Василий Попков Тайна Либереи



ПРОЛОГ. Тень Либереи


Смерть пришла за мной в четверг, прячась в запахе старой бумаги и пыли.


Я сидел в своем кабинете, в сердце Историко-архивного института, и пытался заставить первокурсников если не полюбить, то хотя бы перестать бояться палеографии. За окном хмурился московский вечер, а в аудитории царила сонная тишина, нарушаемая лишь скрипом моих мелков по доске и мерным гулом вентиляции.


– Четвертое правило, – говорил я, глядя на уставшие лица, – если вы не можете прочесть слово, не вините почерк. Вините свое невежество. Почтенный дьяк XVII века не обязан был писать разборчиво для студента XXI. Ваша задача – проникнуть в его логику, понять ритм его руки…


Из-за двери соседней аудитории доносился голос коллеги, читающего лекцию по источниковедению. Обычный вечер. Обычная жизнь.


Внезапно внутри меня что-то щелкнуло. Сдвинулось с места. Механизм, что был запущен много лет назад и, казалось, навсегда застыл в мертвой точке после гибели Кати. Механизм поиска. Одной опасной, запретной мысли было достаточно, чтобы стены моего аккуратного, выстроенного после трагедии мирка задрожали и пошли трещинами.


Я посмотрел на свое отражение в темном окне. Усталое лицо, тени под глазами. Лицо человека, который предпочел бы забыть. Но прошлое, как оказалось, не забыло меня. Оно ждало своего часа, затаившись в камнях древней палаты, и теперь протягивало мне свою перчатку.


Некоторые двери, будучи однажды приоткрытыми, уже не могут быть закрыты. Они втягивают тебя внутрь, в свой мрак, где пыль истории смешана с запахом свежей крови. Меня втянули навстречу тени, что снова проснулась и звала меня по имени.


Тени Либереи.

Глава 1. Призраки прошлого

Дождь за окном аудитории был идеальным саундтреком к его мыслям. Он струился по грязному стеклу, искажая мир за ним, превращая осенние клены в размытые пятна жёлтой и багровой акварели. Сергей Воронов стоял у доски, чувствуя под пальцами мел, шершавый и сухой. Запах пыли, влажной шерсти и дешевого кофе из буфета – вот неизменная атмосфера этого храма науки, его добровольной тюрьмы.


– Итак, «Избранная рада», – его голос прозвучал низко, без тени приветливости. Он окинул взглядом полтора десятка лиц. Половина с надеждой уставилась в конспекты, вторая – в экраны смартфонов. – Блестящее собрание умов, «спасавшее» царя от него самого. Адашев, Сильвестр, Курбский… Курбский, который впоследствии сбежит к врагу и назовет Ивана «всескверным и блудословным». Вопрос: когда они были искренни? Тогда, когда нашептывали царю идеи о «Святорусском царстве»? Или тогда, когда называли его извергом? Или, – он сделал паузу, дав повиснуть в воздухе гулкой тишине, – искренности не было нигде? Просто одна группа боролась за влияние против другой, прикрываясь благими намерениями, как щитом.


В задних рядах перешептывались. Сергей поймал себя на том, что его взгляд автоматически выхватывает детали: у девушки в розовой кофте на рукаве след от ручки, парень в очках нервно постукивает ногой, у другого, спортивного вида, из-под воротника куртки торчит бирка от футболки. Привычка. Проклятая, неистребимая привычка следователя, которая превращала живых людей в набор улик.


– Есть мнения? – спросил он, уже зная, что вряд ли услышит что-то новое.


Подняла руку старательная студентка с первой парты, то ли Лена, то ли Алена Перова. Он всегда путал их имена.

– Историки считают, что реформы «Избранной рады» были прогрессивными. Уложение, земские соборы, приказы… Это закладывало основы государственности.


– Прогрессивными, – с легкой, почти незаметной насмешкой повторил Сергей. – Для кого? Для московского боярства, чьи права урезали? Для крестьян, которых окончательно прикрепили к земле «заповедными летами»? Или для самого царя, который в итоге разогнал этих «прогрессистов» и устроил опричнину? Не ищите в истории справедливости, – он отложил мел. – Ищите интересы. Власть, деньги, страх. Это единственные двигатели, которые не подводят.


Аудитория затихла. Его цинизм действовал на студентов гипнотически. Одних отталкивал, других притягивал, как запретный плод. Он был для них загадкой – молодой, но с сединой на висках и старыми глазами. Преподаватель, который говорил о прошлом так, будто сам только что вышел из кабинета следователя XVI века.


– Но ведь Иван Грозный сам был продуктом своей эпохи, – робко возразил парень с третьей парты. – Семибоярщина, смерть отца, унижения в детстве… Он боялся заговоров.


– Боязнь заговоров – это не оправдание, это диагноз, – парировал Сергей. – И не говорите мне слово «эпоха». Эпоха – это такая удобная корзина, куда историки сбрасывают все, что не могут объяснить рационально. «Жестокость эпохи». А эпоха из чего сложилась? Из таких же людей, из крови, плоти и страха. Иван не боялся заговоров. Он боялся потерять власть. Это единственный страх, который стоит принимать в расчет. Все остальное – лирика.


Он отвернулся к окну, глядя на дождь. В его собственном прошлом тоже была своя «эпоха». Эпоха под кодовым названием «Дело Феникса». Яркая, кровавая, длиной в три года и закончившаяся громким провалом. И смертью. Всегда – смертью.


В кармане брюк тихо и противно завибрировал телефон. Сергей нахмурился. Он ненавидел, когда ему мешали во время лекции. Достал аппарат, намереваясь отключить его, но замер. На экране горело имя: «Гольдберг».


Сообщение было лаконичным, как выстрел: «Нашли кое-что. Срочно. Мой кабинет».


Сердце, привыкшее за годы к размеренному, почти затворническому ритму, дрогнуло и забилось чаще. «Кое-что» у Бориса Исааковича никогда не означало новую партию чая или свежий номер исторического журнала. «Кое-что» у Гольдберга всегда пахло сенсацией. Пахло порохом и нафталином архивной пыли.


– На сегодня все, – сказал он, резко обернувшись к аудитории. Циничная маска на мгновение сползла, выдав внутреннее напряжение. – Читайте Карамзина. И Ключевского. Но помните, что они тоже писали с чьих-то слов. Истина где-то посередине. Или ее нет вовсе.


Он быстрыми шагами вышел из аудитории, не оглядываясь на удивленные взгляды студентов. Длинный коридор исторического факультета тянулся перед ним, как туннель. Свет от люминесцентных ламп был мертвенным и плоским. Шаги отдавались эхом по старинному, еще дореволюционному паркету.


И тут его настигли призраки.


Это всегда происходило неожиданно. Триггером могла стать любая мелочь – запах, звук, фраза. Сейчас это было слово «срочно». Оно пробило брешь в плотине, которую он годами возводил в своей памяти.


…Дождь был и тогда. Не такой осенний и меланхоличный, а ливень, холодный, пронизывающий, обрушившийся на город внезапно, как нападение. Они сидели в служебной «Ладе», припаркованной в грязном переулке у складов. В салоне пахло мокрой резиной, сигаретным дымом и дешевым кофе из термоса. Он, молодой, выгоревший следователь Сергей Воронов, и его напарница, Катя Алексеева. Катя. Всегда с улыбкой, даже в самые дерьмовые дни. Говорила, что юмор – это последняя линия обороны от абсурда, который их окружал.


– Слушай, Ворон, не гони коней, – ее голос звучал устало, но тепло. – Мы его возьмем. Этот «Феникс» уже ошибся. Все ошибаются.


– Он не ошибается, – мрачно буркнул Сергей, уставившись на темный вход на склад, где, по их данным, должна была состояться встреча. – Он играет с нами. Чувствуешь? Как будто мы пешки на его доске.


– Ну, тогда мы ему устроим шах и мат, – пошутила она.


Он не ответил. В ушах стоял назойливый стук дождя по крыше. В груди – холодный камень предчувствия. Он всегда доверял своей интуиции. Но в тот вечер проигнорировал ее. Приказал группе захвата ждать его сигнала. Сигнала, который так и не прозвучал.


Он вышел из машины, сказав, что нужно проверить задний вход. Это была его роковая ошибка. Поспешность. Желание быть героем, схватить этого демона, этого «Феникса», своими руками.


Выстрел прозвучал негромко, приглушенный шумом ливня. Не со склада. С крыши соседнего здания. Снайпер.


Он не видел, как пуля вошла в лобовое стекло. Услышал только хлопок и резкий, обрывающийся на полуслове вздох Кати. Обернулся. Успел увидеть, как ее голова откинулась на подголовник, а по стеклу, залитому дождем, поползла алая, густая река.


Он не кричал. Не звал на помощь. Он застыл, смотря в ее остекленевшие, широко открытые глаза. В глазах, в которых еще секунду назад была жизнь, а теперь – только пустота и отражение стекающей крови.


Потом был хаос. Крики, выстрелы, сирены. Но все это прошло мимо него, как сквозь толстое стекло. Он стоял на коленях в грязи под проливным дождем, сжимая ее уже холодную руку, и не мог вымолвить ни слова. Только внутри горело одно-единственное слово: «Я».


Я виноват. Я привел ее сюда. Я не досмотрел. Я не уберег.


Сергей остановился, прислонившись лбом к холодному стеклу окна в коридоре. Ладонь, сжатую в кулак, он прижал к груди, пытаясь заглушить внезапную физическую боль. Прошло пять лет. А иногда казалось, что все было вчера. Этот запах – дождя, крови и бензина. Этот звук. Этот взгляд.


Он глубоко вздохнул, заставляя себя вернуться в настоящее. Коридор. Университет. Запах старой бумаги и полотера. Он был здесь, чтобы забыть. Чтобы закопаться в прошлом, которое не могло причинить ему боль, потому что его участники давно умерли. Чтобы не чувствовать ответственности за живых.


И вот это сообщение. «Срочно». Слово из его прошлой жизни. Слова, которое всегда предвещало проблемы. Боль, смерть, потери.


Он выпрямился, с силой провел рукой по лицу, смахивая несуществующие слезы и накопившуюся усталость. Нет. Он не пойдет. У него здесь своя жизнь. Тихая, предсказуемая. Он не позволит Гольдбергу втянуть себя в очередную авантюру. Какой бы захватывающей она ни была.


Он достал телефон, чтобы написать отказ. Пальцы замерли над клавиатурой. А если это действительно что-то важное? Гольдберг не был паникером. Его «кое-что» однажды привело к находке утерянных писем Софьи Палеолог. В другой раз – к расшифровке донесений английских шпионов при дворе Грозного.


Любопытство – это профессиональная деформация историка. И бывшего следователя. Оба они – охотники за правдой. Только один ищет ее в пыльных фолиантах, а другой – на месте преступления.


Сергей заколебался. Он посмотрел в окно. Дождь не утихал. За ним лежал город – огромный, живой, полный своих тайн и загадок. А здесь, в стенах университета, он был в безопасности. Но безопасность – это иллюзия. Он знал это лучше кого бы то ни было.


Снова посмотрел на сообщение. «Нашли кое-что. Срочно. Мой кабинет».


Внутренний диалог был краток и жесток.

«Не лезь. Закройся дома. Выпей виски. Посмотри какой-нибудь глупый сериал. Забудь».

«А если это шанс? Шанс найти нечто такое, что перевесит все прошлые ошибки? Что-то, что заставит эти годы затворничества иметь смысл?»


Он ненавидел себя в такие моменты. Ненавидел эту часть себя, которая все еще жаждала адреналина, загадки, погони. Часть, которая не хотела мириться с тем, чтобы просто тихо сгнить в четырех стенах.


С тяжелым, почти стонущим вздохом он сунул телефон в карман и резко отвернулся от окна. Шаги по коридору стали быстрее и твёрже. Он не бежал от призраков прошлого. Он бежал им навстречу. Потому что, возможно, только найдя ответы на исторические загадки мог надеяться найти ответы на свои собственные.


Он шел по коридору, и тени, падающие от высоких шкафов с архивными папками, казалось, тянулись к нему, пытаясь удержать. Но он был уже не здесь. Его ум, отточенный годами следственной работы, лихорадочно анализировал возможные варианты. Что мог найти Гольдберг? Новый манускрипт? Артефакт? Что-то, связанное с их многолетними изысканиями, с их главной, почти навязчивой идеей – библиотекой Ивана Грозного?


Мысль о Либерее заставила его сердце снова забиться сильнее. Это была та самая зацепка, ради которой стоило рискнуть. Рискнуть своим покоем. Своим душевным равновесием. Потому что если это и правда был ключ к величайшей исторической тайне России, то его личные демоны могли и подождать.


Он подошел к тяжелой дубовой двери с табличкой «Проф. Б. И. Гольдберг». Дверь была приоткрыта. Изнутри доносилось взволнованное бормотание и скрип старых полок. Сергей на мгновение задержался на пороге, собираясь с духом. Глоток воздуха. Последний бастион перед точкой невозврата.


Он толкнул дверь.


– Борис Исаакович, я надеюсь, это действительно того стоит, – произнес он, переступая порог кабинета, который больше походил на лабиринт из книжных стеллажей, груды бумаг и древних карт. – Я бросил семинар посреди…


Он не договорил. Его взгляд упал на стол профессора, заваленный обычным хламом. На столе, под ярким светом настольной лампы, лежал потрескавшийся кожаный футляр. А рядом, на бархатной подушечке, покоился массивный перстень с темным, почти черным камнем, на котором был вырезан странный, двойной символ, напоминающий то ли крылья, то ли языки пламени.


Сергей замер. Он узнал этот символ. Он видел его в архивах, на миниатюрах, в личных вещах, принадлежавших, по преданиям, самому Ивану Грозному. Символ, который не появлялся ни в одном официальном документе. Символ его личной, тайной канцелярии.


– Господи, – выдохнул он, подходя ближе. – Откуда?


Гольдберг, седой, с горящими, как у юноши, глазами, обернулся к нему. В руках он держал пожелтевший лист пергамента.


– Его нашли, Сергей. При реставрации. В Грановитой палате. В тайнике, о котором, кажется, не знал никто. Никто, кроме того, кто его туда заложил.


Сергей взял пергамент. Бумага была прохладной и шершавой на ощупь. Он скользнул взглядом по строке, написанной плотным, угловатым почерком. Смесь старославянского и латыни. Шифр. Но не просто шифр. Это была карта. И первая точка на ней… Александрова слобода.


В ушах зазвенело, перекрывая все звуки мира. Призраки прошлого отступили, уступив место чему-то новому, могучему и неумолимому. Охотник в нем проснулся.


Он поднял глаза на Гольдберга.

– Рассказывайте все с самого начала.

Глава 2. Печать Грозного

Воздух в кабинете Гольдберга был похож на бульон, сваренный из столетий пыли, высохших чернил и старой бумаги. Стеллажи, гнувшиеся под тяжестью фолиантов, подпирали потолок, образуя причудливые каньоны, в которых легко мог заблудиться непосвященный. На полках, поверх груды рукописей, стояла пузатая чашка с остывшим чаем, рядом лежала лупа с треснувшей ручкой, а на углу массивного дубового стола, служившего профессору и рабочим местом, и обеденным столом, приютился засохший бутерброд неопределенного возраста. Этот хаос был лишь кажущимся. Гольдберг, этот седой архивариус с лицом библейского пророка и энергией юноши, знал место каждой бумажки в своем царстве.


И сейчас это царство было возбуждено до предела. Сам Борис Исаакович метался между столом и сейфом, встроенным в одну из полок, его обычно спокойные руки слегка дрожали, а глаза горели тем самым огнем, который Сергей видел лишь раз – когда они вместе наткнулись на следы считавшегося утерянным «Судебника» 1550 года.


– Смотри, Сергей, смотри! – бормотал профессор, сметая со стола стопку журналов и освобождая место для старого планшета. – Я уже провел предварительный анализ. Углеродное датирование мы, конечно, сделать не успели, но палеография, состав чернил, структура пергамента… Все сходится. Вторая половина XVI века. Бесспорно.


Сергей молча подошел к столу, все еще чувствуя, как земля уходит из-под ног. Он пришел сюда, ожидая увидеть какую-нибудь любопытную, но безопасную находку. А наткнулся на портал в самое пекло собственной одержимости. Перстень лежал на бархате, словно черная дыра, поглощающая свет и здравый смысл. Темный камень, вероятно, гематит или черная яшма, был огранен в виде печати. И символ… Два противопоставленных, изогнутых, как лезвия, серпа, соединенных в центре небольшим кругом. Он видел его лишь однажды, на миниатюре в летописном своде, изображавшей Ивана Васильевича в его молчаливые, сосредоточенные годы. Символ его личной тайной канцелярии, «опричнины в опричнине». Символ, который не фигурировал ни в одном официальном указе.


– Откуда футляр? – спросил Сергей, стараясь, чтобы его голос звучал нейтрально и профессионально, заглушая внутреннюю бурю.


– Его нашли вместе с пергаментом. В нише. За ложной кладкой. Каменщики в Грановитой палате… реставрировали вентиляционный канал, представь себе! Вскрыли кирпич, а там – полость. И это. – Гольдберг ткнул пальцем в планшет, запуская слайд-шоу. – Фотографии места. Смотри.


На экране мелькали снимки: грубая кладка из потемневшего от времени кирпича, аккуратная ниша, выдолбленная внутри, и тот самый кожаный футляр, покрытый плесенью и пылью, но удивительно хорошо сохранившийся.


– Консервация идеальная, – продолжал профессор. – Воздух там не циркулировал, влажность стабильная. Капсула времени.


– Кто еще видел? – вопрос сорвался с губ Сергея прежде, чем он успел его обдумать. Старая привычка. Ограничить круг посвященных.


– Реставраторы. Двое. Я их уговорил сохранить молчание. Сказал, что это может быть чья-то старинная шутка, розыгрыш. Пообещал им публикацию, если это окажется чем-то значимым. Они… они люди простые, но не глупые. Согласились.


Сергей кивнул, его ум уже анализировал риски. Слишком много людей. Утечка информации была лишь вопросом времени.


– Показывайте пергамент, – потребовал он.


Гольдберг с почти религиозным трепетом положил перед ним пожелтевший лист. Пергамент был плотным, шершавым на ощупь, с неровными краями. Текст был написан коричневатыми чернилами, почерк – угловатый, с резкими росчерками и сложными лигатурами. Смесь старославянского и латыни. Язык ученых и дипломатов того времени.


Сергей наклонился ближе, забыв обо всем. Мир сузился до этого листа, до этих загадочных символов. Он достал из внутреннего кармана пиджака увеличительное стекло в серебряной оправе – подарок Кати на его тридцатилетие. Еще один укол памяти, но на этот раз острый и чистый, как укол иглой. Он игнорировал его.


– Почерк… – прошептал он. – Видишь эти росчерки? «Хвосты» у букв «р» и «д»? Это почерк дьяка. Высокопоставленного. Возможно, из Приказа тайных дел. Но не самого Ивана. У царя почерк был… хаотичнее.


Он водил лупой по строкам, погружаясь в гипнотический ритм древнего текста. Слова были знакомы, но их сочетание не складывалось в осмысленный текст. Это была тайнопись. Шифр.


– Я пробовал стандартные подстановочные шифры, – взволнованно говорил Гольдберг, тыча пальцем в отдельные символы. – Церковнославянская цифирь, литорея… Бесполезно. Это что-то более сложное.


Сергей не отвечал. Его сознание работало на ином уровне. Он не читал слова, он читал узор. Ритм. Он искал аномалии, повторяющиеся символы, которые могли быть ключом. Его взгляд упал на поля. На почти незаметные пометки, сделанные другим, более тонким пером. Геометрические фигуры. Треугольник, вписанный в круг. И рядом – ряд символов, напоминающих астрономические знаки.


– Это не просто шифр, Борис Исаакович, – наконец произнес он, отрываясь от пергамента. – Это карта. Многослойная. И первый слой… он не в тексте. Он в структуре.


Он отложил лупу и провел пальцем по краю пергамента.

– Видишь эти едва заметные точки? Возле определенных слов? Это указатели. Они отсылают не к смыслу слова, а к его числовому значению в кириллической изопсефии. Если взять эти числа и наложить их на координатную сетку…


Он замолчал, схватил с полки чистый лист бумаги и карандаш. Его пальцы двигались быстро, почти машинально. Он выписывал слова, присваивал им числовые значения, строил простейшую матрицу. Гольдберг замер, затаив дыхание, наблюдая за магией, которую творил его ученик. В этом был какой-то мистицизм – видеть, как холодный аналитический ум оживляет призраков прошлого.


– Вот, – Сергей отодвинул листок. На нем была изображена простая схема с числами и стрелками. – Это не полная расшифровка. Это… указатель направлений. Как стрелка компаса. Первая точка… – он посмотрел на Гольдберга, и в его глазах вспыхнула искра понимания. – Координаты ведут в Александрову слободу. В подвалы Успенской церкви. Туда, где была его первая опричная крепость.


В кабинете воцарилась тишина. Александрова слобода. Место, где Иван Грозный учредил опричнину, где творил свой суд и расправу. Место, с которого начался самый мрачный период его правления. И если зацепка вела туда, это означало, что они на правильном пути. Пути, ведущем в самое сердце тьмы XVI века.


– Святая святых… – прошептал Гольдберг. Его лицо побледнело. – Ты понимаешь, что это значит, Сергей? Это может быть ключом. Ключом к Либерее!


В этот момент тишину разорвал резкий, сухой стук в дверь. Не дожидаясь ответа, дверь открылась.


На пороге стояла женщина. Высокая, подтянутая, в строгом темно-синем костюме, сидевшем на ней безупречно. Волосы, цвета спелой пшеницы, были убраны в тугой пучок, открывавший высокий чистый лоб и лишенный украшений изящный разрез серых, холодных глаз. Ее поза, взгляд, каждое движение дышали выверенной, почти пугающей уверенностью и властью.


Сергей почувствовал, как все его мышцы мгновенно напряглись. Он узнал этот тип. Не просто чиновник. Силовик. Следствие, ФСБ, может быть, даже что-то посерьезнее. Его собственная прошлая жизнь смотрела на него с порога этими безэмоциональными глазами.


– Профессор Гольдберг? – голос у нее был ровным, металлическим, без единой ноты приветствия или подобострастия.


– Я… да, – Борис Исаакович растерянно поправил очки. – А вы кто?


Женщина вошла в кабинет, плавно закрыв за собой дверь. Ее взгляд скользнул по Сергею, оценивающе, как сканер, задержался на пергаменте и планшете на столе, и вернулся к профессору.


– Майор Ирина Смирнова. Служба безопасности. ФСО, – она произнесла это так, будто это объясняло все. И для тех, кто понимал, это действительно так и было. Федеральная служба охраны. Те, кто отвечал за безопасность высших лиц государства и, что не менее важно, за безопасность объектов культурного наследия федерального значения. Кремль, в том числе. Она достала из внутреннего кармана пиджака удостоверение в кожаной обложке и предъявила его. – У меня есть вопросы относительно находки, сделанной сегодня утром во время реставрационных работ в Грановитой палате.


Гольдберг замер, словно кролик перед удавом. Сергей же, наоборот, выпрямился. Его собственная маска – маска циничного академика – мгновенно сменилась другой, старой и хорошо знакомой: маской следователя, ведущего опасный допрос.


– Майор, – произнес он, прежде чем Гольдберг успел что-то вымолвить. Его голос прозвучал тихо, но твердо. – Вы всегда входите в кабинеты гражданских лиц, не дожидаясь приглашения?


Серые глаза сместились на него. В них не было ни смущения, ни раздражения. Лишь холодная констатация факта.

– В ситуациях, затрагивающих государственную безопасность и сохранность объектов федерального значения, – стандартные протоколы могут быть адаптированы. А вы кто?


– Сергей Воронов. Коллега профессора Гольдберга, – представился он, не уточняя, что он именно коллега, а не соучастник.


– Мне сказали, что находка была передана вам, профессор, – Смирнова вернулась к Гольдбергу, игнорируя Сергея, как назойливую муху. – Предметы, изъятые с территории Московского Кремля, автоматически попадают под юрисдикцию и охрану государства. Я здесь, чтобы обеспечить их сохранность и оценить потенциальную угрозу.


– Угрозу? – переспросил Гольдберг, нахмурившись. – Какая может быть угроза от куска старого пергамента и перстня?


– Вы не можете этого знать, профессор, – парировала Смирнова. Ее взгляд снова упал на стол. – До проведения полной экспертизы. Это может быть подлог, провокация, либо же… подлинный артефакт, представляющий огромный исторический и, как следствие, материальный интерес. В обоих случаях его необходимо изъять и передать в уполномоченные органы.


– Изъять?! – Гольдберг всплеснул руками, его научный энтузиазм моментально перешел в ярость собственника. – Это моя находка! Моя! Я ее изучаю! Это может перевернуть наше представление об эпохе!


– Ваша находка была сделана на территории, находящейся под федеральной охраной, – голос майора оставался ледяным. – Следовательно, она является собственностью государства. А вы, как гражданин Российской Федерации, обязаны содействовать государственным органам в ее сохранности.


Она сделала шаг к столу, намереваясь взять пергамент и футляр. Но Сергей был быстрее. Он не делал резких движений, просто слегка сместился, оказавшись между Смирновой и столом. Едва заметное движение, но оно было наполнено таким вызовом, что майор на мгновение замерла.


– Майор Смирнова, – сказал Сергей, глядя на нее прямо. В его глазах она прочитала не страх и не подобострастие, а холодную, расчетливую оценку. Опыт. Опыт, которого она не ожидала встретить у университетского преподавателя. – Прежде чем что-то изымать, возможно, стоит выслушать экспертов. То, что лежит на столе, является ключом. Ключом к одной из величайших исторических загадок России. Его изъятие и засекречивание в каком-нибудь архиве на долгие годы будет преступлением против науки. И, смею предположить, против самого государства, чью историю мы пытаемся понять.


Он видел, как в ее глазах мелькнуло легкое удивление. Она привыкла к тому, что ее власть и статус не обсуждаются. А этот… этот циничный историк с глазами старого волка осмелился бросить ей вызов.


– Ваши предположения, господин Воронов, не являются аргументом для ФСО, – отрезала она, но в ее голосе впервые появились нотки чего-то, кроме безличного официоза. Легкое раздражение. – Моя задача – протокол и безопасность.


– А наша задача – истина, – парировал Сергей. – И иногда протокол мешает и тому, и другому. Вы говорите об угрозе. А я вижу угрозу в том, чтобы утратить эту нить. Уже сейчас, я уверен, не все участники находки молчат. Информация утекает. И если вы сейчас заберете это, вы можете передать его в руки тех, кто ждал этого момента гораздо дольше нас.


Он блефовал. Но блефовал уверенно, глядя ей прямо в глаза. Он играл на ее поле, на языке угроз и безопасности.


Смирнова изучала его. Молчание снова повисло в кабинете, но на этот раз оно было иным – напряженным, наполненным невысказанным противостоянием двух миров. Мира тайной власти и государства и мира тайного знания и истории.


– Что вы имеете в виду? – наконец спросила она, и ее голос потерял часть своей металлической бесстрастности.


– Я имею в виду, что эта находка – не случайность, – сказал Сергей, видя, что его слова возымели эффект. – Это первая ласточка. Кто-то знал, что она там есть. Или догадывался. И если мы, ученые, нашли ее первыми, это не значит, что другие не придут следом. Люди, для которых историческая истина – не цель, а разменная монета. Или оружие.


Он посмотрел на пергамент, затем снова на Смирнову.

– Давайте поступим так. Дайте нам немного времени. Двадцать четыре часа. Для предварительного анализа. Мы находимся здесь, под вашим наблюдением, если хотите. Мы делимся с вами всеми находками. Если по истечении этого срока вы сочтете, что угроза существует, – изымайте. Но дайте нам шанс.


Гольдберг смотрел на Сергея, как на сумасшедшего. Он предлагал сотрудничество с ФСО? Добровольно?


Ирина Смирнова не сводила с Сергея глаз. Она взвешивала. Оценивала риски. С одной стороны – нарушение протокола. С другой – его слова об информации, которая уже могла утечь, и о потенциально большей угрозе. И была в этом человеке какая-то уверенность, знание, которое шло изнутри. Не просто амбиции ученого. Что-то более глубокое.


– Двенадцать часов, – наконец сказала она. Ее голос снова стал официальным, но решение было принято. – Я остаюсь здесь и наблюдаю. Каждый ваш шаг, каждый вывод – фиксируется и сообщается мне. Вы не предпринимаете никаких активных действий без моего одобрения. Никаких выездов на места. Чисто теоретический анализ. В случае малейшего намека на угрозу или несанкционированные действия – операция прекращается, артефакты изымаются, а вы оба будете доставлены для дачи объяснений. Ясно?


Гольдберг хотел было возразить, но Сергей опередил его.

– Ясно.


Он понимал, что это была победа. Маленькая и хрупкая, но победа. Они выиграли отсрочку. И теперь у них было двенадцать часов, чтобы разгадать загадку, которую не могли разгадать четыреста лет. Под пристальным взглядом майора ФСО, которая смотрела на него с холодным любопытством, смешанным с недоверием.


Он повернулся к столу, к пергаменту. Охота начиналась. И впервые за долгие годы Сергей Воронов почувствовал не страх и не боль, а странное, забытое чувство – азарт. Он был в своей стихии.

Глава 3. Первая кровь

Двенадцать часов.

Эти слова висели в воздухе кабинета Гольдберга, как дамоклов меч, отсчитывая каждую секунду отсрочки. Атмосфера мгновенно преобразилась. Из возбужденно-академической она стала напряженно-оперативной. Майор Смирнова, не тратя времени на пустые разговоры, отодвинула стопку книг на свободный стул у стены, села, положила на колени планшет и без всяких эмоций заявила: «Я начинаю протокол наблюдения. Приступайте».


Сергей почувствовал, как знакомый адреналин, горький и острый, снова заструился по его венам. Он ненавидел этот вкус. Ненавидел то, как тело само по себе приходит в боевую готовность – зрачки расширяются, слух обостряется, мышцы спины и плеч непроизвольно напрягаются. Это была реакция хищника, которого выпустили из клетки, в которую он сам себя и посадил. Он бросил взгляд на Ирину. Она сидела идеально прямо, ее поза была непринужденной, но собранной, как у спортсмена на старте. Ее глаза, эти серые сканеры, были прикованы к ним, не выпуская из поля зрения ни пергамент, ни его руки.


«Ладно, Гольдберг, – Сергей с силой ткнул пальцем в свою схему с координатами. – Отложим астрономические знаки и геометрию. Нам нужен человеческий фактор. Расскажи про реставраторов. Подробно».


Борис Исаакович, все еще бледный от столкновения с властью, засуетился.

– Ну, как же… Их было двое. Иван Семенов, бригадир, мужчина лет пятидесяти, опытный. И его помощник, молодой парень, Андрей, кажется. Я не запомнил фамилию.


– Кто из них нашел футляр? – уточнил Сергей. Его голос сменился, в нем появились нотки, знакомые по допросным комнатам. Твердые, настойчивые.


– Иван. Он сказал, что сам достал его из ниши. Позвал Андрея, они вдвоем вскрыли его, увидели пергамент и перстень… Испугались, вызвали начальство, а начальство, зная о моих исследованиях, связалось со мной.


– И где они сейчас? – спросила Смирнова, не поднимая глаз от планшета, на котором ее пальцы быстро выбивали какой-то текст. Вероятно, запросы в базы данных.


– На объекте, я полагаю, – развел руками Гольдберг. – Работают.


– Нет, – резко сказал Сергей. Он почувствовал ледяную тяжесть в животе. – Они не работают. Смирнова, вы можете проверить?


Ирина подняла на него взгляд, в ее глазах мелькнуло легкое раздражение от того, что он отдает ей приказы, но кивнула. Она достала служебный телефон, небольшой, защищенный аппарат, и, отвернувшись, продиктовала в трубку несколько фраз: «Проверить явку на объект реставраторов Грановитой палаты. Семенов Иван. Второй, Андрей, фамилия неизвестна. Срочно».


Ожидание заняло не больше пяти минут. Для Сергея оно растянулось в вечность. Он смотрел на пергамент, но уже не видел шифров. Он видел лицо Кати. Он видел грязный переулок и стекающую по стеклу кровь. Он знал, как работает этот механизм. Находка. Свидетель. Ликвидация.


Служебный телефон Смирновой завибрировал. Она поднесла его к уху, выслушала. Ее лицо, обычно бесстрастное, стало напоминать ледяную маску. Холод сконцентрировался в уголках губ и в глазах.


– Семенов не вышел на связь после обеда, – отчеканила она, опуская телефон. – Коллеги говорят, что он пожаловался на недомогание и ушел домой. Молодой, Андрей Петров, на месте. Говорит, что последний раз видел Семенова около часа назад, когда тот уходил.


– Адрес Семенова, – потребовал Сергей, уже вставая. Его голос был низким и жестким.


– Господин Воронов, – Смирнова тоже поднялась. Ее поза стала еще более прямой, если это было возможно. – Я не позволю вам…


– Адрес! – рявкнул Сергей, ударив кулаком по столу. Стопка бумаг с грохотом съехала на пол. Гольдберг вздрогнул. – Они убили его! Вы понимаете? Или собираются это сделать! Мы сидим здесь, играем в ученых, а человека уже нет в живых! Или сейчас не станет!


Он смотрел на нее, и в его глазах горел такой огонь ярости и отчаяния, что Ирина на секунду отступила. Это был не гнев ученого, лишенного своей игрушки. Это была ярость человека, который уже проходил через это. Который знал цену промедления.


Она сжала губы. В ее протоколе не было места таким эмоциям. Но и игнорировать потенциальное убийство она тоже не могла. Риск был слишком велик.


– Хорошо, – сквозь зубы произнесла она. – Но вы действуете по моим правилам. Вы рядом со мной. Никаких самостоятельных действий. Вы – консультант. Я – оперативный сотрудник. Понятно?


– Как стекло, – бросил Сергей, уже хватая свою куртку.


Гольдберг хотел что-то сказать, попроситься с ними, но Сергей резко оборвал его: «Вы остаетесь здесь, Борис Исаакович. Дверь на замок. Никому не открывайте. Если что-то случится – звоните…» Он посмотрел на Смирнову.


Она коротко назвала номер своего служебного телефона. Гольдберг, бледный, как полотно, кивнул и беспомощно опустился в кресло.


Выход из университета был похож на вылазку в тыл врага. Смирнова шла быстро и целеустремленно, ее взгляд метался по сторонам, фиксируя лица, машины, возможные угрозы. Сергей двигался рядом, его движения были плавными, но готовыми к взрыву. Он не смотрел по сторонам. Он чувствовал пространство кожей. Старые, почти забытые инстинкты просыпались с пугающей скоростью.


У выхода их ждала неприметная, темно-серая иномарка. Смирнова села за руль, Сергей – на пассажирское сиденье. Машина тронулась с места с тихим урчанием мощного двигателя.


– Вы слишком эмоциональны, Воронов, – сказала Ирина, не глядя на него, ловко лавируя в потоке машин. – Эмоции мешают работе.


– А бюрократия убивает, – отрезал он, глядя в окно. – Вы видели достаточно смертей, майор? Настоящих? Не в отчетах, а вот так, вблизи? Когда кровь теплая и липкая, и ты понимаешь, что это уже не человек, а просто мясо? И что ты опоздал на пару минут?


Она промолчала, но ее пальцы чуть сильнее сжали руль. Ответ был красноречивее любых слов.


– Вы не обычный историк, – констатировала она через несколько кварталов.


– И вы не обычный офицер ФСО, которая бегает за старыми бумажками, – парировал он. – У вас глаза… видевшие дело. Настоящее дело.


Больше они не разговаривали. Оба погрузились в свои мысли. Сергей чувствовал, как его разум раздваивается. Одна часть, холодная и аналитическая, уже выстраивала версии. Кто? Зачем? Почему именно сейчас? Другая часть, израненная и уставшая, кричала от ужаса. Он снова бежал. Снова опаздывал.


Андрей, молодой реставратор, дал адрес Семенова без лишних вопросов, испуганный звонком «из органов». Семенов жил в старом районе, в кирпичной пятиэтажке советской постройки. Двор был заставлен машинами, детская площадка ржавела под дождем.


Машина Смирновой бесшумно подкатила к подъезду. Она выключила двигатель и повернулась к Сергею.

– Правила просты. Вы за моей спиной. Не касаетесь ничего. Не мешаете. Если я скажу «назад» – вы немедленно возвращаетесь в машину и вызываете подкрепление по этому номеру. – Она снова показала ему свой служебный. – Поняли?


– Понял, – кивнул Сергей, хотя не был уверен, что послушается. Он уже вышел из машины.


Подъезд пах сыростью, старым линолеумом и капустой. Лифт, судя по табличке, не работал. Семенов жил на четвертом этаже. Они поднялись по лестнице, ступени скрипели под ногами. Сергей отмечал каждую деталь: облупившаяся краска на перилах, пятно на стене на третьем этаже, разбитая лампочка на площадке перед четвертым.


Квартира Семенова была под самой крышей. Дверь – обычная, деревянная, с глазком. Ирина жестом отстранила Сергея назад, сама встала сбоку от косяка, положила руку на кобуру, скрытую под пиджаком, и нажала кнопку звонка.


Тишина.


Она нажала еще раз. Дольше.

– Иван Семенович? Майор Смирнова, ФСО. Откройте, пожалуйста.


Снова тишина. Но Сергей почувствовал нечто. Не звук. Изменение атмосферы. За дверью было пусто. Слишком пусто.


– Ничего, – прошептал он. – Ни телевизора, ни шагов. Мертвая тишина.


Ирина нахмурилась. Она прислушалась. Затем достала телефон и набрала номер Семенова. Из-за двери донесся приглушенный, но отчетливый звонок мобильного. Он звонил и звонил, никто не подходил.


– Возможно, он спит или… – начала было Ирина, но Сергей уже не слушал.


Он опустился на корточки и провел пальцами по щели между дверью и полом. Ни пыли, ни сора. Чисто. Слишком чисто.

– Взлом, – тихо сказал он. – Профессиональный. Фомкой или бамп-ключом. Следов почти не оставили, но тут… видишь? – Он показал на едва заметную царапину на замковой пластине. – Сработали быстро.


Ирина смотрела на него с новым, незнакомым выражением. Удивление? Уважение? Она кивнула, ее лицо снова стало каменным.

– Отойдите.


Она достала какой-то электронный прибор, приложила его к замку. Раздался тихий щелчок. Затем она резко, но без лишнего шума, нажала на ручку. Дверь не поддавалась. Цепочка.


– Семенов! – громко крикнула она. – Открывайте! Полиция!


Ответом была та же мертвая тишина, нарушаемая только назойливым звонком телефона изнутри.


Ирина отступила на шаг, оценивая ситуацию. Затем, с силой, которую трудно было предположить в ее хрупком на вид теле, она нанесла точный удар ногой в область замка. Дерево вокруг цепочки треснуло с громким, сухим звуком. Второй удар – и дверь распахнулась, ударившись о стену.


Запах ударил в ноздри, знакомый и тошнотворный. Запах смерти. Не свежей, но и не давней. Запах разложения, смешанный с чем-то еще… химическим? Резким, как ацетон.


Ирина первая переступила порог, ее пистолет был уже в руке. Сергей последовал за ней, игнорируя ее приказ оставаться сзади.


Прихожая была маленькой и темной. На полу валялась разбитая ваза, земля и искусственные цветы раскиданы по всему линолеуму. Следы борьбы. Не яростной, а короткой, отчаянной. Кто-то попытался оказать сопротивление, но был быстро и эффективно нейтрализован.


Гостинная. Стол перевернут. Книги с полок сброшены на пол. Кто-то искал что-то. Быстро, но тщательно.


– Господи… – прошептала Ирина, осматривая комнату. Ее пистолет был направлен в пол, но палец лежал на скобе спускового крючка.


Сергей не смотрел на беспорядок. Его взгляд был прикован к балконной двери. Она была приоткрыта. Через щель просачивался серый, тяжелый свет. И оттуда, с балкона, шел тот самый запах. Густой и тяжелый.


Он двинулся к двери.

– Воронов, стой! – резко скомандовала Ирина. – Это уже место преступления. Мы должны ждать подкрепление и экспертов.


– Мы уже опоздали, – бросил он через плечо и толкнул балконную дверь.


Балкон был маленьким, заставленным ящиками с прошлогодней картошкой и всяким хламом. И посреди этого хлама, прислоненное к перилам, сидело тело Ивана Семенова.


Он был в той же рабочей одежде, в которой, вероятно, пришел домой. Его голова была запрокинута назад, глаза, широко открытые, смотрели в затянутое облаками небо с выражением немого ужаса и удивления. Рот был приоткрыт. Но самое ужасное было на его шее. Тонкая, почти изящная проволока, врезавшаяся так глубоко в плоть, что казалось, она разрезала трахею. Кровь запеклась темным, почти черным ожерельем на вороте куртки.


Сергей замер на пороге. Не из-за страха или отвращения. Он видел достаточно смертей. Его мозг, вопреки воле, начал работать, анализировать. Поза. Расположение тела. Характер раны. Это было не просто убийство. Это было послание. Казнь. Быстрая, эффективная и безжалостная.


Ирина, подойдя сзади, резко выдохнула. Даже ее железная выдержка дала трещину при виде этой картины.

– Черт возьми, – выругалась она тихо, но с такой силой, что слово прозвучало как выстрел. – Назад, Воронов. Немедленно. Ты сейчас наследишь на месте преступления.


На этот раз он ее послушался. Он отступил в гостиную, его лицо было пепельно-серым. Он чувствовал себя так, будто его ударили по голове. Это было не абстрактное «возможно, ему угрожает опасность». Это была жестокая, осязаемая реальность. Человека убили. Из-за того, что он нашел. Из-за пергамента. Из-за них.


Ирина действовала молниеносно. Она отступила в прихожую, достала служебный телефон и начала отдавать быстрые, четкие команды: «Код 187. Место преступления. Нужна группа захвата, криминалисты, медицинские эксперты. Адрес… Пострадавший один, мужчина, лет пятидесяти. Без признаков жизни. Подозрение на убийство. Возможно, профессиональное. Просьба заблокировать район».


Она повесила трубку и повернулась к Сергею. Ее глаза горели холодным огнем.

– Вы довольны? Вы хотели действий? Вот они. Человек мертв. Из-за вашей чертовой библиотеки.


– Не из-за библиотеки, – тихо, но с железной твердостью ответил Сергей. Он смотрел на балконную дверь, за которой была смерть. – Из-за тех, кто за ней охотится. И они уже здесь. Они на шаг впереди. Они знают, что мы ищем. И они не остановятся.


Он посмотрел на Ирину, и в его взгляде не было ни страха, ни паники. Была только холодная, беспощадная ясность.

– Ваши двенадцать часов истекли, майор. Теперь это не научная экспедиция. Это война. И вы либо с нами, либо на их стороне. Третьего не дано.


Он обвел взглядом разгромленную гостиную, его взгляд упал на маленький письменный стол в углу, на котором лежала открытая записная книжка. На верхнем листке, в спешке, детской рукой, было нарисовано что-то… Знакомое. Два изогнутых серпа. Печать Грозного.


Они не просто убили его. Они пытали его. Выведывали информацию. И Семенов, умирая, попытался оставить им знак.


Сергей подошел к столу, игнорируя протестующий возглас Ирины. Он не прикасался к книжке, только смотрел. Рисунок был грубым, но узнаваемым. А под ним – несколько цифр, написанных дрожащей рукой. «3… 7… 1…»


– Смирнова, – сказал он, не отрывая взгляда от цифр. – Посмотри на это.


Она подошла, нахмурившись.

– Что это?


– Предсмертная записка, – прошептал Сергей. – Он пытался нам что-то сказать. Печать… и эти цифры. Это не случайность.


Снаружи, вдали, послышались звуки сирен. Приближающиеся. Подкрепление.


Ирина посмотрела на Сергея, затем на рисунок, затем на балкон, где сидело мертвое тело. Ее лицо было каменным, но в глазах бушевала война. Война между протоколом и инстинктом. Между долгом и необходимостью.


– Возьмите книжку, – неожиданно тихо сказала она. – Аккуратно. Мы не можем оставить это здесь. Криминалисты все сотрут, а это… это может быть ключом.


Сергей посмотрел на нее с удивлением. Она нарушала свой же протокол.


– Вы уверены?


– Нет, – честно ответила она. – Но вы были правы. Это уже война. И нам нужны все козыри, которые мы можем получить. Быстрее. Пока они не приехали.


Сергей, используя край своего рукава, чтобы не оставить отпечатков, аккуратно вырвал листок с рисунком и цифрами и сунул его во внутренний карман.


Сирены завыли уже прямо под окнами. Ирина глубоко вздохнула, собираясь с духом перед встречей со своими коллегами и необходимостью объяснять присутствие гражданского лица на месте свежего убийства.


– Готовьтесь к тяжелому разговору, Воронов, – сказала она, направляясь к выходу. – И не говорите ни слова без моего разрешения.


Сергей кивнул, его пальцы инстинктивно потянулись к карману, где лежал тот самый листок. Цифры. 3, 7, 1. Что они означали? Координаты? Шифр? Код?


Он снова посмотрел на балкон. На мертвого Семенова. Это была уже не просто историческая загадка. Это стало личным. Кто-то заплатил жизнью за их любопытство. И Сергей Воронов поклялся себе, что это будет не напрасно. Он найдет этих ублюдков. И он заставит их ответить.


По всем правилам. Или без них.

Глава 4. Тень Слободы

Возвращение в университет после квартиры Семенова было похоже на пересечение незримой границы между двумя враждебными мирами. Один мир – яркий, шумный, наполненный беззаботными студенческими голосами, скрипом мела и запахом старых книг. Другой – темный, липкий, пропахший смертью и страхом, мир, где правила диктовала тонкая проволока на шее ничего не подозревавшего человека.


Кабинет Гольдберга превратился в импровизированный оперативный штаб. После короткого, но напряженного разговора с прибывшими коллегами из следственного комитета, где Ирина, щадя нервы профессора, представила Сергея как «гражданского консультанта, находившегося с ней в момент обнаружения тела», им удалось вырваться. Теперь они стояли перед картой Владимирской й области, развернутой на столе, поверх которой был брошен тот самый злополучный листок с цифрами «3-7-1» и рисунком печати.


– Итак, – Борис Исаакович нервно потирал переносицу, его энтузиазм окончательно сменился тревогой. – Убийство. Боже правый, настоящее убийство. Из-за пергамента?


– Не из-за пергамента, – поправил его Сергей. Его голос был хриплым от усталости и сдерживаемых эмоций. – Из-за того, что он означает. Они не просто хотели замести следы. Они выпытывали у него информацию. Смотрели, не запомнил ли он чего-то еще, не скопировал ли. И он… он попытался нам помочь. – Он ткнул пальцем в цифры. – 3-7-1. Это не координаты. Это слишком просто. И не дата.


– Номер страницы? Шифр? – предположила Ирина. Она стояла чуть поодаль, скрестив руки на груди. Ее безупречный костюм казался единственной твердой точкой в этом рушащемся мире. Но Сергей заметил легкую тень под ее глазами. Смерть Семенова не прошла для нее даром.


– Возможно, – Сергей закрыл глаза, пытаясь абстрагироваться от давящей тяжести произошедшего. Его разум, привыкший к сложным логическим построениям, лихорадочно искал связь. – Но в контексте пергамента… Мы расшифровали отсылку к Александровой слободе. Что, если это уточнение? Указание на конкретное место внутри Слободы?


Он схватил свой блокнот с первоначальной расшифровкой, где были выписаны числовые значения слов.

– Смотрите. Третье слово в седьмом предложении… «Подземелье». Первый символ в этом слове… Буква «П», которая в кириллической нумерации имеет значение 80. Ничего не дает. – Он отшвырнул блокнот с раздражением. – Черт. Мы думаем не в том направлении.


– А если это не текст? – тихо сказал Гольдберг. Все взгляды устремились на него. – Мы смотрим на бумагу. Но Иван Грозный был каменщиком. Он мыслил категориями камня, кладки, пространства. Что если это не шифр, а инструкция? Простая, как кирпич.


Сергей замер. Мысль была до гениальности проста.

– Три, семь, один… – прошептал он. – Три шага на восток от входа? Семь на север? Один вниз? Но вход куда? В Успенскую церковь? В подвал?


– В Рождественскую, – поправил его Гольдберг, и в его глазах снова вспыхнул огонек. – Успенская – перестроена. А Рождественская… ее подклет, подвалы… они сохранились почти в первозданном виде со времен Грозного. Именно там была его первая молельная комната, его тайные опричные сходки.


Решение созрело мгновенно, без лишних слов. Ехать. Сейчас. Пока убийцы не опередили их снова. Пока тропа не остыла.


Ирина на этот раз не возражала. Убийство Семенова стерло все формальности. Теперь это было дело принципа. Она кивнула, ее лицо выражало холодную решимость.

– Хорошо. Но теперь – по-моему. Полный контроль. Я за рулем. Вы, профессор, остаетесь здесь на связи. В случае чего – немедленно звоните. – Она бросила взгляд на Сергея. – И вы… делайте, что должны. Ищите свои артефакты. Но безопасность – на мне.


Дорога в Александрову слободу, древнюю загородную резиденцию московских князей, ставшую на полтора десятилетия столицей опричного террора, заняла чуть больше двух часов. За окном машины мелькали унылые осенние пейзажи, подернутые дымкой моросящего дождя. Сергей молчал, уставившись в лобовое стекло, но его ум был далеко. Он мысленно переносился в XVI век, представляя себе этот путь, который проделывал Иван Грозный, бежавший из Москвы в декабре 1564 года. Бегство, положившее начало опричнине. Что он вез с собой в обозах? Сокровища? Книги из своей легендарной библиотеки?


Ирина, напротив, была сосредоточена на настоящем. Ее взгляд постоянно скользил по зеркалам заднего вида, отслеживая возможное наблюдение. Она выбрала не самый прямой маршрут, несколько раз сворачивая на второстепенные дороги, чтобы проверить, нет ли «хвоста». Ее пальцы время от времени сжимали руль. Она нарушала десяток инструкций, взяв гражданское лицо на потенциально опасную операцию. Но что-то в этом настойчивом, израненном историке с глазами старого волка заставляло ее идти на риск.


– Мы на месте, – наконец произнесла она, сворачивая на дорогу, ведущую к музею-заповеднику.


Александрова слобода встретила их суровым молчанием. Белокаменные стены монастыря, возведенного на месте старой крепости, высились под низким свинцовым небом. Голые ветви деревьев скрипели на ветру, словно шепча о давно минувших днях крови и ужаса. Воздух был холодным и влажным, пахнущим прелой листвой и древним камнем.


Они оставили машину на почти пустой парковке и направились к воротам. Музей был открыт, но посетителей в такой промозглый день почти не было. Ирина купила билеты, ее взгляд продолжал сканировать территорию – работники музея, редкие туристы, темные углы между зданиями.


Сергей же, едва переступив порог, словно физически ощутил груз истории. Казалось, сами стены хранили память о тех временах. Здесь Иван Грозный вершил свой суд, здесь он устраивал свои пиры-оргии, сменявшиеся молитвенными бдениями, здесь он приказал убить своего сына, Ивана Ивановича… Тень Грозного витала в воздухе, густая и неотпускающая.


– Рождественская церковь, – указал Сергей на невысокий, но мощный храм с толстыми стенами и узкими, как бойницы, окнами.


Ирина кивнула, и они направились к нему. Внутри было прохладно и сумрачно. Пахло воском, ладаном и сыростью. Несколько пожилых женщин ставили свечи у икон. Их взгляды с любопытством скользнули по необычной паре – подтянутой, серьезной женщине в строгом костюме и мрачноватому мужчине с горящими одержимостью глазами.


Сергей не стал тратить время на осмотр интерьеров. Его цель была внизу. Он отыскал неприметную дверь в углу храма, ведущую в подклет. Дверь была заперта на массивный амбарный замок.


– Музейный работник, – коротко бросила Ирина и ушла искать смотрителя.


Сергей остался один в полумраке у двери. Он прикоснулся ладонью к грубому, холодному камню стены. «Где ты? – мысленно обращался он к призраку Грозного царя. – Что ты спрятал здесь?»


Через несколько минут Ирина вернулась в сопровождении сухощавого мужчины в очках и с огромной связкой ключей. Он что-то ворчал про «режимный объект» и «несанкционированный доступ», но удостоверение ФСО, молниеносно показанное Ириной, подействовало на него магически. Он испуганно кивнул и, дрожащими руками, подобрал ключ.


– Я… я вас предупреждаю, там ничего нет. Голые стены. И сыро, – пробормотал он, отпирая замок.


– Мы просто осмотрим, – безразличным тоном сказала Ирина, пропуская Сергея вперед.


Дверь со скрипом отворилась, открывая узкий, круто уходящий вниз каменный пролет. Запах ударил в нос – затхлый, тяжелый, с примесью плесени и чего-то еще, древнего и неопознанного. Воздух был неподвижным и ледяным.


Смотритель зажег фонарь, но Ирина остановила его.

– Мы справимся сами. Ждите здесь.


Она достала свой собственный, мощный тактический фонарь и направила луч вниз. Сергей шагнул в темноту.


Подклет Рождественской церкви оказался лабиринтом из низких сводчатых помещений, сложенных из грубого камня. Пол был земляным, неровным. Луч фонаря выхватывал из мрака пустые углы, груды битого кирпича, следы недавних (и не очень) ремонтных работ. Ветер гулял где-то наверху, издавая тонкий, завывающий звук.


– Итак, – голос Ирины гулко отдавался в каменных стенах. – Ваши три-семь-один. С какого входа отсчитывать?


Сергей осмотрелся. Они стояли в небольшом помещении, служившем, вероятно, прихожей подклета. От него расходилось три прохода.

– Этот, – уверенно указал он на центральный, самый широкий проход. – Он соответствует оси храма. Значит, вход здесь.


Он подошел к началу прохода и мысленно отметил точку.

– Три шага на восток. – Он сделал три медленных, размеренных шага вперед. Луч фонаря прыгал по стенам, покрытым вековой копотью и плесенью. – Теперь семь на север.


Он повернул налево, к стене. Семь шагов привели его в тупик – к грубой каменной кладке.

– Один вниз, – прошептал он, освещая фонарем пол у своих ног. Но пол был твердым, утоптанным.


– Может, ошиблись? – спросила Ирина, ее голос звучал скептически.


Сергей не ответил. Он водил лучом по стене перед собой. Камни были старые, неровные, но… его взгляд зацепился за один, на уровне его пояса. Он казался таким же, как и все, но его края были чуть более сглаженными, а вокруг виднелась едва заметная трещина, слишком ровная, чтобы быть естественной.


– Держи свет, – приказал он Ирине.


Та без слов направила луч точно на камень. Сергей прикоснулся к нему пальцами. Камень был холодным и шершавым. Он надавил. Ничего. Попробовал сдвинуть в сторону. Камень не поддавался. Тогда он надавил на верхний край камня, пытаясь как бы вдавить его внутрь.


Раздался тихий, скрипящий звук. Негромкий щелчок.


Ирина инстинктивно отступила на шаг, положив руку на кобуру.


Камень перед Сергеем чуть подался внутрь, а затем, с низким скрежетом, сместился в сторону, открыв темную, узкую нишу, скрытую за ним.


Сердце Сергея бешено заколотилось. Он заглянул внутрь. Ниша была небольшой, не больше шкатулки. И в ней, покрытый толстым слоем пыли, лежал какой-то предмет.


Он осторожно, стараясь не потревожить многовековую пыль больше необходимого, протянул руку и извлек находку.


Это был диск. Примерно с ладонь диаметром. Отлитый из темной, почти черной бронзы, покрытый патиной и зеленоватыми разводами окиси. Он был тяжелым, холодным и на удивление хорошо сохранившимся.


Ирина приблизила фонарь. Свет выхватил дизайн диска. Он был покрыт сложнейшей гравировкой. Концентрические круги, расходящиеся от центра, были заполнены мельчайшими символами. Сергей узнал некоторые – это были знаки зодиака, алхимические символы, старославянские буквы-титлы. Но большинство были ему незнакомы – странные, угловатые, напоминающие то ли руны, то ли схемы неведомых механизмов. В самом центре диска было небольшое углубление, словно для ключа или другого диска.


– Господи… – прошептал Сергей, с благоговением поворачивая диск в руках. – «Механизм Прокопия»… Легенда оказалась правдой.


– Что? – не поняла Ирина.


– Прокопий Ляпунов, – голос Сергея дрожал от волнения. – Не тот, что из Смутного времени, а его предок. Придворный инженер и астролог Ивана Грозного. Ходили легенды, что он создал для царя некие навигационные или астрономические инструменты для… для поиска пути к сокрытому знанию. Считалось, что все они утеряны.


Он посмотрел на Ирину, его глаза сияли в свете фонаря.

– Это не просто артефакт. Это ключ. Многослойный ключ. Карта и компас в одном лице. С его помощью Иван Грозный ориентировался в лабиринте своих тайн.


Внезапно сверху, из-за двери подклета, донесся приглушенный, но отчетливый звук – крик. Короткий, обрывающийся. Голос смотрителя.


Ирина мгновенно преобразилась. Все ее существо напряглось, как струна. Она резко выхватила пистолет.

– Наружу! Быстро!


Она толкнула Сергея к лестнице, сама двигаясь за ним, прикрывая его спину. Фонарь она выключила, погрузив подвал в абсолютную тьму.


Они выскочили из подклета в притвор церкви. Смотрителя нигде не было видно. В храме было пусто. Тишина стояла гробовая.


– К черту, – выругалась Ирина, прижимаясь спиной к стене и осматривая пространство. – Они здесь.


– Кто? – прошептал Сергей, сжимая в руке бронзовый диск. Он казался невероятно тяжелым.


– Те, кто убил Семенова. Они следили за нами. Или вычислили, как и мы.


Она знаком велела ему молчать и жестом показала на боковой выход из храма, ведущий в небольшой внутренний дворик.


– Машина. Бегом. Не по прямой.


Они выскочили из церкви в холодный, влажный воздух. Дождь усилился. Дворик был пуст. Но из-за угла колокольни послышались шаги. Быстрые, уверенные. Не один человек.


Ирина резко толкнула Сергея в противоположную сторону, за груду строительных лесов.

– Беги к ограде! Я их задержу!


– Нет! – прошептал он. – Вместе!


Но было уже поздно. Из-за угла вышли двое мужчин в темных куртках. Их лица были бесстрастны, движения – плавны и экономичны. Один из них держал в руке не пистолет, а какой-то компактный предмет с антенкой – глушитель связи.


Ирина не стала предупреждать. Она подняла пистолет.

– Стоять! Вооруженная полиция!


Мужчины не остановились. Они разделились, пытаясь взять ее в клещи. Их молчание было пугающим.


Прозвучал выстрел. Ирина стреляла в воздух, предупреждая. Это не подействовало. Один из мужчин рванулся к ней, другой – попытался обойти, чтобы отрезать Сергея.


Все произошло за секунды. Ирина сработала с ошеломляющей скоростью. Удар ногой по руке с глушителем, короткий, хлесткий удар прикладом пистолета в голову. Первый мужчина с грохотом рухнул на камни. Но второй был уже рядом. Он не пытался драться, его целью был Сергей.


Сергей, инстинктивно отступая, наткнулся на ящик с песком. Его рука, державшая диск, судорожно сжалась. Он почувствовал, как под пальцами что-то щелкнуло. Небольшая игла в центре диска? Он не успел сообразить.


Нападавший был уже в метре от него. И тут Ирина, закончив с первым, среагировала. Ее выстрел прозвучал громко и отчетливо в тихом дворике. Пуля ударила в камень в сантиметре от ноги нападавшего, осыпав его осколками.


Это сработало. Мужчина замер на мгновение, оценивая ситуацию. Его напарник был нейтрализован, противник вооружен и профессионален. Он отступил на шаг, затем резко развернулся и скрылся за углом.


Ирина не стала преследовать. Она схватила Сергея за рукав.

– Бежим! Сейчас!


Они рванули через двор, мимо ошеломленных редких туристов, к выходу на парковку. Машина была на месте. Они влетели внутрь. Ирина завела двигатель и с визгом шин вырулила с парковки, набирая скорость.


Только когда они выехали на трассу и Александрова слобода скрылась из виду, она позволила себе выдохнуть. Ее руки слегка дрожали на руле.


– Черт… они везде, – прошептала она.


Сергей молча сидел, сжимая в кармане холодный бронзовый диск. Он спас его. Но он чувствовал не триумф, а ледяной ужас. Охота началась по-настоящему. И они были не охотниками, а дичью.


Он посмотрел на Ирину. Ее лицо было сосредоточено, но в глазах он увидел не страх, а нечто иное – ярость. Ярость профессионала, на чью территорию вторглись.


– Смирнова, – тихо сказал он. – Спасибо.


Она не ответила, лишь кивнула, не отрывая взгляда от дороги.


Сергей достал диск и снова посмотрел на него. В свете дня он увидел то, что не разглядел в темноте подвала. Крошечные, почти невидимые насечки по краю. И в центре, в том самом углублении, куда он, по всей видимости, нажал, теперь слабо светился крошечный, фосфоресцирующий символ. Тот самый символ – два изогнутых серпа. Печать Грозного.


Механизм был активирован. Игра пошла по-крупному.

Глава 5. Язык металла

Обратный путь в Москву был окутан гнетущим молчанием. Словно все слова, все возгласы и вопросы остались там, в сыром дворике Александровой слободы, смешавшись с эхом выстрела и скрежетом камня под каблуками бегущих преследователей. Сергей сидел, сжимая в кармане холодный бронзовый диск, и смотрел в залитое дождем окно. Его пальцы время от времени нащупывали контуры артефакта, словно проверяя, реальность это или галлюцинация, порожденная усталостью и стрессом. Но диск был настоящим. Тяжелым, шершавым, безмолвным свидетелем эпохи, которая внезапно ворвалась в их жизнь с кровавой серьезностью.


Ирина вела машину с холодной концентрацией. Ее взгляд безостановочно метался по зеркалам, отслеживая каждую фару, каждую тень, прилипшую к их хвосту. Она выбрала самый длинный и запутанный маршрут, петляя по проселочным дорогам, прежде чем выехать на МКАД. Ее пальцы, сжимавшие руль, были белыми от напряжения. Она не произнесла ни слова, но Сергей чувствовал исходящую от нее волну гнева. Гнева на себя, за то, что попала в засаду, на него – за то, что втянул ее в это, и на тех невидимых врагов, которые осмелились стрелять в сотрудника ФСО. Это был тихий, профессиональный гнев, гораздо более страшный, чем любая истерика.


Они миновали окраины, въехали в спящий город. Огни ночной Москвы, размытые дождем, казались чужими и враждебными. Здесь, в каменных джунглях, было еще проще затеряться, еще проще нанести удар из-за угла.


– Мы не поедем в университет, – наконец нарушила молчание Ирина, сворачивая в сторону одного из неприметных переулков в районе Остоженки. – Слишком очевидно. У меня есть безопасная квартира. Никем не зарегистрированная.


Сергей лишь кивнул. Он доверял ее инстинктам. Сейчас она была капитаном на тонущем корабле, и ее приказы были законом.


Квартира оказалась на первом этаже старого, дореволюционного особняка, с отдельным входом со двора. Внутри было чисто, минималистично и бездушно, как в гостиничном номере. Мебель – стандартный набор из ИКЕИ, белые стены, ни одной личной вещи. Пахло свежей краской и пустотой.


– Проверь связь с Гольдбергом, – приказала Ирина, запирая на несколько замков и цепочек дверь. – Я проверю периметр.


Она прошла по комнатам, заглянула в ванную, проверила окна, закрытые ролл-шторы. Действовала она быстро и эффективно, как сапер на минном поле. Сергей тем временем достал телефон и набрал номер профессора.


– Борис Исаакович? Мы. Живы. Целые. – Он слышал, как на том конце провода Гольдберг судорожно выдохнул. – У нас есть кое-что. Нужна лаборатория. Твоя. Но под прикрытием. И… нам нужна твоя помощь. Сейчас.


Он коротко объяснил ситуацию, опустив детали перестрелки, но дав понять, что уровень угрозы зашкаливает. Гольдберг, после минутного колебания, выдал им код от запасного входа в лабораторный корпус, который обычно использовался для ночных работ и сдачи проектов.


Час спустя они, как призраки, скользили по темным, пустынным коридорам родного университета. Безопасная квартира сменилась на временное убежище в святая святых – лаборатории историко-криминалистического анализа, где Гольдберг был главным действующим лицом. Лаборатория представляла собой несколько соединенных помещений, заставленных современными приборами – спектрометрами, микроскопами, 3D-сканерами, соседствующими с древними фолиантами и ящиками с археологическими находками.


Гольдберг встретил их бледный, взволнованный, но с горящими глазами. Увидев Сергея и Ирину целыми и невредимыми, он чуть не расплакался от облегчения, но тут же переключился на профессиональный азарт.


– Показывайте! Ради всего святого, показывайте! – зашептал он, запирая дверь лаборатории на ключ и дополнительно подпирая ее стулом.


Сергей молча положил бронзовый диск на черную бархатную подложку стола для микроскопического анализа. Под ярким светом галогеновых ламп артефакт заиграл новыми красками. Патина отливала малахитово-золотистыми переливами, а гравировка проявилась во всей своей сложности и загадочности.


Гольдберг, натянув белые хлопковые перчатки, с благоговением прикоснулся к диску.

– «Механизм Прокопия»… – прошептал он, как заклинание. – Я читал упоминания… В описях опричной казны, в отписках дьяков… Считалось, что это миф. Астролябия дьявола, как ее называли недруги Грозного.


Ирина, тем временем, заняла позицию у занавешенного окна. Она не проявляла никакого интереса к артефакту, ее внимание было приковано к двери и темному двору за окном. Пистолет она не убрала, держа его на изготовке, прижав к бедру.

– У вас есть три часа до рассвета, – сказала она, не оборачиваясь. – Потом мы меняем позицию.


Сергей и Гольдберг кивнули, не отрывая взгляда от диска. Для них началась своя война – война с тайной, запечатленной в металле.


Первым делом они отсканировали диск 3D-сканером. Точная цифровая копия появилась на большом мониторе, позволяя вращать ее, увеличивать и изучать мельчайшие детали без риска повредить оригинал.


– Смотри, – Гольдберг водил указкой по экрану. – Концентрические круги. Всего их семь. Число сакральное. Семь планет, известных в то время, семь смертных грехов, семь таинств…


– Или семь уровней защиты, – мрачно добавил Сергей. – Или семь слоев информации. Мы должны понять принцип. Он не статичен. – Он вспомнил щелчок в Слободе. – Я думаю, он… активируется.


Он осторожно взял оригинальный диск и начал медленно поворачивать внешнее кольцо. Оно поддалось с едва слышным скрежетом. Символы на кольце сместились относительно символов на следующем, внутреннем кольце.


– Боже мой… – ахнул Гольдберг. – Это… это механический шифратор! Подобные устройства появились в Европе лишь столетия спустя!


Они погрузились в работу. Гольдберг, как знаток символики и эзотерических учений эпохи Возрождения, брался за расшифровку значков. Сергей, с его аналитическим, структурным умом, искал закономерности, математические последовательности, геометрические ключи.


– Вот, смотри, – профессор тыкал пальцем в экран, где был увеличен фрагмент с алхимическими знаками. – Это не просто символы. Это формула. «Вода Воздуха»… «Огонь Земли»… Это указание на стихии, на направления. Север, Юг, Запад, Восток… Но в каком контексте?


– А эти символы, – Сергей переключил внимание на другой сектор. – Они мне знакомы. Я видел их… на старых чертежах. Чертежах московских подземелий. Смотри. – Он открыл на соседнем мониторе сканы старинных карт из университетской коллекции. – Вот знак «Змея, пожирающая свой хвост» – он обозначал кольцевой тоннель вокруг Китай-города. А вот «Двуглавый Орел с факелом» – это система вентиляционных шахт под Императорским дворцом. Они совпадают!


Их гипотеза начинала обретать форму. Диск был не просто картой. Он был ключом к ориентации в сложнейшей, многоуровневой системе подземных ходов, многие из которых были давно забыты или намеренно скрыты. Он показывал не статичный план, а маршрут, который нужно было выстроить, скомбинировав символы на движущихся кольцах.


– Но просто найти тоннель – мало, – рассуждал вслух Сергей, начиная расхаживать по лаборатории. – Нужно понять, куда он ведет. И здесь… – он снова подошел к диску и указал на центральное углубление, где все еще светился фосфоресцирующий символ печати. – Это – конечная точка. Или отправная. Сердце лабиринта.


– Лабиринта, – прошептал Гольдберг. – Минотавр… Иван Грозный видел себя в роли Минотавра? Чудовища в сердце лабиринта? Или Тесеем, который в него вошел?


– Он был и тем, и другим, – отрезал Сергей. – В этом и был его гений и его безумие.


Они работали несколько часов. Ирина периодически подходила к ним, приносила кофе из автомата в коридоре – горький, обжигающий, но бодрящий. Она молча наблюдала за их работой, и в ее глазах, обычно холодных, читалось нечто, похожее на уважение к их фанатичной преданности делу.


Внезапно Сергей, который скрупулезно сопоставлял символы на диске с картой подземелий, замер.

– Стоп. Вот здесь. Видишь? – Он показал на точку схождения трех символов – «Змея», «Факела» и странного знака, напоминающего трезубец. – Это… это не тоннель. Это помещение. Довольно большое. Согласно чертежу XVIII века, там был винный погреб. Но…


– Но на более ранних планах, времен Грозного, это помещение отмечено как «запечатанная палата», – закончил мысль Гольдберг, лихорадочно листая сканы в своем планшете. – И смотри, какой символ стоит рядом на диске.


Он повернул одно из внутренних колец механизма, совместив несколько значков. В центре диска, вокруг светящейся печати, сложился новый узор – переплетение линий, напоминающее схему гидравлической системы.


– Вода, – прошептал Сергей. – Река Неглинка. Это помещение… оно должно находиться где-то в районе старого русла, под современной улицей.


Он отступил от стола и провел рукой по лицу. Усталость накатывала волной, но возбуждение пересиливало.

– Мы нашли его. Первый реальный ориентир. Не просто тоннель, а комнату. Возможно, хранилище.


– Или ловушку, – голос Ирины прозвучал сзади. Они оба вздрогнули, не услышав ее приближения. – Вы строите гипотезы на основе символов, которым четыреста лет. Вы не знаете, что там на самом деле.


– Мы знаем, что за эту информацию уже убили человека, – тихо сказал Сергей, глядя на диск. – Это значит, что она чего-то стоит.


Он посмотрел на Ирину. Ее лицо в холодном свете мониторов казалось высеченным из мрамора.

– Нам нужно спуститься туда. Проверить.


– Безумие, – отрезала она. – После того, что произошло в Слободе? Они явно следят за вами. Как только вы появитесь где-то рядом с этим местом, они накроют вас.


– Тогда нужно сделать это так, чтобы они не ожидали, – настаивал Сергей. – Быстро. Ночью. Используя те самые подземные ходы, которые не все знают.


– Я не могу санкционировать это, – сказала Ирина, но в ее голосе не было прежней категоричности. Была усталость. И понимание, что остановить их теперь невозможно.


– Вы можете помочь нам выжить, – просто сказал Сергей. – Или можете попытаться остановить. Но мы все равно пойдем.


Гольдберг смотрел на них обоих, как на сумасшедших, но в его глазах горел тот же огонь. Жажда открытия была сильнее страха.


Ирина несколько секунд молча смотрела на Сергея, словно пытаясь прочитать в его глазах что-то очень важное. Затем ее плечи чуть опустились.

– Хорошо. Но только после тщательной разведки. И по моему плану. Никаких импровизаций. Понятно?


Сергей кивнул.


Рассвет уже заглядывал в окна лаборатории, окрашивая небо в грязно-серые тона. Они провели всю ночь в борьбе с загадкой, отлитой в бронзе, и одержали первую, маленькую победу. Они нашли путь.


Сергей взял диск с подложки. Металл за ночь согрелся от его прикосновений. Он был теперь не просто артефактом. Он стал компасом, ведущим их в самое сердце тайны. И в самое сердце опасности.


Он посмотрел на Ирину, которая снова стояла у окна, всматриваясь в просыпающийся город.

– Спасибо, – сказал он.


Она не обернулась, лишь слегка наклонила голову, словно приняв его благодарность как должное.


Язык металла начал говорить. И они, затаив дыхание, учились его слушать. Цена ошибки была уже известна – тонкая проволока на шее и безжизненные глаза, смотрящие в небо.

Глава 6. Правила игры

Серая, безликая утренняя заря застала их все в той же лаборатории. Бронзовый диск, их ночная добыча, лежал на столе, запечатанный в прозрачный пластиковый контейнер – инициатива Ирины, желавшей сохранить возможные отпечатки. Он больше не казался магическим ключом, а скорее вещественным доказательством по делу, которое все стремительнее ускользало из-под контроля.


Ирина первая нарушила молчание. Она оторвала взгляд от окна, за которым просыпался обычный, ничего не подозревающий город, и ее лицо, несмотря на усталость, вновь обрело черты официальной маски.

– Мне нужно доложить, – произнесла она, и в ее голосе не было ни тени сомнения. Это был приказ, отданный самой себе. – Обо всем. Об артефакте. Об убийстве Семенова. О нападении в Слободе. Сидеть на этом одному – профессиональное самоубийство.


Сергей хотел было возразить, инстинктивно опасаясь расширения круга посвященных, но сдержался. Она была права. Они перешли Рубикон, и теперь им нужна была поддержка системы. Или, по крайней мере, ее невмешательство.


– Будьте осторожны, – только и сказал он, встречаясь с ней взглядом.


В ее глазах мелькнуло что-то – тень понимания, благодарности за доверие? – и исчезло.

– Гольдберг, оставайтесь здесь. Воронов… постарайтесь поспать. Вы мне понадобитесь с ясной головой.


Она повернулась и вышла из лаборатории, ее шаги уверенно отдавались в пустом коридоре. Сергей и Гольдберг остались одни, слушая, как этот звук затихает, словно их последняя связь с реальным миром оборвалась.


– Думаешь, они ее поймут? – тихо спросил Гольдберг, с тоской глядя на запертую дверь.


– Нет, – отрезал Сергей. Он подошел к столу и уставился на диск. – Они никогда не понимают. Пока не станет слишком поздно.


Он чувствовал знакомое, тошнотворное предчувствие. Ту пропасть между полевой работой, где решения принимаются за доли секунды, и кабинетной бюрократией, где главное – отчетность и прикрытие собственной задницы.


Кабинет начальника Управления межведомственного взаимодействия ФСО генерал-лейтенанта Орлова был таким, каким и должен был быть – просторным, строгим, с полированным столом размером с авианосец, портретами на стенах и флагом в углу. Воздух был прохладен и стерилен, пах дорогим кожаным креслом и лоснящимся деревом. Полная противоположность затхлой, живой атмосфере лаборатории или пропитанному смертью воздуху квартиры Семенова.


Ирина стояла по стойке «смирно», глядя прямо перед собой, в стену позади седой, подстриженной под ноль головы Орлова. Она только что закончила свой доклад. Четкий, структурированный, без лишних эмоций. От находки в Грановитой палате до перестрелки в Александровой слободе. Она опустила лишь мелкие детали вроде изъятия предсмертной записки Семенова. Все остальное – чистая правда.


Орлов слушал ее, не перебивая, его лицо не выражало ровным счетом ничего. Когда она закончила, он откинулся в кресле, сложил пальцы домиком и уставился на нее поверх них. Его взгляд был тяжелым, проницательным, лишенным тепла.


– Майор Смирнова, – его голос был ровным, глубоким, без единой повышающейся ноты. – Вы сообщаете мне, что ввязались в неофициальное расследование на основании сомнительного артефакта, который, по вашим же словам, может быть ключом к мифической библиотеке. В процессе этого расследования был убит гражданский специалист, а на вас и вашего гражданского консультанта совершено вооруженное нападение. Так?


– Так точно, товарищ генерал-лейтенант, – отчеканила Ирина, чувствуя, как по ее спине начинают ползти ледяные мурашки. Его тон не предвещал ничего хорошего.


– И на основании чего вы сделали вывод, что эти инциденты связаны? – спросил Орлов, слегка наклонив голову.


– Совпадение времени и места, характер убийства, явно профессиональный, а также интерес нападавших непосредственно к артефакту и к Воронову, – перечислила Ирина.


– Случайность, майор. Цепочка случайностей, – Орлов медленно покачал головой. – Реставратора могли убить с целью ограбления. На вас в Слободе могли напасть местные хулиганы, заинтересовавшиеся вашим незаконным проникновением на объект культурного наследия. Вы, пользуясь своим служебным положением, спровоцировали инцидент.


Ирина почувствовала, как кровь отливает от ее лица. Она ожидала скепсиса, но не такой прямой атаки.

– Товарищ генерал-лейтенант, я…


– Ваш «консультант», – перебил он ее, – Сергей Воронов. Бывший следователь, уволенный из органов после громкого провала, связанного с гибелью напарницы. Человек с подмоченной репутацией, одержимый навязчивой идеей. И вы позволяете ему водить вас за нос?


Удар был точен и безжалостен. Ирина сглотнула, чувствуя, как почва уходит из-под ног. Орлов был в курсе дела. И он использовал это против нее.

– Его экспертные знания бесценны, товарищ генерал. И события последних дней подтверждают, что угроза реальна.


– Реальна ваша готовность нарушать устав и слушать этого… фанатика, – холодно парировал Орлов. – Я понимаю ваш энтузиазм, майор. Вы молоды, амбициозны, хотите отличиться. Но ФСО – не место для самодеятельности и охоты за призраками.


Он выдержал паузу, давая своим словам проникнуть в самое нутро.

– Вот ваши новые правила игры, майор Смирнова. Вы прекращаете все активные действия по этому вопросу. Артефакт подлежит изъятию и передаче в архив до выяснения обстоятельств. Вы составляете подробный рапорт о всех ваших действиях за последние сорок восемь часов. И вы больше не контактируете с Вороновым и Гольдбергом без моего прямого приказа. Ваша задача – наблюдать. Наблюдать за ними. И доложить, если их деятельность выйдет за рамки академических изысканий. Понятно?


Ирина стояла, как вкопанная. Ее мир, выстроенный на дисциплине и вере в систему, трещал по швам. Ей приказывали отступить. Предать. Предать тех, кому она невольно начала доверять. Предать саму себя, свои инстинкты, которые кричали, что Воронов прав.


– Товарищ генерал… – попыталась она в последний раз. – Люди погибают. Мы не можем…


– Люди погибают каждый день, майор, – оборвал он ее, и в его глазах впервые мелькнуло нечто жесткое, почти жестокое. – Наша задача – обеспечивать безопасность государства, а не играть в Индиану Джонса. Правила ясны?


Ирина сжала челюсти до боли. Горечь подступала к горлу. Она сделала глубокий вдох, выпрямилась еще больше, если это было возможно.

– Так точно. Понятно.


– Прекрасно. К вам прикомандируют агента для обеспечения вашей безопасности и… контроля за исполнением приказа. Свободны.


Ирина резко развернулась и вышла из кабинета, не глядя по сторонам. Ее шаги были такими же твердыми и уверенными, как и при входе, но внутри все было перевернуто с ног на голову. Она спустилась на лифте, прошла через вестибюль и вышла на улицу. Утреннее солнце било в глаза, вызывая слезы. Или это были не слезы, а просто реакция на яркий свет после полумрака кабинета.


Она села в свою машину, захлопнула дверь и на несколько секунд опустила голову на руль. Тишина салона была оглушительной. Приказ был ясен. «Наблюдать, но не вмешиваться». Классическая формулировка для того, чтобы сделать козлом отпущения, если что-то пойдет не так. Ее карьера висела на волоске. Рациональная часть ее мозга требовала подчиниться. Выполнить приказ. Составить рапорт. Отойти в сторону.


Но тогда Семенов погиб зря. А его убийцы останутся безнаказанными. А Воронов… Воронов пойдет один. И его постигнет участь его напарницы. Мысль об этом вызывала странное, щемящее чувство в груди. Не просто профессиональная ответственность. Нечто большее.


Она достала телефон. Набрала номер. Не Гольдберга и не Воронова. Агента из своего старого подразделения, человека, которому доверяла безоговорочно.

– Женя, это Ира. Мне нужна парочка «чистых» телефонов. И проверь кое-что для меня. Абсолютно неофициально. Генерал-лейтенант Орлов. Любые его возможные связи, выходящие за рамки службы. Особенно в последнее время. Да, я понимаю, на что это похоже. Спасибо.


Она положила трубку. Правила игры изменились. Теперь она играла против своей же системы. И действовать ей придется в одиночку.


…Тем временем Сергей, оставив Гольдберга досыпать на потертом кожаном диване в лаборатории, не мог найти покоя. Усталость валила с ног, но стоило ему закрыть глаза, как перед ним вставали образы. Кровь на стекле. Безжизненные глаза Семенова. Холодная бронза диска. И за всем этим – тень. Тень Кати.


Он вышел из университета и, не отдавая себе отчета, куда идет, сел в первую попавшуюся маршрутку. Он не знал, куда его везут. Но его ноги, его израненная душа сами выбрали направление.


Минут через сорок он вышел на остановке у грязного, заброшенного забора промзоны. Шел мелкий, противный дождь, превращавший землю в липкую жижу. Он прошел мимо колючей проволоки, мимо ржавых цехов, мимо воющих от ветра разбитых окон. Воздух пах окисью металла и химическими отходами.


Сергей остановился у ничем не примечательного переулка между двумя складами. Здесь, пять лет назад, он оставил часть своей души. Здесь остановилось его время.


Он подошел к тому самому месту, где когда-то стояла их машина. Асфальт был старым, в заплатах, никаких следов той ночи не осталось. Город залечил свои раны, не оставив и шрама. Но для Сергея это место было вечно свежим надгробием.


Он стоял под дождем, не ощущая холода. В ушах снова зазвенела оглушительная тишина, что наступила после выстрела. Он снова видел ее – Катю. Ее улыбку, погасшую в одно мгновение. Ее взгляд, полный недоумения и ужаса.


«Я виноват», – шептал он тогда, стоя на коленях в грязи. «Я виноват», – повторял он и сейчас, сжимая кулаки в карманах куртки.


Он пришел сюда не за отпущением. Он пришел за силой. За правом снова взять на себя ответственность за чью-то жизнь. Сейчас это были Гольдберг и Смирнова. Хрупкая, но несгибаемая девушка, которая смотрела на него без тени страха, лишь с холодной решимостью.


Он боялся. Боялся повторения. Боялся снова увидеть, как жизнь уходит из глаз другого человека по его вине.


«Что бы ты сделала на моем месте, Катя?» – мысленно спросил он, глядя на замызганную стену склада.


И ему почудился голос, насмешливый и теплый, каким он всегда был: «Перестань ныть, Ворон. Делай свое дело. Найди этих ублюдков. Для меня».


Это не было мистическим откровением. Это было эхом его собственной памяти, его собственного разума, наконец-то пробивающегося сквозь толщу вины и самобичевания.


Он не мог повернуть время вспять. Не мог спасти Катю. Но он мог попытаться спасти других. Мог найти тех, кто превратил историческую загадку в кровавую охоту. Он был историком. Он был бывшим следователем. И сейчас эти две ипостаси сливались в одну, рождая нового Сергея Воронова. Не бегущего от прошлого, а идущего сквозь него.


Он достал из кармана тот самый листок с цифрами «3-7-1» и рисунком печати. Дождь пытался размыть чернила, но символы все еще были видны. Это был завет. Завет от умирающего человека. И он не имел права его нарушить.


Он повернулся и пошел прочь от этого проклятого места. Шаг был тверже. Спина – прямее. Призраки прошлого не исчезли, но они больше не владели им безраздельно. Теперь они шли за ним, молчаливой свитой, напоминая о цене ошибки, но и давая силы идти вперед.


Когда он вернулся в университет, его мобильный завибрировал. Неизвестный номер. Он ответил.


– Воронов. – Голос Ирины был сдержанным, но в нем слышалась сталь. – Наш разговор с начальством прошел… не совсем так, как планировалось.


– Представляю, – сказал Сергей, не удивившись.


– Правила изменились. Официально – я вас больше не курирую. Более того, мне приказано за вами наблюдать.


Сергей молчал, давая ей говорить.


– Но, – Ирина сделала паузу, – я не люблю, когда меня используют в темную. И я не намерена бросать своих… консультантов. Особенно когда они правы.


Сергей почувствовал, как в его груди что-то сжалось. Неожиданное теплое чувство благодарности.

– Что вы предлагаете?


– Неофициальное партнерство. Вне системы. Вы ищете свою библиотеку. Я ищу убийц. Наши цели совпадают. Но с этого момента мы делаем все по-моему. Полная конспирация. Никаких лишних контактов. Вы готовы?


Сергей посмотрел на мокрый листок в своей руке. На печать Грозного.

– Готов. Что первым делом?


– Исчезнуть. Оба. Сейчас. Гольдберга я уже предупредила. У меня есть место. Бросьте свой телефон. Через час будьте на станции метро «Краснопресненская». Я вас найду.


Она положила трубку. Сергей медленно опустил телефон, глядя на его черный экран. Он только что ступил на опасную тропу. Тропу вне закона и протоколов. Но впервые за долгие годы он чувствовал, что это единственно верный путь.


Он посмотрел в окно, на серое небо. Где-то там была Ирина Смирнова, такая же одинокая и гонимая своей системой, как и он своей памятью. Их параллельные пути, начавшиеся в кабинете Гольдберга, теперь окончательно слились в один. Два одиночества против невидимого врага и равнодушного мира.


Игра началась. И они писали свои правила.

Глава 7. Ночные гости

Решение исчезнуть висело в воздухе, тяжелое и неотвратимое, как приговор. После разговора с Ириной Сергей провел в лаборатории еще несколько часов, пытаясь хоть как-то упорядочить хаос в своей голове. Гольдберг, получивший аналогичный приказ от Смирновой, метался между стеллажами, пытаясь выбрать самые необходимые книги и копии документов, его руки дрожали. Прощание было коротким и бессловесным – лишь крепкое рукопожатие и взгляд, полный тревоги и надежды. «Береги себя, Сергей». – «И ты, Борис Исаакович. На связи».


Выйдя на улицу, Сергей почувствовал себя голым и уязвимым. Вечерний город жил своей обычной жизнью – грохот машин, огни рекламы, спешащие куда-то люди. Но теперь за каждым углом, в каждой темной подворотне ему мерещилась угроза. Он выполнил первое указание Ирины – вынул SIM-карту из своего телефона, сломал ее и выбросил в уличный слив, а сам аппарат оставил в кармане куртки случайного прохожего в переполненном вагоне метро. Теперь он был отрезан от мира. Один.


Мысль не возвращаться домой была разумной и очевидной. Но была и другая мысль, настойчивая и властная. Ему нужны были вещи. Не много – смена одежды, паспорт, наличные, которые он хранил в книге на случай черного дня. И кое-что еще. Нечто личное, талисман, без которого он чувствовал себя особенно беззащитным. Старый, потертый блокнот в кожаном переплете – его рабочий дневник по «Делу Феникса». Тот самый, который он не открывал пять лет. Он лежал на верхней полке шкафа, заваленный другими папками, и, казалось, молчал. Но сейчас его молчание сменилось мысленным криком. Воронов почувствовал, что нужно забрать его. Что в нем может быть ключ. К чему – он не знал. Может быть, к его собственной голове.


Это было глупо, опасно и безрассудно. И он это знал. Но, как и многое в его жизни последних лет, это решение было продиктовано не логикой, а темными глубинами подсознания.


Он шел к своему дому долгой, извилистой дорогой, постоянно меняя направление, заходя в магазины и выходя через черный ход, останавливаясь у витрин и наблюдая за отражениями. Ничего подозрительного. Никаких явных хвостов. Лишь обычная московская суета. Возможно, паранойя. Возможно, профессиональная осторожность. А возможно, то самое шестое чувство, которое когда-то спасло ему жизнь, а потом – не спасло Катю.


Его квартира находилась в старом, кирпичном доме в одном из тихих арбатских переулков. Он подошел к подъезду уже в сумерках. Все было как обычно. Консьержка, тетя Люда, смотрела сериал за своим столиком. Он слегка кивнул ей и поднялся на свой этаж.


И тут его тело напряглось само по себе, еще до того, как мозг успел обработать сигналы. Воздух в коридоре. Запах. Не тот затхлый, знакомый запах старого дома, а чужеродная нота. Слабый, едва уловимый запах синтетического ароматизатора, как от автомобильного освежителя. Или… как от дешевого одеколона.


Его рука сама потянулась к двери. Замок. Он провел пальцами по личинке. Никаких видимых следов взлома. Но… царапина. Крошечная, почти невидимая, свежая царапина на латунной накладке. Профессионалы. Те самые, что были в Слободе.


Он не стал вставлять ключ. Он знал, что они там. Чувствовал их присутствие за тонкой преградой дерева и металла, как хищник чувствует другого хищника на своей территории. Внутри все мышцы собрались в тугой комок. Адреналин, горький и знакомый, ударил в голову. Страх был, да. Но вместе с ним пришло и нечто иное – холодная, ясная ярость. Они пришли в его дом. В его последнее убежище. Они нарушили негласные правила, и за это придется платить.


Он отошел от двери бесшумно, как тень, и поднялся на один этаж выше. Там, в нише под лестницей, жильцы хранили старый ковер и ведро с песком на случай пожара. Он знал каждую щель в этом доме. Засунув руку за ковер, он нащупал прохладный металл. Запасной ключ от черного хода на крышу, который он когда-то, вскоре после заселения, по старой привычке спрятал на случай чрезвычайной ситуации. Никогда не думал, что придется использовать.


Через пять минут Воронов уже был на чердаке. Он пролез между старыми балками и рулонами утеплителя к люку, ведущему в вентиляционную шахту. Еще одна его тайная уловка – он давно открутил болты на решетке в своей ванной, чтобы в случае чего иметь запасной путь. Детские игры параноика, которые сейчас могли спасти ему жизнь.


Он бесшумно спустился по узкой, грязной шахте, упираясь ногами и спиной в стены. Решетка в его ванной поддалась беззвучно. Он замер, прислушиваясь. Из квартиры доносились приглушенные звуки. Шорох шагов. Кто-то ходил по гостиной. Один? Двое? Он приоткрыл дверь в ванную на миллиметр. Щель позволила ему увидеть узкую полоску прихожей и часть гостиной. Никого. Но он слышал дыхание. Не свое.


Он выждал, считая секунды. Его сердце билось ровно и громко, но он заставил себя дышать глубоко и бесшумно. Он вспомнил план своей квартиры. Чтобы добраться до спальни, где был шкаф, нужно было пересечь гостиную. А в гостиной, судя по звукам, был кто-то.