Все внимание сидевших в этот момент было приковано к Матарасу и его очередному случаю из практики.
– …Представьте… Утирая слезы, она мне жалуется: ну почему, почему он меня бросил? Я ведь ему Пастернака читала! Цветаеву читала… А я ей: может, следовало Мандельштама? Так что, милые дамы, учтите. И Пастернак, случается, не помощник.
– Да, Лева, интересная у тебя профессия, – с ходу включился в разговор Серж, входя с палубы. – Утешать безутешных и покинутых дам. А случается так, что слов, какими бы утешительными они ни были, не хватает? Когда требуется что-то еще? Так сказать, конкретно-прикладное.
– Понял, куда ты клонишь, – нашелся тут же Матарас, вытянув ладонь в сторону гинеколога. – Здесь пальма первенства исключительно у тебя, я не претендую.
– Но меня может не оказаться рядом!
– Значит, бедняжка обречена на страдания. И вообще, психотерапевт нужен каждому, я подчеркиваю – каждому, – Матарас поднял вверх указательный палец. – На Западе это в порядке вещей.
– Что я слышу? Опять преклонение перед Западом!.. – взмахнул рыжей шевелюрой Жора Рябухин, но на него тотчас зацыкали: не мешай слушать, если тебе не интересно.
Буквально лоснящийся от женского внимания Матарас перешел к следующему случаю…
Петр перехватил взгляд Лизаветы Хмельницкой. Говорили, что она успела развестись, одна воспитывает дочь, работает невропатологом в поликлинике, ведет платный прием по вечерам.
Стройная, стильная, с шармом… Платиновая блондинка с обложки глянцевого журнала. И зачем он только согласился на авантюру Элки?!
Впрочем, все можно переиграть, он ни под чем не подписывался.
Петр захотел подняться, но почувствовал на своем плече мешок с песком. На самом деле это была ладонь Царегородцева.
– Есть пара минут для разговора? – прогудел басок над самым ухом, ладонь с плеча, однако, коллега убирать не спешил.
– Разумеется, светилам отечественной урологии всегда рад. Если ты так же простату шерудишь, как мне плечо давишь…
Петр мельком окинул танцующих. Элла медленно перетаптывалась в обнимку с Трегубовым. Надо же, а он и не заметил.
– Не боись, с ней я нежно обращаюсь. Второе сердце мужчины как-никак!
Светило урологии приземлилось на место Эллы, близко посаженные грязновато-зеленые глаза уставились на Петра.
– И где ты с ней нежно обращаешься? – спросил Петр, чтобы прервать повисшую паузу. – Оперируешь? На приеме? Я про тебя ничего не знаю.
– В тубдиспансере на ставку, беру ночные дежурства в областной, – пробубнил Глеб как о чем-то опостылевшем, при этом махнул рукой, мол, не отвлекай от главного. – Мне тут сорока на хвосте принесла, что у вас с Элкой того… Завяли помидоры. Насколько это верно, хотелось услышать из первых уст.
Петр мгновенно понял далеко идущие планы уролога и решил в корне пресечь подобные попытки:
– Уж полгода как разошлись, но на днях решили снова…
– Но пока не расписались? – невозмутимо гнул свое Царегородцев, играя желваками. – Зависла пауза, ведь так? Вы как бы свободны пока, в открытом доступе.
«Вот оно как, – замигало в мозгу, подобно зеленому сигналу светофора. – Плотная, однако, конкуренция. Почти очередь. Да, Элка, за этим ты будешь как за каменной стеной. За гранитной. Поздравляю!»
– Какая разница, – усмехнувшись, протянул Петр. – Если мы решили…
– Ты от ответа не уходи, – легонько стукнул по столу уролог. – Вы свободны официально? Так?
– Ну, получается, что так…
– Это я и хотел услышать. Поэтому официально я разрешения у тебя спрашивать не буду, чтобы ухлестнуть за твоей бывшей.
– Если она не против, – настороженно бросил бывший супруг. Но уролог его уже не слушал, он искал глазами Эллу среди танцующих.
Однако как все закручено!
Чтобы собраться с мыслями, Петр вышел на палубу, на этот раз – в своем плаще. Бумажку с номером позвонка положил во внутренний карман.
Странно… Еще вчера ему было все равно, ухаживает кто-то за его бывшей супругой, или она за кем-то… А сегодня желание Глеба Царегородцева «приударить» за Эллой вызвало в нем бурю негодования. Еле-еле сдержался. Выходит, осталось что-то еще от былой любви, от тех волнений и страстей.
Или все это не более чем отголоски семейного быта, привычек, которые, по сути, уже в прошлом? Полгода не виделись, потом потанцевали, вот и всколыхнулось ретивое… Как ни крути, принимать однозначное решение придется.
Каких-то пару часов назад, стоя на причале в ожидании приглашения на теплоход, Петр наблюдал, на каких авто подъезжают его однокурсники. Почти у каждого – иномарка. Все недовольны зарплатой, а укомплектованы – будь здоров. На какие шиши, спрашивается!
Проходящий в этот момент мимо него Лева Матарас бросил мимоходом:
– Не бери в голову, Петро, это все банковские автокредиты. Медикам их дают охотно, поскольку зарплата пусть и небольшая, но стабильная, банкротство не грозит.
– Откуда ты знаешь, что я думал именно об этом? – оторопел Петр.
– Обижаешь, Петро, – Лева виновато опустил глаза и пожал плечами. – Я все-таки психотерапевт. И грош мне цена, если я не смогу прочитать мысли, особенно такие банальные, как твои.
Ответить Петр не успел, Матарас отошел уже далеко.
Рядом в этот миг оказался патологоанатом Жора Рябухин. Вечно рассеянный и опаздывающий на лекции в вузе, он и сейчас все что-то искал, шарил по карманам. Во время очередной ревизии портфеля патологоанатома Петр заметил в нем охотничий нож с резной рукояткой и в кожаном футляре.
– Ого! Это что, сервелат резать? – удивился Петр, перехватив недовольный взгляд патологоанатома. – Можно взглянуть? Утоли мое любопытство, умоляю!
Однокурсник нехотя вытащил холодное оружие:
– Какой же патологоанатом без ножа? Только особо не свети им!
– У патологоанатома, как и у хирурга, – скальпель, насколько я помню. И этим профессии очень роднятся, – начал балагурить Петр, рассматривая в руках нож. – А то, что в одном случае тело живое, а в другом – мертвое, это уже детали, на которые не стоит обращать внимания.
На лезвии было выгравировано: «Боишься – не доставай, достал – не бойся!»
– Как видишь, с подтекстом. Скальпель – это на работе, – пояснил терпеливо Жора, наверняка пожалев, что вытащил нож из портфеля. – А в жизни нож. Жизнь – это другое, это не патанатомия! Мы с отцом охотники, нам без ножа никак нельзя. Все, давай клади на место, это не для баловства!
Жора вскрывал трупы в одной из медсанчастей краевого центра. Когда-то в институте, помнится, мечтал стать судебным медиком, разные захватывающие криминальные истории рассказывал. Но что-то не сложилось…
Ради справедливости надо отметить, что и Петр зачитывался когда-то Агатой Кристи, Чейзом, Чандлером. Когда это было? Может, в другой жизни?
Это что же получается? Психотерапевт без труда читает мысли, патологоанатом повсюду носит с собой нож. А что он, врач со «Скорой», припас в качестве доказательства своей профессии? Кто быстрей в подключичку вколется или заинтубирует больного? Да и с дефибриллятором, ребятки, не каждый из вас справится, наверное…
Он поймал себя на том, что совсем не слушает Эллу. Бывшая супруга о чем-то говорила, потом махнула рукой:
– Ты, Фролов, как был эгоистом, так им и остался.
– Извини, Элк, – привычно пробубнил он, скорчив невинную гримасу. – Столько впечатлений, болтовни, тут с ума бы не сойти.
– Запомни, Фролов, это у остальных может быть болтовня. У меня другое! Куда более важное.
– Согласен. Понимаю. Конечно, это я про других. Так что я прослушал?
Элла какое-то время смотрела на него, как бы решая, стоит ли пересказывать то, что он только что равнодушно пропустил мимо ушей. А он разглядывал в этот миг ее чуть отрешенное лицо и думал, что она ждет дополнительных извинений и оправданий. Он помнил это по совместной жизни: одного мимолетного «прости», брошенного всуе, ей частенько было недостаточно. Она ждала глубокого раскаяния.
Уже потом, насытившись супружеской жизнью до легкой аллергии, он понял, что за этим ожиданием скрывается лишь ее потребность убедиться, что теперь его внимание сосредоточено исключительно на ней, что никого другого и в мыслях нет. Всего лишь! Не более и не менее!
Чтобы докопаться до этой разгадки, ему пришлось выслушать и просмотреть не один гигабайт истерик и обвинений в черствости и эгоизме.
Но это было до развода, так сказать, «по ту сторону». Теперь – совсем иной коленкор. Он уже набрал в грудь воздуха, чтобы напомнить ей об этом, как вдруг услышал:
– Меня изнасиловали, Фролов! Если тебя хоть сколько-то это интересует.
Ему показалось, что признание это услышал не он один. Даже пауза неприятная повисла над большим овальным столом, уставленным закусками и выпивкой.
– Как? Кто? Ты заявила?
– Хочешь – верь, хочешь – нет, но подробностей я не помню. Словно платок с хлороформом дали понюхать, как в старых детективах. Никаких воспоминаний. Очнулась в соответственном виде, который я тебе описывать не буду. На том же самом месте… А именно – на скамье в парке, через который обычно возвращаюсь с работы.
– Когда это случилось?
– Месяц назад примерно. Смутно помню перед этим, что слышала какие-то шаги сзади, решила оглянуться и – все, провал. Недавно проверилась у гинеколога – никаких последствий. Осталось плюнуть, растереть и забыть. Но что-то не забывается. Заявлять не стала, так как не хочется проходить сквозь все это снова.
Петр ощутил прилив жалости, потянулся, чтобы поцеловать бывшую супругу, но она отстранилась:
– Не стоит… Я в полном порядке, глупостей не наделала, и слава богу. Даже не знаю, зачем тебе это рассказала. Наверное, слабость или принятый алкоголь.
– Кстати, об алкоголе, – решил Петр сгладить неловкость, сменив тему. – Раньше ты не переносила на дух красные вина, насколько я помню. А теперь не отрываешься от них.
– Знаешь, после этого досадного инцидента я решила развеяться. Ну, ты понимаешь… И укатила в Италию. Посетила Флоренцию, галерею Уффици, музей Сан-Марко… Там, кстати, заново для себя открыла красное вино. Оказалось, что никакой аллергии на него у меня нет.