Темнота настигла его в пути. Долина была узкой, и крепость скрылась за нависшими над дорогой горами. Нигде не было ни огонька, ночные птицы молчали, лишь изредка до его слуха доносился шум далеких горных потоков.
Он пробовал кричать, но эхо возвращало его голос, придавая ему что-то зловещее. Джованни привязал лошадь к обрубку дерева на краю дороги, где росло немного травы, а сам сел на землю, прислонился спиной к откосу и, ожидая, когда придет сон, стал думать о пути, который ему еще предстоит проделать, о людях, с которыми он познакомится в крепости, о своей будущей жизни; и думы эти были безрадостны. Лошадь время от времени бухала копытами по земле, и Дрого всякий раз вздрагивал от этого неприятного и странного звука.
На рассвете, вновь пустившись в путь, он увидел на противоположном склоне другую дорогу, тянувшуюся примерно на той же высоте, а через некоторое время заметил там какой-то движущийся предмет. Солнце еще не осветило ущелье, и в нем затаились глубокие тени, из-за которых было трудно разглядеть все как следует. Но Дрого, подхлестнув коня, все же поравнялся с непонятной фигурой и увидел, что это верховой офицер.
Наконец-то живая душа, свой человек, с которым можно будет посмеяться, пошутить, поговорить о будущей жизни, об охоте, женщинах, городе. Да, о городе, уже отошедшем в сознании Дрого куда-то далеко-далеко, совсем в другой мир.
Лощина стала уже, обе дороги сблизились, и Джованни Дрого смог даже разглядеть, что всадник – капитан. Поначалу он не решался окликнуть незнакомца – это могло показаться неуместным и невежливым – и лишь несколько раз поднес руку к козырьку фуражки, но тот не отвечал. Наверно, не видел Дрого.
– Господин капитан! – не выдержав, крикнул Джованни. И снова отдал честь.
– Что такое? – донесся до него голос с другой стороны лощины.
Капитан, остановившись, вежливо откозырял ему и ждал объяснений. В его вопросе не было строгости, одно удивление.
– Что такое? – опять прокатился по лощине голос капитана, на сей раз уже несколько раздраженный.
Джованни остановился, сложил ладони рупором и прокричал что было мочи:
– Ничего! Я просто хотел с вами поздороваться!
Объяснение получилось глупым, даже обидным для капитана, который мог подумать, что его разыгрывают. Дрого тотчас пожалел о своей выходке. В какое дурацкое положение можно себя поставить только из-за того, что тебе скучно одному.
– Вы кто? – прокричал капитан.
Этого вопроса Дрого как раз и боялся. Странная беседа через лощину приобретала таким образом характер какого-то допроса. Неприятное начало, ибо скорее всего капитан был из крепости. Но теперь – деваться некуда – нужно было отвечать.
– Лейтенант Дрого! – громко отрекомендовался Джованни.
Капитан не знал его и на таком расстоянии мог не расслышать имя, но, судя по всему, ответ его успокоил, поскольку он снова тронулся в путь, согласно кивнув, словно говоря: скоро встретимся. И действительно, через полчаса в том месте, где лощина становилась совсем узкой, Джованни увидел мост: две дороги сливались в одну.
Там они и встретились. Капитан подъехал к Дрого и, не слезая с коня, протянул руку. Это был человек лет сорока или даже постарше, с тонким, благородным лицом. Форма на нем была простая, но прекрасно подогнанная.
– Капитан Ортиц, – представился он.
Дрого, пожимая ему руку, подумал, что вот наконец он вступает в мир крепости. Это была пока лишь первая ниточка, первое знакомство, за которым последуют другие, самые разные, и он станет здесь своим человеком.
Капитан, не задерживаясь, поехал дальше; Дрого последовал за ним, чуть поотстав из уважения к старшему по чину. Он все ждал, что капитан как-нибудь выразит свое неудовольствие по поводу его неловкой попытки завязать разговор. Но капитан молчал: то ли ему не хотелось говорить, то ли от природной застенчивости он не знал, с чего начать. Поскольку дорога круто поднималась в гору, а солнце основательно припекало, кони шли медленно. Наконец капитан Ортиц нарушил молчание:
– Я издали не совсем расслышал ваше имя… Дрозо, если не ошибаюсь?
Джованни ответил:
– Дрого, через «г», Джованни Дрого. Вы уж простите, господин капитан, что я вас окликнул, – добавил он, смущаясь, – с другой стороны лощины трудно было разглядеть, какое у вас звание.
– Действительно, – не желая ставить Дрого в неловкое положение, согласился Ортиц и рассмеялся.
Так они проехали еще немного, ощущая некоторую скованность. Потом Ортиц спросил:
– Итак, куда же вы направляетесь?
– В крепость Бастиани. Я верно еду?
– А куда же еще?
Они снова замолчали. Становилось жарко. Со всех сторон их обступали горы – гигантские, поросшие травой, дикие. Ортиц сказал:
– Вы, значит, в крепость? Везете какой-нибудь пакет?
– Нет, господин капитан, я назначен туда служить.
– Направлены в личный состав гарнизона?
– Думаю – да, в личный состав. Это первое мое назначение.
– Ну тогда в личный состав, конечно… Что ж, это хорошо… Выходит, вас можно поздравить…
– Благодарю вас, господин капитан.
И снова какое-то время они ехали молча. Джованни очень хотелось пить, а к седлу капитана была приторочена деревянная походная фляга, в которой плескалась вода: хлюп-хлюп.
– На два года? – спросил Ортиц.
– Простите, господин капитан, что значит: на два года?
– Как это – что? Отслужите здесь, как положено, два года. Так ведь?
– Два года? Не знаю, срок мне не указали.
– Это само собой разумеется. Все новоиспеченные лейтенанты служат здесь два года, а потом уезжают.
– И для всех такой порядок? Именно два года?
– Ну разумеется, а в выслугу они идут за четыре. Ведь именно для этого все вы сюда проситесь, иначе кто бы сюда поехал? Что ж, ради карьеры и к крепости можно привыкнуть, не так ли?
Дрого ничего об этом не знал, но на всякий случай решил отделаться ничего не значащей фразой:
– Конечно, можно…
Ортиц прервал начатый разговор: казалось, тема эта его нисколько не интересует. Но теперь лед был сломан, и Джованни все же решился задать ему вопрос:
– Неужто всем, кто служит в крепости, засчитывается год за два?
– Кому – всем?
– Я имею в виду офицеров.
Ортиц хмыкнул:
– Как же, всем! Скажете тоже! Младшим офицерам, естественно. В противном случае никто бы сюда не просился.
Дрого сказал:
– Я не просился.
– То есть как? Вы не подавали прошения?
– Нет, господин капитан. Только два дня назад мне сказали, что я назначен в крепость.
– По правде говоря, это странно. Да уж…
Они снова помолчали. Каждый, казалось, думал о своем. Вдруг Ортиц заметил:
– Разве что…
Джованни встрепенулся:
– Простите, господин капитан?!
– Я хотел сказать: разве что других желающих не нашлось… и они направили вас сами.
– Вполне возможно, господин капитан.
– Да уж… Скорее всего так оно и есть. Действительно.
Дрого видел вырисовывающиеся на дорожной пыли четкие тени двух лошадей, двух голов, согласно кивающих на каждом шагу; слышал дробный перестук копыт, жужжанье приставших к ним больших надоедливых мух и – все. Дорога тянулась бесконечно. Время от времени на повороте далеко впереди можно было разглядеть высеченный в отвесных склонах серпантин. Но стоило добраться до того места и посмотреть вверх, как дорога опять оказывалась перед глазами и снова ползла в гору.
– Простите, господин капитан… – сказал Дрого.
– Да-да, я вас слушаю.
– Нам еще долго ехать?
– Не очень. Таким шагом часа два с половиной, а может, и все три. Да уж, к полудню, думаю, приедем.
Снова наступило долгое молчание. Лошади вспотели; та, на которой ехал капитан, устала и едва переставляла ноги.
– Вы из Королевской академии, не так ли? – спросил Ортиц.
– Да, господин капитан, из академии.
– Тогда скажите, там ли еще полковник Магнус?
– Полковник Магнус? Что-то не слышал о таком.
Лощина стала сужаться, солнечные лучи в нее уже не попадали. Время от времени в отвесных стенах открывались устья мрачных боковых ущелий, из которых дул ледяной ветер; впереди и выше виднелись очень крутые конусообразные горы: казалось, и трех дней не хватит, чтобы добраться до их вершин, так они высоки.
– А скажите, лейтенант, – вновь прервал молчание Ортиц, – майор Боско все еще там и по-прежнему ведает огневой подготовкой?
– Нет, господин капитан, и такого я не знаю. Огневую подготовку у нас ведет Циммерман, майор Циммерман.
– Ах, Циммерман, слышал я эту фамилию. Действительно… Столько лет прошло… Ясное дело, все давно сменились.
И опять оба погрузились в свои мысли. Дорога теперь вилась по солнечному склону, за горами вздымались горы, еще более крутые, скалистые.
– Я видел ее вчера вечером издали, – сказал Дрого.
– Что? Крепость?
– Да, крепость. – Из вежливости Дрого немного помолчал, потом продолжил: – Мне она показалась огромной, грандиозной…
– Грандиозной? Ну что вы, это одна из самых маленьких крепостей очень давней постройки. Просто, когда смотришь издали, она впечатляет, – ответил капитан и, подумав, добавил: – Да, очень уж она старая, устаревшая во всех отношениях.
– Но ведь она – одна из главных, правда?
– Нет-нет, это крепость второй категории, – ответил Ортиц.
Казалось, ему доставляет удовольствие говорить о крепости плохо, но тон у него при этом был какой-то особый: так порой отец любит подчеркивать недостатки своего сына, ибо уверен, что они – ничто по сравнению с его неисчислимыми достоинствами.
– Здесь у нас участок мертвой границы, – добавил капитан. – Ее никогда не пересматривали, и она осталась, какой была сто лет назад.
– Что значит: мертвая граница?
– Граница, о которой можно не заботиться. За ней – сплошная пустыня.
– Пустыня?
– Да уж, камни и иссушенная земля. Она называется Татарской пустыней.
– Почему Татарской? – спросил Дрого. – Здесь что, были татары?
– В древние времена, возможно, и были. Но скорее всего это легенда. Ни в одну из войн никто к нам не подходил с той стороны.
– Значит, крепость никому не была нужна?
– Никому, – ответил капитан.
По мере того как дорога уходила вверх, деревьев становилось все меньше, и наконец их вовсе не стало; то там, то здесь виднелись лишь редкие кусты. А дальше тянулись выжженные солнцем луга, скалы, осыпи краснозема.
– Простите, господин капитан, а есть здесь поблизости какие-нибудь деревни?
– Поблизости нет. Есть тут одна деревушка – Сан-Рокко, но до нее километров тридцать будет.
– В общем, как я вижу, не очень-то у вас повеселишься.
– Да уж, действительно, не очень.
В воздухе посвежело, склоны гор стали более покатыми, появилось ощущение, что до последних гребней уже недалеко.
– И не скучно вам там, господин капитан? – спросил Джованни доверительным тоном, усмехаясь и как бы желая сказать, что его-то такие вещи мало беспокоят.
– Дело привычки, – ответил Ортиц и добавил назидательно: – Я здесь уже около восемнадцати лет, хотя что я говорю – ровно восемнадцать.
– Восемнадцать лет?! – удивленно воскликнул Джованни.
– Восемнадцать, – подтвердил капитан.
Стая ворон пролетела у них над головой и скрылась в глубине лощины.
– Вороны, – произнес капитан.
Джованни не отозвался, он думал о том, какая жизнь его здесь ждет, чувствовал, как чужд ему этот мир, это одиночество, эти горы.
– А из младших офицеров, – спросил он, – потом кто-нибудь остается?
– Теперь-то немногие, – ответил Ортиц, уже жалея, что так нелестно говорил о крепости, ибо заметил, что у Джованни сложилось о ней превратное представление. – В общем, почти никто. Всем подавай блестящую гарнизонную жизнь. Когда-то служить в крепости Бастиани почитали за честь, а теперь эту службу отбывают вроде как наказание.
Джованни слушал молча, но капитан не унимался:
– Мы ведь на границе служим. И кадры у нас в основном отборные. Граница есть граница. Да уж…
Дрого молчал, на душе у него вдруг стало нехорошо. Горизонт раздвинулся, вдали вырисовывались замысловатые силуэты скалистых гор, на фоне неба громоздились отдельные острые пики.
– Сейчас и в армии на все смотрят по-другому, – продолжал Ортиц. – Да, было время, когда служба в крепости Бастиани считалась очень почетной, а теперь говорят: мертвая граница, мертвая граница, но нельзя же забывать, что и на мертвой границе может случиться всякое, ничего не узнаешь наперед.
Дорогу пересек ручей. Они остановились, чтобы напоить коней, а сами, спешившись, стали разминать затекшие ноги.
– Зато знаете, что у нас действительно первоклассное? – со смехом спросил Ортиц.
– Что, господин капитан?
– Кухня. Вот увидите, какая в крепости кормежка. Да уж… Из-за этого и частые смотры: каждые две недели обязательно какой-нибудь генерал наезжает.
Дрого из вежливости посмеялся. Он никак не мог понять, то ли Ортиц дурак, то ли скрывает что-то, то ли просто болтает что на ум взбредет.
– Вот и отлично, – сказал он, – я ужасно проголодался!
– Ну теперь уж немного осталось. Видите вон тот бугор с осыпью? Прямо за ним крепость.
Снова тронулись в путь. За бугром с осыпью галечника офицеры действительно сразу же выбрались на слегка наклонное плато и впереди, метрах в пятистах, увидели крепость.
Она и впрямь была много меньше, чем показалось Дрого накануне вечером. От центрального форта – по виду это была обычная казарма с окнами, прорезанными на большом расстоянии одно от другого, – отходили две невысокие зубчатые стены, связывавшие строение с боковыми редутами: их было по два с каждой стороны. Таким образом, крепостные стены являли собой весьма ненадежную защиту стиснутого с обеих сторон высокими отвесными скалами перевала шириной примерно в полкилометра.
Справа, у самого подножия крутого склона, на плато была впадина, что-то вроде седловины: там когда-то проходила древняя дорога через перевал, теперь она упиралась в стену крепости.
Форт был погружен в тишину и залит не дававшим тени полуденным солнцем. По обе стороны от него тянулись голые желтоватые стены (фасад, обращенный на север, увидеть было невозможно). Из трубы шел едва заметный дым. Вдоль всей верхней кромки центрального здания, стен и редутов ходили размеренным шагом взадвперед десятки часовых с винтовками – каждый на своем небольшом участке. Их движение, напоминавшее раскачивание маятника, как бы отмеряло ход времени, не нарушая магических чар всепоглощающего одиночества.
Справа и слева, на сколько хватает глаз, тянулись цепи крутых и, судя по всему, неприступных гор. И они тоже, по крайней мере в этот час дня, казались желтыми и выжженными.
Джованни Дрого непроизвольно остановил коня. Медленно скользя взглядом по мрачным стенам, он никак не мог сообразить, что они ему напоминают. В голову лезли мысли о тюрьме или о каком-то заброшенном королевском замке. Легкий ветерок пошевелил над фортом поникший и сливавшийся с флагштоком флаг. Послышался отдаленный голос трубы. Часовые продолжали ходить своим размеренным шагом. На плацу перед входом три или четыре человека (на расстоянии невозможно было различить, солдаты это или нет) грузили на телегу мешки. Но все вокруг пребывало в каком-то странном оцепенении.
Капитан Ортиц тоже остановился и посмотрел на крепость.
– Вот она, – непонятно зачем пояснил он.
Дрого подумал: сейчас он спросит, как она мне нравится, и от одной этой мысли ему стало не по себе. Но капитан промолчал.
Нет, крепость Бастиани с ее невысокими стенами не отличалась внушительностью, не было в ней ни красоты, ни живописности, которые придают таким сооружениям башни и бастионы, не было ничего, совершенно ничего, что могло бы скрасить эту наготу, порадовать глаз. И все-таки Дрого, как и накануне, когда словно зачарованный смотрел на крепость из глубины ущелья, почувствовал, как его сердце наполняется неизъяснимым восторгом.
А что же там, дальше? За этим неприветливым строением, за этими зубцами, казематами, пороховыми погребами, загораживающими обзор? Какой мир откроется за ними? Как выглядит северное королевство, каменистая пустыня, которую никто и никогда не пересекал? На карте, смутно припоминал Дрого, по ту сторону границы тянулся обширный район с очень редкими обозначениями, но, может, с высоты крепости все-таки удастся разглядеть какое-нибудь селение, луг, дом? Или там одна только безжизненная пустыня?
Он вдруг почувствовал свое одиночество, и весь армейский кураж – столь естественный прежде, когда казарменная жизнь текла без тягот и забот, когда у него был уютный дом, веселые, компанейские приятели и маленькие ночные приключения в садах, – внезапно слетел с него. Крепость предстала перед ним как один из тех неведомых миров, о причастности к которым он никогда и не помышлял, но не потому, что к ним душа не лежала, просто они были бесконечно чужды ему и далеки от его привычной жизни. И этот мир обязывал к очень многому, не суля ничего, что выходило бы за рамки его прямолинейных законов.
Вернуться! Не переступив даже порога крепости, вернуться на равнину, в свой город, к старым привычкам. Вот первое, о чем подумал Дрого: пускай подобная слабость постыдна для солдата, он даже был готов, если нужно, открыто в ней признаться, лишь бы ему разрешили поскорее уехать.
С севера надвигался плотный белый туман, закрывая горизонт и наползая на эскарпы, а под стоящим в зените солнцем невозмутимо, словно автоматы, отмеривали свои шаги часовые. Конь Дрого заржал. И вновь воцарилась великая тишина.
Наконец Джованни оторвал взгляд от крепости и покосился на капитана, надеясь услышать от него ободряющие слова. Ортиц тоже стоял неподвижно и пристально разглядывал желтые стены. Прожив здесь восемнадцать лет, он смотрел на них так, словно ему явилось чудо. Казалось, капитану никогда не надоест любоваться ими, и улыбка – радостная и в то же время грустная – тихо светилась на его лице.