На следующий день, в воскресенье, мы ездили к моим родителям на дачу – отвозили им продукты и пенсии.
Мои родители – счастливые люди – в нашем с Димкой понимании – они живут в ста километрах от Москвы, в деревянном доме, в глухой деревне, у них есть машина, мобильные телефоны, телевизор, любимая газета «Аргументы и факты» по средам, собаки и, конечно, русская печка.
Что еще нужно пенсионерам?! Неужели бесконечное хождение по собесам и поликлиникам? Неужели наши российские старики, которые верой и правдой служили своей стране столько лет, отдавая ей силы и здоровье, должны сглатывать голодную слюну при виде шикарных витрин и стеллажей в супермаркетах? И если общественный транспорт великодушный мэр Москвы сделал для них бесплатным, то уступать сидячие места в набитом битком транспорте им все равно никто не собирается.
Воздух в Москве не способствует улучшению состояния гипертоников и сердечников, кругом гарь, пыль, злые, бегущие туда-сюда массы нервных людей, могущих в один момент довести пенсионера до инфаркта, обозвав или обругав его, а может, даже и пихнув со всей силы, потому что «мешает» пройти…
А в деревне – красота зимой и летом, воздух чистейший, птицы поют, цветы растут, душа радуется каждому выращенному огурчику и помидорчику… И элементарная «борьба за выживание»: принести зимой дров из сарая для печки или воды из колодца только способствует укреплению мышц и не дает «заржаветь шарнирам».
Так зачем, скажите, пенсионерам Москва? Вот и я так думаю, что не зачем. Поэтому, ежемесячно зимой (летом, разумеется, чаще) снимаю «по доверенности» со сберегательных книжек пенсии своим родителям, накупаю попутно полмашины еды, забиваю багажник чистым выглаженным бельем – и вперед, «гуманитарная помощь» прибыла! А уж пенсию они потратят по своему вкусу в местных магазинчиках, где их знают, уважают, никто не наговорит гадостей.
Назло синоптикам, с утра повалил густой и пышный снег, поэтому я, вцепившись в руль, следила за дорогой. И Димке удалось избежать расплаты за науськивание Батона против нашей с Маргошей сыскной деятельности.
Не успели мы вернуться в Москву, как снег повсеместно растаял, а столбик термометра нагло поднялся до плюс семи… Ничего себе январь!
Понедельник выдался ничем не примечательный. Тот же надоедливый дождь, полное отсутствие солнечных лучей и скукотища.
– Может, все-таки попробуем съездить в «Любовный камертон»? – осторожно начала Маргоша, – вдруг Олег Соловьев еще не добрался до него? Авось, мы что-нибудь узнаем о Милене, ее окружении?
– Посидим пока тихо, – возразила я, – нужно ослабить бдительность наших инквизиторов. Все равно Соловьев расследует десятки подобных дел, и к тщательному расследованию смерти Милены он пока не готов. Ничего, выждем немного и сами займемся этим делом.
– Между прочим, Батон так и не сказал, от какого яда умерла Милена.
– Наверное, результаты экспертизы еще не готовы. Или в лаборатории до сих пор не разобрались, что за гадость ей подсунули.
Внезапный телефонный звонок отвлек нас от размышлений.
Я с трудом узнала в звонившем Володьку Симакова. Когда-то давно мы дружили, работая в одной риэлторской конторе, и я даже помогла Володькиной жене, когда у той начались проблемы с зубами. Мои знакомые стоматологи по самым низким, «дружеским» расценкам, вылечили ей пародонтоз.
Потом, когда я познакомилась с Димкой, и мой «Отелло» легко и просто ограничил круг моих знакомых до трех человек – двух старых дев и себя лично, наше общение с Володькой свелось к минимуму.
Правда, Симаков, помня добро и игнорируя негласные запреты моего ревнивого супруга, периодически поздравлял меня с Новым Годом, восьмым марта, а иногда даже вспоминал о моем дне рождения.
Поэтому я очень удивилась, так сказать, его «внеплановому» звонку. Володька взволнованно что-то тараторил в трубку. Наконец, я, прервав молниеносный «экскурс в прошлое», прислушалась.