– Именно так, друг мой, именно так, – произнес лорд Кейтерхэм.
Он уже в четвертый раз прибегал к этой фразе, точно надеясь, что она, подобно магическому заклинанию, сможет положить конец затянувшейся беседе и даст ему возможность бежать. Ему было крайне неприятно, стоя на ступеньках своего лондонского клуба, в который ему в данный момент не давали войти, выслушивать бесконечное словоизвержение почтенного Джорджа Ломакса.
Клемент Эдвард Алистер Брент, девятый маркиз Кейтерхэм, миниатюрный джентльмен в потертом костюме, совершенно не соответствовал расхожему представлению о том, каким должен быть настоящий маркиз. У него были выцветшие голубые глазки, тонкий грустный нос и манеры рассеянного, хотя и воспитанного человека.
Главное несчастье в жизни лорда Кейтерхэма случилось четыре года назад, когда ему пришлось унаследовать титул своего брата, восьмого маркиза Кейтерхэма. Прежний лорд Кейтерхэм был человеком значительным, из тех, о ком судачат на каждой кухне в Англии. Как государственный секретарь по международным делам, он играл неизменно важную роль на всех заседаниях совета империи, а его родовое гнездо, усадьба Чимниз, славилась своим гостеприимством. Его супруга, дочь герцога Пертского, была ему под стать, и при деятельном участии этой дамы на непринужденных субботних вечеринках в Чимниз, куда почитали за честь получить приглашение все мало-мальски значительные лица Англии – да что там Англии, Европы, – решались судьбы империи и мира.
Все это, конечно, очень хорошо. Девятый маркиз Кейтерхэм испытывал глубочайшее почтение к памяти своего брата: Генри знал толк в политике. Однако нынешний лорд Кейтерхэм возражал против того, чтобы поместье Чимниз считалось чем-то вроде национального достояния; он хотел видеть в нем, прежде всего, загородный дом своей семьи. Ничто не утомляло лорда Кейтерхэма больше, чем политика, – ну разве что люди, которые ею занимались. Отсюда и его нетерпение, лишь подогреваемое огнем красноречия Джорджа Ломакса. Здоровяк он, этот Ломакс, несколько склонен к полноте, лицо красное, глаза навыкате, а чувство собственного достоинства непревзойденное.
– Вы улавливаете суть, Кейтерхэм? Мы не можем – просто не можем – допустить скандала именно сейчас. Положение в высшей степени деликатное.
– Как всегда, – отозвался лорд Кейтерхэм не без иронии.
– Дорогой мой, мне лучше знать!
– О, конечно, конечно, – сказал лорд Кейтерхэм, отступая на привычную оборонительную позицию.
– Одна ошибка в этом герцословакском деле, и для нас все кончено. Крайне важно, чтобы нефтяная концессия в Герцословакии досталась именно британской компании. Неужели вы этого не понимаете?
– Конечно, конечно.
– Принц Михаил Оболович приедет на выходные в Чимниз, и мы провернем все дело под видом обычной охоты.
– Вообще-то в ближайшие выходные я собирался за границу, – возразил лорд Кейтерхэм.
– Чепуха, мой дорогой Кейтерхэм, никто не ездит за границу в начале октября.
– Мой доктор, кажется, полагает, что мое здоровье не совсем в порядке, – заметил лорд Кейтерхэм, с вожделением провожая взглядом такси, которое со скоростью улитки ползло мимо. Но скрыться бегством не представлялось возможным – у Ломакса была пренеприятная привычка держать за лацкан собеседника, если тот представлял для него особый интерес; несомненно, результат горького опыта. Вот и теперь его рука прямо-таки приросла к лацкану пальто лорда Кейтерхэма.
– Мой дорогой, позвольте говорить с вами без обиняков. Во время национального кризиса, подобного тому, что грозит нам в настоящее время…
Лорд Кейтерхэм встревоженно заерзал. Ему вдруг показалось, что лучше уж пригласить на уик-энд в свое имение сколько угодно гостей, чем слушать, как Джордж Ломакс толкает свои политические речи. По опыту он знал, что тот в состоянии говорить без перерыва минут двадцать.
– Ладно, – сказал он поспешно, – я согласен. Только организуете все вы.
– Мой дорогой друг, да что здесь организовывать? Чимниз, не говоря уже о связанных с ним многочисленных исторических ассоциациях, обладает идеальным расположением. Я буду в Эбби, всего в семи милях от вас. Не годится, если меня увидят среди гостей, приглашенных на вашу домашнюю вечеринку.
– Разумеется, – согласился лорд Кейтерхэм, который понятия не имел, почему это так, и не горел желанием выяснять.
– Однако вам не помешает Билл Эверсли. Он может выполнять поручения.
– Прекрасно, – поддержал его лорд Кейтерхэм, на этот раз с большим оживлением. – Билл хорошо стреляет, да и Бандл он симпатичен.
– Стрельба тут совершенно ни при чем. Охота – только предлог, не более.
Лорд Кейтерхэм снова погрузился в уныние.
– Вот, собственно, и все приглашенные. Принц, его свита, Билл Эверсли, Герман Айзекштейн…
– Кто?
– Герман Айзекштейн. Представитель того синдиката, о котором я вам говорил.
– Вы, кажется, упоминали британский синдикат?
– Ну да, британский. А что такое?
– Ничего… ничего… просто я удивился, вот и все. До чего странные бывают имена.
– Ну и, конечно, пара-тройка сторонних людей, чтобы никто ничего не заподозрил. Леди Эйлин об этом позаботится – пусть пригласит молодых людей, некритически настроенных, которые понятия не имеют о политике.
– Ну, с этим Бандл точно справится.
– И вот еще что. – Ломакс задумался. – Помните то дело, о котором я говорил с вами только что?
– Вы говорили о разных делах.
– Нет, нет, я об этом непредвиденно возникшем осложнении… – он опустил голос до таинственного шепота, – о мемуарах… мемуарах графа Стилптича.
– По-моему, вы напрасно волнуетесь, – сказал лорд Кейтерхэм, подавляя зевок. – Люди любят скандалы. Черт возьми, я и сам непрочь почитать чужие откровения, и всегда получаю удовольствие.
– Дело не в том, прочтут их другие люди или нет – конечно, прочтут, и очень быстро, – а в том, что их публикация сейчас – именно сейчас – способна разрушить все, абсолютно все. Народ Герцословакии желает восстановления монархии и готов вручить корону принцу Михаилу, который пользуется поддержкой правительства Его Величества…
– И который готов вернуть Айзекштейну и компании их миллион, потраченный на его восстановление на престоле, даровав этим господам концессию…
– Кейтерхэм, Кейтерхэм, – взмолился Ломакс драматическим шепотом. – Осмотрительность, молю вас. Осмотрительность превыше всего.
– А дело все в том, – с явным наслаждением продолжал лорд Кейтерхэм, хотя и снизил голос, вняв мольбам собеседника, – дело в том, что некоторые откровения графа Стилптича могут перевернуть всю тележку с яблоками. Что, Оболовичи оказались тиранами и греховодниками? В парламенте начнут задавать вопросы. Зачем менять существующую демократическую форму правления на абсолютную монархию? Чтобы угодить капиталистам-кровососам. Долой правительство. И так далее, в том же духе, не так ли?
Ломакс кивнул.
– А может быть и хуже, – выдохнул он. – Предположим – только предположим, – что в мемуарах может идти речь и о том злосчастном исчезновении… ну, вы понимаете, о чем я.
Лорд Кейтерхэм вытаращил глаза.
– Нет, не понимаю. Каком исчезновении?
– Разве вы не слышали? Все ведь произошло именно в Чимниз. Генри очень расстраивался. Пропажа едва не стоила ему карьеры.
– Вы меня заинтриговали, – сказал лорд Кейтерхэм. – Кто же или что пропало в Чимниз?
Ломакс подался вперед и приблизил свой рот вплотную к уху Кейтерхэма. Последний тут же отпрянул.
– Бога ради, не шипите мне прямо в ухо.
– Вы слышали, что я сказал?
– Да, слышал, – ответил лорд Кейтерхэм с неохотой. – Теперь я вспоминаю, что действительно что-то тогда об этом слышал. Очень любопытное дельце. Интересно, кто его обстряпал? Его так и не нашли?
– Нет. Именно поэтому мы должны соблюдать величайшую осторожность. Ни одного намека на исчезновение не должно просочиться наружу. Но Стилптич тоже был тогда в Чимниз. И он что-то знал. Не все, но кое-что. У нас были тогда с ним разногласия по турецкому вопросу. Что, если он из чистой вредности взял да и записал всю эту историю, чтобы сделать ее достоянием гласности? Подумайте, какой может разразиться скандал, и к каким последствиям он может привести. Все будут спрашивать – почему мы раньше ничего не узнали?
– Разумеется, будут, – сказал лорд Кейтерхэм с нескрываемым наслаждением.
Ломакс, чей голос поднялся почти до визга, взял себя в руки.
– Я должен сохранять спокойствие, – пробормотал он. – Я должен сохранять спокойствие. Но вот о чем я спрашиваю вас, мой дорогой друг. Если он не хотел ничего дурного, то зачем было посылать мемуары в Лондон кружным путем?
– В самом деле, странно. А вы ничего не напутали?
– Я абсолютно уверен. У нас… э-э-э… был свой агент в Париже. Мемуары были тайно отправлены из города еще за несколько недель до его смерти.
– Да, похоже, что тут действительно не все чисто, – согласился лорд Кейтерхэм, так же радостно, как и раньше.
– Мы выяснили, что мемуары были отправлены человеку по имени Джимми, или Джеймс Макграт, канадцу, обитающему нынче в Африке.
– Похоже, в этом деле замешана вся империя, – весело заметил лорд Кейтерхэм.
– Джеймс Макграт прибывает на корабле «Гранарт Касл» завтра, в четверг.
– И что вы будете делать?
– Разумеется, прежде всего мы свяжемся с ним и предпримем попытку – по крайней мере, одну – уговорить его задержать публикацию, скажем, на месяц, и вообще позволить подвергнуть рукопись серьезному редактированию.
– А если он скажет «нет», да еще прибавит к этому что-нибудь яркое и живописное, вроде «катитесь вы к чертям со своими предложениями», тогда что? – поинтересовался лорд Кейтерхэм.
– Этого-то я и опасаюсь, – просто сказал Ломакс. – Вот почему мне пришло в голову, что неплохо было бы попытаться залучить его к вам в Чимниз. Ему, конечно, польстит приглашение в общество, где он будет представлен принцу Михаилу, и, может быть, там его легче будет уломать.
– Я этим заниматься не буду, – торопливо возразил лорд Кейтерхэм. – Я вообще не в ладах с канадцами, а с теми, которые жили в Африке, в особенности!
– Вполне вероятно, что он окажется отличным парнем – грубоватым, но добродушным.
– Нет, Ломакс. Тут я должен решительно топнуть ногой. Пусть кто-нибудь другой возьмет его на себя.
– Мне пришло в голову, – сказал Ломакс, – что тут нам поможет женщина. Там, где требуется прозрачно намекнуть, ничего при этом не сказав, без женщины никак не обойтись. Только женщина способна объяснить все с деликатностью и тактом – поставить его перед фактом так, чтобы он и не думал артачиться. Я, конечно, не одобряю женщин в политике – Сент-Стивен показал свою неостоятельность, полную несостоятельность. Но женщина в своей сфере способна творить чудеса. Взять хотя бы жену Генри – что только она для него не делала. Марсия была великолепной, уникальной, идеальной хозяйкой политического салона.
– Вы ведь не хотите пригласить к нам на уик-энд Марсию? – спросил лорд Кейтерхэм еле слышно, заметно побледнев при одном упоминании о своей достойной невестке.
– Нет, нет, вы меня неправильно поняли. Я говорил о женском влиянии в целом. Я хочу предложить женщину молодую, очаровательную, прекрасную и умную.
– Надеюсь, вы не имеете в виду Бандл? От нее в таких делах никакого толку. Она ведь социалистка, вы знаете, и, предложи вы ей что-нибудь подобное, она просто расхохочется вам в лицо.
– Нет, я думал не о леди Эйлин. Ваша дочь, Кейтерхэм, очаровательна, просто очаровательна, но она еще совершенное дитя. А нам нужна особа, умеющая себя подать, повидавшая мир, знающая толк в вещах… Одним словом, нам подойдет лишь одна особа. Моя кузина Вирджиния.
– Миссис Ривел? – Лорд Кейтерхэм просиял. Перспектива предстоящего уик-энда вдруг показалась ему не такой уж и мрачной. – Прекрасная идея, Ломакс. Самая очаровательная женщина Лондона.
– И о Герцословакии знает не понаслышке. Ее муж служил там в посольстве, вы же знаете. И, к тому же, как вы верно заметили, она – женщина неотразимого личного обаяния.
– Восхитительное создание, – прошептал лорд Кейтерхэм.
– Значит, решено.
Мистер Ломакс ослабил хватку, и лорд Кейтерхэм тут же воспользовался возможностью освободить свой лацкан.
– До свидания, Ломакс. Вы ведь уладите все формальности, правда?
И он нырнул в такси. Лорд Кейтерхэм не любил достопочтенного Джорджа Ломакса настолько, насколько один добродетельный христианский джентльмен может не любить другого. Особенно его раздражали в последнем одутловатое красное лицо, тяжелое дыхание и честные голубые глаза навыкате. Думая о предстоящем уик-энде, он даже вздохнул. Некстати, ах, как все это сейчас некстати… Тут лорд Кейтерхэм вспомнил о Вирджинии Ривел и слегка взбодрился.
– Восхитительное создание, – пробормотал он себе под нос. – Просто восхитительное.