Первая песня воспевала Коимбру и студенческий быт и, судя по всему, была известна и любима всеми, потому что слушатели тут же принялись хлопать себя по коленям, отбивая ритм, и подпевать.
Но перед следующей повисла тяжелая тишина, которую нарушили лишь первые заунывные аккорды. Музыка стала тягучей и тяжелой и совершенно не понравилась Кузе. Как и сама песня. Сперва Педру спел о каком-то «юном принце, разбившем его сердце», а дальше последовало тоскливое перечисление того, что ментор теперь собирается с этим сердцем сделать: от «вырвать его из груди, бросить к ногам жестокой особы королевской крови, чтобы его растоптали, завершив начатое» до «скормить диким зверям и чудовищам». Далее ритм музыки стал еще более мрачным и Педру заявил о своем твердом намерении расстаться с жизнью и принялся перечислять способы, среди которых фигурировало: «утопиться», «быть сожранным разъяренными бештаферами» и «сгореть вместе с неким “проклятым городом”, где и произошло такое несчастье».
Теперь Кузя понял, что имели в виду студенты. Автором этой песни точно был Педру, и речь в ней велась от лица какой-то чересчур впечатлительной влюбленной и отвергнутой барышни. При этом Педру исполнял свои стихи с самым серьезным и даже трагическим видом, и Кузя подумал, что в сочетании со слезливым содержанием песни древний и всесильный ментор действительно выглядит довольно смешно и нелепо. А если это понял див, что говорить о людях?
Кузя потихоньку оглядел студентов. Но, к его удивлению, все сидели с напряженными и даже несколько испуганными лицами. Никакого намека на сдерживаемый смех. Хосе выпрямился, будто кол проглотил, и не мигая смотрел на сцену. Афонсу так сильно побледнел, что это стало видно даже в свете фонарей. Губы мальчишки были плотно сжаты, пальцы рук сцеплены, а ногти впились в кожу. И только Ана внешне казалась спокойной, но Кузя слышал, как отчаянно колотится ее сердце. Что происходит?
Наконец Педру закончил песню. Над площадью повисла гробовая тишина. Не было не то что аплодисментов, казалось, слушатели лишний раз боятся вздохнуть. Педру поклонился, весьма довольный произведенным эффектом. А вскоре снова заиграла музыка, на этот раз гораздо более ритмичная, и он запел о море, волнах и тяжелой судьбе моряка, который подолгу не видится со своей возлюбленной и очень по ней скучает, но сидя дома с любимой – очень скучает по морю.
Эта песня Кузе понравилась больше. Может, стихи в ней тоже не были особенно хороши, но Кузя в поэзии не разбирался, да и язык знал еще не настолько хорошо, чтобы оценивать сложные рифмы или что там еще бывает в стихах…
Слушатели начали успокаиваться. Вторая песня впечатлила их намного меньше, чем предыдущая. Но зато ее наградили аплодисментами. Да уж… надо же, как, оказывается, сильно действует на людей искусство.
В следующих двух песнях тоже фигурировали океан, разлука и любовь. А последняя даже Кузю взяла за живое – она пелась от лица утонувшего рыбака, который смотрит на любимую сквозь толщу воды, но не может выйти к ней и поцеловать, потому что его крепко сжимает в своих объятиях океан. Кузе даже холодно стало от мысли, что может чувствовать при этом несчастный рыбак. Утонуть… что может быть ужаснее?
После песни о рыбаке Педру сделал паузу и поблагодарил всех за то, что оценили его скромные творения. Воспользовавшись перерывом, Кузя повернулся к Афонсу, намереваясь сказать, что студенты зря смеются над своим ментором: его песни вовсе не плохие. Но мальчишка внезапно вскочил и, пригнувшись, рванул с концертной площадки к арке.
Кузя с трудом подавил желание помчаться следом – площадь накрыло такой волной силы, что ее однозначно почувствовали не только дивы, но и сидящие вокруг колдуны. Он бросил взгляд на Педру и увидел, что глаза дива горят лиловым огнем. Но мгновение спустя Педру взял себя в руки и улыбнулся публике:
– Не стоит торопиться покидать свои места. Песни, которые я собираюсь исполнить, может, и не настолько выразительны, как мои собственные, зато проверены временем и любимы всеми.
Он махнул рукой, и музыканты заиграли какую-то известную мелодию. Зрители разразились радостными криками, а Педру снова запел.
Но не успела его новая песня подойти к концу, как в арке снова появился Афонсу. В руках он держал огромную охапку цветов. Судя по виду, парнишка нарвал их в палисаднике у ближайшего дома, если вообще не на клумбе. Юный колдун не стал возвращаться на свое место, а устроился возле сцены, положив цветы себе на колени.
Когда Педру закончил свое выступление и вышел на поклон, Афонсу поднялся на сцену со своим букетом. И тут же все сидящие на земле студенты зааплодировали и начали выкрикивать «Браво!» «Отлично!» и «Хотим еще!». Кузя от души к ним присоединился. Педру, к удивлению Кузи, опустился перед своим поклонником на одно колено, словно перед королем, и принял букет. И Кузе показалось, что глаза ментора блестят от слез. Потом он поднялся в полный рост и сказал:
– Если мои почтенные зрители так просят, спою еще раз про нашу прекрасную Академию.
Спев еще несколько песен, Педру снова раскланялся под восторженные выкрики и аплодисменты и, спустившись со сцены, так же величественно и неспешно направился в сторону главного корпуса.
Кузя проводил его взглядом.
Пора.
В Коимбре оказалось гораздо веселее, чем он ожидал. Да и концерт все еще продолжался, на сцену как раз поднимались новые музыканты. Но Кузе нужно получить письмо от дона Криштиану и подарки. Король говорил о каких-то подарках…
…И лететь домой.
А значит, самое время последовать за Педру. Но сперва надо попрощаться. Кузя от всей души надеялся, что у него получится еще когда-нибудь увидеть и умницу Ану, и серьезно-бесшабашного Хосе, и Афонсу, в котором див разглядел настоящую родственную душу.
Кузя огляделся: Афонсу возле сцены уже не было, а через площадь к арке быстрым шагом направлялась Ана. Хосе тоже куда-то исчез. Стало немного грустно. Новые друзья совсем про него забыли. Но Кузя решил во что бы то ни стало их догнать. Надо хотя бы сказать им спасибо.
Во время перерыва площадь заполнилась суетящимся народом, который прежде неподвижно сидел на земле или на стульях. Откуда-то запахло сосисками и жареными каштанами. Возле арки к тележке с горячей едой выстроилась небольшая очередь.
Пробравшись через толпу, Кузя забежал под арку и прислушался: из всей какофонии звуков нужно вычленить знакомые голоса. Так, вот голос Аны, совсем рядом. Кузя выбежал из-под арки, завернул за угол и сразу же увидел девушку, Хосе и Афонсу. Младший паренек стоял прижавшись к стене. В руках он сжимал бутылку вина.
– Давай, еще глоток, – велела Ана.
Афонсу поднес бутылку к губам. Руки у него тряслись.
– Нет, я не хочу… правда, – он вернул бутылку и, глядя девушке прямо в глаза, проговорил:
– Ты же сама слышала… это… не пустые угрозы!
– Это был шантаж, Афонсу. Грубый, неприкрытый и направленный в твой адрес. И ты повелся. А ведь ты еще даже не ректор. Представляешь, что будет дальше?
– Я не повелся, – упрямо проговорил мальчик, – ему было плохо. По-настоящему. Ты разве не ощущала это? Ему больно. И я не мог просто сидеть и делать вид, что мне безразлично.
– И ты правильно поступил. Цветы – отличная идея. За выступления ментору редко дарят цветы. Хотя, когда ты убежал, я думала, он сцену разнесет.
– Не разнес бы. Я специально дождался, когда он закончит свои песни.
Ана открыла было рот, чтобы ответить, но тут в свете фонаря заметила Кузю.
– А, Диниш… а у нас… вот, сам видишь что, – она развела руками. Вино в бутылке плеснуло. – Забери, – велела она Хосе. Тот взял бутылку.
– Ага… – Кузя почесал нос и подошел ближе, – я вижу. Только ничегошеньки не понял. Это из-за песни той? Она про несчастную любовь, грустная, конечно, но не настолько же…
– Ты не понял, правда? – Ана сморщила нос. – Афонсу – из дома Браганса! Это про него песня. А вовсе не про какую-то там любовь!
– Браганса?.. Но… это же королевская фамилия… – Кузя выпучил глаза. – Погодите-ка… Афонсу, ты что же, сын дона Криштиану?
– Да, – подтвердила Ана. – Более того, у него огромная сила и он в данный момент – единственный официальный наследник.
Теперь все встало на свои места. Эх, Кузе еще учиться и учиться, прежде чем он станет настоящим сыщиком. Все ведь с самого начала было очевидно. Это не Афонсу похож на Педру, а див похож на своего хозяина, ректора. И отношения между ректорским дивом и юным наследником действительно должны несколько отличаться от отношения с обычными студентами. Просто… парнишка ну совершенно не был похож на «принца».
– Слушай, – Кузя обратился к Афонсу, – так ты, выходит, будущий ректор? Но ты ведь не хочешь… или хочешь? Ох, вы меня совсем запутали, ребята. И почему ты с Педру в ссоре? И главное, при чем тут эта странная песня?
– Это я виноват, – Афонсу стукнул себя кулаком по ноге. – Надо было думать…
– Ни в чем ты не виноват, – сказала Ана и пояснила Кузе: – Пятого октября, в день, когда в начале века случилась революция и последний король отрекся, республика анархистов вышла на шествие. Мы всегда отмечаем этот день. И Афонсу нес плакат, где было написано: «Долой право крови! Да здравствуют выборы!» Он его сам нарисовал.
– Потому что я в это верю! – воскликнул Афонсу. – Да, я хочу стать ректором, а кто не хочет? Но честно! И я говорил об этом и отцу, и ментору. Но… они не приняли мои слова всерьез. Поэтому я решил бороться.
– Но путь нам преградил ментор Педру, – продолжила Ана. – Прежде он никогда не вмешивался в наши протесты. Даже когда мы протестовали против его собственных распоряжений и его любимых средневековых порядков. Но тут… Он был… очень расстроен. Не хотел пропускать Афонсу. Тот отдал плакат Хосе, но…
– …Но ментор с тех пор со мной не разговаривает, – добавил Афонсу. – Нет, на занятиях ведет себя как ни в чем не бывало и, когда видит, произносит дежурные приветствия. Но не больше. И вот теперь – сам слышал. Я должен с ним поговорить. Сегодня же, – юный колдун повернулся к друзьям: – Вы… возвращайтесь на концерт, а я пойду…
– Ну уж нет, – возразил Хосе.
– Вы все вместе можете дослушать концерт, – сказал Кузя. – Мне пора лететь домой. Потому что мне предстоит еще одна встреча с доном Криштиану, письмо от него может получить только посланник, лично в руки. А встреча с ним, естественно, не обойдется без Педру.
– Ты улетаешь? – растерянно спросил Афонсу.
– Да, мне утром надо быть уже дома.
– А, тогда не торопись, – обрадованно произнесла Ана. – Ректор ни за что не уйдет до самого конца концерта.
– Я возьму колбасок. Уж очень они вкусно пахнут, – крикнул Хосе и рванул занимать очередь.
Концерт длился еще полтора часа. Петь выходили не только студенты, Кузя отметил даже парочку профессоров, которые тоже не гнушались этим искусством. Зрители хором подпевали, вылезали на сцену обнимать своих любимых музыкантов, кто-то уходил, подходили новые люди. Кузя видел в толпе нескольких довольно сильных дивов, по всей видимости менторов.
Наконец выступления закончились, и площадь начала пустеть.
– Ну что, бештафера Кузьма, удачи тебе в твоем деле, каким бы оно ни было. – Ана хлопнула Кузю по плечу и повернулась к Афонсу: – Будешь ждать? Может, лучше завтра?
– Нет, сегодня, – упрямо мотнул головой Афонсу, – этот разговор нельзя больше откладывать.
Ана молча вздохнула.
Хосе пожал Кузе руку.
– Возможно, мы еще увидимся, Диниш, было приятно познакомиться с тобой, – усмехнулся он.
И спустя несколько минут Кузя и Афонсу остались на площади одни.
– Эх… все-таки жаль, что ты не взаправдашний студент, – с расстройством произнес юный колдун. – Но я скажу тебе свой адрес, давай будем переписываться? Хочу побольше узнать про ваших анархистов. И про тебя. Ты не очень-то похож на наших бештафер.
– Ты имеешь в виду менторов? – усмехнулся Кузя, вспомнив суровых дивов на площади. И Педру, впечатляющего, с какой стороны ни посмотри. А впрочем, разве Владимир, Иннокентий, Анонимус, Анастасия и тем более Инесса так уж сильно от них отличаются?
– И менторов, и нашего фамильяра. Ментор Педру на лекциях часто рассказывает, как легко может обмануть колдуна бештафера. И прекрасно продемонстрировал это, притворившись веселым непутевым испанцем. Ни мы с Хосе, ни даже вечно осторожная Ана не смогли раскрыть обман.
Перед глазами Кузи всплыло счастливое и немного безумное лицо Педру. Тогда див говорил про океан… И Кузя сказал негромко:
– А что, если именно тогда он и был настоящим? А перед вами просто держит менторский имидж, чтобы не расслаблялись? – див изобразил на губах загадочную улыбку.
Афонсу, конечно, прав. Дивы чувствуют и выражают эмоции совсем не так, как люди. А похожее на человеческое поведение – чистое подражание. Но разве не так же ведут себя человеческие дети? Подражая взрослым? Кузя наблюдал подобное множество раз.
Афонсу хмыкнул:
– Запоминай адрес. Буду ждать от тебя письма. Ментор Педру ведет постоянную переписку с колдунами из множества Академий. Так что это вполне допустимо. Мир меняется. И менять его нам. – Афонсу протянул руку, и Кузя пожал ее, подумав, что фраза просто отличная. Надо ее запомнить и при случае ввернуть.
Дон Криштиану, как и утром, сидел на своем троне, но в этот раз Кузя постарался рассмотреть ректора получше: хотелось уловить семейное сходство с Афонсу. И это, естественно, не укрылось от взгляда колдуна. Он поднял руку в приглашающем жесте.
– Встань, посланник, и подойди. Хочу немного поговорить с тобой.
Кузя поднялся. Приватный разговор с ректором не входил в план, озвученный господином Меньшовым. Однако и знакомство с юным наследником проректор предугадать не мог. Придется выкручиваться на месте.
– Я заметил, что ты нашел общий язык с моим сыном, – проговорил дон Криштиану, и на его суровом лице появилась улыбка. Кузя немного успокоился: речь, похоже, пойдет об Афонсу. Но откуда ректор знает? Видел из своей ложи, что они сидели рядом? Или за наследником постоянно следят? В таком случае ему можно только посочувствовать…
– Афонсу давно проявляет интерес к анархистам, – добавил ректор, – в том числе и к русским. А также интересуется вашей историей и культурой. И я подумываю на год отправить его в Московскую Академию.
– О… серьезно? – обрадовался было Кузя, но вспомнил, что он сам пробудет в Академии только три-четыре дня, а после вернется в Петербург.
– Да, и мне нужна твоя помощь. Видишь ли, эта просьба проректора Меньшова… Сам понимаешь, так просто бештаферу к колдунам не внедряют. Тем более в святая святых – Академию. Причем даже не под видом ментора – студента! Не беспокойся, я не буду пытаться вызнать ваши тайны. Но… так могут поступить только в двух случаях: с целью шпионажа или для чьей-то защиты.
Король слегка наклонился к диву и развернул вверх ладонь. Кузе вдруг стало легко и радостно, приятное тепло словно побежало по его венам. А дон Криштиану продолжил:
– Речь идет о моем сыне. Поэтому мне важно знать: студенты вашей Академии – в безопасности? И в безопасности ли внук ректора Светлова, так трагически нас покинувшего?
Во взгляде короля светилась искренняя тревога. И его лицо в этот момент стало настолько похоже на лицо Афонсу, что Кузя даже улыбнулся. Но потом нахмурился. Ну что он может сказать этому человеку? Особенно про Матвея? Который, хоть и инсценировал свое падение, но, по словам Гермеса Аркадьевича, проректора Меньшова, да и Владимира, если уж на то пошло, находился в очень большой опасности.
– Я не могу ничего об этом сказать, – признался он. – Вам лучше поговорить с господином Меньшовым.
Придумать ничего правдоподобного не получалось. Да и обманывать дона Криштиану совершенно не хотелось. Очевидно, что им движет искренняя забота о сыне.
– Я понимаю, – ректор по-отечески похлопал Кузю по плечу, – и я уверен, что скоро у вас все будет в порядке. Ведь Инеш защищает учеников, так? Она жива, здорова и находится в Академии?
Взгляд короля стал совсем теплым и добродушно-участливым. И Кузя только растерянно захлопал глазами.
– Защищает… – наконец проговорил он, – я… я уверен в этом. По крайней мере, точно – старается.
К счастью, больше Кузю ни о чем не расспрашивали. Получив свиток, он, соблюдая все церемонии, вышел из зала и направился за Педру. В полной тишине они вошли в кабинет дива. На столе лежали коробочки и несколько свернутых и связанных вместе кульков. Кузя тут же ощутил запах кофе, рыбы и еще какой-то еды. У него заныло в груди. Как же хорошо и комфортно в Коимбре! Как же не хочется ее покидать! Даже кабинет Педру показался настолько уютным, что захотелось свернуться клубком на небольшом диванчике и, ни о чем не думая, лежать и смотреть в темные окна.
Педру будто прочитал его мысли.
– Ты понравился повелителю. И будь ты ментором, я бы договорился с проректором Меньшовым и обменял бы тебя на кого-нибудь из наших менторов. И, может быть, обучил бы тебя скольжению по волнам. В тебе есть потенциал. Ты чем-то напоминаешь меня в юности.
– Правда? – настроение было настолько прекрасным, а комплимент – таким приятным, что захотелось обнять Педру. – А что ты делал в юности? Охотился на пиратов, наверное?
Кузя уже достаточно прочитал про берберских пиратов и знал, сколько проблем они доставляли. Судя по учебникам истории, Педру прославился как их непримиримый враг и истребитель.
– Это было позже. Когда я уничтожал пиратов, я уже служил королю. А до этого я сам был пиратом. А еще раньше люди почитали меня как божество.
– Ух ты… – восхитился Кузя, – это, наверное, здорово.
– Тогда мне тоже так казалось, – зрачки Педру расширились от приятных воспоминаний, – но это было так давно, что даже моя память уже начинает меня подводить.
– Как же классно быть таким древним и сильным! – восторженно воскликнул Кузя. – Хорошо, что я… похож. Это значит, что у меня тоже есть шанс стать таким же.
– Если доживешь.
Кузя хотел беспечно махнуть рукой, но что-то изменилось в силе Педру, и Кузе стало не по себе.
Див приблизился так быстро, что Кузя не успел заметить его движения, и негромко, на пределе слышимости проговорил:
– Видишь ли, у тебя есть два недостатка. Про один я уже говорил – это самоуверенность. Чаще всего бештаферу губит именно она. Но вторая опасность гораздо серьезнее.
– Что это? – прошептал Кузя.
– Это люди, – без тени улыбки проговорил Педру. – Люди, которых ты всей душой хочешь защитить. Чем больше ты будешь делать им добра, тем чаще они будут пытаться тебя сломать и уничтожить. Люди очень неблагодарные существа, запомни это.
– Что за чушь? – недоуменно спросил Кузя. Приятное и расслабленное настроение рассеялось без следа. Он указал на окно. – Вон там тебя ждет Афонсу! Он очень переживает, что сделал тебе больно. И это при том, что он был прав, а ты – нет!
Педру даже не повернулся в сторону окна.
– Я отлично знаю, что сеньор Афонсу ждет меня. Он всегда сидит на этом парапете, когда хочет поговорить со мной о чем-то важном. Как только я закончу дела, немедленно выйду к нему. Но это, увы, никак не отменяет моих слов. Ты и сам поймешь это рано или поздно. Дело не в том, что люди плохие или хорошие. Просто они в большинстве своем не умеют и не желают решать сами, что для них хорошо, а что плохо. Люди не способны управлять своей жизнью. Поэтому и назначают себе тех, кто решает за них. Богов, королей, президентов. Даже когда они говорят, что желают свободы, на поверку они просто хотят, чтобы тот, кто принимает за них решения, делал это так, как им удобно. Но ирония в том, что чем больше делаешь им добра, тем больше они тебя презирают. Это заложено в их природе. И когда ты это поймешь, у тебя будет только один путь.
– Какой? – спросил Кузя, чувствуя, что у него холодеет спина.
– А этого я не знаю, – внезапно совсем по-человечески улыбнулся Педру, – свой выбор я сделал. А твой путь придется выбирать тебе. Если тебя не убьют раньше, разумеется. Поговори об этом с Инеш. Она очень мудра, в отличие от меня.
С этими словами Педру повернулся к окну.
– И ты прав. Будущий король ждет. Поэтому забирай подарки. Я добавил немного и от себя. И передай господину проректору мой самый пламенный привет. И не вздумай его подвести, ясно? – Это Педру проговорил по ментальной связи. На этот раз его голос прозвучал в голове как набат.
– Ясно, чего же неясного, – пробормотал Кузя, уныло оглядывая гору подарков. – Как я их потащу-то все? Галкой?..
Педру указал куда-то за окно:
– Вот там недалеко побережье. Можешь слетать и поглотить парочку морских чаек. Они крупные.
Было совершенно непонятно, шутит он или говорит серьезно.
– Ладно, справлюсь, – Кузя снял с шеи крест и положил на стол, – все равно в Коимбре было здорово. Жаль, что ты не можешь прилететь в гости. Я бы показал тебе снежные горы.
Педру посмотрел на него:
– Для того чтобы такой, как я, пересек границу – нужны исключительные обстоятельства. Я был у вас недавно и надеюсь, новая нужда возникнет нескоро.
– Ага, – согласился Кузя, – такого нам больше не надо.
Он подошел к столу и взвесил в руке один из свертков, пахнущий рыбой.
Несмотря на ночной холод, сеньор Афонсу сидел на своем любимом парапете в одной тонкой куртке. Но Педру не стал предлагать свою менторскую капу: колдун должен уметь переносить неудобства. Тем более – будущий король. Педру неслышно подошел сзади, но сеньор Афонсу сразу же обернулся, вскочил, вскинул руки, и на голову Педру обрушилось оружие колдуна – мощный водопад.
Педру откинул волосы, стряхивая воду, и улыбнулся одними уголками губ:
– Вы делаете успехи. Сбить меня с ног вам удастся еще нескоро, но…
– Как вы могли?! – выдохнул Афонсу. В его голосе смешались злость и обида.
– Я понимаю ваш гнев… – произнес Педру, но сеньор Афонсу снова его перебил:
– Вы угрожали! Мне! Моей семье! Перед всей Академией!
– Я лишь хотел, чтобы вы поняли мои чувства. А фаду выражает чувства лучше всего. И мне показалось, что вы поняли.
– Я-то понял… А что поняли остальные? Вы же видели, что студенты испугались!
– Оно того стоило.
Сеньор Афонсу молча отвернулся и посмотрел на город. А потом снова заговорил, совсем тихо и будто даже обреченно:
– Вы в меня не верите. Ни в мою силу, ни в мою волю. Ни в то, что я смогу занять должность ректора без «права крови». Я наизусть знаю наше генеалогическое древо. Таких «носителей королевской крови», как я, – несколько десятков. Дом Браганса довольно обширный, и я уверен, что вы тщательно следите за всеми его ветвями и за каждым отпрыском, наделенным колдовской силой. А что, если я умру, а? Вы просто выберете кого-то другого, пусть похуже, но главное, чтобы у него была пресловутая священная кровь?
– Сеньор Афонсу, я тоже могу погибнуть, – ответил ему Педру.
– Вы опять угрожаете… как же мне надоел этот шантаж… – юноша сжал кулаки.
– Это не шантаж. – Педру присел на корточки возле парапета так, чтобы их глаза оказались почти вровень. – Представьте, что я погиб во время Прорыва в Российской империи. Ведь такой риск был. Тогда, согласно древней традиции, в благодарность за помощь Россия отдаст нашей Академии бештаферу, равного мне по силе. Нет, не Инеш, которую вы знаете хотя бы по книжкам. А кого-то совершенно чужого. Дикаря, пойманного во время Прорыва, а то и вообще расщедрятся на Русское Чудовище. И вам придется с ним работать в одной связке много лет. Ощущать совершенно чуждые и непонятные вам мысли и чувства. А главное – заставить подчиняться, почитать вас как своего короля. По-настоящему, а не только под давлением заклятий и Высших приоритетов. А теперь подумайте, что вы предлагаете мне. Взять и признать над собой власть чужака? Которого я помню всего лишь простым студентом.
– Я понимаю, о чем вы… Но ведь в других Академиях бештаферы это… – юный колдун попытался подобрать слово, и Педру с легкой улыбкой закончил:
– …терпят? Бештаферы терпят это ради Академий, которым служат. Пытаются уживаться с новым ректором или, наоборот, постоянно проверяют на прочность, требуют доказать, что тот достоин их службы. Вы жалуетесь, что у вас нет выбора. Но и у меня его нет. Мы в одной лодке, сеньор Афонсу.
– Именно. И эта лодка – Академия, – юноша внимательно посмотрел в глаза, – я понимаю, о чем вы говорите. И ваши чувства тоже. Но вы сами сказали, что будет, если с вами… что-то случится. А что произойдет с нашей Академией, если в этот трагический момент на месте ректора окажется король, который «хорошо, что не лупит себя своим же оружием»? Сможет он подчинить Русское Чудовище? Одной силой своей священной крови, на которую новому бештафере будет совершенно наплевать?
Эти слова привели Педру в восхищение. Юноша, почти мальчик, умудрился поймать его в собственную ловушку. И юный колдун даже в чем-то прав. Кроме одного, главного. Именно королевская династия Браганса уже несколько сотен лет производила на свет очень сильных колдунов. Поэтому прежде ей удалось сковырнуть с насиженного места выродившихся и потерявших силу Габсбургов, забывших, на чем должна основываться мощь аристократических родов. Габсбурги предпочли интриги и политику и брали в жены даже обделенных какой-либо силой женщин.
Педру же всегда следил за тем, чтобы избранницей будущего короля оказалась сильная чародейка или, на худой конец, колдунья.
Да, случались сбои. Старшие сыновья дона Криштиану не смогли даже сдать экзамены. Но потом родился сеньор Афонсу, и его сила оказалась очень велика. Да и внуки дона Криштиану, если верить первым проверкам, тоже способны стать хорошими колдунами. Если система отлично работала веками, зачем отказываться от нее?
Иногда происходящее в мире пугало Педру. Аристократия повсеместно утратила свое былое величие и значение. Колдуны вовсю женились на лишенных силы простолюдинках. И каждая такая свадьба оставляет в сердце Педру настоящую рану. Он слышал, о чем два мальчишки, колдун и бештафера, говорили совсем недавно. Мир меняется. И эти изменения Педру совершенно не нравились. Что станет с миром, если колдуны выродятся совсем?
Но Педру не стал озвучивать свои мысли юноше. Колдун еще слишком мал, чтобы понять. Главное, чтобы он не наделал глупостей, пока не вступит в должность. А там… Педру сумеет убедить нового ректора в своей правоте. Должен суметь.
– Я не сомневаюсь, сеньор Афонсу, что вы способны занять должность ректора без всякого права крови. Обещаю, что больше не буду сочинять такие фаду. Но и вы не должны давать повода подумать, что между королевской семьей и главным ментором имеются какие-то разногласия. Здесь вы правы: это может сильно напугать.
Он поднялся. Афонсу тоже вскочил.
– Я совершил ошибку, выйдя с этим плакатом, – быстро произнес он. – Прошу извинить меня.
Педру протянул руку, будто хотел коснуться груди юноши, но остановился, так и не завершив движение:
– Вы можете и даже должны спорить со мной на занятиях, если не согласны. Высказывать недовольство устаревшими, с вашей точки зрения, правилами и бороться с ними. Но личных конфликтов между нами быть не должно. По крайней мере таких, которые заметны всем. Я тоже прошу простить меня за несдержанность.
Он опустился на одно колено, не убирая, впрочем, руки, и добавил:
– Вы всегда можете прийти сюда, как вы это делали не раз, и даже облить меня водой, если очень расстроены и недовольны. И мы поговорим.
– Хорошо! – в голосе сеньора Афонсу послышалось облегчение. Он тоже вскинул ладонь, коснулся руки Педру и, пожелав доброй ночи, со всех ног помчался к арке. Педру проводил его взглядом, а потом, поднеся на миг к губам пальцы, еще хранившие тепло прикосновения, направился в кабинет дона Криштиану. Сегодня предстоял еще один нелегкий разговор.
Он аккуратно поймал и поставил на полку возле двери пресс-папье в виде серебряного льва, которое полетело в него, как только он переступил порог кабинета дона Криштиану, и даже успел принять коленопреклоненную позу, прежде чем на его затылок обрушился многократно усиленный щитом удар.
– Уф, – проговорил дон Криштиану, потирая руку, – так полегче… Второй участник этой трагикомедии получит свою порцию дома.
– Умоляю, не наказывайте сеньора Афонсу, – проговорил Педру, прежде чем новый удар заставил его уткнуться лбом в пол. Он не стал поднимать голову, но добавил: – Он вел себя с достоинством, соответствующим будущему королю! И каждый его поступок вызывает у меня лишь уважение!
– Я знаю, – дон Криштиану направился обратно к своему креслу, – именно поэтому Афонсу получит взбучку только на словах. Для своих тринадцати лет он ведет себя на удивление разумно. В отличие от тебя. Что это было, я спрашиваю? Ты до смерти всех перепугал. Угрожал! У меня чуть сердечный приступ не случился!
– Мой повелитель… это всего лишь поэтическая метафора…
– Что?! – ректор, уже собиравшийся сесть, снова обернулся и вскинул руку. – Угроза спалить Коимбру у тебя называется «поэтическая метафора»?!
Педру поднял голову и постарался придать своему лицу выражение раскаяния:
– Но это же фаду… я лишь пел о своих чувствах, и сеньор Афонсу понял их!
– Да, я заметил. Мне с балкона был виден даже тот палисадник, который ободрал мой сын, чтобы «твои чувства» не спровоцировали панику среди профессоров и студентов. Вы стоите друг друга. Жду не дождусь, когда этот оболтус вырастет, чтобы наконец передать Академию и тебя в придачу в его заботливые руки и уйти на покой. Уеду в Помбал или Алкобасу, заведу виноградник… буду лечить нервы вином собственного изготовления… если до этого счастливого момента вы с Афонсу не доведете меня до сердечного приступа.
– Повелитель… – Педру испуганно замер. И тут дон Криштиану наконец уселся в кресло и улыбнулся:
– Ладно, извини, теперь я перегнул палку. Я отлично помню, как ты проверял мою силу и волю, когда мне было тринадцать. Хотя со мной ты вроде был помягче. Или мне так кажется на фоне всех твоих выходок, пришедшихся на время моего ректорства? У меня уже вся голова седая!
Педру поднялся, отлично понимая, что буря миновала, и проговорил:
– Ваш сын очень силен, повелитель…
– И я рад этому. Однако ты выбрал не самое лучшее время проверять его на прочность. Не приходится сомневаться: все, что произошло сегодня, немедленно станет известно проректору Меньшову. А его посланник умудрился спеться с Афонсу. Ты ведь специально пристроил его к анархистам, так?
– Конечно. Я знаю о ваших планах отправить наследника в Россию.
– Да, теперь я это твердо решил. Афонсу нужно побольше узнать об этой стране и ее нравах. А не только о людях, умерших более полувека назад вместе с их безумными идеями. Ему придется иметь с русскими дело. А в Московской Академии в ближайшее время все может сильно измениться.
– Вы применили к посланнику толику своей силы. Но не стали допрашивать его. Не задали ни одного вопроса, что я подготовил. Почему?
– Я и так получил все ответы. Ты же заметил его увертки и заминки. Сейчас нужно быть очень осторожными. И показывать излишний интерес не стоит. Допрос посланника с применением силы – это как минимум невежливо. Тем более – моей силы. – Дон Криштиану едва слышно рассмеялся. – Инеш жива, но в Академии ее нет. Она защищает Хранилище. А мы благодаря твоим агентам знаем, как устроена его защита. Инеш скрылась, возможно потому, что не доверяет кандидату в ректоры. Как думаешь?
– Проректору Меньшову… – Педру посмотрел в лицо повелителю, – но почему? И в любом случае несовершенная система выборов принудит ее подчиниться тому, кого утвердит коллегия.
– Да, ректор Светлов умер, и тут же началась смута. В такие моменты практичные идеи моего сына не кажутся слишком разумными. Академии имеют дело с очень могущественными силами. С ними не стоит играть в обычные политические игры. Знать бы, как собирается поступить Инеш… что-то мне подсказывает, что в Московской Академии происходят необычные события, – дон Криштиану вздохнул и продолжил: – Скажи мне, много ли стран, а точнее – тех людей, что правят ими, мечтают сделать Академию государственной структурой и подчинить своей власти?
– Почти все, – не задумываясь, ответил Педру, – и некоторым из них достаточно всего лишь вернуть законные права своему королю.
– Я сейчас не об этом. Подумай: что, если государственная структура какой-то страны внедрит в Академию своего человека? Идейного, на сто процентов верного и преданного административной машине? Талантливого и очень сильного колдуна? И тот, не размениваясь на мелочи типа шпионажа и передачи секретов Академии спецслужбам, сделает карьеру и… в конечном итоге займет должность ректора? Как, по-твоему, это похоже на одного твоего очень хорошего знакомого?
– Власть в России сменилась. И несмотря на то что государственный строй остался прежним, это лишь видимость. Перемены эту страну ожидают грандиозные, – Педру подошел к столу. – Я написал письмо проректору Меньшову. Отправил вместе с подарком. Надеюсь в ближайшее время получить от него максимально честный ответ. К сожалению, уже нет сомнений в том, что мой осведомитель разоблачен. И проректор даже не стал унижать меня передачей через него ложной или нейтральной информации, а четко дал понять, что опередил меня.
Дон Криштиану усмехнулся:
– А ты так до сих пор и не вычислил его шпиона? Ах, ну что же, этот раунд за ним.
Педру приподнял уголки губ:
– Я… забросил наживку. И посланник, без сомнений, ее передаст. Осведомитель проректора Меньшова будет носом землю рыть, чтобы понять, что у нас происходит. И, я надеюсь, выдаст свой интерес.
Брови дона Криштиану сдвинулись к переносице. Он медленно поднялся с кресла.
– Так, Педру… только не говори мне, что ты затеял весь этот фарс с фаду на глазах у бештаферы-посланника нарочно? Чтобы поиграть в любимую игру со своим ненаглядным Меньшовым?! Ты что же, готов выставить нас полными идиотами перед новым ректором Московской Академии только лишь потому, что тебя зацепило, что он первым вычислил твоего шпиона?!
Дон Криштиану зашарил рукой позади себя, пытаясь найти подходящий предмет. Им оказалась прислоненная к каминной решетке кочерга. Педру попятился к двери, выставив вперед ладони:
– Нет, мой повелитель! Вы неправильно поняли! Это всего лишь пара фраз, вставленных мной в разговор с посланником! Мне нужно было растревожить его, чтобы убрать воздействие вашей силы. Вы же сами сказали, что нельзя отправлять его обратно, не сняв заклинание. Я сделал вид, что случайно обронил фразу о своем отношении к людям. Это должно вызвать подозрения в том…
– …что я тебя сейчас поперек спины так перетяну, что ты надолго забудешь свои дурацкие интриги! – однако кочерга со звоном упала на пол. – Ладно. Неси вино. Одними успокоительными травами тут не отделаться.