Танки прорыва - читать онлайн

Самое примечательное место на территории завода, выпускавшего пушки, – галерея Почета. Тут же навечно установлена 76‑миллиметровая дивизионная пушка образца 1942 года за номером 100000. На гранитном постаменте высечены слова:

Рядом с пушкой – портрет ее конструктора В.Г. Грабина.

Создание этой пушки – результат многолетнего труда коллектива конструкторов и технологов, возглавляемого Грабиным, одна из замечательных страниц в истории развития артиллерийского вооружения в нашей стране. Поточный метод ее изготовления явился крупным шагом в производство артиллерийского вооружения и позволил в годы Великой Отечественной войны дать фронту нужное количество орудий.

В 1936 году на вооружение Красной Армии было принято первое орудие, созданное молодым конструкторским коллективом, 76‑миллиметровая дивизионная пушка Ф-22, положившая начало множеству артиллерийских систем, разработанных под руководством Грабина. Среди них прославленные ЗИС-3—76‑миллиметровая пушка образца 1943 года и БС-3—100‑миллиметровая полевая противотанковая пушка образца 1944 года. 76‑миллиметровыми пушками Грабина были вооружены танки КВ-1 и Т-34, самоходная установка СУ-76, морские транспорты. Грабинский коллектив разработал и 85‑миллиметровую пушку для танка Т-34.

«Общая конструкция советских орудий проще, лучше и надежнее» – так после Великой Отечественной войны крупповский конструктор Вольф оценивал пушки, созданные коллективом советского конструктора Грабина.

В.Г. Грабин – генерал-полковник инженерно-технической службы, доктор технических наук – был удостоен звания Героя Социалистического Труда, четырежды ему присуждалась Государственная премия СССР.

Истоки

В один из летних месяцев 1937 года Грабин отдыхал в Сочи в санатории имени К.Е. Ворошилова. Находившийся вместе с ним конструктор его КБ Н.А. Доровлев сказал:

– Василий Гаврилович, с вами хотел бы познакомиться молодой военный инженер, сотрудник Главного артиллерийского управления РККА Соркин.

Знакомство состоялось. Р.Е. Соркин дал лестный отзыв о Грабине и его КБ, а также о созданной в нем дивизионной пушке Ф-22.

– В ГАУ эту пушку считают лучшей из всех испытывавшихся, – сказал Соркин.

Расхваливая пушку, работу КБ и самого Василия Гавриловича, Соркин искал у него поддержки, полагаясь на его авторитет. А авторитет у Грабина уже тогда был не только среди военных артиллеристов, но и у членов ЦК ВКП(б). Путь Василия Грабина был долгим и нелегким.

Несправедливо утверждение, что характер человека формируется только в процессе преодоления трудностей. Нет. Различным сторонам его содействуют успехи и неудачи, радости и печали, огорчения и восторги, душевные подъемы и даже спады. Все это в разной степени сопутствовало и Грабину.

Василий Гаврилович родился в Краснодаре в семье рабочего. Детские годы его были трудными. В школе в дореволюционное время учился всего три зимы: тяжелое положение семьи, состоявшей из 11 человек, вынудило мальчика рано начать трудовую жизнь. Сперва в котельных мастерских одиннадцатилетний мальчик работал по 12 часов в день с оплатой 3 копейки за час. Вместе со взрослыми участвовал в забастовках. Вскоре после начала первой мировой войны мастерские были закрыты. Отец с трудом определил Василия на станичную мельницу. Первый год он работал бесплатно, за пропитание, а на втором году получал по 5 рублей в месяц при 12‑часовом рабочем дне. Не выдержав кабальных условий труда и издевательств хозяина, подросток ушел с мельницы и поступил в почтово-телеграфную контору сортировщиком писем. За семь лет работы на станичных и городских эксплуататоров Василий Грабин познал все тяготы подневольного труда.

По-иному пошла жизнь в семье Грабиных после Великой Октябрьской социалистической революции. Продолжая работать в почтовой конторе, Василий продолжил и учебу. В 1921 году он вступил в партию большевиков. А вскоре стал курсантом Краснодарских объединенных командных курсов. В 1921 году его перевели в 3‑ю Петроградскую школу тяжелой и береговой артиллерии, в составе которой он участвовал в подавлении Кронштадтского мятежа.

Красный курсант! Сколько гордости и романтики!..

Эти слова генерал-полковника технических войск В.Г. Грабина я слышал сам, когда в пятидесятые годы учился в артиллерийском училище. Занятия в поле, марши, походы, стрельбы… Мы не только учились военному делу, но и были активными строителями новой жизни, вели агитационно-пропагандистскую работу среди населения, помогали организовывать комсомольские ячейки.

Свой командирский путь Грабин начал в тяжелом артиллерийском дивизионе в Карелии, командовал орудием, огневым взводом, был начальником связи дивизиона. Два года был курсовым командиром на вторых Петроградских артиллерийских командных курсах.

Молодого, способного командира рекомендовали в Военно-техническую академию, образованную в 1925 году путем слияния Артиллерийской и Военно-инженерной академии. (Годом позже ей присвоено имя Ф.Э. Дзержинского.) Эта академия подготовила большую группу организаторов военной промышленности и конструкторов боевой техники.

В стенах академии В.Г. Грабин обратил на себя внимание преподавателей любознательностью и незаурядными способностями. Выпускная комиссия отметила его дипломную работу, в которой он предложил проект 152‑миллиметровой мортиры. В заключении профессора К.К. Чернявского говорилось: «Представленный слушателем В.Г. Грабиным проект артиллерийской системы выполнен в минимальный срок и являет собой лучшее свидетельство зрелости инженерной мысли». Это было весной 1930 года.

В.Г. Грабин прощался с городом на Неве, давшим, как он считал, «необычайно много каждому из нас». При распределении его, подающего большие надежды инженера, назначили в конструкторское бюро (КБ-2). Где оно находилось, он не знал.

Но неожиданно командование академии собрало примерно 80–90 выпускников и командировало их в различные военные округа в состав специальных правительственных комиссий для инспектирования артиллерийских частей. Необходимо было проверить состояние орудий, боеприпасов, порохов, взрывчатки, приборов.

После окончания командировки Грабин не попал в КБ-2, куда получил назначение. Ему пришлось поехать на научно-исследовательский полигон, где предстояло испытать 76‑миллиметровую зенитную полуавтоматическую пушку Ф.Ф. Лендера. В это время дорабатывался шток тормоза отката этой пушки.

Через месяц, в августе 1930 года, Грабина направили в конструкторское бюро завода «Красный путиловец» – знаменитый завод, широко известный своими революционными традициями, который в те годы наряду со всевозможными машинами производил и пушки.

Более года Грабин успешно трудился в КБ «Красного путиловца». С группой конструкторов и чертежников он составил рабочие чертежи 76‑миллиметровой пушки Бофорса, закупленной в Швеции без технической документации. Здесь же Василий Гаврилович решил постичь премудрости изготовления деталей по чертежам, особенно трудным и сложным. Без этого, он понимал, хорошим конструктором не стать.

Однажды директор «Красного путиловца» получил телеграмму: «Срочно командировать Грабина в Главное артиллерийское управление».

В тот же день Грабин выехал в Москву, где ему вручили предписание: «Командируется на постоянную работу в конструкторское бюро № 2 Всесоюзного орудийно-арсенального объединения Наркомтяжпрома». Это было то самое КБ, куда Грабин был назначен после окончания академии.

КБ-2

КБ-2 располагалось на пятом этаже большого московского дома. Вывески на нем не было. Входная дверь ничем не отличалась от двери в обычную квартиру. Отличие лишь в том, что за запертой дверью сидел вахтер и открывал ее только своим по звонку.

Вдоль всего этажа пролегал широкий, ярко освещенный коридор. Слева и справа располагались комнаты с высокими потолками и большими окнами. Дневной свет отражался в натертом до блеска паркете. В комнатах стояли специальные чертежные доски – кульманы. За чертежными досками – конструкторы в коричневых и белых халатах. Коричневые халаты носили русские, белые – немцы.

Да, в то время в КБ-2 работала группа немецких конструкторов, приглашенных в СССР для проектирования новых систем советской артиллерии.

Время от времени рабочие помещения обходили два человека – начальник КБ-2 Шнитман и руководитель немецкой группы инженер Фохт. Шнитман в артиллерии ничего не понимал, что впрочем его мало беспокоило. Фохт шагал по бюро, словно маршировал на параде, и обращался в основном к соотечественникам. Правда, с ними тоже был немногословен.

– Кто хочет стать настоящим конструктором, – говорил Фохт, – тот должен вычертить 5000 деталей. Но и после этого ему можно поручить проектирование только мелких узлов.

В.Г. Грабину не понравилась обстановка в КБ-2. Он сразу же проявил себя не только талантливым конструктором, но и активным борцом в деле воспитания и формирования отечественных кадров артиллерийских конструкторов.

«Что же получается? – размышлял Грабин. – Для обучения советских кадров немецкими специалистами потребуется 7–8 лет? Значит, наши конструкторы непосредственно работой по проектированию орудий в этом КБ смогут заняться где-то в 1939–1940 годах? Это не тот путь».

Больше всего Грабина удивляло, что те, на кого была возложена задача руководить конструкторским бюро, безропотно подчинялись диктату Фохта. Безусловно, Фохт был знающим и опытным конструктором. Вот его знания и опыт и надо использовать лучше.

Обдумывая все, Грабин внес свои предложения по перестройке работы конструкторского бюро:

– Считаю, что всех русских инженеров КБ следует привлечь к основным работам по проектированию артиллерийских систем, а не загружать их только копированием, разработкой второстепенных деталей. В этом случае советские кадры были бы подготовлены в два-три раза быстрее.

Его вежливо выслушали и в покровительственном тоне разъяснили, что никаких изменений в методах работы и обучения не будет. Шнитман вообще был против каких-либо перестроек.

Грабин не успокоился. На очередном совещании у Шнитмана были приняты рекомендации партбюро об объединении копировщиц в одно бюро. Затем попросил слово Грабин. Он подчеркнул, что ни один отечественный инженер КБ, в том числе и военный, самостоятельной работы по конструированию новых артиллерийских систем не выполняет и что принятый Шнитманом и Фохтом метод учебы скорее всего рассчитан на срыв подготовки советских конструкторов.

– Молодым советским инженерам, – заявил он, – должны быть поставлены задачи на проектирование и деталирование определенных механизмов. Только так можно улучшить подготовку конструкторов.

И на этот раз должной поддержки не было. Тогда Грабин написал заметку в стенную газету, выходившую в КБ на русском и немецком языках. Она сразу же привлекла к себе внимание коллектива. Большинство советских инженеров поддерживали поднятые в ней вопросы.

Через некоторое время в рабочую комнату Грабина зашел инженер Н.А. Торбин, временно заменявший Шнитмана, освобожденного от работы. Торбин, знающий инженер и хороший конструктор, был человеком слабовольным.

– Приглашаю, Василий Гаврилович, на совещание в кабинет Фохта, – сказал Торбин. – Речь пойдет о поднятых вами вопросах.

Фохт произнес длинную речь. Назвал многочисленные патенты на свои изобретения, говорил о своих заслугах. И ни слова не сказал о делах и нуждах КБ, куда был прислан для передачи опыта русским инженерам.

Заявил о незыблемости заведенных в КБ порядков, о том, что нарушение их повредит учебе советских конструкторов. Фохт явно бил на эффект, хотел заставить молчать «взбунтовавшихся» русских. Закончив выступление, он заявил:

– Совещание закрыто. Всем действовать согласно имеющимся указаниям и установленному распорядку дня.

– Для чего же собирались? – возмутились советские инженеры. Они требовали продолжить совещание и обсудить назревшие проблемы. Фохту оставалось одно – подчиниться.

Первым выступил Грабин. Теперь в присутствии всего коллектива он повторил свои предложения. Выступившие один за другим советские инженеры поддержали его. Фохту было явно не по себе. Он ерзал на стуле, нервничал. Вдруг вскочил и закричал:

– Всем покинуть мой кабинет.

Все, кроме Торбина, вышли. А на следующий день произошло событие, придавшее конфликту еще большую остроту: Фохт, собрав свои чемоданы, демонстративно укатил в Германию. Свой неожиданный отъезд он ничем не мотивировал.

Этот факт кое-кто истолковал как следствие «грубой», «неделикатной» формы обращения с иностранными специалистами. Виновником же кое-кто посчитал Грабина. Он тут же был вызван в канцелярию КБ, где получил предписание явиться в Главное артиллерийское управление РККА за новым назначением.

Василий Гаврилович обратился в партком Всесоюзного орудийно-арсенального объединения, рассказал о событиях в своем КБ. Внимательно выслушав его, секретарь парткома сказал:

– Я считаю, что вы правы. Обратитесь к заместителю начальника вооружения РККА комкору Ефимову. Если нужно будет, поддержим.

Комкор Н.А. Ефимов внимательно отнесся к сообщению Грабина.

– В чем-то мы допустили ошибку, – сказал он. После недолгого размышления добавил: – Надо выправлять положение. Вот вы и поможете.

– К сожалению, товарищ комкор, у меня уже нет возможности, – ответил Грабин.

– То есть как это? – удивился Ефимов.

– Я и инженер Горшков получили предписание отправиться на работу в Главное артиллерийское управление.

Прочитав предписание, Ефимов размашисто написал в верхнем углу его: «Вопрос об откомандировании не согласован с начальником вооружения, а поэтому В.Г. Грабин и И.А. Горшков возвращаются в КБ-2. Прошу создать для них нормальные условия работы. Н. Ефимов».

– Спасибо вам, – поблагодарил на прощание комкор. – Спокойно работайте. Ваши предложения очень ценные, займемся ими вплотную.

Вскоре буквально все инженеры КБ получили задания на проектно-конструкторские разработки. Интерес к работе у всех заметно возрос. Трудились, не считаясь со временем. С интересом работал и инженер Торбин. Все происшедшее он воспринял правильно, нашел свое место в общей работе КБ, место, соответствующее его знаниям, навыкам и опыту. Правда, по его просьбе он был освобожден от исполнения должности начальника и назначен конструктором. Начальником КБ стал другой опытный специалист – В.Н. Дроздов, присланный из КБ-1. Учли также опыт, организаторские навыки, преданность делу В.Г. Грабина. Он был назначен заместителем начальника КБ-2.

Так благодаря настойчивости и принципиальности Василия Гавриловича изменилась к лучшему обстановка в конструкторском бюро. Это произошло примерно за десять лет до нападения гитлеровцев на нашу страну.

Не прошло и двух недель, как вернулся Фохт. Он появился в конструкторском бюро с поддельной веселой улыбкой на лице.

Жизнь в КБ-2 постепенно входила в новую колею.

В конце 1932 года надобность в немецких специалистах отпала.

Непосвященному читателю может показаться, что конструкция артиллерийского орудия проста. Что в ней? Ствол, люлька и противооткатные устройства. Но это отнюдь не так. Артиллерийское орудие (полевое, зенитное, танковое и т. д.) – это мощное огнестрельное оружие, оригинальное по условиям и характеру действия.

Пушка – сложная конструкция. А какой урон нанесет противнику один единственный артиллерийский выстрел, один залп, будь ствол пушки или гаубицы установлен на лафет или вмонтирован в башню танка или самоходно-артиллерийской установки!

Когда я учился в артиллерийском училище, преподаватель нас наставлял:

– Учитесь стрелять метко, точно, ибо каждый наш снаряд, выпущенный из 122‑миллиметровой пушки или 152‑миллиметровой гаубицы-пушки, стоит пары хромовых сапог.

Почему же этот выстрел так дорого стоит? А вот почему.

Принцип работы орудия основан на использовании энергии пороховых газов. Во время выстрела на ствол и снаряд действуют пороховые газы, давление которых достигает 3000–4000 килограммов на квадратный сантиметр, а температура в канале ствола – 3000 градусов. Мощность пушки среднего калибра составляет 400–900 тысяч лошадиных сил, а крупнокалиберного орудия – 9—12 миллионов лошадиных сил. Для сравнения напомним, что мощность отечественной 122‑миллиметровой гаубицы образца 1938 года составляла около 130 тысяч киловатт (1 киловатт = 1,36 лошадиных сил), а мощность первой районной ГЭС, построенной на реке Волхов, – 66 тысяч киловатт. Коэффициент полезного действия артиллерийских орудий считается весьма высоким – до 35 процентов. Это равно КПД двигателей внутреннего сгорания и значительно больше паровых машин.

Ствол – основа орудия. Он придает снаряду заданное направление полета, необходимую начальную скорость и вращательное движение. Ствол представляет собой как бы металлическую трубу, закрытую с одного конца затвором.

Внутренняя полость ствола – канал – разделяется на камору, соединительный конус и нарезную часть. Их форма зависит от способов заряжания и способа ведения снаряда по каналу ствола. Диаметр окружности канала ствола, образованный полями нарезной части, называется калибром. Задняя часть ствола именуется казенной, передняя – дульной частью, или дулом. В соответствии с этим торцевые концы ствола принято называть: казенный срез и дульный срез. Толщина стенок ствола неодинакова и уменьшается от казенной части к дульной, поскольку давление пороховых газов в канале ствола по мере продвижения в нем снаряда уменьшается.

По своей наружной конфигурации отдельные части ствола бывают только цилиндрическими или коническими. В состав ствола входят труба-моноблок, казенник, в котором помещается затвор (у некоторых орудий еще и дульный тормоз, и эжектор), и детали, необходимые для соединения ствола с противооткатными устройствами и направления его при откате и накате во время стрельбы.

Камора гладкая. В ней размещается гильза с пороховым зарядом и задняя часть снаряда. В передней части ствола сделано несколько (у некоторых орудий до 36) винтообразных пазов – нарезов. Они идут слева вверх направо, если смотреть в канал ствола со стороны казённой части. Поэтому вращение снаряда происходит по часовой стрелке.

При выстреле пороховые газы заставляют снаряд двигаться по каналу ствола. Так как нарезка канала ствола делается по винтовой линии с шагом, равным 25–30 калибрам, то снаряд при выстреле, врезаясь своим ведущим пояском в нарезы, приобретает вращательное движение.

При длине ствола 50–70 калибров снаряд успевает сделать в канале ствола 2–2,5 оборота. А так как эти 2–2,5 оборота снаряд делает за тысячные доли секунды, то при вылете он вращается с частотой несколько тысяч оборотов в минуту. Это вращательное движение придает снаряду устойчивость в полете, что значительно повышает точность стрельбы. В современных артиллерийских установках снаряд при выстреле приобретает начальную скорость до 1500 метров в секунду и более.

В процессе выстрела в канале ствола орудия происходят весьма сложные явления – износ, разгар, омеднение. Это вначале ведет к уменьшению начальной скорости снаряда и увеличению их рассеивания у цели, а затем ствол и вовсе становится непригодным для стрельбы.

Чрезмерный нагрев каморы и канала ствола может привести к преждевременному выстрелу вследствие самовоспламенения заряда, а в некоторых случаях (при больших задержках снаряда в канале сильно нагретого ствола) к преждевременному разрыву снаряда.

Из-за этих вредных явлений, происходящих при выстреле, артиллерийское орудие обычно «живет» всего лишь… одну минуту. Действительно, процесс выстрела из полевого орудия среднего калибра длится 0,006 секунды, а общее число выстрелов, выдерживаемое орудием, примерно 10 000. Таким образом, через 60 секунд работы орудия наступает «баллистическая смерть» ствола.

«Жизнь» сверхмощных орудий еще короче. С первых же выстрелов канал ствола у них особенно подвергается эрозийному разрушению.

В.Г. Грабин берется за дело

Но вернемся к разговору Соркина с Грабиным на территории сочинского санатория. Собеседник настойчиво доказывал Василию Гавриловичу необходимость создания мощной танковой пушки. Он считал, что Главное артиллерийское управление РККА допускает ошибку, недооценивая важности артиллерийского вооружения танка. Эту же ошибку допускает и высокое начальство танкистов. Да и сами конструкторы-танкисты смотрят на проблему не лучшим образом.

Поэтому в области советской танковой артиллерии сложилось тяжелое положение. Например, Кировскому заводу было выдано задание на проектирование пушки Л-11, предназначенной для вооружения как средних, так и тяжелых танков. Соркин считал, что, во-первых, мощность Л-11 недостаточна, особенно для тяжелых танков, во-вторых, конструкция противотанковых устройств имеет органический порок, который при определенном режиме огня ведет к выходу орудия из строя.

Л-11 представляла собой переработанную пушку Л-10, которая начала свою историю с 1936 года. В 1937 году начали ее испытания. В 1939 году Л-10 переконструировали с баллистики 76‑миллиметрового орудия образца 1902 года на баллистику орудия образца 1902/30 гг. с длиной ствола 30 калибров и получили орудие Л-11. При массе снаряда 6,23 килограмма начальная скорость его полета должна была составлять 630 метров в секунду.

Попробовали установить Л-11 в башне танка БТ-2, но там ей оказалось тесно. Соркин – энергичный и широко эрудированный человек – неоднократно докладывал об этом начальнику ГАУ Г.И. Кулику и начальнику артиллерийской комиссии ГАУ М.М. Жеванкину, но они отвергали его доводы и поддерживали пушку Л-11.

– Вот если бы удалось создать для вооружения танков другую пушку, более мощную и совершенную, – доказывал Соркин, – то она значительно усилила бы мощь наших танков и ее обязательно приняли бы на вооружение вместо Л-11.

После продолжительного разговора Соркин предложил В.Г. Грабину взяться за создание для танка более мощной 76‑миллиметровой пушки. Это орудие должно быть полуавтоматическим, с ограниченным откатом, допускать стрельбу при переменных углах возвышения и склонения, удовлетворять максимальным удобствам заряжания, наведения и ведения огня с места и с ходу, иметь удобный гильзоуловитель и хорошую лобовую защиту.

Взгляды Василия Гавриловича на вооружение танков совпадали со взглядами Соркина. И его КБ могло бы взяться за создание специальной танковой пушки. Но были «но». Во-первых, денег для инициативных работ такого объема у КБ не было, а ГАУ вряд ли заключит с ним договор на конструирование специальной танковой пушки. Во-вторых, вопрос, поднятый Соркиным, надо сначала обсудить в КБ.

Соркин тут же исчез из санатория, пообещав скоро дать о себе знать. Но В.Г. Грабин не поверил в его успех, зная, что мощность орудий в то время недооценивалась не только в танковой, но и в полевой артиллерии.

Позднее Грабин в своих воспоминаниях писал:

«Соркин оказался энергичным человеком не только на словах, но и на деле. Спустя некоторое время он появился у нас в КБ и вполне официально, от имени ГАУ, предложил нам заказ на 76‑мм танковую пушку».

Ознакомились с тактико-техническими требованиями новой пушки. В КБ была создана специальная группа во главе с Петром Федоровичем Муравьевым, который не только владел методом компоновки и увязки отдельных агрегатов орудия, но и умел быстро налаживать хорошие деловые связи с людьми. Сразу же включился в дело и Василий Гаврилович.

В то время КБ-2 не имел опыта по проектированию танковых пушек. Его сотрудники не знали в достаточной степени и конструкции самих танков, вспоминает лауреат Государственной премии П.Ф. Муравьев. Он писал:

«Два с половиной месяца группа знакомилась с отечественными и иностранными танками, в конце концов пришли к выводу: орудие должно иметь минимальные габариты и вес, чтобы не увеличивать размеры боевого отделения».

В успехе были уверены. Он основывался на том, что танковая пушка, в сущности, – лишь качающаяся часть полевой пушки, а полевое орудие конструкторы уже хорошо освоили. Разумеется, «качалка» полевой пушки и танковое орудие – не одно и то же. Но различий в конструкции все же меньше, чем сходства.

Сейчас установилось единство требований к танку: высокие огневая мощь и подвижность, хорошая проходимость, надежная бронезащита. Чему отдать предпочтение? В разное время слагаемые этого триединства менялись местами.

Подобный анализ всех советских и зарубежных танков наглядно показал В.Г. Грабину, что в советском танкостроении в тот период преобладала та же тенденция, что и на Западе: прежде всего отдавалось предпочтение скорости боевой машины и ее бронезащите, а потом уже вооружению. Некоторые наши танки были вооружены слабее, чем танки западных стран времен первой мировой войны. Например, 76‑миллиметровая пушка нашего тяжелого танка, сухопутного дредноута Т-35, обладала настолько низкой бронепробиваемостью, что ей не под силу было справиться даже с отдельными типами танков Германии.

Группа Муравьева энергично взялась за работу. На основании глубокого анализа Грабиным группа Муравьева пришла к выводу, что современные танки должны определять следующие характеристики: первая и основная – высокая огневая мощь (мощное пушечное вооружение); вторая – высокая скорость и хорошая проходимость на гусеничном ходу; третья – надежная бронезащита.

В.Г. Грабин в своих воспоминаниях писал:

«Много позже наше понимание задач танка нашло полное отражение в очень емкой формулировке, рожденной в пылу дискуссии: “Танк – повозка для пушки”».

Кроме того, грабинцы определили частные требования к самой пушке и отдельным ее агрегатам, которые сводились к следующему:

нельзя допускать вооружение танка полевыми или зенитными орудиями, так как конструкция танковой пушки обусловлена задачами танка и габаритами боевого отделения;

танковое орудие должно пробивать броню своего танка на расстоянии не меньше тысячи метров (прямой выстрел под углом встречи снаряда с броней, равным 30 градусам). Кроме того, оно должно быть перспективным в смысле повышения мощности;

в целях облегчения снабжения боеприпасами бронетанковых войск во время войны целесообразно при проектировании танковой пушки использовать патрон полевой, морской или зенитной артиллерии, принятой на вооружение армии, причем предпочтение должно отдаваться тому патрону, который выпускается в наибольших количествах и которым снабжение на поле боя наиболее легко достижимо.

В КБ-2 не располагали сведениями о существующей системе вооружения танков возможных противников, но твердо знали, что в будущей войне моторов развернется жесткое соревнование между броней и снарядом, поэтому грабинцы разработали желательную систему пушечного вооружения среднего и тяжелого танков, где в перспективе предусматривалось постоянное повышение калибра и мощности орудий.

Во времена, о которых идет речь, лобовая броня зарубежных танков, как и броня башни, составляла не более 40–45 миллиметров. Например, на легкие французские танки Р-35, поступившие на вооружение армии после 1935 года, ставилась броня 32–40 миллиметров, танки 2С располагали толщиной бортовой и лобовой брони 40–45 миллиметров, а испытывавшийся танк В-2 имел уже броню 40–60 миллиметров. Поэтому грабинцы на основании тактико-технических требований ГАУ решили новую 76‑миллиметровую танковую пушку приспособить к снаряду в 6,5 килограмма, что позволяло с расстояния 1000 метров пробивать броню в 45 миллиметров (при угле встречи с броней 30 градусов).

Желая получить компетентное суждение по выработанной КБ перспективной системе вооружения танков, Грабин в конце 1937 года побывал в Автобронетанковом управлении Красной Армии. В беседе с его работниками выяснилось, что в управлении существуют другие взгляды на танковое вооружение. Сотрудники аппарата АБТУ восхищались танком БТ-7, особенно его скоростными качествами. В военных кругах довлела ярко выраженная концепция преимущества скоростных танков, способных в кратчайшие сроки покрывать большие расстояния и действовать на оперативных просторах. Стремительные повороты, огромная скорость, на которой преодолевались и речные броды, прыжки с берега – эти отличительные черты скоростных легких танков БТ – кружили головы некоторым специалистам, в том числе и сотрудникам АБТУ Красной Армии. Скорость этих танков на гусеницах составляла 53,4, а на колесах – 73 километра в час. В то же время на их вооружении состояла пушка калибра 45 миллиметров. «Мои попытки объяснить, что танк должен обладать еще и огневой мощью, – вспоминал В.Г. Грабин, – отбрасывались собеседниками как нечто второстепенное, не заслуживающее внимания».

Не нашел В.Г. Грабин поддержки и у начальника АБТУ комкора Д.Г. Павлова. Конструктор убеждал его на основании таблицы перспективного вооружения средних и тяжелых танков. Доводы, что каждый тип танка необходимо вооружить пушками соответствующего калибра, что калибр и мощь пушки тяжелого танка должны быть выше, чем калибр и мощь пушки среднего танка, а орудия среднего танка должны быть классом выше по мощности и калибру, чем орудия легкого танка, не помогли. Павлов, как и его сотрудники, стоял на своем, утверждая, что для танков специальная пушка не нужна, что калибр и мощь пушки влияют на габариты и массу танка, следовательно, на уменьшение его скорости.

– Если требуется увеличить скорость, – убеждал Грабин, – нужно ставить на танк другой, более мощный двигатель.

– Такой двигатель не всегда есть, – возразил Павлов. – Кроме того, у мощной пушки длинный ствол. А он при движении танка через ров или кювет может зачерпнуть землю. При выстреле длинное орудие может разорваться.

В первом доводе Павлова не было резона. Уже на танке БТ-2, принятом на вооружение в 1931 году, устанавливался старый авиационный двигатель мощностью 400 лошадиных сил, вследствие чего удельная мощность танка превышала 35 лошадиных сил на тонну массы, что даже в настоящее время вполне достаточно для любого быстроходного танка. На танках БТ-7 устанавливался двигатель М-17Т, который, как и двигатель М-5, устанавливаемый на танке БТ-5, ранее применялся в авиации.

Эксплуатационная мощность была ограничена до 400 лошадиных сил, что при боевой массе танка 13,8 тонны обеспечивало его удельную мощность 29 лошадиных сил на тонну массы.

Другое дело пушка. На танках того времени стабилизатора не было, да и наводка танковой пушки осуществлялась примитивно. Например, на БТ-2 37‑миллиметровая пушка образца 1930 года наводилась на цель с помощью плечевого упора. На танке БТ-5 уже устанавливалась танковая 45‑миллиметровая пушка, поступившая на вооружение в 1932 году и имевшая дублированный оптический прицел (телескопический и перископический). Эти орудия не подводили танкистов. Грабин поэтому считал, что нет препятствий для установки длинноствольных пушек на танках.

Но комкор Павлов был непреклонен и несколько раз подчеркнул, что главное в танке – скорость и броня, а не огонь.

Вернувшись на завод, В.Г. Грабин дважды собирал техсовет, рассказал о позиции АБТУ, отстаивал свою точку зрения. Взвесив «за» и «против», пришли к выводу, что все задуманное нужно осуществлять. Было ясно, что КБ находится у истоков нового направления работы.

Доказать свою правоту можно было только делом. И хотя тактико-технические требования к танковой пушке были явно заниженными, для начала нужно было сделать хотя бы ее, но сделать на максимально высоком уровне.

Танковой пушке присвоили заводской индекс Ф-32. В основу ее легла схема 76‑миллиметровой дивизионной пушки Ф-22, первенца КБ В.Г. Грабина. Такие ее механизмы, как ствол с затвором, накатник и люлька в то время конструкторов вполне удовлетворяли. Требовалось коренным образом переделать лишь тормоз отката: для танковой пушки он был непомерно громоздким.

Противооткатные устройства – вообще ответственный агрегат пушки. Дело в том, что в момент выстрела на дно канала ствола кратковременно действует колоссальная сила, достигающая у орудий среднего калибра 150 тонн. Уменьшить ее воздействие на лафет у полевой пушки удается применением противооткатных устройств. Дульный тормоз – массивная металлическая муфта с боковыми каналами – облегчает работу противооткатных устройств. Пороховые газы, выходящие вслед за снарядом из канала ствола, устремляются в боковые отверстия и уменьшается реактивная сила, действующая в направлении отката. Кроме того, в дульных тормозах реактивного типа возникают силы, действующие в направлении, обратном откату. Существуют тормоза и активного типа. В них пороховые откаты, встречая на своем пути плоские поверхности, расположенные перпендикулярно истекающим газам, толкают вперед ствол орудия и тормозят откат. В зависимости от калибра орудия дульные тормоза способны поглотить от 20 до 70 процентов энергии отката.

Если говорить о танковой пушке, то она имеет свои специфические особенности. У нее нет лафета и механизма горизонтальной наводки. На первый взгляд кажется, это упрощает ее создание. Фактически же – усложняет. Дело в том, что пушка своей качающейся частью устанавливается на цапфах в амбразуре башни, объем которой ограничен. К тому же и казенная часть орудия, и противооткатные устройства также должны быть спрятаны в башню. Кроме того, и вся энергия отката передается на башню, а через нее на шаровой погон, на котором вращается башня. Это, как известно, слабое место танка.

Здесь уместно сказать, что В.Г. Грабину при создании дивизионной пушки Ф-22 запретили устанавливать дульный тормоз. Это табу распространялось и на танковую Ф-32, что еще больше усложняло задачу. Кроме того, ГАУ, очевидно, считая затею В.Г. Грабина бесперспективной, даже не определило конкретно марку тяжелого танка, для которого пушка предназначалась. Не увенчалась успехом и попытка Грабина получить чертежи боевого отделения какого-либо танка по выбору ГАУ. Выручили опять-таки Р.Е. Соркин и его коллега из АБТУ военный инженер В.И. Горохов. Каким-то чудом им удалось раздобыть и доставить на завод легкий танк БТ-7 выпуска 1935 года. Габариты его боевого отделения были меньше, чем у тяжелого танка, но у грабинцев выбора не имелось. Они рассудили просто: если новая пушка впишется в легкую «бетушку», то в любой другой вкомпонуется наверняка.

В общем, предстояло 76‑миллиметровую пушку вместить в габариты башни, где раньше находилась сорокапятка. Это была, пожалуй, самая сложная задача. Она требовала «сжать» все механизмы и агрегаты пушки как в поперечнике, так и по длине.

«Главная трудность заключалась в том, – пишет П.Ф. Муравьев, – что необходимо было обеспечить минимальный поперечный размер орудия и наименьшее расстояние от оси цапф до внутреннего контура гильзоуловителя. Кроме того, пушка должна быть абсолютно уравновешена относительно оси цапф. Надо было стремиться и к тому, чтобы до минимума уменьшить габариты башни и избежать выхода за ее пределы передней части люльки.

Расстояние от казенного среза до внутреннего контура гильзоуловителя определяет длину отката орудия, которая также должна быть как можно меньше. Это, в свою очередь, создавало дополнительную трудность в обеспечении нормальной работы полуавтоматики для открывания и закрывания клина затвора. Кое в чем проектирование было и облегчено: надо было создать лишь качающуюся часть и подъемный механизм. Верхним станком и лафетом должна служить башня танка».

При конструировании всегда так. Улучшаешь одно, ухудшаешь другое. То же самое случилось у пушкарей. Значительное сокращение габаритов пушки поставило под угрозу использование в ней полуавтоматического клинового затвора. Но какой-то выход всегда есть, только для поисков нужно время, а его иной раз не хватает.

Взялись за создание новой конструктивной схемы клинового затвора с полуавтоматикой копирного типа. Эту задачу вместе со своей группой успешно решил молодой конструктор Василий Сергеевич Иванов. В короткий срок и при высоком качестве был создан затвор, отличающийся от затвора дивизионной пушки простотой изготовления и обращения с ним. Конструкция вертикального клинового затвора легла в основу унифицированного затвора для многих последующих грабинских пушек.

У всякого орудия после выстрела затвор открывается и раскаленная гильза выбрасывается из казенной части наружу. Полевое орудие может производить не только десятки, но и сотни выстрелов, и выброшенные гильзы не станут помехой для работы расчета. За короткое время они остывают и могут быть отброшены в сторону.

Иное дело, когда пушка установлена в тесной танковой башне. Чтобы выброшенная гильза не мешала работе экипажа, не обжигала людей, она должна быть уловлена. Но как? С конструированием такого на первый взгляд простого механизма грабинцам пришлось немало повозиться. Понадобилось глубоко вникнуть в теорию кинематического движения, испытать около десятка различных вариантов гильзоуловителей.

Как видит читатель, создание танковой пушки потребовало от конструкторов немало изобретательности и упорства в достижении поставленной цели. А ведь параллельно шло создание и запуск в серийное производство пушки Ф-22 УСВ. Было трудно. Но на преодолении трудностей накапливался и опыт у сотрудников КБ.

О том, как коллектив КБ Грабина справился с трудной задачей, рассказывает тот же П. Муравьев.

«Через пять месяцев после получения задания рабочие чертежи новой пушки, получившие индекс Ф-32, были готовы. Характерная особенность проектирования этого орудия – углубленная технологическая проработка всех деталей и узлов. Если при выпуске рабочих чертежей дивизионной пушки Ф-22 дело ограничивалось только контролем двух-трех технологов, то все чертежи Ф-32 прорабатывались группами отдела главного технолога. В целях скорейшего изготовления опытного образца основные детали запустили в производство по эскизам, не дожидаясь, пока будет изготовлен весь комплект чертежей».

Когда эскизный проект Ф-32 был готов, артком ГАУ быстро рассмотрел его, утвердил и рекомендовал к изготовлению опытного образца.

Благодаря применению метода скоростного проектирования, который, правда, находился пока в стадии отработки, опытный образец Ф-32 был создан быстро. Все агрегаты пушки успешно прошли проверку на искусственном откате, предстояло испытать ее стрельбой.

Пушка отлично вписалась в танк БТ-7, который теперь стал обладать повышенной огневой мощью. Впервые орудие не выглядело второстепенным придатком боевой машины. Они составили одно целое.

Проверив работу всех механизмов, танк отправили на заводской полигон. Стрельба проводилась из различных положений: с места, коротких остановок, на ходу, и каждый раз по меняющимся целям – подвижным и неподвижным.

И здесь пушка выдержала испытание. Теперь ее путь – на войсковой полигон.

Идет колонна: впереди – автобус, за ним танк, а следом – грузовик. Утяжеление за счет новой пушки БТ-7 не сказалось на его скоростных характеристиках. Танк не отставал от автобуса, все время «висел на его хвосте». Один из служащих войскового полигона, которому приходилось встречаться с танками на фронтах гражданской войны, увидев боевую машину и осмотрев пушку, одобрительно сказал:

– Хорош танк. И пушка хороша, ничего не скажешь!

…Танк занял позицию на исходном рубеже. Орудие навели на цель. Заряжающий загнал снаряд в казенник ствола. Закраины гильзы сбили лапки выбрасывателей с кулачков клина, и он под действием сильной пружины, повернув кривошип, закрыл затвор.

Опасно находиться в башне, когда пушка еще не произвела ни одного выстрела. Как она себя поведет? А вдруг… Заряжающий присоединил шнур к спусковому механизму, вылез из башни и доложил:

– Орудие к стрельбе готово!

– В укрытие! – последовала команда председателя комиссии.

Все ждали выстрела. Для сотрудников КБ и завода минуты ожидания казались вечностью. Еще бы! Каждый из них переживал за свой агрегат: один – за полуавтомат затвора, другие – за противооткатные устройства, третьи – за механизмы горизонтальной и вертикальной наводки, а все вместе – за свое детище, первую танковую пушку.

Прозвучала команда «Огонь». Грянул выстрел. Было слышно, как зазвенела, ударившись о металлические части гильзоуловителя, экстрактированная гильза.

– Ура! Полуавтомат сработал! – вырвалось у молодого конструктора Иванова.

С разрешения руководителя испытаний конструкторы подошли к танку. Из люка поднимался сизый дымок. Ведущий конструктор П.Ф. Муравьев и слесарь-сборщик Д.И. Румянцев забрались в башню, осмотрели орудие. Указатель отказа стоял на черте с отметкой «нормальный». Ударный и выбрасывающий механизмы сработали, гильза лежала в мешке гильзоуловителя.

Последние десять выстрелов произвели на самом мощном, полном заряде. Никаких отклонений от нормы не было.

После всего этого танк отправили на завод, где пушку полностью разобрали и тщательно осмотрели каждый механизм. Результаты осмотра показали, что пушка находится в хорошем состоянии.

– Ну что же, Петр Федорович, готовьте танк с пушкой на войсковые испытания, – приказал Грабин ведущему конструктору.

Во время войсковых испытаний экзамен для пушки был посерьезнее: определяли кучность боя, скорострельность, загазованность боевого отделения с открытыми и закрытыми люками и многое другое. Общий объем испытаний состоял более чем из 500 выстрелов, из которых больше половины проводились усиленными зарядами с целью проверки живучести орудийного ствола.

Отзыв звучал один:

– Хорош танк с этой пушкой!

Понравился танк и боевому экипажу, а наводчик даже обижался, что военный инженер АБТУ Горохов часто заменял его и стрелял сам.

И вот железнодорожный состав с танком БТ-7 отправился на полигон заказчика. Вместе с танком поехала бригада КБ во главе с Муравьевым.

Опять определялась баллистика пушки, затем так называемой «возкой» – кучность ее боя, скорострельность, прочность, безотказность, время открытия огня, загазованность боевого отделения при стрельбе с открытыми и закрытыми люками и многое другое. В общем, производилось несколько сот выстрелов, из них больше половины – усиленными зарядами с той же целью – для проверки живучести ствола. Выстрелы производились с помощью длинного шнура из укрытия. Поэтому стрельба занимала много времени. Но это было необходимо, это – очень важный этап испытаний.

Пушка Ф-32 работала нормально, без отказов и задержек. Но в конце испытания выяснилось, что канал ее ствола сильно изношен. Почему? Пришли к выводу: нагрузка на пушку превысила все нормы. Полигон в своем заключении записал:

«Для окончательного решения о пригодности 76‑миллиметровой танковой пушки Ф-32 заводу-изготовителю подать на полигон испытаний новую трубу (ствол)».

А после дополнительной проверки пушки уже с новым стволом полигон дал ей высокую оценку и рекомендовал для принятия на вооружение. В начале 1939 года ее запустили в производство.

Вместе с грабинским КБ успеху радовались Соркин и Горохов. Сразу же после окончания испытаний Горохов начал добиваться в АБТУ, чтобы танки вооружались пушками Ф-32. Для пушек Кировского завода Л-11 было назначено дополнительное испытание. Оно подтвердило недостаток противооткатных устройств в них, кстати, многократно подтвержденный расчетами. Хотя кое-кто выдавал это за случайность и упущения производственного характера.

На этих испытаниях произошло то, что предвидел В.Г. Грабин. Когда после напряженной стрельбы с большим углом возвышения пушке Л-11 придали угол склонения, облили накатник для охлаждения водой и произвели еще один выстрел, ствол остался на откате. Орудие вышло из строя. Пушку забраковали. Это вскоре привело к значительным событиям в КБ.

…Дорога пушке Ф-32 в танк КВ была открыта. Орудие приняли на вооружение, поставили на серийное производство на Кировском заводе в Ленинграде. Тщательно отработанная конструкция пушки и техническая документация на нее позволили избежать частых выездов на завод конструкторов КБ.

Казалось бы, все обстояло хорошо и грабинцы должны быть довольны результатами своей работы: КБ приобрело новую специальность «танковых пушкарей», их «первый блин» испекся удачно. Но… Самодовольство не в характере Грабина и его сотрудников. На КВ, развивающем скорость до 35 километров в час, с мощной броневой защитой 75 миллиметров (по этим двум показателям он превосходил все существующие танки мира) пушка Ф-32 не «смотрелась». Красивая конструктивная схема, выгодно отличавшая КВ от тяжелых танков капиталистических стран, никак не дополнялась огневой мощью, даже с новой грабинской пушкой.

К осени 1939 года, когда уже были известны уроки боев в Испании, на озере Хасан и у реки Халхин-Гол, когда вермахт маршировал по дорогам Польши, Грабину и его сотрудникам стало ясно, что сегодняшняя недооценка артиллерийского вооружения вообще и танкового в частности завтра обернется напрасными жертвами. Партийный и гражданский долг, обязанности конструктора оборонной техники заставляли их с ответственностью видеть это завтра, предугадывать развитие танковой техники вероятного противника и уже сегодня предусмотреть средства борьбы с ними.

Василий Гаврилович не мог успокоиться на том, что его пушка Ф-32, созданная для танка КВ, выдержала конкуренцию с пушкой Л-11 ленинградского Кировского завода и уже находится на пути в армию.

У читателя не должно сложиться впечатления, что все помыслы конструкторов, равно как и самого Грабина, были направлены на то, чтобы выиграть соревнование с кировцами. Это не так. Они стремились к одному – дать Красной Армии современную, мощную, надежную танковую пушку, отвечающую развитию танковых войск. Предгрозовая атмосфера, сгущавшаяся над миром, в те времена стала частью личной жизни каждого советского человека, особенно – работника оборонной промышленности. Хроника международных событий обсуждалась и принималась к сердцу в трудовых коллективах зачастую ближе, чем неурядицы в быту или на производстве.

Это особенно относилось к В.Г. Грабину и его товарищам. Василий Гаврилович писал в Генштаб РККА рапорты и одновременно предпринимал практические шаги, чтобы вооружить танк КВ как минимум 85‑миллиметровой пушкой, а в перспективе предусматривал переход на калибр 107‑миллиметровой. Не дожидаясь решений по рапортам, он развернул широкие проектные работы в этом направлении с тем, чтобы как только пушки понадобятся… Понадобятся – не то слово. Он считал, что они уже нужны были для танка КВ сегодня, сейчас. Поэтому правильнее сказать так: как только кое до кого «дойдет», что на танк надо ставить более мощные огневые средства, у пушкарей они уже будут готовы.

Но в связи с возникшей необходимостью создания пушки для танка Т-34 проектирование 85‑ и 107‑миллиметровых пушек для КВ было приостановлено. А жаль. Пройдет почти полтора года, и необходимость в них возникнет остро. Только время будет упущено. Но об этом речь впереди.

Удачно выполненная работа по конструированию пушки Ф-32 для тяжелого танка КВ-1 вселила уверенность в коллектив, возглавляемый В.Г. Грабиным. Стало известно, что пушка нужна для танка Т-34. Не дожидаясь заказа и тактико-технических требований на нее, КБ приступило к ее конструированию. Основные параметры были: калибр – 76 миллиметров, начальная скорость снаряда – 680 метров в секунду, масса снаряда – 6,23 килограмма, длина ствола – 40 калибров.

Схема орудия, компоновка качающейся части остались такими же, как у пушки Ф-32. Точно так же располагались в ней механизмы. После подготовки эскизного проекта П. Муравьев и Б. Ласман поехали в Харьков к создателям танка Т-34. Там пушкарей познакомили с чертежами танка, а артиллеристы показали чертежи пушки.

Конструкция пушки понравилась танкистам, а ее конструкторы были в восторге от нового танка, в нем удачно сочетались такие боевые качества, как мощь огня, броневая защита и подвижность. Вместе с конструкторами-танкистами Муравьев и Ласман несколько дней трудились над чертежами установки пушки в танк.

При изготовлении технической документации и самой пушки Ф-34 на артиллерийском заводе впервые был применен метод скоростного проектирования и запуска в производство новых образцов орудий, который успешно использовался в дальнейшем.

Надо отметить, что метод скоростного проектирования вскоре был распространен и на другие области машиностроения, в том числе и на танкостроение.

В чем состояла сущность этого метода? Коротко это можно выразить следующей формулой: в новой конструкции минимум новых оригинальных узлов и деталей и максимум заимствованных, унифицированных, от предшествующих разработок, уже отработанных и находящихся в серийном производстве. Такой подход намного ускорял не только проектно-конструкторские разработки, но и постановку нового изделия на выпуск.

Сошлюсь вновь на воспоминания одного из конструкторов, чтобы проиллюстрировать эффективность этого метода.

«К тому времени, – пишет П. Муравьев, – в конструкторском бюро были созданы рациональные схемы пушек различного назначения – дивизионных, противотанковых, танковых. Для семьи танковых пушек такой рациональной базовой схемой являлась схема нашей первой пушки Ф-32. И в Ф-34 было уже более 30 процентов унифицированных деталей, заимствованных из предыдущих конструкций».

Что это давало? Впрочем, вопрос поставлен мною неверно. Широкая унификация узлов и деталей с предшественниками всегда давала, дает и будет давать очень многое. Вдумаемся в цифру 30 процентов: это на 30 процентов меньше конструкторов для разработки объекта, на 30 процентов меньше затрат времени, бумаги, копировщиков и т. д. Это только выигрыш при проектно-конструкторских разработках. А на производстве? Это 30 процентов уже технологически отработанных узлов и деталей, это уже детали и узлы, имеющие технологическую оснастку на их изготовление: приспособления, инструмент, штампы, модели и т. д. В.Г. Грабин всегда гордился тем, что этот метод родился у них в КБ и в войну они довели его до совершенства. В новых конструкциях будет уже 70 процентов унифицированных узлов и деталей и только 30 – новых, оригинальных.

Благодаря применению скоростного метода прошло всего 8 месяцев с начала проектирования, а из ворот завода уже вышла первая пушка серийного производства. Правительство высоко оценило самоотверженный труд коллектива завода: многие конструкторы, технологи и производственники были награждены орденами и медалями.

Пушка Ф-34 была настолько удачна, что вскоре завод получил задание переработать ее для установки в тяжелый танк КВ-1. Только месяц понадобился группе под руководством ведущего конструктора И. Лепендина для того, чтобы переработать чертежи и создать новую пушку ЗИС-5. Правда, не один месяц прошел, пока Котин принял решение поставить пушку ЗИС-5 в тяжелый танк КВ-1. В то же время Морозов тут же «втиснул» Ф-34 в танк Т-34. И опыт Великой Отечественной войны показал, что она выполнила свою задачу и наряду с другими отличными боевыми качествами танка прославила его. Вот что писал о ней бывший в то время наркомом вооружения Б.Л. Ванников:

«Классической для того времени была 76‑мм пушка, созданная Героем Социалистического Труда конструктором В.Г. Грабиным. Немцы, отдавая ей должное, считали эту пушку образцом для артиллерийских систем такого калибра. В танковом варианте она пробивала броню немецко-фашистских танков на значительно больших дистанциях, нежели могли сделать их пушки в отношении наших танков. Конечно, это превосходство достигалось также за счет более мощной брони советского танка Т-34. Но, во-первых, последнее обстоятельство стало возможным в значительной мере благодаря сравнительно малым габаритам и весу установленной на этом танке 76‑мм пушки. Во-вторых, сама она обладала лучшими техническими и тактическими качествами. Все это, вместе взятое, и позволило нашей оборонной промышленности создать грозную боевую машину, которая значительно превзошла немецко-фашистскую технику по броневой защите и меткости стрельбы на больших дистанциях».

Черные тучи с Запада

Ну а что же создали в тот период те на Западе, которые рядились учить Грабина азам конструирования артсистем? Прежде всего надо сказать, что они смотрели на наши танки свысока. Тем более их пренебрежительное отношение к советской военной технике усилилось с приходом к власти гитлеровцев с их теорией превосходства арийской расы над славянской. Так было вплоть до разбойничьего нападения фашистской Германии на нашу страну.

2 февраля 1941 года, в самый разгар подготовки к вероломному броску через наши границы, о превосходстве своих танков над нашими писал в своем дневнике и начальник генерального штаба сухопутных войск вермахта генерал-полковник Франц Гальдер. Правда, тут же оговаривался: «Тем не менее не исключены неожиданности». И он не ошибся. Они будут, эти неожиданности приведут его к изумлению и унынию.

До порабощения народов Европы немецкие войска имели на вооружении легкие и средние танки, вооруженные пулеметами и 20‑, 37‑ и 75‑миллиметровыми пушками. Танки, вооруженные 37‑ и 75‑миллиметровыми пушками, имели короткие стволы, с низкой начальной скоростью и слабой пробивной способностью, то есть они были способны бороться с танками, имевшими противопульную защиту.

Немецкий генералитет и конструкторы недооценили не только советское, но и французское и английское бронетанковое вооружение. После боевых действий на Западе гитлеровцы, встретившись с английскими танками «Матильда», имевшими бронирование 70–80 миллиметров, и «Валентайн», несшими броню толщиной 30–65 миллиметров, пришли к выводу, что их 37‑ и 75‑миллиметровые пушки слабы.

Гудериан в своих «Воспоминаниях солдата» пишет, что после кампании во Франции Гитлер убедился в необходимости увеличить огневую мощь немецких танков и потребовал, чтобы 37‑миллиметровая пушка на танке Т-III была заменена на длинноствольную 50‑миллиметровую пушку Л-60 с высокой начальной скоростью снаряда. Но указания фюрера были самовольно изменены управлением вооружений сухопутных войск, и на Т-III была установлена короткоствольная 50‑миллиметровая пушка с низкой начальной скоростью снаряда. Этот факт «довел фюрера до бешенства, и он так и не простил этого самоуправства руководителям управления». Раздражение Гитлера можно оправдать, пишет Гудериан, потому что случай неповиновения сказался в конечном счете на исходе войны.

Конечно, это не было главным в исходе войны, но не будем пока спорить с генералом.

Немецкие конструкторы работали над усилением пробивной силы своих танковых пушек не только по пути увеличения их калибра и длины ствола, но и пытались увеличить бронепробиваемость иным образом.

23 сентября 1940 года, после испытаний пушки на полигоне управления вооружений сухопутных войск в Куммерсдорфе близ Берлина, Гальдер записал в своем дневнике:

«Предложено разработать проекты:

…б) для танковых пушек – таких же стволов (имеются в виду 75‑ и 105‑миллиметровые с начальной скоростью 500 метров в секунду. – Д. И.) и, кроме того, стволов небольшого калибра с коническим дулом».

Снова заблуждение, которое приведет впоследствии к полнейшему разочарованию.

5 декабря 1940 года Гальдер опять зафиксировал:

«Русские уступают нам в вооружении в той же мере, что и французы. Русские располагают небольшим количеством современных полевых артиллерийских батарей. Все остальное – модернизированная старая материальная часть; наш танк Т-III с 50‑мм пушкой (весной их будет 1500 штук), как нам представляется, явно превосходит русский танк. Основная масса русских танков имеет плохую броню».

Входя в раж, генерал пошел в своих рассуждениях дальше: «Русский человек – неполноценен».

Немецкий генералитет, одурманенный Гитлером и геббельсовской пропагандой, недооценивал советского человека, а вместе с ним – и специалистов, и думать даже не смел о том, что советские люди могут создать танки лучше немецких, и ведать не ведал, что делается в конструкторских бюро А.А. Морозова, Ж.Я. Котина, Т.П. Чупахина, В.Г. Грабина, Ф.Ф. Петрова.

23 декабря 1940 года генерал-бухгалтер Гальдер (так его называл Геринг) опять записал в своей толстенной книге:

«Скудные данные о русских танках: уступают нашим танкам в толщине брони и скорости. Максимальное бронирование – 30 миллиметров, 45‑миллиметровая пушка (Эрхарда) пробивает наши танки с дистанции 300 м. Предельная дальность прямого выстрела – 500 метров. На дистанции 800 метров – безопасна. Оптические приборы – очень плохие: мутные стекла, малый угол зрения. Механизм управления – неважный».

Но гитлеровское командование перед войной располагало сведениями об устаревших советских танках, уже снимавшихся с вооружения. Оно совершенно не располагало сведениями о танках Т-34 и КВ, уже начавших поступать в войска и превосходивших немецкие.

Конструкторы фашистской Германии, установив на танк Т-III 50‑миллиметровую пушку с низкой начальной скоростью, быстро убедились в ее малой эффективности в борьбе с бронированными целями. Гнев Гитлера заставил их искать пути повышения пробивной способности танковых орудий путем увеличения мощности бронебойного снаряда. В 1940 году была разработана бронебойная граната. К марту 1941 года на каждый танк, вооруженный 50‑миллиметровой танковой пушкой, было изготовлено 15 процентов этих гранат.

28 марта 1941 года генерал-инспектор артиллерии в отставке Лееб из управления вооружений сухопутных войск доложил Гальдеру, что конические стволы к танковым и противотанковым орудиям уже начали изготавливать. 14 мая 1941 года состоялась еще одна встреча отставного генерала с Гальдером, во время которой Лееб доложил, что испытания стволов переменного калибра (37, 27, 50 миллиметров) показали их высокую эффективность и пробивную способность и это достигнуто благодаря высокой начальной скорости полета снаряда – 1400 метров в секунду.

Тут нужны пояснения. В Германии для повышения пробивной способности снарядов танковых и противотанковых пушек калибра 37 и 50 миллиметров решили установить стволы с переменным калибром канала ствола.

Например, 37‑миллиметровая пушка имела начальный калибр 37 миллиметров, который к дульному срезу уменьшался до 27 миллиметров. При этом сердечник снаряда изготавливался из прочной стали с добавкой вольфрама, чтобы выдержать возможно большие поперечные нагрузки. Но воплотить эту техническую находку так и не удалось. Был острый дефицит вольфрама.

В самых первых боях после вероломного броска танковых колонн Клейста, Гота, Гудериана и Геппнера через границу СССР оправдалось предвидение начальника генерального штаба сухопутных войск генерала Гальдера, писавшего в своем дневнике о возможных «неожиданностях».

Захваченный вермахтом советский танк КВ-2

Уже на третий день войны в генштаб стали поступать тревожные сведения из групп армий. В донесениях от 24 июня 1941 года штабы групп армий «Юг» и «Север» доложили, что на фронте появился русский тяжелый танк нового типа, который, видимо, имеет орудие калибра 80 миллиметров (согласно донесению штаба группы армий «Север» – даже 150 миллиметров). «Что, впрочем, маловероятно», – сделал примечание Гальдер.

Но маловероятного здесь ничего не было. Немецкие танкисты встретились с советскими тяжелыми танками КВ-1 и КВ-2.

25 июня начальник штаба группы армий «Центр» Тресков в телефонном разговоре с Гальдером сообщил, что в районе Белостока его части вновь встретились с советскими тяжелыми танками, и Гальдер сделал запись в дневнике:

«Получены некоторые данные о новом типе русского тяжелого танка: вес – 52 тонны, лобовая броня 37 см (?), бортовая броня – 8 см. Вооружение: 152‑мм пушка и три пулемета. Экипаж – 5 человек. Скорость движения – 30 км/час. Радиус действий – 100 км. Бронепробиваемость: 50‑мм противотанковая пушка пробивает броню только под орудийной башней. 88‑мм зенитная пушка, видимо, пробивает также бортовую броню (точно еще не известно). Получены сведения о появлении еще одного нового танка, вооруженного 75‑мм пушкой и тремя пулеметами».

Колонна отремонтированных советских тяжелых танков КВ-1 на набережной Невы в Ленинграде на пути к линии фронта. 1942 г.

Все было верно в донесениях немецких штабов, за исключением некоторых тактико-технических данных советских танков. Выпущенный накануне нападения фашистской Германии на СССР КВ-1 имел массу 52,0 тонны, экипаж состоял из 5 человек, лобовая броня – 75/30 миллиметров, бортовая и кормовая броня – 75 миллиметров, башня – 95 миллиметров; вооружение: одна 76‑миллиметровая пушка Ф-32 конструкции В.Г. Грабина и 3 пулемета. Некоторое количество танков КВ-2 были вооружены 152‑миллиметровой гаубицей. Запас хода составлял от 180 до 250 километров. Мощность дизеля В-2К равнялась 600 лошадиным силам и позволяла танку развивать скорость движения в зависимости от качества дорог до 35 километров в час.

Говоря «о появлении еще одного нового танка, вооруженного 75‑мм пушкой и тремя пулеметами», Гальдер имел в виду наш средний танк Т-34, масса которого составляла 28,5 тонны. Экипаж состоял из четырех человек. Вооружение: одна 76‑миллиметровая пушка Ф-34 конструкции В.Г. Грабина и два пулемета. Броня: лоб корпуса – 52/45, борт – 45, башня – 52 миллиметра. Мощность дизеля В-2—500 лошадиных сил, скорость движения в зависимости от качества дорог – до 55 километров в час, запас хода – от 200 до 300 километров.

Оба типа советских танков по боевым качествам значительно превосходили соответствующие образцы немецких танков.

Гитлеровские генералы в своих донесениях еще сетовали на дороги, которые плохи и не могут быть использованы для переброски танков.

Но по этим дорогам, хоть и прикрывая отступающие наши части, советские танки Т-34 и КВ двигались. Для них даже бездорожье не было помехой, потому что их двигали мощные дизель-моторы, созданные советскими конструкторами, и они имели меньшее удельное давление гусениц на грунт. После первых же встреч с нашими Т-34 и КВ немецкие танки, испробовав на своей бронированной шкуре снаряды 76‑миллиметровых пушек, трусливо поворачивали назад.

Не прояви наши конструкторы настойчивость в создании мощных танковых дизелей и пушек, возможно, не было бы танков Т-34 и КВ, появление которых на поле боя явилось для немцев неожиданностью.

Прошу у читателя извинения, но приведу еще свидетельство гитлеровского генерала Б. Мюллера-Гиллебранда о том впечатлении, которое произвели наши новые танки на немецкие войска:

«На вооружение Красной Армии к началу кампании поступил новый танк Т-34, которому немецкие сухопутные силы не смогли противопоставить ни равноценного танка, ни соответствующего оборонительного средства. Появление танка Т-34 было неприятной неожиданностью, поскольку он благодаря своей скорости, высокой проходимости, усиленной бронезащите, вооружению и главным образом наличию удлиненной 76‑мм пушки, обладающей повышенной меткостью стрельбы и пробивной способностью снарядов на большой, до сих пор не достигаемой дистанции, представлял собой совершенно новый тип танкового оружия».

Это лучшая аттестация советским конструкторам танка, сочетавшего в себе счастливое триединство: мощное вооружение, надежную бронезащиту и высокую подвижность и проходимость. Этим качествам танк обязан прежде всего советскому дизелю В-2, созданному в КБ Т.П. Чупахина, и пушке Ф-34, созданной под руководством В.Г. Грабина.

Мощная броневая защита танков Т-34 и КВ обеспечивала им живучесть. Снаряды немецкой 37‑миллиметровой танковой пушки почти не оказывали на них поражающего действия. Вводимые в это время на вооружение немецких войск 50‑миллиметровые танковые и противотанковые пушки были также недостаточно эффективным средством.

Сразу же после первого донесения о появлении в боях нового типа советского танка на фронт немедленно вылетела специальная комиссия управления вооружений фашистских сухопутных войск. На основе доклада этой комиссии уже 25 июля 1941 года был выдан заказ фирме «Рейнметалл» на создание длинноствольной пушки калибра не менее 75‑миллиметров для перевооружения всех танков. Но это удалось сделать только к апрелю 1942 года на танках Т-IV, а на танк Т-III к январю 1942 года удалось установить 50‑миллиметровую пушку. И лишь на часть танков Т-III гитлеровские конструкторы установили 75‑миллиметровую пушку.

А бронетанковые войска Красной Армии получали боевые машины Т-34 и КВ во все возраставшем количестве.

Но вернемся еще раз в прошлое. Тяжелый танк КВ («Клим Ворошилов») был создан раньше тридцатьчетверки. Поэтому, придерживаясь последовательности принятия его на вооружение, и поведем о нем речь.

Ее величество броня

1936 год. Именно тогда состоялась закладка фундамента для будущих знаменитых танков Т-34, КВ и ИС. К тому времени ценой огромных усилий большого коллектива удалось создать опытные образцы танкового дизеля В-2, которые экспериментально были проверены на танках. Нет, это еще не были серийные дизели, читатель об этом уже знает… Они появятся только через два года.

В 1936 году было принято на вооружение Красной Армии первое орудие, созданное молодым конструкторским коллективом Грабина, – 76‑миллиметровая дивизионная пушка Ф-22, положившая начало множеству артиллерийских систем, в том числе и для КВ и Т-34, – Ф-32, Ф-34, ЗИС-5 и других.

В 1936 году… Впрочем, об этом теперь подробнее.

Что такое танк?

Артиллеристы в тот период обычно отвечали, что это прежде всего пушка. Без нее – это повозка. И пушку не ставят на танк, ее одевают броней и гусеницами, вокруг нее формируют танк!

Такой ответ у танкистов вызывал негодование. У них было иное мнение. Но и те, и другие сходились на том, что нужна еще броня, хорошая броня.

А теперь познакомимся с содержанием одной газетной публикации.

«…Двое, стоя у окна, в которое вливались сумерки, удрученно молчали. Затем один произнес:

– Потом я полюбил корабли. Эти быстрые стальные крепости, казалось мне, должны хорошо оборонять нашу мягкую русскую землю, и она останется навеки нетронутой и цельной…

– Одних кораблей мало, – сказал второй. – Нужны еще танки, авиация, артиллерия…

– Мало, – согласился первый. – Я понимаю, что корабль – это еще не все. Но понимаю и другое – нам нужна броня, какой не имеют наши враги. В эту броню мы оденем корабли и танки, и даже самолеты. Мы обрядим в нее все военные машины. Это металл по стойкости, прочности, благодаря своему особому и естественному строению, должен быть почти идеальным. Броня – это мускулы войны!..

– Сами не справимся. Надо доложить в ЦК партии…

Батарея советских 76‑мм дивизионных пушек Ф-22 образца 1936 года на конной тяге движется по лесной дороге. 1941 г.

– Конечно, – ответил второй. Он подошел к столу, включил настольную лампу, удобно уселся, пододвинул стопку бумаги и взял ручку с пером. Неторопливо макнул перо в чернильницу, и на лист бумаги легла первая строчка адреса: «Секретарю Центрального Комитета ВКП(б)…»

Когда я внимательно читал то, что донес до нас пожелтевший газетный лист, то не мог отрешиться от мысли: какой же был накал страстей, кипевших когда-то! Немногим более полувека назад, а точнее, 26 февраля 1936 года «Ленинградская правда» выступила в защиту инженеров Попова и Завьялова, уволенных с работы руководством Ижорского завода. Газета рассказывала, как возник конфликт между молодыми специалистами по танковой броне и дирекцией завода. В частности, в ней говорилось:

«Молодые инженеры-коммунисты Завьялов и Попов пользуются на Ижорском заводе широкой известностью. Директор Белов не жалел ни хвалебных приказов, ни восторженных статей, ни щедрых наград для того, чтобы подчеркнуть их крупные заслуги.

Руководимая тов. Завьяловым, располагающая крепко сколоченным коллективом в двадцать молодых инженеров-энтузиастов лаборатория проделала сложные исследования по специальным сталям, которые в корне изменили всю технологию производства».

Стоп! О каких сталях идет речь? Поясню словами самого Завьялова, сказанными в беседе со мной.

– Да как вам ответить? Это новая физиология металла. А еще конкретнее – это способ производства броневого сверхпрочного металла. Он нужен, чтобы нас никто не одолел, а мы бы сокрушили врага. Требовалось создать новый металл: твердый и вязкий, упругий и жесткий, чуткий и вечный, возрождающий сам себя против усилия его разрушить…

Теперь продолжим цитирование: «Заслуги нашей лаборатории, хвалился директор завода Белов, исключительно велики. Она превратилась, по существу, во всесоюзный центр научно-исследовательской работы по броне».

Второй заковыченный абзац также взят из той самой статьи, опубликованной 26 февраля 1936 года в «Ленинградской правде», и называлась она «Самокритика по-ижорски».

Что же случилось? Почему два молодых инженера решили обратиться в ЦК ВКП(б)? Был конфликт. В статье «Самокритика по-ижорски» он излагается так:

«Но несколько месяцев назад руководители Ижорского завода товарищи Белов и Шестопалов круто изменили свое мнение об этих молодых инженерах.

– Завьялов и Попов – дрянные работники, – заявляет т. Белов.

– Да и вся лаборатория ничего не стоит, она не принесла заводу сколько-нибудь значительной пользы, – вторит ему Шестопалов».

Как видите, недавно восхваляемые инженеры оказались до того негодными, что их пришлось снять с работы в лаборатории, а потом и совсем уволить с завода.

Газета сообщала, что вся вина Завьялова и Попова заключалась в том, что они написали в вышестоящие организации письмо, где высказали свое мнение о ряде серьезных недостатков в работе завода. «Они осмелились подвергнуть критике персону самого технического директора товарища Шестопалова и указать, что при улучшении технического руководства можно поднять качество продукции. Больше того, они рискнули даже внести конкретное предложение, направленное на улучшение качества».

На заводе «наглое» заявление Попова и Завьялова вызвало бурю негодования.

– Эти два щелкопера сеют недоверие к продукции завода. Если о нем узнают в войсках, то это подорвет авторитет наших танков, более того, подорвет моральный дух армии, – кипятился директор завода.

В день появления статьи ни дирекция, ни уволенные не могли представить, что их судьбы будут решаться Политбюро Центрального Комитета ВКП(б). Такое огромное значение имело письмо инженеров Попова и Завьялова, заявивших, что броневая защита наших танков Т-26 и БТ-7 недостаточно прочна.

М.Н. Попов (потом, в годы войны, когда 11 сентября 1941 года будет создан наркомат танковой промышленности СССР, он станет заместителем народного комиссара) и А.С. Завьялов (о его будущем – чуть ниже) стояли в кабинете в Кремле и докладывали членам Политбюро о тревожных фактах, заставивших их обратиться в ЦК.

– К сожалению, сварные корпуса танков дают при испытаниях трещины по швам. А вместо того, чтобы совершенствовать технологию, на заводе, к великой радости других предприятий… сократили десятки квалифицированных сварщиков и вернулись к устаревшей клепке.

– Весь мир делает клепаными корпуса танков. Да что танки!.. Все корабли клепаные… – возражал находившийся тут же директор.

– Корпус – это основа всей машины, ее рабочее тело и скелет, – доказывал Попов. – У корпуса танка – этой коробки из броневых листов и броневых деталей – есть и менее эффективная, незаметная, но очень важная работа. Прежде всего корпус должен быть жестким и прочным, чтобы обеспечить ударную силу танка и его высокую скорость движения по пересеченной местности. Ведь танком разбивают стены, валят деревья, давят повозки, автомашины и даже таранят вражеские танки…

Мы, судостроители, знаем, например, что при спуске со стапеля корабль начинает медленно двигаться к воде. Зрелище, захватывающее непосвященных, совсем не идиллическое для специалистов. В тот момент, когда корпус корабля уже не весь на стапеле и еще не весь на воде, на него действует большой изгибающий момент. Средняя часть фактически без опоры. И здесь создается такое напряжение, которое бывает при очень сильном шторме.

Танковый корпус, подразделяющийся на борт, нос, корму, подбашенную коробку, днище, крышу, постоянно испытывает не меньшее напряжение. Во-первых, корпус воспринимает все нагрузки, связанные со стрельбой, с преодолением внешних препятствий, с ударами снарядов. Во-вторых, в нем находятся моторное и боевое отделения, а также и вся трансмиссия, то есть система, преобразующая энергию двигателя в движение катков. Клепаный корпус – это тысячи отверстий и заклепок. Это столько же местных напряжений!

Внимательно слушали члены Политбюро молодых инженеров-ижорцев, подкреплявших каждое свое слово убедительными аргументами. Нет, не клеветали они на советские танки. Напротив, стремились к тому, чтобы дать армии действительно грозные боевые машины.

Дважды лауреат Государственной премии СССР, кавалер шести орденов, доктор технических наук, профессор Андрей Сергеевич Завьялов отлично помнит все подробности того шестичасового заседания в Кремле, на котором ему довелось присутствовать и выступать.

Попов и Завьялов вернулись на завод, руководство которого вскоре сменилось. Пошла борьба за сварной танк. Ижорский завод по-прежнему занимал ведущее место в работах по созданию советской брони.

Заводской лабораторией, которая этим занималась, руководил Завьялов. Сын ткача, рано осиротевший, бывший беспризорник, поднятый и воспитанный Страной Советов, он теперь словно отдавал ей долг, работая на переднем крае, каким было создание танковой брони.

Два события связаны у Завьялова с одним и тем же годом. В 1930‑м он вступил в партию большевиков и окончил Ленинградский горный институт. А через год, направленный приказом народного комиссара тяжелой промышленности СССР Г.К. Орджоникидзе на Ижорский завод, он стоял перед директором завода, который рассматривал его с явным недоверием:

– Значит, тебя Серго прислал? Броней будешь заниматься? А лет тебе двадцать шесть? Ну-ну, давай, давай. Поглядим…

Это потом спор между ними стал предметом обсуждения на Политбюро…

«Ее величество броня», – говорили в ту пору металлурги, ибо прочность брони была вершиной мастерства, свидетельством зрелости специалистов и отрасли в целом. Поистине «ее величество»! Еще в 1573 году на Руси был создан Бронный приказ, ведавший средствами защиты ратных людей от пуль… Вели свой счет столетия. Броня оседлала орудийные стволы, прикрыв расчеты, одела палубы и борта боевых кораблей. По полям сражений поползли танки. С их появлением начался золотой век броневиков – специалистов по изготовлению этой сложнейшей стали.

Ижорцы имели давние традиции по прокатке брони. До 60‑х годов прошлого столетия корабельная броня всюду за границей ковалась молотом. В 1856 году мастер Златоустовских заводов на Урале Василий Степанович Пятов впервые в мире осуществил прокатку броневых листов между валками на специальном стане. В то время способ Пятова, казалось, выходил за рамки технических возможностей изготовления толстой корабельной брони. В частности, для проката броневых плит толщиной несколько дюймов (один дюйм – 25,4 миллиметра. – Д. И.) требовались прокатные станы с огромным маховиком – диаметром несколько метров. Пятов отлил шестиметровый маховик и испытал его при прокатке четырехдюймовых стальных плит. Результат испытаний оказался вполне удовлетворительным.

В июне 1859 года Пятов послал подробное описание своего метода в Морское министерство. С этого момента и начались мытарства Пятова. Морской комитет рассмотрел его предложение и вынес свое решение:

«…что касается предложения г. Пятова, т. е. производить выделку толстого листового железа, именно в 4,5 дюйма толщины, плющильными катками без посредства парового молота, который, как известно, при означенном производстве принят везде за границей, как то: во Франции, Англии и других странах, комитет считает это новизной, не доказанной опытами, и, не имея данных, по которым можно было бы сделать положительное заключение о возможности подобного производства, предложил пригласить к участию в этом деле специалистов и через посредство агентов морского ведомства за границей узнать предварительно мнение разных заводчиков».

Почему за границей? От Петра Первого это идет. Но тогда в России лапотной еще не было своих Ломоносовых и царь-новатор посылал молодежь учиться за границу. С тех пор, хотя своих ученых мужей и талантов стало предостаточно, оглядка на заграницу осталась.

Так вот, мнение по поводу изобретения Пятова запросили. Все признали, что метод новый, но трудно осуществимый, главным образом из-за огромных размеров маховика, который необходимо установить на прокатном стане. И морской комитет решил «оставить дело без последствия».

Пятов обратился к генерал-адмиралу великому князю Николаю Константиновичу, ведавшему тогда постройкой русского военно-морского флота. «Скоро я отправлюсь за границу, – сказал великий князь, – и постараюсь на заводе, где заказана броня для русского флота, проверить выводы, на которые ты указываешь в своей записке».

За границей великий князь беседовал с английским заводчиком Брауном. Браун сделал вид, что относится к предложению Пятова отрицательно. Однако прошел только год, и на заводе Брауна в Шеффилде стала изготавливаться… катаная броня. В Россию она попала уже как «английская новинка», и с 1863 года на Ижорском заводе начали катать броню по способу Пятова, назвав его способом Брауна.

Так беззастенчиво было украдено одно из выдающихся русских изобретений. Впрочем, почему украдено? Просто отдано, подарено из-за невежества и укоренившегося вожделенного взгляда на Запад.

Поскольку металлургия броневой стали выходит за рамки повести, приведу лишь хронологию ее совершенствования.

В 1859 году Пятов предложил способ цементации броневых плит, то есть насыщения тонкого поверхностного слоя плит углеродом для увеличения его твердости при сохранении вязкости тыльной стороны. Предложенный Пятовым способ в основном совпадает с современными способами цементации брони.

С 1876 года начали изготавливать броню из высоколегированной стали. По сравнению с мягкой броней ее снарядостойкость была выше примерно на 30 процентов. Однако большое содержание углерода делало ее хрупкой: она растрескивалась при попадании снаряда.

В 1877 году была изобретена двухслойная углеродистая броня: наружный стальной лист, составляющий примерно одну треть всей толщины брони, опирался на мягкий стальной лист – «подушку». Чугунные снаряды, применявшиеся в то время для обстрела брони, раскалывались, не нанося ей повреждений. Но когда изобрели стальной снаряд, двухслойная броня уже не могла противостоять ему.

С 1891 года начали применять броню, содержащую 7 процентов никеля. Однородная (однослойная) никелевая броня не разрушалась при обстреле стальными снарядами.

…Когда молодая советская промышленность приступила к танкостроению, металлургам пришлось начинать почти с нуля, если не считать хрестоматийных истин, почерпнутых в учебниках и в силу своей хрестоматийности дававших не слишком много. Один из крупнейших русских специалистов по броне, занимавшийся ею еще до Октября, – главный металлург Ижорского завода Анатолий Николаевич Фарфурин, чье имя с великим уважением произносят и сейчас, безнадежно больной, парализованный человек (на завод его привозили, в цех приносили на руках), успел оставить рукопись «Броневое производство», в которой научно обосновал технологию изготовления брони. Но в эту технологию приходилось вносить поправки. Ведь Фарфурин занимался в основном корабельной броней и умер он как раз в тот год, когда на Ижорском заводе разворачивались работы по изготовлению брони для танков.

Производство брони покрывала глубокая тайна. Страны, умевшие ее делать, хранили за семью замками ее химические составы, технологию… Были секреты истинные, были и надуманные. Считалось, например, что качество брони будет тем выше, чем ниже температура металла в конце прокатного стана. Чтобы достигнуть этого, ломали головы и… валки, летевшие от охлаждающейся, быстро теряющей пластичность стали.

Когда в предыдущих главах рассказывалось о создании дизеля и часто упоминались фамилии Трашутина, Чупахина, Поддубного, а о создании пушек – Грабина, Муравьева, не следует считать, что сделали все они одни. И этот рассказ не только о Завьялове и Попове. Создание мотора, орудия, брони – подобного рода задачи не решаются в одиночку. Можно назвать еще много фамилий, но и они не дадут полного представления о широком круге специалистов, занимавшихся дизелем, танковой пушкой и танковой броней, о масштабе работ.

Десятки первопроходцев должны были не просто одеть броней советские танки, но и перевести ее производство на научную основу. И в первую очередь этим занимался молодой инженер И.Ф. Тевосян, в ту пору стоявший во главе объединения «Спецсталь». В конце 1936 года Тевосян был переведен в наркомат оборонной промышленности. Тогда же, в декабре 1936 года, его послали в Германию и Чехословакию. Цель командировки: познакомиться с производством танковой и судовой брони в этих странах.

По возвращении на Родину Тевосян, уже в качестве первого заместителя народного комиссара оборонной промышленности по делам судостроения, вплотную занялся проблемами судостроения. А вскоре после XVIII съезда партии он стал наркомом судостроительной промышленности. Теперь он был частым гостем на Ижоре и в лаборатории Завьялова, внес и свой вклад в создание брони.

Что помогло выполнить эту поистине титаническую работу? Конечно же чувство долга перед страной, чувство ответственности за ее судьбу. Каждый понимал – предстоит смертельная схватка с фашизмом. Но еще, наверное, помогла и молодость энтузиастов, и все преимущества, которые она дает.

Наступил день испытания советской брони. Присутствовал Иероним Петрович Уборевич, командарм 1 ранга, участник Октябрьской революции, герой гражданской войны, авторитетнейший командир, член ВЦИК. Как положено, испытания велись стрельбой со сравнительно небольшой начальной скоростью снаряда.

Прозвучал первый выстрел. Последовал доклад:

– Снаряд разбился, броня цела! Начальную скорость снаряда увеличили.

– Снаряд разбился, броня цела! – доложили осмотрщики мишени из капонира.

Наконец начальную скорость снаряда довели до штатной для данной пушки. Она огромна и исчислялась несколькими сотнями метров в секунду. Докладывающий пытался быть официально бесстрастным, а в голосе звучало торжество:

– Снаряд разбился, броня цела!

Торжествовали все. В том числе и И.Ф. Тевосян. Кстати, ветераны отечественной металлургии вспоминают, с какой радостью встретили они назначение Ивана Федоровича в 1940 году на пост народного комиссара черной металлургии. В их ряды возвращался знаток металла, энтузиаст металлургии, талантливый организатор производства. С этим назначением металлурги связывали особые надежды.

19 августа 1939 года было подписано соглашение о товарообороте между СССР и Германией. В Германию выехала торговая делегация во главе с И.Ф. Тевосяном, в которую вошли инженеры разных специальностей. В задачу группы военных входило знакомство с немецкой авиационной и бронетанковой техникой, выбор наиболее интересных образцов для закупки. В составе делегации были Б.М. Коробков – в период войны заместитель начальника АБТУ РККА, профессор Н.И. Груздев – начальник кафедры танков Военной академии моторизации и механизации РККА и броневик с Ижорского завода А.С. Завьялов.

Военным специалистам Гитлер дал разрешение посетить части вермахта. Естественно, танкисты захотели увидеть новейший тип танка. У них были сведения, что на вооружении вермахта уже появились танки Т-IV. Наша разведка установила, что эти танки принимали участие в боях на польской земле. Немцы же представили танк Т-III как новейший в танковых войсках вермахта, объяснив, что Т-IV существует «лишь в набросках на чертежной доске».

Советской делегации ничего не оставалось другого, кроме как договориться о поставке нашей стране образца танка Т-III, который, по утверждению хозяев, «был в вермахте новейшим типом танка».

И вот на подмосковный полигон был доставлен Т-III. Его испытали, а затем отправили на танковый завод в Харьков для ознакомления и изучения. Здесь он появился, когда заканчивалась сборка последних машин Т-34 установочной партии. С корпуса и башни сняли пробы и отправили их в заводскую лабораторию. Т-III оказался на семь тонн легче, чем Т-34. Но 37‑миллиметровая пушка немецкого танка не шла ни в какое сравнение с 76‑миллиметровой пушкой тридцатьчетверки.

Несколько дней на заводском танкодроме и полигоне проводились сравнительные испытания. Артиллеристы обстреляли наш и немецкий танки с одинаковых дистанций. В броне Т-34 находили лишь вмятины да росчерки рикошетов. Броня Т-III пробивалась насквозь… На полигоне подтвердились результаты химических анализов заводской лаборатории – германская броня оказалась хуже советской.

Заместитель главного конструктора А.А. Морозов впервые на этих испытаниях применил стрельбу танка по танку. Снаряды, выпущенные 76‑миллиметровой пушкой, пробивали башню и корпус Т-III с расстояния 1500–2000 метров. Снаряды немецкой пушки поразили только некоторые участки бортовой брони Т-34, да и то с расстояния 500 метров.

Но вернемся в Германию. Гитлеровские металлурги не скрывали своего пренебрежения к русским, когда они приехали на заводы, изготавливавшие броню.

– Вам мы можем этот процесс показать. Мы его осваивали десять лет. Вы его будете осваивать двадцать, а за это время мы уйдем так далеко, что нынешняя технология будет интересна только историкам.

Помните, американцы пророчили седину челябинцам при освоении тракторного дизеля? Теперь немцы пророчат то же при изготовлении брони.

Член торговой делегации А.С. Завьялов встретился с директором научно-исследовательского института. Чтобы не раскрывать возможности, достигнутые советскими специалистами, наш представитель сознательно занизил технические условия на заказываемый металл. Ознакомившись с ними, директор важно изрек:

– Ну, господа, по вашим условиям ни одна фирма мира не сможет поставить такую броню.

«Господа»-инженеры с Ижорского и других заводов молча ликовали. Значит, то, что делают они, пока и не снится немцам и наши тяжелые танки будут лучше гитлеровских! Так оно и оказалось. Спустя пару лет фашисты попытаются скопировать не только Т-34, но и КВ-1. Не получится. А в первые дни войны они отдали приказ своим танкистам не вступать в бой с КВ…

Напав 1 сентября 1939 года на Польшу, командование вермахта из 3200 имевшихся на вооружении танков и самоходных орудий 2800 машин бросило в бой. В основном это были танки Т-I и Т-II. Но уже тогда вермахт имел 98 танков Т-III и 211 Т-IV. Кроме того, в танковых и моторизованных дивизиях было еще 215 командирских танков Т-III и Т-IV, снабженных мощными радиосредствами.

В ходе боевых действий в Польше новые танки были оценены. Т-IV наряду с танком Т-III был утвержден в качестве основного. С декабря 1939 года серийный выпуск Т-IV увеличился.

Получив средний танк Т-III, вооруженный 37‑миллиметровой пушкой, командование вермахта считало необходимым иметь и другой танк, с пушкой большего калибра. Мыслилось, чтобы ее осколочно-фугасный снаряд поражал противотанковые орудия и разрушал полевые укрепления. Поэтому еще в 1934 году генералитет вермахта предложил ряду фирм разработать именно такой средний танк. Тогда и берет начало пути Т-IV, прошедший всю вторую мировую войну и применявшийся на всех фронтах в Европе и Азии. Т-IV стал самым массовым немецким танком: до поражения Германии было выпущено более 8500 машин. Естественно, с момента своего появления он все время модернизировался, «подтягивался» до уровня Т-34, но так и «не дотянулся».

Но мы опять забежали вперед.

Перед нападением на Советский Союз, когда танковые армады вермахта были уже сосредоточены в Польше для броска на Восток, нацисты разыграли еще один спектакль. В Германию были приглашены советские танкостроители. Гитлер решил показать им танк Т-IV, полагая, что за оставшееся время Советский Союз ничего не успеет предпринять.

Наши инженеры увидели, что танковые заводы Германии хорошо оснащены и работают на полную мощность. Однако эффект, на который рассчитывал Гитлер, не удался. Танк не произвел ожидаемого впечатления.

Уже после войны германский «отец танковых войск» генерал Гудериан писал в своих «Воспоминаниях солдата» об этом визите наших инженеров:

«Русские, осматривая наш новый танк Т-IV, не хотели верить, что это и есть наша самая тяжелая боевая машина. Они неоднократно заявляли, что мы скрываем от них наши новейшие конструкции, которые Гитлер обещал им показать. Настойчивость комиссии была столь велика, что наши фабриканты и офицеры управления вооружений сделали вывод: «Кажется, сами русские уже обладают более тяжелыми и совершенными типами танков, чем мы».

Промышленности Германии действительно больше нечего было продемонстрировать. А танк Т-IV не шел ни в какое сравнение с нашими КВ и Т-34, уже поступавшими в войска.

Технолог Н. Макеев из СКБ-2 Кировского завода, вернувшись из поездки в Германию, прямо сказал, что ленинградцы, создавая свой тяжелый танк КВ, опередили гитлеровских конструкторов. Но его встревожили путевые впечатления:

«Узловые станции забиты товарными составами, на платформах зачехленная боевая техника. Воинские эшелоны передвигаются на Восток…»

Наших танкостроителей волновал один вопрос: сколько их в гитлеровской армии, этих «панцеров», которыми так беззастенчиво похвалялся фюрер?

В архивных документах Кировского завода есть короткая запись:

«В сентябре 1940 года были размещены заказы на литые башни для танков КВ и Т-34».

К конструированию этих литых башен руку приложил, как выражаются, Андрей Сергеевич Завьялов (естественно, все это он делал не один). Создание танковых литых башен упрощало их изготовление, делало их массовым и повышало прочность. Но, пожалуй, чуть ли не главным является другое. Когда в начале войны Ижорский и Мариупольский бронепрокатные станы были демонтированы и находились в пути на Восток, а в стране так не хватало бронелиста для танковых корпусов, литые башни КВ и Т-34 оказались просто чудом – для них не потребовалось броневого листа.

На жизненном пути Завьялова ярко высвечивается главная линия – работа над броней. Броня, броня и еще раз броня… Во время войны он представил на защиту кандидатскую диссертацию, но ему сразу присвоили степень доктора технических наук. Таков «удельный вес» 200 с небольшим страниц диссертации.

Коллеги Завьялова по Ижорскому заводу с началом войны отправились в Кузнецк, в Нижний Тагил, на заводы других городов Урала и Сибири и успешно учили местных металлургов варить, прокатывать, закаливать броню. Одна Магнитка, на которой действовали посланцы Ижоры, выплавила броню для каждого второго танка!

Отнюдь не любопытство вело Завьялова и таких же, как он, броневиков на фронт, на танковые побоища. Исследуя повреждения, специалисты выводили закономерности, на основании которых совершенствовалась броневая защита. Тысячи танков были обследованы после боев. И вот в одной из центральных газет появилась статья военного инженера полковника А.С. Завьялова. В ней говорилось, что не все части башни и корпуса танка поражаются одинаково. Для одних участков эта вероятность больше, для других – меньше.

После появления статьи Завьялова в 1944 году главный конструктор ЧКЗ Духов и его заместитель Балжи долго будут размышлять над колонками цифр, приведенных в статье Завьялова… Но об этом позже.

Если вернуться ко всему, что было сказано, можно прийти к заключению: пушка есть, отличный дизельный двигатель – тоже, есть и отличная советская броня – и катаная и литая. Танкостроителям остается проявить такой же талант, упорство и умение, какой проявили дизелисты, пушкари и броневики, чтобы создать отличный танк, чтобы превосходные качества танкового дизеля, пушки и брони не утратили своих качеств.

Творцы

На Кировском заводе в Ленинграде, как уже говорилось, конструкторское бюро начало создаваться в 1932 году. С каждым годом оно пополнялось новыми кадрами. В результате к 1937 году сформировался коллектив творцов бронетанковой техники. Что это за люди? Каковы они?

Главный испытатель танков Е.А. Кульчицкий говорил, что через его руки прошло множество машин. Одни канули в безызвестность, другие стали знаменитыми, поднялись на пьедесталы. Евгений Анатольевич помнил каждый танк со всеми его достоинствами и недостатками. Самой большой его гордостью была память о людях, создававших, испытывавших и водивших в бой эти машины. Иных уже нет, как и его самого, другие по возрасту оставили строй, а некоторые и до сих пор продолжают трудиться, до конца преданные любимому делу.

Танкостроители хорошо знают представителей советской конструкторской элиты своей отрасли Н.И. Хрулева, П.И. Салтанова, Г.И. Киримова, В.А. Москвина, С.А. Гинзбурга, И.Ф. Комарчева, А.Н. Ефимова, О.М. Иванова, Н.В. Цейца, Н.В. Барыкова, Л.С. Троянова, Н.Н. Козырева, Н.А. Астрова, М.И. Кошкина, А.А. Морозова, И.А. Кучеренко, Ж.Я. Котина, Н.Л. Духова, А.С. Ермолаева, Л.Е. Сычева, Н.Ф. Шашмурина, Ф.А. Маришкина, В.И. Торотько, Л.И. Горлицкого, Я.И. Барана, М.И. Таршинова, В.В. Крылова.

Мы не имеем права забывать и о десятках, сотнях других творцов бронетанковой техники, которые по тем или иным причинам остались менее известными, но чей беззаветный и плодотворный труд внес немалую лепту в отечественное танкостроение.

Рассказать об этих замечательных людях более или менее подробно в этой повести нет возможности. Но и не вспомнить о них не могу. Ведь со многими вместе трудились, делали общее дело, радовались успеху и переживали неудачи.

Во время бесед с одним из организаторов танкового производства И.М. Зальцманом я спросил:

– Исаак Моисеевич, кто из конструкторов танков больше всех остался в памяти, кто делал «погоду» в СКБ-2 Кировского завода?

Не изменяя своей давней привычке, он откинулся на спинку кресла, закрыл сначала один глаз, затем второй, подумал, потер уши ладонями и только тогда сказал:

– Котин, Духов, Ермолаев, Сычев, Шашмурин. Все они были талантливы, но Лев Троянов – это всплеск!

Не знаю, случайно или нет, но после Котина Исаак Моисеевич выстроил своих бывших заместителей по алфавиту. Почему? Я уточнять не стал. И сейчас хочу привести их короткие биографические данные в том порядке, в котором их перечислил Зальцман.

Биографические справки о Котине есть в Большой Советской Энциклопедии, о Духове – в Советской Военной Энциклопедии. Кроме того, такие справки о Котине, Духове, Ермолаеве и Троянове включены в энциклопедию «Великая Отечественная война 1941–1945».

Надо сказать, что в некоторых публикациях процесс создания отечественной бронетанковой техники, уровень ее развития, а также роль отдельных ведущих конструкторов изложены подчас поверхностно, с немалой путаницей и противоречиями. Конечно, мне не удается полностью ликвидировать этот пробел в данном труде, но кое-что хочу сказать.