Временами налетал ветер, ударялся о стены домов, сворачивал, путался в улицах, кружился и хлестал мокрым снегом вперемежку с дождем. Холодные капли скатывались по щекам, текли по подбородку за воротник. Пешеходы, нахлобучив головные уборы, поднимали плечи и шли боком, подставляя ветру наиболее защищенные места.
В такую погоду немцы не стреляли.
В аптеку на Невском проспекте зашел среднего роста мужчина в брезентовом плаще и огляделся.
Единственное окно, оставшееся незаколоченным, пропускало немного дневного света. Возле окна стояла будочка-касса. Налево, в углу, был построен пулеметный «дот», амбразура которого заткнута тряпками. Прямо перед ним – шкафы и прилавок. Налево, за стеклянной перегородкой, полная женщина в белом халате писала рецепты и, закончив писать, каждый раз громко хлопала тяжелым пресс-папье. Кассирша читала книгу.
Неторопливо сняв и стряхнув мокрую кепку, мужчина подошел к рецептару.
– Давайте. Что у вас? – сказала женщина, протягивая руку.
– Мне нужен товарищ Шарковский.
Женщина взглянула на посетителя и молча вышла за стеклянную дверь, через которую виднелись этажерки с массой всевозможных бутылок. Скоро она вернулась и, ни слова не говоря, опять принялась писать и хлопать по столу. Мужчина ждал. Минут через пять стеклянная дверь распахнулась, и маленький старичок со множеством морщин на лице, в пенсне, стремительно выбежал к прилавку.
– Вы меня звали?
– Если вы товарищ Шарковский, то да.
– В чем дело?
– У меня к вам поручение. «Григорий Петрович заболел и просил шесть порошков аспирина», – сказал спокойно посетитель.
От неожиданности Шарковский вздрогнул, но сейчас же взял себя в руки и забормотал:
– Какая неприятность! Надеюсь, ничего серьезного? Простудился, что ли… Такой здоровый человек… Подождите минутку.
Ждать пришлось недолго. Старичок скоро вернулся с пакетиком. Попросив у полной женщины вставочку, он сделал на пакете надпись и прошел в конец прилавка. Мужчина подошел к нему.
– Вот здесь порошки, – сказал Шарковский тихо, передавая пакет. – Серьезно он заболел?
– Числа двадцатого ноября зайдет сам, если выздоровеет, – так же тихо сказал посетитель. – Передайте ему, что письмо я отнес по старому адресу. Скажите, что все в порядке, без изменений.
– Хорошо. Вы давно в городе? – еще тише спросил старик.
– На праздники приехал.
– Пластинок не привезли?
– Каких пластинок? – не понял посетитель.
– Патефонных.
– А-а… Нет. Кроме письма, ничего.
– Как вы устроились?
– Ничего устроился. Все в порядке.
– Заходите вечерком. Адрес на пакете.
– Занят я сильно… Но постараюсь. Можно идти?
– Идите, идите…
Посетитель сунул пакет в карман и неторопливо вышел из аптеки.
По набережной Невки, недалеко от Самсониевского моста, шел в мятой шинели, без погон, молодой человек на костылях. По всему было видно, что к костылям он еще не привык и ноги переставлял неуверенно. Ему особенно доставалось от непогодицы. Снегом залепило всю правую сторону тела, но он мало обращал на это внимания.
Свернув в ворота большого, снаружи красивого дома, инвалид остановился. Весь двор был завален мусором. Он долго стоял в раздумье, не решаясь лезть на кирпичи. За спиной послышался шум. Крупная женщина со стареньким портфелем под мышкой топала ногами, отряхивая приставшую грязь.
– Чтоб им всем пусто было!.. – бормотала она, вытирая мокрое лицо ладонью. – Вы сюда, товарищ? Или от снега спрятались? – спросила она, увидев инвалида.
– Сюда. Да вот не знаю, как эти препятствия одолеть.
– А вам в какую квартиру?
– Как следует и сам не знаю. Получил ордер, так надо к управхозу сначала.
– Ага. Я управхоз. Давайте ордер.
Мария Андреевна взяла протянутый ордер, взглянула на него и обрадовалась.
– Нашелся! Мне вчера в Жилотделе сказывали. Все поджидала. Вы из госпиталя? Повремените маленько…
Она ловко перебралась по кирпичам к окну первого этажа и забарабанила кулаком по раме. Из парадной выскочила испуганная женщина невысокого роста.
– Я тут, Марья Андреевна!
– Ну-ка, помоги товарищу в тридцать третью квартиру подняться.
– Чичас!
Женщина скрылась в подъезде, но, пока управхоз добиралась до инвалида, она снова появилась в полушубке и шерстяном платке.
– У вас тут хуже, чем на фронте, – сказал инвалид. – Мало того что осколком, а еще и кирпичом, стеклом поранить может.
– И не говори! Как только от страха живая осталась.
Инвалид с улыбкой взглянул на управхоза. Чувство страха не шло к этой мощной фигуре и грубому голосу.
Подошла дворник, и они вдвоем, подхватив инвалида под руки, легко перенесли через кучи мусора, а затем и по лестнице на третий этаж.
Здесь управхоз так же бесцеремонно забарабанила кулаком в дверь тридцать третьей квартиры.
В квартире напротив дверь была открыта, и оттуда, как пар, летела белая пыль извести.
– Тут завод квартиру ремонтирует, – пояснила управхоз. – Ваша комната в порядке. Даже одна половинка окна со стеклами.
В это время за дверью послышался шум и женский голос:
– Кто там?
– Это я, управхоз. Открывайте.
Дверь открыла немолодая худощавая женщина.
– Ну вот… Жаловалась, что без мужчин страшно, – сказала управхоз. – Вот вам и мужчина, да не простой, а герой. Инвалид Отечественной войны. Смотрите не обижайте.
– Да что вы, Марья Андреевна, как можно! У нас мужья на фронте, а вы такие слова…
– Ладно. Не каждое лыко в строку.
Открыли запечатанную комнату. Управхоз составила акт на мебель, оставшуюся после эвакуированных, и взяла с нового жильца расписку «о временном ее хранении». Затем объяснила, как, когда и где ее можно застать, и, пожелав всего хорошего, ушла.
Инвалид остался с двумя соседками.
В эти дни в Ленинграде было мало инвалидов, и для рабочих женщин, перенесших столько страданий, переселенных из другого района, потерявших родных, новый жилец явился как нельзя кстати. Доброе и жалостливое сердце русских женщин искало и нашло выход для деятельности. Не успел он оглянуться, как на столе уже стоял кипящий чайник и скромная закуска. Молодость инвалида и костыли особенно трогали женщин. Они наперебой предлагали свою помощь.
– Спасибо вам большое, но я устал и хочу спать. Вечерком поговорим, а сейчас ничего не соображаю, – сказал он, пересаживаясь на диван.
Видя, что у него, кроме шинели, ничего нет, женщины принесли подушку и одеяло, и на этом заботы до вечера кончились.
Во второй половине дня погода немного улучшилась. Ветер дул ровнее, дождь перестал, а снежинки стали легкими и, прежде чем лечь на землю и растаять, долго кружились в воздухе, выбирая себе место.
Сергей Дмитриевич Завьялов только что пообедал с дочерью и готовился к очередному опыту, когда зазвонил телефон.
– У телефона Завьялов!
– Сергей Дмитриевич, зайдите, пожалуйста, ко мне, – услышал он голос директора завода.
– Сейчас?
– Да, если можно.
Завьялов проворчал что-то насчет уплотнения рабочего дня и отправился в контору. Директор встретил его улыбкой.
– Садитесь и не сердитесь. Вопрос очень важный. Вам придется поехать с главным инженером в Москву.
Ученый нахмурился.
– Зачем?
– С докладом в главк.
– Вот новость! – удивился Завьялов. – Как же это так… Вдруг?
– Ошибаетесь, Сергей Дмитриевич, совсем не вдруг, а дней через пять – семь.
– А как же мой взрыватель?
– Вот главным образом из-за него и поедете. Там узнаете последние новости нашей техники и выясните все возможности. На складе у нас все равно мало сырья.
– Это другой вопрос. Для этого мое присутствие в Москве не обязательно. Существует отдел снабжения.
– Сергей Дмитриевич, ваш авторитет имеет большое значение. Если вы лично поговорите с начальником…
– Понятно… Да-а! Не ждал, не ждал.
– Вы же собирались летом в академию.
– Это все не то. Меня смущает доклад. Значит, надо готовиться.
– Что ж, время есть. Машинистку я вам дам.
Ученый погладил бородку и сделал последнюю попытку отказаться:
– Неужели без меня нельзя обойтись?
– Никак. Мы долго ломали голову, кого послать. Не хотелось вас отрывать от дела, но сами понимаете, как это сейчас важно.
– Вообще-то говоря, если прикинуть, это и неплохо. Совсем неплохо, – сказал задумчиво химик. – Это верно, что нельзя вариться в собственном соку столько времени. Я уже три года никуда не выезжал. Да. Три года без месяца. В химии много нового – это естественно. Научная мысль работает сейчас напряженно… а печатают мало. Ну что ж. Если надо – значит, надо. Придется ехать. Пишите командировку, Валерий Козьмич. А на чем я поеду?
– На самолете.
– На самолете! Да что вы?! – удивился ученый и неожиданно заключил: – Я не умею прыгать на парашюте. Ни разу не прыгал.
Директор усмехнулся:
– В сорок первом году, – сказал он, – жена мне рассказывала, как в очереди одна гражданка утверждала, что фашист на парашюте к ним на крышу спустился, посмотрел, что ему нужно было, и опять улетел. Своими глазами, говорит, видела.
Завьялов расхохотался.
– На парашюте улетел? Чудесно! Это надо ребятам рассказать.
Наметив в общих чертах план доклада и записав ряд вопросов, которые следовало «подработать» до отъезда, а потом выяснить в Москве, они расстались, довольные друг другом.
Вернувшись с задания, Трифонов поднялся к себе и позвонил начальнику.
– Товарищ подполковник, докладывает Трифонов, – сказал он, услышав в ответ знакомый голос. – Только что прибыл.
– Все благополучно? – спросил Иван Васильевич.
– Как будто бы да.
– А что значит «как будто»?
– Есть тут одна непредвиденность…
– Зайдите.
На Иване Васильевиче был надет штатский костюм, местами перемазанный мелом. Он только что побывал на квартире Завьялова, где производился ремонт, и не успел привести себя в порядок. Звонок помощника сильно его встревожил.
Когда Трифонов вошел в кабинет и положил на стол порошки, полученные от аптекаря, Иван Васильевич отодвинул пакет в сторону.
– Ну, что у вас такое? – спросил он.
– Разрешите по порядку?
– Нет. Сначала скажите, что за «непредвиденность», как вы выразились.
– Шарковский меня спросил, не привез ли я патефонных пластинок. Я ответил, что нет. Сказал, что, кроме письма, ничего не привез.
– Ну и дальше?
– А больше ничего. Приглашал заходить вечерком.
– Та-ак! – протянул Иван Васильевич. – Пластинки? Отлично помню, что о пластинках Казанков ничего не говорил. Я просматривал весь протокол. Это что-то новое. Ну, а теперь садитесь и рассказывайте все по порядку.
Выслушав подробный отчет о посещении аптекаря, Иван Васильевич сверил адрес, написанный на пакете, с имеющимся у него.
– А ведь Шарковского-то мы прохлопали, товарищ Трифонов. Это матерый шпион. Я получил очень любопытные материалы…
– Да, старичок, по-видимому, опытный, – согласился Трифонов.
Иван Васильевич вынул из пакета порошки, развернул один из них и понюхал.
– Аспирин, – медленно произнес он, думая о чем-то другом. – О пластинках я сам выясню. Сейчас вам нужно будет подумать о сигнализации в квартире Завьялова. Звонок не годится. Какой-нибудь спокойный гудочек… Через площадку лестницы проводить его нельзя. Мальцев может заметить.
– Разрешите предложить?
– Ну?
– Под видом старой антенны! Выведем через окно наружу, соединим на крыше, а другой конец к Буракову.
– Н-не знаю… Посмотрите на месте. Над вторым этажом там протянуты электрические провода. Может быть, замаскировать в них? Но лучше сами посмотрите.
Трифонов внимательно слушал и наблюдал за каждым движением начальника. Он чувствовал, что все это подполковник говорит и делает механически, а голова его занята какой-то другой мыслью.
И он не ошибался. Иван Васильевич думал о самом главном, отчего зависел весь его план.
– Послушайте, товарищ Трифонов, – дружески обратился он к помощнику. – У вас нет знакомой девочки лет пятнадцати? Умной, смелой, находчивой и хорошо бы с музыкальными способностями?
Все помощники Ивана Васильевича знали о плане своего начальника, думали о нем, обсуждали, критиковали его неоднократно, и поэтому Трифонов сразу понял вопрос.
– На место Али? – спросил он.
– Да.
– Есть одна… племянница, но она не годится, товарищ подполковник, – подумав, ответил он и сразу пояснил:
– Паникерша. Чуть что – сейчас визг поднимает. Аля, как вы говорили, профессорская дочка… читала много, и все такое. А эта нет… не подойдет! У соседки есть дочь, но чересчур болтливая. Такая тараторка! Всех заговорит.
– Н-да… такие не годятся, – согласился Иван Васильевич. – Можно, конечно, сказать, что девочка эвакуирована к тетке в деревню, но это не то. Лишний человек в квартире нам очень нужен. Алексеев по вечерам будет учиться.
– А что, если сама Аля согласится?
– Нет. Я уже думал об этом. Слишком большой риск. Отношения между ними должны быть родственные. Брат и сестра. Она будет стесняться Алексеева, и вообще они очень разные…
– Так, может быть, у него самого есть знакомая? – спросил Трифонов.
Иван Васильевич поднял голову, пристально взглянул на помощника и улыбнулся.
– Вот об этом я не подумал… Это действительно хорошая мысль. Надо узнать… До приезда Мальцева времени у нас еще много.
В это время за окном раздался вой сирены. Иван Васильевич включил репродуктор, несколько секунд слушал этот волнующий звук, затем выдернул вилку.
– Погода прояснилась. Летят, – сказал он.
– Это какой-нибудь корректировщик. Бомбардировщиков на нашем фронте нет, – заметил Трифонов.
– А кто их знает. Сегодня нет, а завтра могут быть…
Воздушные тревоги в сорок третьем году в Ленинграде объявлялись редко. Превосходство в воздухе полностью перешло к Советской армии, и гитлеровцы направляли свои самолеты только в самые ответственные места фронта.