Вернувшись вечером к себе в комнату, я уже знала, что мне предстоит бессонная ночь. Передо мной стояла немыслимая задача – насочинять за ночь целую толстую тетрадь стихов, чтобы предъявить ее завтра своему хозяину. И это еще не все: где вообще взять тетрадь, как таковую? Тетрадь непременно должна была быть старой, в потрепанной обложке, с пожелтевшими страницами и выцветшими чернилами – чтобы сразу становилось понятно, что графоманили в ней не один год и не два – где ее взять-то, черт возьми?!
За окном уже сгущались сумерки. Я глянула на циферблат часов: половина седьмого. Листы бумаги и карандаш, прихваченные в кабинете графа, я бросила на журнальный столик (другого стола в моей комнате не было), и нервно рассмеялась. Идиотизм ситуации меня смешил. Вот же вляпалась! Как их вообще пишут, эти чертовы стихи?!
Можно, конечно, попытаться списать где-то чужие и выдать за свои, но страх разоблачения меня остановил. Нет, надо писать свои, хоть плохие, но как?!
Я закрыла глаза. В тишине отчетливо выстукивали часы… Тик-тик…
Схвативши карандаш, я быстро набросала на бумаге:
«Я закрыла глаза. Стук часов. Тишина.» Так, первая строчка уже есть.
Задумчиво осмотрелась по сторонам в поисках вдохновения. В комнате я ничего не обнаружила, и решила выглянуть в окно, вдруг там отыщется идея. Распахнув окно, я обнаружила только ночное небо глубокой, бездонной синевы; верхушки деревьев, над которыми висела прозрачно-белая, полная, ослепительная луна в туманном нимбе белого свечения, да подсвеченные ее блеском ночные облака.
Ага. Поскольку «луна и «тишина» рифмуются, то есть шанс. Я дописала:
«За окном ослепительно светит луна».
Уже две строчки! Успех меня окрылил. Если дело так пойдет и дальше, то есть шанс чего-нибудь сотворить…
Я вновь всмотрелась в темноту за окном – вдруг удастся выудить еще какие-то вдохновенные мысли? Мыслей не было, зато я заприметила ворону, которая сидела на ветке недалеко от окна и каркнула как-то уж очень противно. Затем, переступив по ветке, ворона вышла из тени, и теперь силуэт пернатой твари был хорошо виден на фоне переплетения ветвей, напоминающих сеть. Ворона… нет, это недостаточно поэтично, путь лучше будет ворон. Кстати, а может, это и вправду ворон? Вон, какой черный. Я кинулась к бумаге и принялась строчить:
И притихшие в темной ночи дерева
Что из тоненьких веток сплели кружева,
И в зловещих сетях этих черных ветвей
Тихо прячется вестник печальных вестей –
Да, то ворон ночной, что при белой луне
Черным глазом своим подмигнуть хочет мне,
Он все ждет – но чего? Посмотри, я одна,
Посмотри: нас с тобой видит только луна,
Так скажи, не томи, что за весть хочешь мне
Рассказать ты сегодня при полной луне?
Написав это, я не поверила собственным глазам. Это было полноценное стихотворение! Правда, особого смысла в нем не было. Так и наплевать на это! Большинство поэтов и вовсе смыслом не заморачиваются.
От восторга собственными успехами я встала в позу, и, помахивая карандашом, торжественно продекламировала последнее четверостишие:
«Так скажи, не томи, что за весть хочешь мне
Рассказать ты сегодня при полной луне?»
И тут ветер всколыхнул занавеску на открытом окне, отнес ее в сторону – и я обнаружила на подоконнике того самого ворона, что сидел на ветке. Переступив лапками, покосившись на меня, он хрипловатым голосом вымолвил:
– Ну и долго ты будешь притворяться, Рэйвен, что не узнала меня?! Не хочешь ли поведать мне о своих успехах?