В Москве существовало два самых крупных поля для подобного похоронного обряда. Одно на северо-западе, на месте бывшего Алешкинского леса. И второе на юго-востоке, в районе Зябликово. В начале пятидесятых годов двадцать первого века, преодолев мощную московскую противовоздушную оборону, именно сюда упали и взорвались две китайские ядерные боеголовки, превратив эти части Москвы в две небольшие радиоактивные пустыни. Народу тогда погибло тьма, и не меньше умерло потом, но Москва устояла. Даже несмотря на то, что в худшие годы москвичи, оставшись в количестве около двух миллионов человек, жрали крыс и голубей, которых даже разводили специально для этой цели. При этом на зараженные радиацией территории практически не обращали внимания, полагаясь на вечное русское «авось» и часто вспоминая японские города Хиросиму и Нагасаки, которые первыми в истории человечества испытали на себе весь ужас от применения атомного оружия и тем не менее выжили. И русское «авось» таки не подвело, выручило. Разумеется, наряду со средствами радиационной защиты и дезактивации.
К середине десятых годов двадцать второго века население Москвы выросло до четырех миллионов человек, она снова называлась гиперполисом, а похоронные поля, включая Алешкинское и Зябликово, заросли лесом. Алешкинский лес не вернул себе историческое название, оставшись Алешкинским полем, а вот Зябликово поле почему-то стало называться Зябликова Дрема.
И на Алешкинском поле, и в Зябликовой Дреме продолжали хоронить людей, но развеивать пепел по ветру вышло из обычая. В моду вошел способ, изобретенный около ста лет назад, когда пепел от сожженного человеческого тела служил своего рода удобрением для специально посаженного дерева – и память, и польза. Таким образом, почти каждое дерево, росшее там сейчас, являлось своего рода новой ипостасью усопшего и, следовательно, пользовалось соответствующим вниманием и уходом со стороны живых. Не мудрено, что при таком подходе и Алешкинское поле, и Зябликова Дрема превратились в красивейшие зеленые зоны современной Москвы – места отдохновения, светлой грусти и медитации.
Однако танкиста Виктора Ивановича Шальнева хоронили в гробу. И не в Москве, а на старинном красивом деревенском кладбище, где уже три года лежала его мать – Нина Семеновна Шальнева, а его отец и дед Олега, Иван Андреевич Шальнев, давно определил место и для себя. Он же и настоял на том, чтобы похоронить Виктора по старинному русскому обычаю. Ни мать Олега, ни сам Олег, ни тем более близняшки Иришка и Маришка не возражали.
– Хорошо, что Витька здесь лежит, – сказал дед Иван на поминках, сжимая в кулаке стакан с самогонкой. – Под православным крестом. Я хоть буду навещать могилу, договорю с сыном то, что при жизни договорить не успел. Нину проведать загляну, а тут и Витька. Удобно. Опять же место рядом есть, когда и мой черед настанет. Эх, не думал, что мы с ним очередью поменяемся, но что уж теперь. Видать, так на роду было написано. Давайте помянем сына моего. Танкиста и бригадира Виктора Ивановича Шальнева. Он жил и умер как настоящий мужчина, и мне, старику, не в чем его упрекнуть. Могу только гордиться. Спи, Витька, спокойно, мы тебя помним и любим. – Голос деда Ивана задрожал, в глазах заблестели слезы, но он сдержался, махом опрокинул в рот стакан и сел на место.
Когда все выпили уже не по первому разу и за поминальным столом, как это принято на Руси испокон веков, заговорили громче и веселее, Олег вышел в палисадник.
Он прищурился на яркое, уже клонящееся на закат солнце, вдохнул напитанный запахом майских трав и цветов воздух. Было тихо. Только где-то вдалеке лениво лаяла собака, да шумел ветерок в молодой, еще не набравшей полную силу, листве.
Олег любил бывать у деда в деревне. Собственно, это было одно из немногих мест во всем мире, не считая Москвы, где он вообще бывал. Год назад отец, хорошо заработавший в боях за чемпионство Москвы, вывез всю семью к Черному морю почти на месяц. В Крым.
Олег, как и его сестры-близняшки, впервые тогда попал на море. Ему понравилось. Но морем и югом он не заболел и по-прежнему считал, что Москва – лучший город на Земле, а деревня деда Ивана расположена на этой Земле в самом чистом и красивом месте.
Отец с матерью, слыша подобные рассуждения сына, только улыбались и говорили, что ему пока просто не с чем особо сравнивать. Вот вырастет и, дай бог, поездит по миру, тогда, возможно, изменит свое мнение. И только дед Иван, в свое время проехавший половину мира и видевший его не только через танковые приборы наблюдения, соглашался с внуком. «Правильно мыслишь, Олежек, – говорил он, хлопая его по плечу. – «Хоть та земля теплей, а Родина милей. Милей! Запомни, журавленок, это слово». Слышали такую старинную песню?»
Олег слышал. Дед, бывало, подвыпив, брал баян и пел ее с большой душой. Называлась песня «Журавленок» и, как рассказывал дед, была написана чуть ли не за сто лет до его рождения, в позапрошлом, двадцатом, веке.
За спиной чуть скрипнула дверь, пахнуло табачным дымом. Олег обернулся. Дед Иван неторопливо спускался с крыльца, попыхивая трубкой. Сколько Олег себя помнил, дед всегда курил трубку, набивая ее специальным трубочным табаком. Однажды, когда Олегу было лет пять или шесть, он спросил деда, почему некоторые взрослые курят и хорошо ли это? Папа, мол, говорит, что курить – это плохо и очень вредно. Тогда дед Иван усмехнулся и предложил внуку самому попробовать.
– А разве можно? – недоверчиво посмотрел на деда внук.
– Конечно, – сказал дед Иван и протянул ему дымящуюся трубку.
Олег на всю жизнь запомнил тот судорожный ужас, который охватил весь его детский организм, когда в легкие попал густой табачный дым. Откашлявшись и вытерев слезы, он понял, что никогда в жизни не будет курить, и до сих пор пребывал в этой уверенности.
– Не люблю в доме дымить, – сообщил дед, останавливаясь рядом. – Бабка твоя, покойница, отучила, царствие ей небесное, и правильно сделала.
– Иногда ты куришь на кухне, – сказал Олег.
– Так то иногда.
Помолчали.
– Как ты? – осведомился дед. – Не раскисай, главное. Раскиснуть для мужика – последнее дело.
– Я не раскисаю, – сказал Олег. – А ты как, деда?
– Скриплю пока. Суставы побаливают, спина, старые раны, бывает, ноют, к дождю особенно. Но терпимо. Главное, на сердце не жалуюсь. Тьфу-тьфу. Слышал, у тебя дуэль завтра? – спросил он без всякого перехода.
– Опа. Мама, что ли, рассказала?
– Какая тебе разница? Так дуэль или нет?
– Дуэль.
– Сам напросился или…
– Неважно, деда. Так вышло. Как говорил Портос, я дерусь, потому что дерусь.
– Ясно. Нормальный аргумент, кстати. С кем?
– Есть такой мастер-капрал Годла. Клан «Московские варвары».
– Знаю. Ниже среднего. А Годла этот… Что у него?
– «Хантер М2». Пушка «Смоки». Третьей модификации.
– Ну, против третьего «Дика» твоего батьки да еще и с краской «Продиджи» и пушкой «Шафт М3» ему не сплясать, – пыхнул трубкой дед Иван. – Хотя погоди. Танк-то восстановили?
– Восстановили, – соврал Олег. Не хотелось ему признаваться деду, что после смерти отца банк отказал в продлении кредита, а накоплений в семье не было – Шальневы, как говорили танкисты, жили «с гусениц», что бригадир Шальной зарабатывал на боях, то и тратил. На обслуживание танков и семью. – Но я на нем не выйду.
«Даже если бы восстановили «Диктатора», не вышел бы», – подумал Олег.
– Почему? – удивился дед Иван.
– Сам подумай, деда. Годла хоть та еще падла, но за его плечами не один бой, и свой «Хантер» со «Смоки» он сам заработал. И тут я такой весь из себя герой выхожу против него на третьем «Дике» отца. Да еще и с «Шафтом». В первом же своем бою, между прочим. Как это будет выглядеть?
– Да плевать. Правилами не запрещено.
– Не запрещено. Но не плевать.
– Лишь в том случае, если… Погоди, – догадался дед, – ты собираешься по стопам батьки пойти, что ли? Танкистом «КТО» стать?
– Не собираюсь. Считай, с завтрашнего дня стану.
– Твердо решил?
– Тверже некуда.
– Понятно. – Дед помолчал. – Тогда, конечно, не стоит. Но справишься ты с ним на таком же «Хантере» и с «Твинсом» вторым? Боевого опыта у него больше.
– У меня его вообще нет, но я справлюсь. Должен.
– Не против, если я завтра приеду посмотреть?
– Ты что, наоборот! Маму-то я точно не хочу там видеть, а вот тебя – с радостью. Эх, если б еще и папка… – Олег почувствовал, как горячий ком подкатился от сердца к горлу, и замолчал, изо всех сил пытаясь не выпустить наружу слезы. Вот же черт, все это время держался, а тут…
– Поплачь, внук. – Дед обнял Олега и прижал к себе. От его старой мягкой темно-синей рубашки уютно пахло домом и табачным дымом. – Поплачь. Не верь тем, кто говорит, что мужчины не плачут. Иногда только плач и делает нас мужчинами.
Олег всхлипнул и заплакал. Безудержно, навзрыд, уже ничего и никого не стыдясь.
Дед Иван стоял и смотрел в голубое майское небо с белыми облаками. Одной рукой он осторожно гладил внука по голове, в другой медленно остывала погасшая трубка.
К вечеру пятнадцатого мая стало ясно, что дуэль между новоявленным танкистом Олегом Шальневым по кличке Шалый и мастер-капралом Годлой, он же Григорий Годлевич, вызвала среди тех жителей Сретенки и прилегающих районов, кто был не чужд «КТО», довольно большой интерес. Олег как раз возился со своим «Хантером», еще раз проверяя все системы, когда в бокс почти вбежал Мишка Рябов, приблизился к танку и в нерешительности остановился.
Олег увидел его на обзорном экране, открыл люк и высунулся наружу.
– Вот ты где! – обрадовался Ряба. – А то уж я хотел по броне стучать.
– Лбом? – усмехнулся Олег.
– Шутим, – сказал Мишка, – это хорошо. Слушай, я только что разговаривал с Вовчиком Конторой, букмекером, знаешь его?
– Кто ж не знает Вовчика Контору. И чего?
– Говорит, ставки на тебя один к четырем. Но люди ставят охотно. Не ожидал, говорит, такого ажиотажа вокруг обычной дуэли. Сказал, если даже ты проиграешь, а в этом почти никто не сомневается, то все равно заработаешь.
– Я не проиграю, – сказал Олег. – А ты что, тоже ставку делал?
– Обязательно, – Ряба гордо выпрямился. – Поставил на тебя восемь энерго – все, что наскреб.
«Главное, помни, что я тебя об этом не просил», – чуть не сорвалось у Олега с языка. Но не сорвалось. Скажи он так, Мишка мог бы решить, что Олег сомневается или в самом себе, или в искренности их дружбы. А может быть, и в том и в другом сразу. Глупо бы вышло, не по-мужски.
– Молодец, что поставил, – сказал Олег.
– Это еще не все, – заговорщицки понизил голос Мишка. – Когда я шел к Вовчику Конторе, то видел, как от него выходила… знаешь кто?
– Ряба, тебе шестнадцать уже, кончай эти детские штучки. Кто?
– Я! – раздался от дверей звонкий девичий голос. – Я выходила!
Мишка подпрыгнул на месте, обернулся и картинно схватился за сердце.
– Женечка! – воскликнул он. – Так же человека до инфаркта можно…
И замер, не договорив.
Ворота бокса были открыты наполовину, и там, в проеме, стояла Женька Заран. В платье! С учетом того, что ворота бокса выходили на запад, погода была хорошей, а солнце как раз садилось… Даже не думай Олег о Женьке по сто раз на дню, он бы обалдел от такого зрелища. А тут просто к месту прирос, бешено ревнуя друга Мишку к тому, что тот сейчас наблюдает ту же самую умопомрачительную картину.
Ноги.
Разве могут быть у человека ноги такой красоты?! Оказывается, могут. А также может все остальное – вплоть до короткой густой копны каштановых волос, вокруг которых лучи заходящего солнца зажгли сейчас огненный ореол.
Подарив друзьям секунды три этого захватывающего зрелища, Женька танцующей походкой вошла в бокс и самым будничным тоном сообщила, что поставила на Олега пятнадцать энерго. Мишка только крякнул и почесал в затылке.
– Но вообще-то я пришла не для того, чтобы про это рассказать, – продолжила Женька.
– А зачем? – спросил Олег.
Он по-прежнему торчал в открытом люке и чувствовал себя почему-то полным дураком.
– Может, ты вылезешь из танка? – предложила девушка. – Неудобно же так разговаривать.
«А, черт, – подумал Олег. – Она права. И впрямь дурак».
Одним ловким отработанным движением он выскользнул из люка, легко спрыгнул с брони и оказался рядом с Женькой. Еще несколько минут назад он вдыхал специфический запах усиленного вольфрамом углерита, из которого соткана защитная капсула, смазки и жаропрочного пластика и думал, что это самый прекрасный и волнующий аромат на свете. Он ошибался. Сейчас его ноздрей коснулся совсем другой запах. Его совершенно нельзя было сравнить с запахом танка, но в одном они были похожи. И первый, и второй хотелось вдыхать снова и снова.
Олег прикрыл глаза и медленно потянул в себя воздух…
– Ух ты! – громко перебил ему весь кайф друг Мишка. – Это то, что я думаю? «Латник-4»?!
– Ага.
– Твой? – Ряба протянул руку и осторожно потрогал скаф-костюм пальцем.
– Теперь мой, – коротко сказал Олег.
Мишка открыл было рот, чтобы задать следующий вопрос, но вовремя остановился и лишь сочувственно вздохнул.
Олег посмотрел на Женьку. Та глядела в сторону и покусывала губу, явно не зная, как начать разговор.
– Э… Жень, – догадался Мишка. – Может, я мешаю? Так ты скажи, не стесняйся. Я, в общем-то, на минутку забежал, Олега подбодрить…
– Все нормально, Ряба, ты не мешаешь, – сказала Женька и, посмотрев прямо в глаза Олегу, негромко спросила: – Шалый, возьмешь меня в клан? Ну, то есть когда начнешь его собирать, конечно.
Генератор силового поля Гершковича и генератор гравитационного поля Нефедова («силовик» и «гравиг» в просторечии) были изобретены на излете Серых Десятилетий, в самом конце восьмидесятых годов двадцать первого века. Натаном Гершковичем и Алексеем Нефедовым соответственно. Без этих устройств и «Красные Танки Онлайн» и тем более «Всемирные…» имели бы совершенно иной вид. Собственно, так и было еще каких-то двадцать с лишним лет назад, когда «КТО» лишь зарождалась и с известной долей дешевой претенциозности называлась «Кровавые Траки» – никаких тебе защитных и гравитационных полей. Соответственно, зрители большей частью удовлетворялись картинкой боя, получаемой на стереоскрины посредством «летающих глаз» – беспилотных роботов-геликоптеров, оснащенных видеокамерами. Практически таких же, что применяются в «КТО» и «ВТО» сейчас, только, понятно, у современных технические характеристики повыше.
Те же, кто желал понаблюдать за боем реально, в естественных, так сказать, условиях, сильно рисковали своей жизнью и здоровьем. Трибуны как таковые в те лихие времена не устраивались вообще, и бесшабашные смельчаки зависали над игровыми картами на вертолетах, а также прятались за толстыми брустверами из усиленного пластмонолита, наблюдая бой сквозь специальные амбразуры. Брустверы устраивались поверх игровых карт (правда, отнюдь не всегда и не везде) и предназначались для защиты сумасшедших любителей танковых боев от случайных выстрелов.
Та еще была защита, надо сказать.
Снаряд, выпущенный, допустим, из пушки «Смоки М1» и даже «М2», а также плазменные заряды «Твинс» первой и второй модификации и струю «Огнемета» она кое-как держала. И выстрел «Рельсы М1» тоже. Но все, что выше… Третья «Рельса» прошивала такой бруствер насквозь, то же можно было сказать о «Шафте» или «Громе». Среди безумцев-фанатов, следящих за игрой из-за брустверов, особым шиком считалось уловить момент, когда, к примеру, пара высокотемпературных шаровых молний, выпущенных из двуствольного «Твинса», устремлялись мимо танка противника точно в бруствер, в смотровую амбразуру, и мгновенно откатиться в сторону. Или кувыркнуться назад через голову в специально отрытый окопчик.
Грохот, пыль, раскаленные осколки пластмонолита летят во все стороны, на месте аккуратной амбразуры возникает безобразная дырища, сквозь которую отлично можно наблюдать за боем, если у тебя окончательно снесло крышу. А зритель, успевший в последний момент унести свою задницу вместе с головой от неминуемой смерти, скалит зубы в азартной усмешке и показывает окружающим большой палец. Окружающие аплодируют. А не успел откатиться-спрятаться – что ж, значит, не повезло.
Чистое безумие. Но ведь пользовалось определенным успехом!
Даже свои герои среди зрителей-фанатов были – те, кто высиживал за бруствером наибольшее количество боев без единого серьезного ранения. А также те, кто после выздоровления снова за бруствер возвращались.
С появлением генератора силового поля Гершковича и генератора Нефедова, способного при полной нагрузке уменьшить или увеличить гравитационное воздействие на ограниченном пространстве в пять раз, ситуация резко изменилась. Теперь появилась возможность не только накрывать игровую карту прозрачным колпаком силового поля, непроницаемого для танковых выстрелов любой мощности, но и создавать так называемые воздушные трибуны – как бы парящие над землей в зоне пониженной гравитации легкие строительные конструкции. Такие трибуны были оборудованы удобными местами для зрителей, туалетами, лестницами, павильонами для продажи еды, напитков и фанатской атрибутики и прочим необходимым для приятного и безопасного просмотра боя. Трибуны в случае необходимости можно было легко разобрать, перенести и собрать в другом месте, хотя позже вокруг самых популярных карт «ВТО» и «КТО» воздушные трибуны не разбирались годами.