Я буду писать вкратце о прошлом и более тщательно о настоящем. О прошлом, чтобы наша личность могла быть установлена на основании определенных событий, которые наверняка многие вспомнят, если мы потеряемся. О настоящем – по причинам, которые станут очевидны по мере того, как я буду излагать дальше.
Утром 16 ноября 1894 года я проснулся и обнаружил себя сидящим на узкой железной кровати в маленькой, плохо обставленной комнате. Обои на стенах покрылись плесенью, а потолок обесцветился от дыма. Я не мог вспомнить, где нахожусь, и громко позвал:
– Торренс!
Сонный ответ напомнил о сложившейся ситуации и заверил меня, что все в порядке. Торренс, который был моим братом-близнецом, занимал соседнее с моей кроватью место на противоположной стороне комнаты. Не желая его беспокоить, я тихо лежал и наблюдал за приближением рассвета через маленькое окно с венецианскими жалюзи, коленчатыми и сломанными. Позже я сам был разбужен проклятием, донесшимся с соседней кровати. Проклятие было размашистым, направленным на город, и сконцентрировалось в более насыщенном виде, когда достигло своего апогея – комнаты. Я улыбнулся и перевернулся.
– Рад, что ты наконец-то проснулся, – отважился сказать я, заметив, что он осматривает комнату с отвращением, равным моему собственному. Это был наш первый опыт знакомства с Лондоном. Мы были американцами и только что высадились. Торренс зевнул и заявил, что не спал всю ночь, несмотря на мои уверения, что он позорно храпел.
– Интересно, когда старушка потребует свою плату за все это убранство, – сказал он, ощупывая качество простыней и удрученно глядя в потолок. Действительно, мы имели право чувствовать себя удрученными, имея мало денег и не имея друзей в чужой стране.
– Она хочет получить ее как можно скорее, – ответил я, проконсультировавшись с хозяйкой дома по этому вопросу накануне вечером. – На самом деле, она сказала мне вчера вечером, когда мы поднимались по лестнице, что обычно требует, чтобы ее жилье было оплачено заранее, но поскольку мы американцы, она не будет настаивать, хотя она верит, что мы сможем рассчитаться за день или два.
– Она слишком доверчива. Возможно, мы вообще не сможем ей заплатить! – зевнул Торренс.
– Не говори так, ты меня пугаешь! – воскликнул я.
По правде говоря, я никогда не был таким смелым, как Торренс, который походил на меня только внешне, и когда он упомянул о нашем нищенском положении и его возможных последствиях, я содрогнулся. Инстинктивно я взглянул на два скромных сундука у стены и подумал, что в них хранится большая часть нашего имущества. Я знал, что в обоих не хватит денег, чтобы оплатить наш обратный путь в Нью-Йорк, когда те небольшие деньги, которые мы взяли с собой, будут потрачены. Кроме того, мы сожгли мосты и должны были смотреть вперед.
Мы приехали в Англию по той же причине, по которой англичане иногда едут в Америку, чтобы заниматься своим ремеслом и зарабатывать на жизнь, и теперь, когда мы были здесь, я от души желал, чтобы мы вернулись. Мои глаза в каком-то задумчивом состоянии остановились на торцах сундуков, где большими белыми буквами были написаны наши имена – Торренс и Гуртри Этлбридж, соответственно. Потом я начал думать, смогут ли Этлбриджи когда-нибудь отличиться, и сможет ли кто-нибудь из нас когда-нибудь сколотить состояние в Вавилоне, который мы приняли как дом. Торренс был изобретателем, а я – писателем; и, как ни странно, имея столь разные склонности, мы с такой близнецовой гармонией умудрились одновременно и бесповоротно рассориться с нашими покровителями и нашим хлебом с маслом. Торренс сразу же решил принять довольно сомнительное предложение англичанина, с которым он переписывался, помочь ему в разработке его воздушного корабля, а я – ну, я решил пойти с Торренсом. Соответственно, мы собрали все деньги, какие могли, и распрощались с Готэмом. Мы сели на пароход для перевозки скота и провели на воде почти три недели, добравшись до Лондона днем, предшествовавшим началу этой записи. Поиски дешевого жилья в умеренно респектабельной части города привели нас в описанную выше убогую квартиру.
Торренс снова потягивался, готовясь к подъему, но на этот раз его язвительные замечания были направлены на корабль, который нас доставил, и на ревущих зверей, которыми он был загружен. Не обращая внимания на невеселые воспоминания брата о "Галтике" и беспокоясь о будущем, я поинтересовался, сколько у него осталось денег. Его ответ не обрадовал.
– Около двадцати фунтов в этих белых бумажках, три маленьких золотых монетки и пару долларов серебром. Это по воспоминаниям прошлой ночи; но я должен встать и пересчитать их.
Мы вскочили с постелей в тот же миг и начали выворачивать карманы. Мы не были экспертами в оценке английских денег, но пришли к выводу, что у нас было чуть больше двухсот долларов, и что, находясь в незнакомой стране, без надежды на работу, нам следовало быть всегда на ногах. Мы решили не размениваться по мелочам, пока один или другой из нас не найдет работу. По предложению Торри я попросил нашу хозяйку отменить ее обычное правило о предоплате, но размышления заставили нас усомниться в мудрости такого шага.
– Она может подумать, что у нас денег меньше, чем есть на самом деле, – заметил я.
– Сколько времени, ты сказал, она нам дала? – спросил Торренс в ответ.
Я видел, что он был встревожен, а когда мой брат был встревожен, я, как правило, был встревожен еще больше. На самом деле, хотя мы и близнецы, я всегда опирался на него, полагаю, из-за молчаливого признания его превосходства, а он обладал способностями, превосходящими большинство людей. Отвечая на его вопрос, я сказал:
– Она не назвала конкретный день, но только отметила, что джентльмены обычно платят вперед, но поскольку мы американцы…
– Понятно, поскольку мы не джентльмены, а американцы, она подождет, пока не получит деньги. Как ты думаешь, что при таких обстоятельствах нам лучше сделать? Помни, что пара сотен долларов для двух мужчин, чтобы прожить, пока они не найдут работу в таком городе, это не очень большое богатство. Вспомни также поговорку о дураке и его деньгах. И что нам теперь делать с хозяйкой?
– Заплатить ей, – сказал я без колебаний.
– Но когда?
– Немедленно! Дадим ей на пару недель вперед, а потом, если нам понадобится еще парочка в долг, получить их будет легче.
Мы решили, что Торренс должен взять те средства, которые у нас были, и в своей непринужденной, благовидной манере произвести оговоренный платеж. У него был прекрасный способ внушить людям мысль, что деньги для него не имеют никакого значения. Когда расчет был произведен, я был рад, что он это сделал, было очевидно, что миссис Твайтхем была впечатлена. Я записываю эти пустяковые обстоятельства, чтобы показать наше фактическое состояние, а также для справки на будущее, если это когда-нибудь понадобится.
Покончив с этой маленькой сделкой, мы вышли на улицу, чтобы позаботиться о завтраке, который мы получили в соседнем ресторане. Путешествие обострило наши аппетиты, и мы съели еды на доллар за тревожно короткий промежуток времени, что, как мы договорились, не должно повториться. После завтрака, однако, мы почувствовали, что, начав день так обильно, вряд ли будет справедливо "обрезать углы у квадратного блюда", как заявил Торри, пренебрегая его надлежащим завершением, и поэтому мы купили пару больших сигар, а затем забрались на вершину одного из этих больших омнибусов с тремя лошадьми, чтобы попытать счастья.
Удивительно, насколько безразличны иногда бывают люди к расходам, когда от голодной смерти их отделяет лишь небольшое расстояние, и насколько скупыми они часто становятся, имея в своем распоряжении несметные богатства, и в каждом случае их здравый смысл осуждает выбранный курс.
Воздушный корабль моего брата в течение многих лет был на пороге успеха. На него уже было потрачено целое состояние, и его друзья стали относиться к нему с подозрением. Все время требовались какие-то мелочи для усовершенствования механизма, который, несомненно, был триумфом изобретательского гения. Я не собираюсь описывать эту машину, да это и невозможно, поскольку я не механик и не ученый, просто скажу, что она была сделана из алюминия, имела форму увеличенного патрона, заостренного с обоих концов, поддерживалась в воздухе с помощью необычного открытия, нейтрализующего гравитационное притяжение, и приводилась в движение горизонтальным винтом, который можно было заставить вращаться с такой огромной скоростью, что даже самый сильный ураган был практически неэффективен. Пока были сделаны только модели машины, поскольку конструкция была слишком сложной и дорогостоящей, чтобы позволить создать полноразмерный аппарат, пока не будут отработаны все детали, но его последняя модель летала и была настолько близка к совершенству, что один английский джентльмен написал ему по этому поводу, предлагая помощь на определенных условиях. Это предложение можно было бы и не рассматривать, если бы не недовольство его покровителей в то время, но как бы там ни было, мы сразу же покинули Америку.
Фирма, которую мы искали, была "Уэтерби и Харт", дом № 3 по Кирби-стрит. Когда омнибус нес нас по переполненным людьми улицам, было заметно, что Торренс испытывает беспокойство. На расстоянии все выглядело многообещающе, но по мере того, как приближалось время встречи, мы начали осознавать последствия провала усилий, направленных на то, чтобы вызвать интерес Уэтерби. Если он откажется помочь нам, мы не видели впереди ничего, кроме богадельни.
Выйдя из транспорта, нам предстояло пройти небольшое расстояние, и можно с уверенностью сказать, что мы заблудились менее чем за пять минут. Множество дорог и их лабиринтный характер сбивали с толку наше прямоугольное представление о городе, и после нескольких бесплодных попыток мы снова оказались на углу, с которого начали свой путь. Но упорство в конце концов победило, и мы предстали перед дверной табличкой с надписью: "Уэтерби и Харт", изобретатели и патентные поверенные". В этот момент меня так угнетала мысль о предстоящем разговоре, что я пожелал, чтобы мы опять не потерялись.
Поднявшись по узкой лестнице, мы предстали перед стеклянной дверью с голубым бумажным занавесом внутри. Ошибки быть не могло: мы наконец-то пришли, потому что на панели крупными буквами было написано название фирмы. Внешний вид не свидетельствовал о богатстве, и наши сердца упали. За отсутствием электричества здесь был старомодный звонок, и я позвонил. На пороге появился мальчик с множеством латунных пуговиц, пришитых к испачканной куртке, и Торренс спросил, дома ли мистер Уэтерби.
– Нет, сэр, но мистер Харт здесь, – ответил мальчик.
Это было разочарование – между моим братом и названным джентльменом никогда не было переписки. Тем не менее, мы решили зайти, и, отдав свои визитные карточки мальчику, прошли в прихожую.
В помещении было мало мебели, и оно имело нищенский вид. На двух больших столах стояли модели, а стены были побелены и увешаны чертежами механизмов. Так как стульев не было, мы стояли и, не прикончив сигары, продолжали курить. Из внутреннего помещения, предположительно святилища владельцев, доносился глубокий, напыщенный голос. Вскоре вошел обладатель голоса. Это был человек с кустистыми бровями и квадратным подбородком.
– Ну, господа, что я могу для вас сделать? – величественно спросил он.
Мы были настолько ошеломлены, что никто из нас не знал, что именно он может сделать. Я думаю, Торри хотел спросить его, может ли он сделать сальто в полбушеля, которое он однажды видел в цирке, но что-то в моем лице, должно быть, остановило его. Я ждал, что Торренс ответит почтительно – очевидно, этот человек привык вызывать не только уважение, но и благоговение. Мой брат, однако, не торопился, и после пары затяжек сигарой, не двигаясь с места, сказал:
– Мистер Харт, я полагаю!
– Да, я мистер Харт. Вы хотели меня видеть?
– Ну, конечно! – ответил Торренс. – Я проделал столь длинный путь из Америки, желая увидеть именно вас, или, я бы сказал, вашего партнера, мистера Уэтерби.
Харт кашлянул и пару раз махнул рукой на воображаемое облако дыма.
– Я должен попросить вас прекратить курить. Это противоречит нашим правилам, – раздраженно заметил он.
– Конечно! – ответил Торренс, бросив огрызок сигары на кафельный пол и наступив на него. Никакой урны для таких случаев не было, и пол выглядел таким же грязным, как и улица, я последовал его примеру.
Харт позвал мальчика и велел ему собрать окурки и бросить их в колосник в соседней комнате. Мальчик сделал то, что ему приказали, и вернулся в святилище.
– Речь шла о деле, – начал я, заметив, что в самом начале нашей беседы ситуация складывалась не лучшим образом, и опасаясь последствий неблагоприятного впечатления. – Мы приехали по поводу воздушного корабля моего брата, и…
– И что, скажите на милость, вы подразумеваете под воздушным кораблем? – спросил Харт с видом надменного превосходства, который был скорее возмутительным, чем язвительным.
– Я предполагал, что вы, должно быть, слышали о нем, – рискнул заметить я.
– Слышал о воздушном корабле! Идея просто абсурдна! – воскликнул он.
– И все же, – сказал Торренс, – у меня есть один, который ваш партнер, мистер Уэтерби, хочет осмотреть и, возможно, приобрести, как меня убедили.
– Это невозможно! – воскликнул Харт, подняв подбородок выше и добавив к своему настроению еще больше неприязни. – Уэтерби – человек здравомыслящий, а эта вещь абсурдна!
Он повернулся на пятках, как бы собираясь уйти от нас, но спокойная, выдержанная манера моего брата остановила его.
– Я прошу прощения. У меня есть письма мистера Уэтерби, которые являются достаточным доказательством. Нам нужен капитал, чтобы придать этой идее практическую форму и коммерческую ценность, и я приехал в Лондон, чтобы найти его.
– Старая история. У вас, парни, всегда одно стремление. Вам нечем рисковать, но есть все, чтобы получить выгоду. Если вам удастся обмануть какого-нибудь дурака и заставить его осуществить ваши безумные планы, вы будете довольны. Но это, из всех абсурдов, самый нелепый, самый полный…
– И мистер Уэтерби никогда не говорил с вами о моем изобретении? – спросил Торренс, побледнев.
– Никогда! И вряд ли он станет это делать. Мистер Уэтерби – разумный и практичный человек.
– Возможно, именно его здравый смысл и практичность заставили его проявить такой интерес к моему патенту, и я могу только выразить удивление, что он никогда не упоминал о нем вам. Но я не хочу вмешиваться, мистер Харт, и поскольку вы, несомненно, занятой человек, я просто хочу попросить вас сказать мне, где я могу найти вашего партнера, ведь я веду дела с ним.
– У мистера Уэтерби нет ни времени, ни желания говорить о такой ерунде, какую вы предлагаете, и поскольку мое время дорого, я должен пожелать вам доброго утра.
– Стоп! – вскричал Торренс, когда мужчина собрался уходить, – когда я пришел сюда, я ожидал найти джентльмена, но теперь признаю свою ошибку, и все же я собираюсь оказать вам честь, заключив пари, если у вас хватит духу принять его, в чем я сомневаюсь, но я здесь и сейчас предлагаю пари на тысячу фунтов против ста, что я доставлю вас в Париж на своем воздушном корабле через месяц!
Это было абсурдное хвастовство, учитывая, что у нас не было и пятидесяти фунтов стерлингов, а корабль не был построен, и мы зависели от "Уэтерби и Харт", чтобы получить деньги на его строительство. Но речь возымела свое действие, так как Харт немного ослабил свою надменную осанку и сказал с манерой, близкой к вежливости:
– Нет, джентльмены, вы никогда и никуда не повезете меня на своем воздушном корабле, и я не буду заключать с вами пари, но если вы твердо решили найти мистера Уэтерби, его адрес – Бунгало, Грейвсенд. Он редко бывает в этом офисе, и вы можете добраться до него на корабле или поезде.
Торренс записал адрес, и мы пожелали Харту доброго утра; мы были глубоко разочарованы, но в то же время довольны, что беседа не закончилась дракой.
На улице я заметил, что мой брат выглядел более озабоченным, чем я когда-либо видел его. Что будет с нами, если нам не удастся заинтересовать Уэтерби?