Немцы запланировали наступление на три часа 5 июля 1943 года. Желая упредить удар, нанести максимальный урон живой силе и технике, скопившейся на позициях перед атакой, войска РККА нанесли упреждающий артиллерийский налет в два двадцать ночи.
Для немцев артиллерийский налет оказался неожиданным, их войска понесли первые потери. Но группировка была велика, потери незначительны, и в 6 часов утра немцы провели сначала артиллерийский налет, а затем – бомбовый удар по нашему переднему краю и ближним тылам.
На северном фасе немцы нанесли танковый удар в районе Ольховатки. Не достигнув успеха, они перенесли направление удара на Поныри, продвинувшись в глубь на 10–12 километров. На южном фасе немецкое наступление началось в направлении Корочи и Обояни. здесь немцам удалось добиться несколько больших успехов, поскольку танковые дивизии были эсэсовскими, укомплектованными новейшими танками. Эсэсманы дрались упорно, но и наши им не уступали. Опасаясь прорыва танков, наши стали подтягивать из глубины обороны резервы.
Двинулась маршем и 22-я танковая бригада, в которой служил Павел. Шли ночью, скрываясь от самолетов-разведчиков, опасаясь понести потери от бомбардировок.
К утру 11 июля батальон Павла замаскировался в ложбине недалеко от высоты 252,2, у совхоза «Октябрьский». Все танкисты слышали артиллерийскую канонаду, причем довольно близкую – не далее чем в 5–6 километрах от них.
– Лезут немцы, слышь, какая стрельба? – ни к кому не обращаясь, сказал Андрей, механик-водитель танка Павла.
– Похоже, скоро до нас очередь дойдет, – ответил заряжающий Виктор.
– Снаряды все по норме? – это уже Павел.
– Полная боезакладка, все сорок семь снарядов.
– Бронебойных сколько?
– Как и положено – восемнадцать.
– Ты бы, Витя, десяточек осколочных снарядов поменял на бронебойные.
– Сегодня же сделаю, – пообещал заряжающий.
– Не сегодня, а сейчас!
– Так точно! – вытянулся Виктор и побежал выполнять указание. Однако вернулся он быстро и с расстроенным лицом.
– Отказал начальник пункта боепитания, сказал – не положено, выдано по норме.
Павел только зубами скрипнул от злости. Он уже успел переговорить с водителем тягача, тянувшим на буксире подбитый Т-60. Танк легкий, только для разведки и годен.
– Прут немцы, – говорил тот, затягиваясь самокруткой, – и все – танки. Там наших сгоревших да подбитых – тьма стоит.
– А немцы?
– У них подбитых меньше. Новые танки у них появились, «Тигры» и «Пантеры» называются. Не слыхал?
– Не доводилось еще.
– Целый зверинец. Танкисты рассказывали – «Пантеру» только в бок подбить можно, лучше между третьим и четвертым катком целить.
– Ценно! А «Тигр»?
Водитель тягача вытер рукавом вспотевший лоб.
– Ребята говорят – не пробивается. Пушка у него очень мощная, к себе близко не подпускает, наши «тридцатьчетверки» расстреливает с двух километров, а наши снаряды даже с пятисот метров рикошет дают.
– Серьезный зверь!
– Я же и говорю – полно наших подбито. Вот, по ночам машины эвакуируем, если удастся.
– Что так?
– Ночью на поле и наши ремонтники выбираются, и немецкие. Поверишь ли, если сталкиваемся – перестрелка идет, прямо бой пехотный.
Водитель тягача ухмыльнулся:
– Только «Тигр», видно, весит немало, его три танковых тягача едва тянут. Видел я один раз, пришлось.
– Стало быть, тяжелый танк, вроде нашего КВ?
– Да поздоровее будет, и пушка длиннющая. Угловатый, похож на T-IV ихний. А «Пантера» на «тридцатьчетверку» смахивает. Ладно, поехал я, бывай!
– И тебе удачи.
Разговор с водителем тягача Павла озадачил. Раньше на поле боя у Т-34 соперников, равных ему, не было. А теперь новые и грозные танки появились. Не вопрос – наши конструкторы создадут, а заводы выпустят новые танки, с более мощными пушками и более толстой броней. Но будет это не скоро. А сейчас как действовать? И комбат молчит, хотя наверняка уже знает о немецком «зверинце».
После раздумий Павел решил: если придется столкнуться с «Пантерами» или «Тиграми» – стрелять по гусеницам. Попасть сложнее, но зато уж наверняка. Хода лишить, а потом, если удастся, в борт ударить. Идеальных танков нет, и у этих должны быть уязвимые места.
Из танка вдруг высунулся стрелок-радист Анатолий.
– Командир! По радио передали – приготовиться к отражению атаки, немецкие танки у села завидовка.
Павел быстро взобрался на танк. Сидя на танке, открыл командирский планшет, нашел на карте завидовку. Так это же рядом совсем – километров пять всего.
Павел спустился в башню, натянул шлемофон, подключил разъем ТПУ:
– Виктор, заряжай бронебойным.
Через несколько минут по рации передали приказ: обеим ротам выдвигаться к дороге на завидовку.
– Трогай за командиром роты, – приказал Павел механику-водителю.
Танк двинулся вперед, за ним из ложбины выползли другие. Ложбину затянуло сизым дымом сгоревшей солярки.
Они успели проехать около километра, как передний танк встал и тут же выстрелил. Одновременно с этим в наушниках раздался голос комбата:
– «Коробочки»! Немцы впереди! Огонь!
Павел приник к прицелу: «Ага, вот они, идут маршем».
Впереди шли несколько танков, похожих на наши «тридцатьчетверки», за ними – угловатые T-IV. Ну, их-то силуэт Павел наизусть знал.
Павел навел прицел в борт – между третьим и четвертым катком, как советовал механик-водитель тягача, повел стволом, сделав небольшое упреждение, и нажал педаль спуска. Выстрел. Попадание удачное – танк сразу вспыхнул. О! значит, и «Пантеры» можно бить!
– заряжай бронебойным! – закричал Павел.
Сам же начал наводить пушку на T-IV. У немцев уже горело несколько танков. Удар с фланга для них был неожиданным, и они сразу потеряли несколько машин.
Павел успел выстрелить еще раз и подбил еще один танк. Другие стали разворачиваться, подставляя под выстрелы не борт, а лобовую броню. Дистанция между нашими и немецкими танками сокращалась.
Павел четко видел в прицел немецкую «Пантеру», но был готов поклясться, что уж очень она похожа на Т-34. Павел навел прицел пушки на люк, выстрелил. Было видно, как снаряд попал немного правее и высек искры.
– Бронебойный!
Немец успел выстрелить в ответ, но промахнулся – его снаряд лишь слегка чиркнул по башне. Павел подправил прицел и выстрелил.
У немца снарядом вмяло люк, он замер, а через несколько секунд из башни повалил дым. Из открытых башенных люков стали выбираться танкисты.
– Стрелок! Чего спишь? Ну-ка, угости его из пулемета!
В ответ раздалось несколько очередей. На поле боя уже горело до полутора десятков вражеских танков и несколько наших.
– Отбой! – прозвучало в наушниках.
Павел откинул крышку люка. Хотелось вдохнуть свежего воздуха – от пушечной стрельбы внутри танка клубился сизый пороховой дым. Слезились глаза, першило в горле – вытяжной вентилятор не справлялся с газами.
– Андрей, ну-ка давай подъедем к «Пантере».
Когда же подъехали, Павел очень удивился. Никакая это была не «Пантера» – немцы использовали трофейные танки Т-34. Только для командира танка приварили на башне броневую башенку со смотровыми щелями – как на T-IV. Поэтому силуэт танка издалека показался ему знакомым. Да на броне корпуса и на башне были намалеваны немецкие кресты в белой окантовке. Не знал тогда Павел, что немцы используют наши Т-34 у себя на службе. Они были даже в танковых частях СС – в той же дивизии «Дас Райх» было 25 наших Т-34. Вот командирская башенка и сбила Павла с толку.
После боя Павел на танке подкатил к пункту боепитания для пополнения боекомплекта. Вместо израсходованных четырех бронебойных снарядов загрузили пять. Его просто загнали в казенник пушки, но клиновой затвор не закрыли. Расположить его в башне – даже на полу – было просто невозможно из-за тесноты.
К пункту боепитания прибыли другие танки. Из одного выбрался командир роты, старший лейтенант Лапин.
– Поздравляю, Паша! Ты сколько поджег?
– Три. Один T-IV и два Т-34.
– Надо тебя к медали представить. Пока отдыхайте. Разведка наша еще молчит.
– Насчет кухни чего-нибудь слышно?
– Готов уже обед, – засмеялся Лапин. – Идите, обедайте.
Экипаж отогнал танк в ложбину.
– Бери котелки – и на кухню, – распорядился Пашка.
За едой постоянно ходил стрелок-радист. Да и во всех экипажах так было. Случись внезапная атака – без механика-водителя или заряжающего никак невозможно, и получалось, что стрелок-радист – самый малозначащий член экипажа. И на отдыхе – механик-водитель то с двигателем возится, то натяжение гусеницы регулирует. заряжающий ухаживает за пушкой, занимается пополнением боекомплекта. Ежели доходит до чистки ствола, то банником работает весь экипаж, включая командира – одному эта работа не под силу. Да и весь экипаж после чистки ствола мокрый от пота.
Пока экипаж занимался мелкими хлопотами, Анатолий принес котелки и поставил их на траву:
– Хлопцы, бросайте дела, пока не остыла еда, поснедайте.
Уговаривать никого не пришлось, после боя у всех прорезался аппетит. Ели по двое из одного котелка. Когда ложки по дну заскребли, стрелок-радист снял с пояса фляжку и передал Павлу.
– Командир, наркомовские сто грамм!
Паша разлил по кружкам водку. Выпили, занюхали ржаным хлебушком.
– Жалко ребят, два экипажа сгорели. Помянем.
Разлили остатки.
– Что-то много сегодня водки дали, – удивился Павел.
– Водки-то привезли на полный состав роты, вот и поделили после боя на оставшихся, – объяснил Анатолий.
Выпили не чокаясь.
– Похоронить-то нечего, одна зола и пепел остались.
Экипаж помолчал. Им сегодня повезло, а могли сгореть, как и те экипажи. Сегодня бой шел на равных – Т-34 немцев против Т-34 советских. Подловили немцев на марше, ударили во фланг, в борта. А могло и наоборот получиться.
Низко промчались наши штурмовики Ил-2, выше их – истребители сопровождения. Против танков применялись противотанковые авиабомбы. Небольшие бомбы на скопления вражеской бронетехники сбрасывались десятками и сотнями – они прожигали тонкую верхнюю броню. Для немцев их применение стало неприятной неожиданностью.
– Окрепла армия, – заметил Павел, – в сорок втором я авиации нашей почти и не видел, а сейчас вон – почти двадцать самолетов пролетели.
– Сломаем шею фашистской гадине, все равно наша возьмет, – с ненавистью в голосе сказал стрелок-радист.
– Да кто бы сомневался! – вступил в разговор механик-водитель. После выпитой водки лицо его раскраснелось. – Только немец силен, кровушки много прольется. И так в тылу только старики, дети да женщины.
Минут через двадцать штурмовики прошли назад. Один из них, дымя мотором, приотстал. за ним, прикрывая, вилась пара наших «Яков». Высота была небольшой, и было видно, что левое крыло штурмовика изрешечено пулями.
– Пусть бы лучше прыгал с парашютом, не дотянет ведь.
– Типун тебе на язык!
Танкисты проводили самолет взглядами. Совсем недалеко погромыхивало, иногда доносились мощные взрывы.
– Пехоте сейчас достается, – сказал механик-водитель. – Мы все же за броней, пушка есть. А ты представь – сидишь в окопе, а на тебя танк прет. Одна надежда на гранаты. Не, танкистом лучше.
– Это как сказать, – заметил Павел. По его разумению, все воинские специальности были одинаково опасны. Вот сейчас самолет пролетел весь изрешеченный. Казалось бы – быстрее танка, кроме пушек и пулеметов бомбы есть, да и места в небе много. Но дотянет ли он до аэродрома или упадет на землю и сгорит – неизвестно. А подводники? Для них глоточек свежего воздуха иногда – великая ценность. Да и не выберешься из потопленной подлодки, как из танка. Вот бы где Павлу служить не хотелось! Моря он не видел никогда и воды боялся.
– Жарко!
– Командир, а ты делай, как я. У меня под комбинезоном одни трусы, а форма – в танке.
– Действительно…
Июль, жара, пылища. На природе дышать нечем, а уж в танке? Броня на солнце раскалялась – руку можно обжечь, а внутри вообще пекло. Поверх формы, как Устав предписывает, еще комбинезон темно-синий надет. Без него форма быстро пачкается. Комбинезон же вечно пропитан пятнами солярки, масел, пушечного сала. Потому и вспыхивает, как спичка, если танк подобьют.
Пашка разделся до трусов и натянул комбинезон. Стало действительно прохладнее. Свою форму он аккуратно сложил и сунул в «сидор». Правда, помнется немного, но хоть не так провоняет.
Ночь они провели спокойно, спали на свежем воздухе, на танковом брезенте. А рано утром объявили тревогу.
Долго ли собраться обутому-одетому? забрались в танк да шлемофоны надели. зашипела, зашуршала рация – стрелок-радист включил ее на прием.
– Командиры танков, ко мне! – прозвучал приказ.
Пашка снял шлемофон и надел услужливо протянутую заряжающим пилотку. Придерживая планшет, выбрался из танка. Мимо торопливо шел сержант Милехин, командир танка из его роты.
– Чего случилось-то? – спросил его Паша. Милехин был одного с ним возраста, они дружили и встречались, когда выпадала свободная минутка. Однако новости Милехин почему-то всегда узнавал первым.
– Немцы утром наши позиции атаковали. Говорят, до сотни танков передовую прорвали.
– Понятно.
У командирской машины собрались все пять командиров уцелевших экипажей роты.
– Буду краток. Откройте карты.
Все командиры открыли командирские сумки-планшеты, где под тонким целлулоидом были сложены карты.
– Найдите совхоз «Октябрьский».
Павел уже изучил карту вчера. Кочетовка, Сторожевое, Мохово, Собонино, Жимолостное – все населенные пункты окрест он знал назубок. Вот и совхоз.
– Немцы прорвали оборону, направление их удара – на Прохоровку. Наша задача – маршем двигаться к совхозу «Октябрьский». Идем двумя батальонами. По прибытии по возможности – окопаться.
Кто-то присвистнул. Окопать танк, зарыть его в капонир хотя бы по башню – адский труд.
– По машинам! Двигаться за мной, не отставать! – приказал Лапин.
Командиры танков побежали к своим боевым машинам, подавая руками знаки – заводи! Но механики и сами догадались, кое-кто уже завел дизели. Грохот и рев стояли оглушительные, ложбину заволокло сизым дымом.
Пашка забрался на сиденье, надел шлемофон. Мимо уже проходил командирский танк с цифрами «416» на башне.
– Давай за ним! – приказал Пашка.
Танк дернулся и, громыхая гусеницами, пристроился следом за командирским. Не везло тому, кто был в колонне последним. Поднятая гусеницами и газами из выхлопных патрубков пыль затрудняла дыхание, видимости не было никакой, а если учитывать еще плохие моторные фильтры, пыль губила двигатель.
Шли прямо по полю. Танку дорога не нужна, лишь бы реки или оврага с крутыми склонами не было. А лес попадется или хата – все равно.
До места добрались быстро. Лапин попытался определить места, где следовало делать капониры, как по рации передали приказ комбата: приготовиться к бою. Командиры танков едва успели занять свои места в башнях, как передали новый приказ: вперед!
– Виктор, заряжай бронебойным!
– Так уже!
Павел смотрел через смотровые щели – так обзор был шире. Танк швыряло на кочках и неровностях, как лодку во время шторма. Если бы не танковый шлем, Пашка бы точно разбил голову.
Танки обоих батальонов – всего около тридцати машин – шли, развернувшись по фронту. Они перевалили через складку местности, и экипажи увидели: вдали – вражеские танки.
Столько танков вместе Павел не видел никогда. Навстречу им в несколько рядов шли не десятки, а сотни танков. Пашу пробила дрожь! Но пока до немцев далеко, и стрельбу открывать рано.
Он посмотрел по сторонам. К танкам их бригады сзади и по флангам пристраивались танки других батальонов и бригад. Одна масса танков шла на другую. Встречный танковый бой! Событие неординарное, редкое из-за невозможности собрать в одном месте сразу столько бронированных машин.
Издалека немецкие танки не казались страшными – они ползли по полю, как жуки.
Но вот на концах стволов их замелькали вспышки выстрелов. Несколько снарядов взорвались на поле, с недолетом. Раненько немцы открыли огонь, нервы не выдержали. Однако по мере сближения бронированных машин снаряды стали бить по броне. Пока они не причиняли вреда, но каждый удар сотрясал машину. «Лишь бы не в гусеницу, сразу хода лишимся», – подумал Павел.
Удар, пришедшийся по броне башни, на этот раз был особенно сильным – экипаж на время оглох. Но пробития не было, танк исправно шел вперед. По прицельной сетке до танков оставалось еще около двух километров. Рано огонь открывать, T-IV можно было подбить с полутора километров, а в прицел Пашка уже видел огромные угловатые танки. Так это же «Тигры»! Тогда по броне лба корпуса и башни стрелять бесполезно, надо стрелять по гусеницам.
Павел навел треугольную марку прицела на гусеницу. Дистанция уже была полтора километра. Через смотровые щели Павел осмотрелся по сторонам. Слева, справа и сзади горели наши танки.
Павел скомандовал:
– Остановка!
И заряжающему:
– Сразу после выстрела, не мешкая – бронебойный!
Он довел прицел и нажал спуск. Грохнул выстрел, звякнула гильза, потянуло пороховой гарью. В прицел Павел видел, что попал, и попал удачно. Гусеница «Тигра» смоталась, и танк резко развернулся на месте.
И в этот момент Павел выстрелил по корме танка, в боковой лист брони. «Тигр» вспыхнул, из распахнувшихся люков появились танкисты, и в этот момент танк взорвался. Вероятно, огонь добрался до боеукладки. Пашка обрадовался: «значит, и «Тигры» можно бить».
К слову сказать, «Тигров» было немного – порядка десяти штук в первых рядах. за ними, во втором и третьем рядах виднелись машины размером поменьше – «Пантеры», T-IV и даже T-III. Один из ползущих «Тигров» подорвался на мине. Под гусеницей у него вспыхнуло пламя, полетела земля, взмыло облако черного дыма. Когда дым отнесло ветром, Паша увидел, что башню у «Тигра» сорвало и ствол уткнуло в землю.
Совсем рядом с танком Павла раздался оглушительный взрыв. Он посмотрел в щель – горел танк командира его роты. Башни на нем не было, лобовая броня сорвана, а пламя гудело и ревело, как из огромной паяльной лампы.
На одной линии с танком Павла шли «тридцатьчетверки», однако номера на башнях были ему незнакомы. Похоже, из их роты остался он один.
Немного приотстав, за Т-34 ползли КВ. Этот танк уступал Т-34 в скорости, имел такую же пушку, но по бронированию значительно превосходил. Среди подбитых и уже горевших наших танков Павел не увидел ни одного КВ. Кое-где между танками виднелись наши самоходки. Видимо, в бой бросили все, что могло противостоять прорвавшимся немецким танкам.
Танк Павла оказался в первой линии. Он не стал мудрствовать, а решил стрелять по той цели, которая была прямо перед ним. Это был T-IV.
Пашка выстрелил в самое уязвимое его место – в низ башни. Для пробития башни еще далековато, но отрикошетивший от наклонного броневого листа снаряд пробивал верхний лист корпуса.
Так и получилось. После выстрела T-IV по инерции прошел еще немного, потом встал. Он не загорелся, из него не повалил дым, не выбирались танкисты. Но он не шел и не стрелял.
Остановившийся танк попытался обойти еще один, подставив этим на несколько секунд свой борт. Павел не преминул воспользоваться счастливым случаем и влепил ему в борт снаряд. T-IV вспыхнул сразу – как свечка.
На поле боя горели или стояли неподвижно уже многие десятки боевых машин. В небо поднимались клубы черного едкого дыма. Дым ограничивал видимость, и другие танки стали появляться из-за горящих машин для противника внезапно. Два танка – наш и немецкий – из-за дыма столкнулись, сцепились, как два лося в гон.
Теперь было уже не понять, где свои, где чужие. Экипажи подбитых машин выбирались из танков и устраивали между собой перестрелку из пистолетов и автоматов, временами дело доходило до рукопашной.
Из-за тесноты внутри танка в танкисты, как у нас, так и у немцев, брали мужчин невысокого роста, как правило – не выше 172 см, но физически крепких. Потому и те, и другие дрались остервенело, до последнего.
Боевые линии танков уже сошлись. Где-то немцы вклинились в наши порядки, а где-то – наши в их. С обеих сторон командиры подразделений просили о помощи, и командование посылало все новое и новое подкрепление. Танки сползались на поле под Прохоровкой, как стервятники слетались к падали.
Неожиданно в наушниках раздалось:
– Всем «коробочкам» – отход! Повторяю – отходить! Немецкие бомбардировщики!
Голос был незнакомый. Из командиров по голосу Павел узнавал лишь командира роты, но он погиб. К тому же рация голос искажала – иногда до неузнаваемости.
А угроза бомбежки серьезная, реальная. Только сомнения появились – вдруг немцы вышли в эфир на нашей волне? Он начнет отход, а его в трусы запишут? Он осмотрелся. Да нет, не запишут. «Тридцатьчетверки» остановились сначала, а потом дали задний ход. Самое интересное, что и немцы начали пятиться.
Так танк Павла и пятился до ложбинки, в которой можно было укрыться. Через смотровые щели Павел смотрел назад и подавал команды механику-водителю.
Они не успели замаскироваться, как послышалось противное завывание моторов.
– Все из машины! – скомандовал Павел.
Экипаж укрылся в воронке.
С запада на поле боя заходило несколько десятков пикировщиков Ю-87.
– Сейчас начнется! – наблюдая за бомбардировщиками, сказал заряжающий Виктор.
Бомбардировщики нанесли удар по полю боя, по нашим подбитым танкам. Немецкие танкисты поняли ошибку бомбардировщиков и пустили со своих позиций две белые сигнальные ракеты в сторону наших позиций.
Со второго захода пикировщики нанесли удар по нашим танкам.
– Где же наши истребители? – подосадовал Павел.
Пикировщики безнаказанно сбрасывали бомбы минут десять, и только тогда появились две пары наших «Яков». Но их связали боем немецкие «мессеры», до того вившиеся высоко под облаками.
Самое занятное было то, что «Юнкерсов» разогнали наши штурмовики Ил-2. Почти на бреющем полете они вынырнули из-за горизонта. Быстро сориентировавшись, пара штурмовиков направилась к Ю-87 и огнем из пушек подожгла выходящий из атаки пикировщик. Остальные не стали испытывать судьбу и повернули на запад.
Конечно, штурмовик – не юркий истребитель, но вооружение у него значительно мощнее. А бронированная кабина легко выдержит пулеметный обстрел заднего стрелка «Юнкерса».
Теперь уже штурмовики начали утюжить бомбами и пушками немецкие позиции. От бомбардировок и наши и немцы потеряли по нескольку танков, дымные шлейфы от горящих боевых машин тянулись в небо.
В ложбину зашли два «захара» – грузовики «зИС-5».
Павел приказал заряжающему:
– Сходи узнай – что привезли?
Вернувшись, тот доложил:
– Снаряды.
– Так чего мы стоим? заводи!
Надо было пополнить боекомплект. Бронебойных снарядов почти не осталось, но осколочные стояли в боеукладке в целости и сохранности.
Однако давали только по два ящика. Их тут же раскрывали, и снаряды передавали по цепочке в башенный люк.
Заряжающий выкинул на землю стреляные гильзы. От них тянуло порохом. В бою освободить пол башни было просто некогда – уж очень напряженной была стрельба.
– Еще бы подхарчиться, – мечтательно произнес механик-водитель.
Конечно, не помешало бы, поскольку экипаж, как и вся рота, не успел позавтракать.
Павел прошел между танками. Из его роты не было никого – номера на башнях сплошь незнакомые. Похоже, в ложбине укрылись танки из самых разных бригад и полков.
Павел подошел к одной группе, другой… Спрашивал про свою, 22-ю бригаду, слушал, о чем говорят. Да, собственно, о чем могли говорить танкисты после боя? В первую очередь о «Тиграх».
– Я ему в башню, а он прет, собака! Хорошо – на мине подорвался.
В разговорах никто не проявлял панических настроений, но чувствовалось – танкисты удручены броневой защитой новых немецких танков.
– Веришь, я перед «Тигром» – как голый! Раньше я как король на поле боя был, T-III – не соперник Т-34, T-IV – тоже, пока вместо пушки «окурок» был. А теперь?
Павел не удержался, поделился удачей:
– Мне удалось «Тигр» подбить.
Вроде сказал тихо, но танкисты услышали, замолчали и, как по команде, дружно повернули к нему головы. Пашке стало неудобно, вроде – хвастается.
– Ну-ка, ну-ка, парень, поделись опытом…
– Я сначала по гусенице ему выстрелил. Он крутанулся на месте, так я ему второй снаряд сразу же в корму влепил. загорелся как миленький.
– Ловко! Однако по гусенице еще попробуй попади – особенно когда он ползет.
Пашка лишь плечами пожал:
– Повезло.
– Не в везении дело, стрелять надо уметь, – заметил кто-то.
Танкисты бы еще поговорили, но раздалась команда:
– По машинам!
Павел побежал к своему танку. Его экипаж уже занял свои места.
– Включи рацию на прием, – приказал Павел стрелку-радисту.
– Уже.
Пока они стояли с открытыми люками, гарь и пороховой дым выветрились, но запах остался. В танке было жарко, броня накалилась под июльским солнцем, и экипаж обливался потом.
По рации прозвучала команда выдвигаться к совхозу, приготовиться к бою, развернуться в боевые порядки.
Танки начали выползать из лощин и других укрытий, выстраивались в линию, стараясь идти «змейкой» и не подставлять в сторону противника борта. Немцев пока видно не было, но береженого Бог бережет.
– Вперед! – прозвучало в наушниках сквозь помехи.
Танки рванули вперед. А навстречу им от Кочетовки выдвигался 48-й танковый корпус немцев под командованием Отто фон Кнобельсдорфа. У немцев не было «Пантер», танки T-III и T-IV составляли основу, но корпусу придали 501-й танковый батальон «Тигров» из 10 машин.
Павел заметил, что на правом фланге к нашим атакующим танкам присоединились американские танки М-3, поставленные в Советский Союз по ленд-лизу. По вооружению и бронезащите они уступали Т-34, но были надежные, практичные и удобные. Танкисты, которым удалось на них повоевать, были довольны этими танками.
Обе танковые лавины медленно сближались. Пока никто не стрелял, берегли снаряды.
«Тигры» первыми открыли издалека огонь. Среди наших «тридцатьчетверок» появились первые потери. Нашим же танкам стрелять с такой дистанции – только попусту жечь снаряды.
В наушниках послышался приказ:
– «Коробочки», сбавить ход, вперед выйдут самоходы.
Радиопереговор был не по Уставу – без позывных. А какие позывные могут быть, когда собраны танки из разных бригад и полков? И выдвижение вперед самоходных орудий – тоже не по Уставу. Самоходки должны идти сзади, поддерживая огнем атакующие танки. Таким образом, тот, кто командовал, решился на отчаянный, но правильный в данной ситуации ход.
В лощине Павел видел четыре самоходки СУ-122. Орудие мощное, вполне способное на большой дистанции остановить «Тигров». Одно плохо – броневая защита на самоходке слабее, башни нет, потому грубую наводку по горизонтали приходится осуществлять поворотом всего корпуса, а это потеря драгоценного времени.
Танки сбросили ход – совсем останавливаться было нельзя. Стоящий танк – хорошая мишень.
Рядом с танком Павла прогромыхал самоход. Он вырвался вперед, сделал короткую остановку. Выстрел! Из ствола вырвался столб пламени. Отдача была такая, что самоходка сдвинулась юзом назад.
Павел приник к прицелу. Есть попадание! У впереди идущего «Тигра» от удара просто сорвало башню. Она свалилась рядом с корпусом. Еще бы! Снаряд у самоходки двадцать один с лишком килограммов весит против шести с половиной у Т-34. Собственно, самоходка СУ-122, прозванная на фронте «сучкой», имела не танковую пушку, а гаубицу М-30, и дальность выстрела по танку не превышала 400 метров. Потому ее выдвинули в первые ряды.
«Тигры» угрозу оценили, сосредоточили огонь на самоходках. Две из них сразу вспыхнули.
– заряжай бронебойным! – скомандовал Павел.
– Командир, нам тут с грузовика дали один из ящиков с новыми снарядами, говорят – катушечные.
– Чего ж ты раньше молчал? – вспылил Павел.
– Снабженец сказал – они лучше обычных бронебойных БР-350А.
– заряжай, попробуем.
Снаряд был несколько необычной формы, с глубокой поперечной канавкой, и на самом деле напоминавший катушку для ниток.
– Легкий он какой-то! – зарядив пушку, заметил Виктор.
Павел приник к телескопическому прицелу ТМФД-7. Кратность у него небольшая – 2,5, и угол обзора всего 15 градусов. Танкисты, которые осматривали T-IV, рассказывали, что у немцев и прицелы помощнее, и оптика лучше.
Один из «Тигров» двигался немного в стороне, и стрелять по нему Павел не стал. Угол встречи снаряда с броней получится острым, снаряд срикошетирует – да и что за катушечный снаряд?
Он навел пушку на T-IV, который шел прямо по курсу.
– Остановка!
И толкнул водителя ногами в плечи. Командиры часто вместо танкового переговорного устройства практиковали такой способ подачи команд. Из-за помех и шума двигателя команды не всегда понимались правильно. А тут коснулся водителя ногой по правому плечу – он вправо машину уводит, по левому – влево. А по обоим плечам – остановка. Только вот в бою не всегда силу соизмеряли, и механики жаловались потом на синяки на спине и на плечах.
Павел подвел поточнее марку прицела в лоб T-IV и выстрелил. Немец остановился сразу, как на бетонный надолб наехал. Не загорелся, но из башни полезли танкисты.
– А, не нравится? Витя, еще бронебойный! Давай его – катушечный.
Павел тогда еще не знал, что подкалиберный, прозванный катушечным снаряд, только-только поступивший в войска, пробивает по нормали, то есть под углом 90 градусов к броне, на 20 миллиметров больше. Например, на дальности 500 метров – 92 мм брони. T-IV имел более тонкие листы, а «Тигр» T-VI – более толстые, но такой снаряд не брал в лоб даже со 100 метров.
Клацнул затвор пушки.
– Готово!
Павел решил сделать еще один выстрел. Азарт обуял, захотелось еще один танк врага подбить. Он забыл старое правило танкистов: сделал выстрел с короткой остановки – и вперед.
Только он приник к прицелу, как раздался сильнейший удар по корпусу танка. Ноги ниже колен обожгло болью. Танк заглох, потянуло горелым.
Павел сорвал шлем, встал на сиденье, откинул створку башенного люка и стал неловко выбираться.
– Все из машины! – прохрипел он.
Механик и стрелок-радист не отозвались, только заряжающий шевелился на полу, силясь подняться.
– Витя, – из последних сил закричал Павел, – быстро из машины!
Заряжающий поднялся, наконец, с пола и, качаясь, как пьяный, с трудом откинул люк и стал выбираться наружу. В это время со стороны моторного отсека раздался легкий хлопок, и через вентиляционные щели вверх рванулось пламя.
На Павле вспыхнул комбинезон. Он спрыгнул с брони на землю и стал кататься, пытаясь сбить пламя.
– Командир, сбрось комбинезон к чертовой матери, сгоришь! – закричал Виктор – он успел спрыгнуть с танка вслед за Павлом.
Павел вскочил, сбросил растоптанные сапоги, расстегнул ремень с кобурой, рванул за ворот. затрещала ткань, и Павел снова рванул комбинезон – теперь уже вниз. На задней части комбинезона уже красовался огромный, в половину спины, прожог. Пашка выдернул из полукомбинезона ноги. От горящей ткани обгорели волосы на ногах, занялись огнем трусы. Павел сорвал и их – лучше быть голым, чем сгореть. Спина и так сильно саднила.
И в этот момент в его танке раздался сильный взрыв, башню приподняло, и она, отлетев, раздавила заряжающего.
Павла обдало жаром и отбросило в сторону. От боли он потерял сознание.
Очнулся уже в потемках. Сначала долго не мог понять – где он и почему голый? Немного времени спустя память вернулась, и он вспомнил все: как танк подбили и как комбинезон на нем загорелся.
Павел сделал попытку встать. Ноги пронзило острой болью, он застонал и рухнул на землю. Его сильно знобило, он чувствовал холод. Странно: июль, даже ночью жарко и душно, а ему холодно. Он провел рукой по телу. На поясе – лишь слегка обгоревшая резинка от трусов.
Павел начал осматриваться, пытаясь понять – где он и где, в какой стороне наши? Он понимал, что ранен и обожжен и что ему надо к своим. И если нельзя идти, то надо хотя бы ползти.
Метрах в двадцати от него темнел еще один подбитый танк. Павел пополз к нему. Путь показался долгим. Во рту было сухо, язык шершавый, губы потрескались – от жажды ли, от огня?
В темноте наткнулся на тело убитого. Пошарив рукой, нашел на поясе фляжку. Расстегнув чехол, он вытащил фляжку, отвинтил пробку и припал к горлышку. Губы и рот обожгло. Тьфу, да это же водка! А пожалуй, что и не водка, запах и вкус не водочные! Точно! Шнапс это немецкий!
Павел сделал несколько глотков и почувствовал, как обжигающая жидкость дошла до желудка и побежала по жилам. Стало немного легче, боль в ногах и спине отступила. Лучше бы во фляжке была вода, потому что жажда не прошла.
Павел привстал на четвереньки и всмотрелся в стоящее перед ним мертвое железо. Точно, танк немецкий, T-IV – слишком характерные очертания корпуса и башни. Не сгорел – нет запаха гари, но подбит. Вот и экипаж его покинул, тела вокруг танка валяются. Не иначе – наши из пулемета срезали.
Павел принялся стаскивать с убитого курточку, поскольку озноб – даже после шнапса – не прошел. Пока стягивал, устал, пришлось даже пару раз отдыхать. Да еще пуговицей от куртки зацепился за какую-то цепочку на шее немца. Пришлось рвануть посильнее.
Он накинул курточку на себя. Стало теплее, но сильнее заболела спина. Ему бы еще штаны какие-нибудь, но стягивать с немца его брюки и надевать их на себя Павел побрезговал.
Он полежал на боку, собираясь с силами. Потом, держась за катки танка, попробовал подняться – идти все же сподручнее, чем ползти.
Подняться удалось. Держась за подкрылок, он встал на обе ноги, охнул от сильной боли и упал. Сознание снова покинуло его.
Очнулся он от боли и еще от того, что земля под ним качалась. Галлюцинации начались, что ли? Да нет, его несли на носилках. В груди вспыхнуло радостное чувство – его нашли, санитары обнаружили!
От сильного рывка носилок он застонал.
– Тихо, гренадер, тут русские тоже ходят. Терпи, и все будет в порядке, – прошептали ему по-немецки.
Он все четко понял. Немецкий язык Павел знал хорошо, не зря жил в республике немцев Поволжья. Только внутри все заледенело от ужаса. Он в немецком плену? Да лучше бы ему в танке сгореть! Был бы конец его мучениям. Пришлют родителям похоронку, поплачет мать, но хотя бы он умрет, как воин, – на фронте, в честном бою, а не сгинет в немецком концлагере. Читал он о лагерях в газете «Правда». Или того хуже – будет числиться без вести пропавшим. Тогда родителям пенсии за погибшего сына не будет, и соседи косо будут смотреть. Может, сын – дезертир, скрывается в лесах, выживает, когда вся страна силы напрягает в схватке с ненавистным врагом.
Много мыслей вихрем пронеслось у Павла в голове. Но потом пришло осознание реальности. зачем немецким санитарам искать его на поле боя и нести к себе в тыл? Да еще и собственной жизнью рисковать – ведь ночью на поле боя ищут раненых русские санитары, эвакуационно-ремонтные бригады, разведчики. На пулю можно нарваться запросто.
Но потом до него все-таки дошло: ночью его по ошибке приняли за немца! Лежал рядом с T-IV, тужурка на нем немецкая – вот санитары и ошиблись. Как говорится, ночью все кошки черные. А что будет утром? Ошибка, непреднамеренный обман раскроется – тогда плен или расстрел.
Павел решил молчать, играть контуженого. Ожоги на теле есть, ранения ног – тоже, почему же еще контузии не быть? Видел он уже таких: слышат плохо, память начисто отшибает – иногда не помнят, как их зовут.
Немцы остановились, поставили носилки на землю. От подбитого танка они отошли далеко и потому считали себя в безопасности. закурили, пряча сигареты в рукава, чтобы огонек не заметили, а перекурив, снова взялись за носилки.
Сколько его так несли – четверть часа, полчаса – Павел сказать не мог. Вроде он даже отключился на какое-то время.
Его погрузили на грузовик, где уже стояли носилки с другими ранеными. задний борт грузовика закрыли, и машина тронулась. На кочках стало трясти, и Павел застонал от боли, а некоторые раненые стали ругаться и кричать. Павел вдруг подумал: а ведь здесь, в кузове, могут находиться раненые танкисты из экипажей, подбитых им, Павлом, танков.
Грузовик выбрался на грунтовую дорогу и теперь мягко покачивался на пологих волнах. Тужурка немца терлась об обожженную спину, причиняя Павлу сильную боль, а ног он вообще не чувствовал.
Но все – и хорошее и плохое – когда-то заканчивается. Грузовик остановился, рядом послышались голоса. Борт откинули, санитары стали снимать носилки с ранеными и заносить их в большую брезентовую палатку. В ней горело несколько керосиновых ламп. Свет был не очень ярким, но после темноты казался ослепительным. Павел зажмурил глаза.
Рядом с ним остановились, судя по голосам, двое:
– Что с ним?
– Не осматривали еще, но, вероятно – ожоги. Танкист, доставили из-под Прохоровки.
С Павла стянули тужурку. На пол упала зацепившаяся за пуговицу цепочка. Немец в белом халате поверх военной формы нагнулся, поднял:
– Пауль Витте, тысяча девятьсот восемнадцатого года рождения, одиннадцатая танковая дивизия.
– Я же говорил, Ханс. Ты посмотри на него. Лицо черное от копоти, спина в ожогах, с пузырями. Так, а с ногами что? Похоже – ранения, вероятно – осколками брони. Ранения, типичные для танкиста. В операционную его. И заполните формуляр.
– Слушаюсь, господин военврач.
Павел разговор слышал и все понял. Надо запомнить, как звали немца и номер дивизии, в которой он служил. Надо попробовать остаться здесь, в полевом госпитале, поскольку ни у кого не возникло сомнения в том, что он – немецкий танкист. Пусть окажут помощь, а там он окрепнет и сбежит при первом удобном случае. Сейчас же у него просто нет сил.