к тому времени восстановили тарифную автономию и могли похвастаться самыми высокими тарифами в мире, росли так же быстро, как и США в тот период²⁵