Змеи с женскими телами, обнажённые по пояс с призывно покачивающимися грудями плотно окружали его. Густо напомаженные рты что-то шипели, человеческие, раздвоенные, будто перерезанные лезвиями языки трепетали. Они извивались, соблазняли, окружали. Егерь, озираясь и приняв стойку, будто дикий зверь перед прорывом искал выход из змеиного хоровода. Выхода не было. Кольцо становилось плотнее. Он уже чувствовал ледяные скользкие прикосновения кожи, острые, словно канцелярские кнопки, царапающие касания грудей. Приторно-сладкий удушливый запах обволакивал ватным коконом, душил и разъедал легкие. Он поскользнулся в луже крови. Своей крови. Она сочилась из царапин на теле, текла изо рта, струилась по обнаженному телу, ногам. Егерь не упал, удержал равновесие и выпрямился. Самая толстая, самая большая змея возвышалась над ним, нависла, раскрыла кожистый капюшон за спиной. Егерь принял боевую стойку. Пара расквашенных носов остановит скользких красоток. Егерь открыл глаза.
Раньше крови не было. И голым он не был. Или был?
– Видеть себя голым во сне к позору – с ехидными интонациями своей бабки прошептал он. И добавил. – А кровь к болезни.
Этот сон он видел уже с полгода. По мнению психотерапевта, повторяющийся сон – явный признак затяжной и глубокой депрессии. Впрочем, этим он с мозгоправом не поделился, а других признаков дотошная девица не нашла и молча, хоть и с недовольным видом, выписала разрешение на работу. В заключении значилось: «Не имеет. Устойчив. Годен».
Хрень бы он был, а не следователь, если бы не смог обойти сопливую девчонку, закончившую университет психологии и претендующую на беспрепятственное прохождение в души и мысли взрослых мужиков, видевших живьем то, о чем даже в ее учебниках не пишут.
Чувство безумного хоровода осталось. Его окружали. По телу расползался страх. Липкий, настойчивый, непоколебимый, как горячий воздух удушливым днем.
– Позор и болезнь, – прошептал Егерь.
Услугами служебного психолога он пользоваться отказался. Все чудеса и особенности психики мгновенно окажутся в его деле. Если он пойдет к стороннему специалисту – то же самое. Все они одним миром мазанные. Поэтому Егерь погуглил.
По всем признакам у него появились панические атаки. Из лечения рекомендовались: спокойствие, отсутствие стресса, правильное питание, физическая активность, никакого алкоголя и кофе. А главное – хороший специалист.
Ага, все это идеально вписывалось в жизнь следователя. Через знакомых знакомых и никак не связанных с полицией и госбезопасностью людей нашел врача, за умеренную сумму выписавшего ему снотворное. Теперь он, по крайней мере, спал. Иногда. Но чаще ему казалось, что он глотает конфетки, плацебо, поскольку, выпив сразу три, мог запросто просидеть на балконе всю ночь, куря сигарету за сигаретой. Больше двух бокалов за ночь он себе не разрешал. Панические атаки скрыть можно, а вот алкоголизм сразу станет заметным. В этом вопросе его коллеги опытны. Бухают тайно или явно почти все.
Если уж пить, то публично, размашисто, ничего не скрывая. Это понятно, всем близко и вопросов не вызывает. Пьющий в однеху и по ночам следак – это подозрительно, это будит разные мысли. Это слабость. А Егерь слыл железным, у него не могло быть слабостей.
После убийства преступника у него не было посттравматического синдрома. Банальный случай, встречающийся в работе практически любого опера. Пришлось пристрелить обезумевшего, напавшего на него наркомана. Тот выхватил пистолет из рук зазевавшегося полицейского и нацелился на Егеря, замешкался, сразу не хватило сил нажать на курок. Слишком обдолбался. А у Егеря хватило. Молниеносно.
Егерь был прав. Даже служебного расследования не было. Вот только психотерапевт приклеился, словно банный лист ко лбу.
Егерь показательно и терпеливо сдал все тесты. Даже комиссию прошел. Не виновен. Здоров. Отличные рекомендации в послужном списке. Еще бы! Егерь готовился к беседе с психологами, словно к выпускному экзамену. Все, что только смог, в интернете раскопал. Споил и разговорил Левку из соседнего отдела, тот посещал кабинет психолога регулярно. За шесть шотов текилы тот охотно поделился всем, что там происходит. Левка почти гордился клеймом психически неустойчивого следака. Его не выгоняли за профнепригодность, но и дел при этом не поручали. Егерю этот вариант не подходил. Убийство какого-то нарика не могло оказать существенного действия на его психику, он и не такое видел.
Но Егерь знал, куда копают уважаемые психотерапевты. На профессиональном языке это называлось превышение полномочий и неконтролируемый гнев. И вот это уже было хорошей причиной отстранения, а то и увольнения по причине профессиональной непригодности. Егерю следовало насторожиться, остановиться, подумать. Может быть, под него кто-то копает? Враги? У него их предостаточно за годы службы накопилось. Вот, чтобы с реальной жаждой устранения? Может быть, и такие были. Вступили в сговор с настырной девочкой-психологом, может, подкупили и стараются.
На комиссии он был идеален, безупречен. И даже если девчонка что-то и заподозрила, удивляясь его выверенным и идеально правильным ответам, предъявить ему ничего не смогла. Но она не уймётся.
Ох уж эти девчонки. Молодые специалисты. Юные светлые головы. Большие темные проблемы.
Теперь все молодые девочки мгновенно возвращали его мысли к Лизе Долгополовой и к ее отцу, никак не желавшему угомониться и поверить в смерть дочери. Дурацкое бытовое дело, но благодаря деньгам и власти Андрея Васильевича дело свалили на него. Ладно, «хорошо попросили». Полковник Веденцев лично попросил «отнестись со всей ответственностью». Учился он с этим Долгополовым вместе или в армии был Егерь уже не помнит. Копать там, собственно, нечего. Умерла. Егерь поморщился, понимая, что это дело висит на нем и вот-вот прижмет, словно могильная плита. Надо было срочно что-то делать. Но срочно он собирался что-то делать совсем с другим делом.
Протянув руку, он коснулся телефона. Часы показали четыре двадцать. Он проспал почти четыре часа. Маловато для восстановления сил, тем более после обильного возлияния. Но Егор точно понимал, больше он не заснет. Кроме легкой головной боли и вкуса во рту, будто ночевал отряд пионеров и все по очереди затушили костер, особых последствий он не почувствовал. Пара таблеток, еще пара витаминов. Несколько упражнений на кольцах, подвешенных к потолку, выход на прямых руках, переворот, разбудили его окончательно. Контрастный душ и его сознание сольётся с человеческой формой.
Егерь долго стоял под упругими струями воды. Менял режимы и температуру, закрывал глаза. Намного дольше, чем обычно, будто хотел взять сил у воды.
Когда он вышел из ванной с покрасневшей кожей и разливающейся по телу бодростью, на телефон уже начали поступать сообщения. Его команда работала. Значит, можно ехать в офис. Он уже привык называть Управление ФСБ светским, не вызывающим вопросов словом.
Когда он вошел в кабинет, Ромик сидел в своем кресле и перебирал огромную стопку папок. Он запивал зевки кофе – двойной эспрессо в стакане для американо. Как только сердце выдерживало? Ноут Вероники светил голубоватым светом на мрачную серую стену, самой ее не было.
– Привет, шеф, – с порога начал Ромик, – нас блокируют. Меня не пустили в архив.
– Может, еще рано? Шести нет.
– Неа. Мышь там, не пускает, говорит приказ. Правда, чей, мне не сказала. Вас требует.
– Твою мать! – выругался Егерь. Он уже понимал, ему не хотят давать дело Дикого. Первые палки в колеса. Впрочем, он это предвидел.
– Привет, шеф, – вошла Вероника. Пахнуло ментолом. Она ходила чистить зубы. Значит, ночь провела здесь. Для нее это обычное дело, а в нижнем ящике стола она хранила целый склад одноразовых зубных щеток, крошечных шампуней, запас бумажных полотенец и прочих гостиничных прелестей.
Егерь лично проводил внушение уборщице, что Веронике можно все. После того как та вымыла голову в раковине туалета и расплескала по полу воду. В душевую, предназначенную для отряда быстрого реагирования, девушка упорно ходить отказывалась.
– Меня заблочили. Архивы, картотеки, почти все, – девушка хихикнула, будто радовалась трудностям. – Могу взломать. Там защита на уровне средней школы.
– Нет, погоди пока.
Ромик подал ему бумагу с официальным запросом на ведение дела. Вот за что он их и ценил. Единый коллективный разум. Себя он, разумеется, считал центром этого мозга.
Шеф достал из сейфа именную печать, широко расписался. Хлебнул кофе, принесенного Вероникой, из автомата. Мерзкое пойло. Что они туда засовывают? Но иногда ему был нужен просто кофеин в убойной дозе и плевать в какой форме. В голове бил колокол. Мысли метались с одного на другое.
Самому идти к главному на ковер? К восьми придет уже? Может, от давления голова болит? Цитрамон понижает давление, корвалол повышает. Или наоборот? Какая нахрен разница, он понятия не имеет, какое у него давление.
– Я кое-что успел нарыть, и Вероника копнула, – Ромик держал в руках распечатку. – Это не все дело, конечно, да и качество распечатки не фонтан.
– Ого! Успели? Молодцы! Огонь! – Егерь взял протянутые ему листки. Он перелистал их. Копии фотографий из квартиры Дикого. Качество было не таким уж и плохим. Нормальные фото, только распечатанные на обычном лазерном принтере. Черно-белые картинки. На сетке, растянутой между спортивным снарядом и декоративной стенкой на кухне, висела связанная обнаженная девушка, раскидав веревочные крылья, словно бабочка в ловушке. В мертвом мужчине Егерь узнал Дикого и дернул уголком губ. Он не привыкнет.
– Девушка – Наталья Сергеевна Демидова, 25 лет, студентка медицинского университета, из хорошей семьи, из очень хорошей семьи. На месте нет ничего. – Ромик сделал многозначительную паузу и выдал Егерю вторую пачку. Вероника не сводила с них взгляда.
Егерь округлил глаза, не сразу решаясь взять бумаги в руку.
– Да ладно!
Качество снимков похуже, видимо, перепечатывали несколько раз. Но то же – обнаженная связанная девушка, распластавшая веревочные крылья между стояком батареи и барной стойкой. Мертвый мужчина на кровати с возмутительно счастливым лицом. Даже на мутных ксерокопиях с невозможно счастливым лицом.
– Симонов Юрий Леонидович, бизнесмен, 47 лет. Девушка, Земская Алина Владимировна, стриптизерша, приезжая. И тоже никаких следов. Работали, видимо, в перчатках и комбинезоне, – быстро пояснил Ромик.
– Внешность у девушек разная и род занятий, – вставила Вероника. – Но схожесть убийств очевидна.
– И вы, сразу решили, что маньяк и серия? – Егерь взглянул на ребят укоризненно, но почувствовал, что получилось неуверенно. По всей видимости, они правы – маньяк и серия. Только этого им не хватало. Дикого убил маньяк? Егеря замутило. Он ощущал, как напрягаются мышцы на лице. Сводит скулы, деревенеет шея. Такого оборота он точно не ждал.
– Девушки связаны одинаково, – рассуждала Вероника, развалившись в своем кресле.
– А мужики одинаково счастливы, – добавил Ромик. – Получается, серия.
– Ну, вроде как да, – Егерь задумчиво кивал. – Первое дело кто ведет?
– Закрыто. Убийство произошло полгода назад, – Ромик копался в своих записях, – быстро закрыли, меньше, чем за месяц.
– Как будто за ними собака гналась, – вскинула брови Вероника.
– И, по всей видимости, не одна, – задумчиво произнес Егерь. – Чтобы дело подобного состава довели до конца за какой-то месяц? Это следователю надо такой хер к жопе подогнать, что он ни спать, ни есть не сможет. Убийцу нашли?
Ромик и Вероника переглянулись.
– Несчастный случай, – пожали они плечами хором.
– Да ладно?
– Ага, – Вероника улыбалась самой ехидной своей улыбкой. – Ну, типа занимались сексом в извращенной форме и что-то пошло не так.
– Что пошло не так? – уточнил Егерь.
– Ну, Юрия Леонидовича внезапно или от перенапряжения хватил инфаркт, а девушка повисела-повисела, стала дергаться и задушилась.
Егерь заржал в голос. Ребята поддержали.
– Как у вас весело, – на пороге стоял полковник Веденцев – непосредственный начальник Егеря. – Прям не отдел расследования преступлений, а клуб веселых и находчивых.
– Доброе утро, товарищ полковник, – хором поздоровались Ромик и Вероника. И снова прыснули.
Егерь тоже продолжал улыбаться:
– Здравия желаю.
– Пошли ко мне, – полковник качал головой, глядя на них словно на малых детей. Хмыкнул и скрылся за дверью.
Егерь подмигнул ребятам и вышел следом.
– Из-за тебя поднялся ни свет, ни заря, – ворчал Веденцев, плотно затворяя дверь за Егором.
Полковник лукавил. Он часто приходил рано, может, чтобы поработать без помех, может, чтобы сделать несколько звонков без лишних ушей. Хотя, кому звонить в пять утра? Ну, или просто старческая бессонница. Говорят, с возрастом начинаешь высыпаться с меньшего количества часов.
– Говорить будем, пока уши любопытные спят, – Дмитрий Юрьевич нервничал. Сел за просторный стол, протер чистую пустую поверхность ладонями.
Егерь понимал, настроение у полковника благожелательное, он не злится. Вот только на душе тяжело, неприятные решения, которые ему предстоит принять, его угнетали.
На бумагу, что Егерь положил перед ним на стол, он даже не взглянул. Встал и принялся ходить по кабинету.
– Сочувствую тебе. Соболезную. Знаю, Денис был близким твоим другом. Братом. Мне очень жаль. И парень он был хороший. Отца жалко – сына потерял.
Егерь кивнул. У Веденского самого было двое детей, и сын как раз примерно их возраста. Видимо, он примерил горе на себя, потому что вздыхал тяжело и мотал большой тяжелой головой.
– Мы сделаем все возможное. Преступника найдем. И с девушкой выясним, и с ним. Если Дениса действительно убили, – тут слова у полковника кончились, а взгляд уперся в суровый сверлящий взгляд Егора. – Мы сделаем! Егор! Работать будет наш отдел, не ты! – повысил голос Веденцев.
Он нервничал, крик сорвался на фальцет. Полковник закашлялся. Выпил воды из граненного казенного графина. Такой, пожалуй, остался только у него в кабинете. Он всю дорогу на работу готовился к этому разговору. Боялся вот этого самого взгляда Егора. Теперь смотрел на парня, а для Веденцева Егор со всеми его железными и холодящими нутро взглядами все равно был мальчишкой. Преступники боялись стальных суровых глаз, направленных в самую глубь, видящих самую суть. Коллеги восхищались, злились, завидовали и слагали легенды. А Веденцев видел мальчишку – смелого, резкого, пылкого и преданного делу. Безумно редкое сочетание в их время.
И во взгляде мальчишки безошибочно прочитал упертость, упрямство. Егор не отступит и не свернет. Иначе зачем все это? Кто он вообще, если не сможет даже убийцу самого близкого друга найти?
– Да, Егор, мы сделаем, – уже спокойно продолжил полковник, вставая и подходя к окну. – Я назначу Крайнова. Он хороший следак. Ответственный.
– У Крайнова чугунная жопа, он давно погряз в документах. Сидит у себя в кабинете, пузо отрастил, – безлико проговорил Егерь.
– У него отличная команда, не хуже твоей, – полковник снова взглянул на Егеря, встретил тот же взгляд и тяжело вздохнул.
– Ты не можешь вести это дело! Денис был твоим другом, у тебя предвзятое, личное отношение. Это помешает тебе. По уставу не положено. В любой… момент твое горе может взять над тобой верх…
Полковник нес чушь, которую положено говорить в этом случае. Он с трудом вспоминал, что там по этому поводу написано в уставе. В любом другом случае, с кем-то другим, не Егерем он бы и вовсе ограничился формальным отказом, заранее пресекая возражения и сопротивление. Но Егерь не сдастся, он пойдет напролом, в этом Веденцев не сомневался. И любой исход этого пролома выйдет боком и ему самому, и Егору.
Доводы не подбирались.
– Черт бы тебя побрал! Тьфу, – выругался полковник, расстёгивая верхнюю пуговицу кителя и присаживаясь на собственный стол.
– Ты же каждому, кто окажется хоть чуть замешан в деле, хоть кроху информации имеет, начнешь носы плющить и руки ломать! – сокрушенно выпалил Веденцев. – Или вовсе палить из табельного оружия.
– У меня есть и не табельное, чистое, – буркнул Егерь.
– Вот! Ты даже не споришь!
– Разве я недостаточно продемонстрировал на службе профессионализм и хладнокровие? Не заслужил доверия? Хоть раз как-то подвел вас?
– Нет, Егор, ни разу. Заслужил. Продемонстрировал, – согласился полковник, и в его голосе зазвучали отеческие нотки. Вот это уже напрягло Егеря. Значит, его тоже ждал сюрприз. – Вот только мы с тобой оба знаем, сколько жалоб на тебя и рапортов я прикрыл, сложив под свою и под ту самую чугунную жопу Крайнова, кстати, тоже. Не дал хода, потерял и забыл. Однажды эта бомба рванет и разнесет наши… к чертям собачим. В каждой жалобе! В каждой, превышение полномочий, немотивированная агрессия, мать ее, и… и.
– Физическое воздействие, – подсказал Егерь.
– Угу, – согласился Веденцев. Он быстро обошел стол, резко дернул ящик стола и кинул на стол листок.
– Вот! Почитай! Вчера пришло. Ты отрезал ухо допрашиваемому! Отрезал, Егор! Ухо!
– Это было месяц назад, – фыркнул Егор. – Что-то они долго пишут. Там малолетний ублюдок нападал на невинных старушек, отнимал последнее! Хрен с ним – отнимал! Он бил их с садизмом и жестокостью, чтобы они не могли его вспомнить!
– Это вообще было не твое дело! Его районные ведут! Ты, как папка, в детский сад разбираться ходишь?
– Да! Хожу! На следователя Никонова уже папашка ублюдка наехал, хачик стремный. На мать напали, дочку поцарапали по лицу. Ей тринадцать лет, она только с мальчиками встречаться начала! Это давление на расследование, – защищался Егерь. – И ухо этот чмошник при задержании повредил, через забор драпал, а ручки слабенькие, жопка хиленькая, никакого пресса, силенок только на старушек хватало, об торчащую доску башкой саданулся, ухо порвал.
– Угу, – кивнул товарищ подполковник, – а при допросе тобой оно само совсем отвалилось.
Егор кивнул и закусил губу, сдерживая улыбку.
– Тебя там вообще быть не должно было! Не твое дело, не твой район!
– Мне нужны были записи с камеры слежения. По этому поводу есть запрос, отчет, – на самом деле Егерь врал. Он понятия не имел ни про запрос, ни про отчет. Но Ромик обычно аккуратно вел их документацию.
– Есть, конечно. У тебя хорошие сотрудники. Веронику скоро повышать будем.
Егерь быстро закивал, радуясь переводу разговора в другое русло. Еще немного в этом направлении и можно будет снова вернуться к своим баранам, то есть к делу Дикого.
Но полковник тоже был не прост.
– А неделю назад ты зачем отпинал студента Социального института, политехнического факультета, Сабирзянова Аделя… хрен его не помню какойтовича?
– Этого вообще никто не пинал.
– Егор! – полковник выложил на стол еще один лист. – Там даже видео есть!
– Чертовы блогеры и стримеры! Бложат без стыда и совести, – выругался Егор. Сейчас он чувствовал себя мальчишкой перед Веденцевым. – Дмитрий Юрьевич, этот урод подстрекал болельщиков. Они и так неадекватные! А там совсем сопли. Ни мозгов, ни тормозов. А он на них оттачивал средства влияния на толпу. Эта толпа маленьких мамонтят снесла оцепление, они затоптали курсантов военного училища. Там два летальных исхода и никаких доказательств на него. Этот гадёныш лыбился и считал себя великим демиургом.
– Кем?
– Тем, кто правит миром. – Егор снова посуровел.
– Ну, до правления миром ему, конечно, далековато, – вздохнул Полковник. – Но перелом ключицы, перелом тазобедренного сустава, сотрясение мозга и множественные ушибы мягких тканей. Егор?
– Его мозг не мешало совсем вытрясти. Я его три квартала гнал.
– Еще дальше гнать было надо, на пустырь, в безлюдное место. И бить без свидетелей. Ты знаешь, что был захват квартиры снимавшего видео и чистка в интернете?
– Программеры явно не перерабатывают, – буркнул Егор. – Поработают, жопы не отвалятся.
– И ты хочешь, чтобы я отдал тебе дело твоего Дениса? Сколько в нем добавится трупов? После этого дела мне тебя придется увольнять? Или посадить? – полковник разошелся не на шутку. В здании начинали хлопать двери. Люди приходили на службу. – Тебе подполковника в тридцать лет дали! Неслыханно, но заслуженно. За такое, как с «космонавтом», можно и побольше наград выдать. Каждый день новый труп падал. На улицах убивали. Ты жизнью рисковал. Тебя в пример ставят, как идеальный образ следователя.
– Холодная голова, железное сердце и чистые руки… – пробурчал Егор.
– Горячее сердце, – автоматически поправил Дмитрий Юрьевич. – Это про чекистов, не про следователей.
Полковник сбился. Воодушевленность сошла на нет. Он налил себе еще воды, устало сел в кресло. Егерь видел перед собой старого уставшего человека. Мундир и прилагающиеся к нему обязанности давили непосильным грузом. Холодная голова и пламенное сердце страстно желали отдыха. А чистых рук у них вообще не бывает.
– Садись, чего встал как на ковре, – небрежно махнул полковник, но вместо этого тот положил перед ним два листка бумаги.
– Это с убийства Дениса, – начал объяснять Егор, но в комнате зазвонил телефон.
Звонок дребезжал ржаво, раздражающе, как из пластикового аппарата советских времен. Егерь невольно поискал взглядом пузатый телефон старого образца. Звонил новый, стационарный, но уже электронный. А вот мелодия на нем стояла, навевающая ностальгию.
Веденцев оторопело смотрел на звонящий телефон, потом вскинул взгляд на настенные часы и на Егора. Они оба догадывались, по какому вопросу звонили.
– Неужели уже успел найти заступников? За ночь?
– Не успел еще, – спокойно отозвался Егор. – Но волна радости и превосходства наползала на него.
– Не радуйся так откровенно, – полковник снял трубку. – Может, наоборот, звонят предупредить, чтобы дело ни в коем случае к тебе не попало.
Подобное было маловероятно, но улыбка с губ Егеря сползла, и теперь уже начальник довольно улыбался.
– Полковник Веденцев слушает.
Егор опустил голову и отошел в дальний угол кабинета, демонстрируя, что не слушает. Если бы полковник хотел, то выставил его одним взглядом.
Дмитрий Юрьевич Веденцев, начальник отделения Управления ФСБ по особо секретным расследованиям преподавал у Егеря, Лекса и Дикого в институте. Его байки про расследования, изощренные умы преступников, страдания и спасения несчастных беспомощных жертв и сам образ следователя без страха и упрека, послужили основной мотивацией пойти в следователи.
Когда Егор прошел все круги ада, именно полковник Веденцев позвал к себе в отдел. В захудалое отделение на краю города, но в какой-то степени это спасло ему жизнь. Система методично принялась уничтожать тех, кто активно участвовал в ее становлении. Подчищала следы. Переписывала историю. И Егерь был в ее списке.
Как Лекс, бежать он не мог, слишком поздно, охота уже началась. Влиятельного отца, как у Дикого, у него не было. Марат Николаевич предлагал помощь, но гарантий дать не мог. Какие в то время гарантии? Он увяз в системе по самую шею.
Уйти под честное слово, не писать мемуары? Мемуары интересуют только журналистов. До сих пор нет-нет да всплывают скандальные рассказы свидетелей кровавых девяностых, секретных и запутанных двухтысячных, лицемерных и лживых две тысячи десятых.
Егерь тогда вписался, работал, остался в системе. В том качестве, к которому стремился всегда, в совсем другом масштабе. Мелкие кражи, насилие, грабежи. В анамнезе его послужного списка чего только не было.
Сюда, в Управление ФСБ, его тоже привел Веденцев. Каждый начальник окружает себя своими людьми. Егору повезло случиться таковым.
К тому моменту Егерь имел «подполковника» и репутацию несговорчивого, резкого, плохо уживающегося с руководством, много требующим от подчиненных и слишком самостоятельного следака. А еще провел целый список дел – частных государственных. Это когда полномочия и выходы нужны государственного масштаба, а вот тишина и конфиденциальность должны быть сохранены в частном порядке, абсолютные. Да и следы, если что, приходилось чистить и запутывать не редко.
В две тысячи двенадцатом он раскрыл дело маньяка «Космонавта», от которого уже выли федеральные следственные органы, бандиты переоделись в бронежилеты, а уважаемые коронованные воры сидели по своим коттеджам, защищая их, словно крепости. Поговаривали, даже итальянской мафии, невесть как заблудившейся в России, коснулось.
Каждый день на улицах города, в самых публичных и видимых местах находили труп. Способ убийства разнился: где ножиком всласть потыкали, где очередью автоматной прошли, где траванули, то есть логики и сходств никаких. Абсолютная непредсказуемость. Общим оставалось одно – подпись на теле или рядом «За дело». И дело находилось. Все убитые оказывались бандитами, убийцами, преступниками. Причем в некоторых случаях СМИ легко и восторженно объявляло, за какие грехи понес наказание убитый. А иногда жертва принадлежала к правительственным кругам, бизнесу, причем большому и международному, или общественным деятелям. Тогда мифы разрастались как ржавчина в сырости. В преступлениях обличали людей, которых обличать совсем нельзя. Потому что занимаемые ими должности и посты предполагали эти самые горячие сердца и чистые руки. А тем, кто с ними работал и ставил на должности, приходилось объясняться и оправдываться.
Пресса гудела, напряжение в народе по накалу превосходило выборы и Новый год. Бандиты ополчились друг на друга. Все вместе они косили на федералов и подозревали кого-то вообще чужого, объявившего массовый отстрел виновных. Говорили только об этих убийствах. Причем одни боялись оказаться в списке маньяка, вторые жаждали, чтобы это список стал как можно шире и «очистил» общество, третьи охотились за «космонавтом» и терпели поражение за поражением.
«Космонавтом» прозвали за то, что не принадлежал ни к какой группировке, не работал ни на какое предприятие и службу, не подчинялся ни бандитам, ни полиции.
Легенды и небылицы про народного защитника и «санитара леса» росли и множились. Того гляди найдутся последователи и желающие отнести его на руках в цари.
Егеря поставили на дело после неудач трех следователей, старших и опытных. Один погиб, так же выброшенный на центральной площади с надписью кровью, двое других уволились из органов. Егеря тоже должны были «убрать». Но он убрал «космонавта».
Вместе со званием «подполковника» он получил жизнь – главное, за что боролся. И, как позже обнаружилось, размытые границы дозволенного.
Вот эти размытые границы до сих пор служат ему плохим подспорьем. Он так и не научился думать перед тем, как бить по роже, причем, не всегда преступника, пистолет наставляет чаще, чем здоровается, и вскрывает замки до того, как Ромик узнает, что им нужен ордер на обыск.
– Понял. До свидания, – закончил разговор Веденцев. – Пляши, – обратился он к Егору. – Ты, как всегда, получишь то, что хочешь. Хотя не знаю, чему ты тут будешь радоваться.
Из факса, кряхтя, поползла бумага.
Полковник чесал переносицу. Потом подвинул к себе запрос Егеря на дело и подписал.
– Дело Дениса Маратовича Блатта твое. Работай. – Голос полковника звучал растерянно, очевидно, мысли метались из стороны в сторону. Он, наконец, рассмотрел те два листка, которые Егор положил перед ним.
В гробовом молчании факс доскрежетал и полковник его оторвал.
– Хорошая у тебя команда, Егор. Умная, резкая и без тормозов. Как ты сам, – полковник Веденцев тяжело вздохнул. – Значит, откопали уже?
Егор кивнул.
– Ну, что ж. Оба дела твои. Удачи тебе, – он опять тяжело вздохнул и протянул Егору факс.
На листе размазано пестрели номер дела и координаты какого-то человека. «Симонов Георгий Леонидович» прочитал Егор.
Он почти подпрыгивал от радости, в голове играла веселая песенка. Подключился кто-то неведомый и вуаля – он уже сегодня получил дело. А готовился к долгой войне. Минимум на неделю, учитывая всю бюрократию. За это время Крайнов затоптал бы все следы. Появилось смутное ощущение, что радуется он рано, Егор отогнал его, как назойливую муху.
– Отчет мне. Гриф «Особо секретно». Ну, да сам все знаешь. А… – вспомнил он и ткнул пальцем в факс. – Это координаты очень заинтересованного лица. Добродетеля. Брат убитого мужика из первого дела. Ну, если это действительно убийство. Позвони, съезди. Тебя ждут.
Пожелание Егерь странным не нашел. Естественно, он посетит родственников жертв.
– И вот еще что, – Егерь обнаружил на лице полковника смущение, растерянность и беспокойство. Ну, не из-за того же переживает старый полковник, что дело досталось Егерю. Наверняка он готовился к такому исходу. Что-то другое. Что могло привести опытного и уже давно ничего не боящегося человека в такое замешательство?
Дмитрий Юрьевич достал из стола листок, упакованный в прозрачный файл.
– Это направление к психологу. Инициирована комиссия о твоей профпригодности…
– Еще одна? Я уже прошел, – возразил Егерь.
– На этот раз все очень серьезно. Они копают не по одному делу и не по целесообразности действий. Они расследуют и оценивают картину всего твоего послужного списка. И у них есть полномочия принять решение о твоем увольнении из органов и заключении…
– В тюрьму? – договорил Егерь.
– В психиатрическое отделение тюрьмы. – просто закончил Веденцев. – Отнесись серьезно.
Егерь кивнул.
Ни одной психиатрической комиссии он не позволит испортить себе настроение. К своим он шел с добычей, с радостной рожей. Упругой походкой. Народ неспешно подтягивался в Управление. Почти все знали о смерти его друга и радость, брызжущая из Егора, встречала удивление.
– Дело наше, – Егерь потряс рулончиком, в который свернул все бумажки, что забрал со стола Веденцева. Бумажный символ власти.
– Это круто, потому что мы тут немного ковырнули. Инфу глянуть хотели, но следы замести не успели, – проворковала Вероника с видом напрудившего посреди комнаты котенка. – Эти придурки червя за мной пустили, не успела фильтрануть.
Егерь ничего не понимал в ее хакерском сленге и, на его взгляд, Ромик тоже, но вид, что разбирается во всем, парень делал существенно лучше. Егерь же сразу ощутил, что его выражение лица приобретает недоуменный придурковатый вид. Но и это его не расстроило.
– Инфа-то хоть стоящая? – подмигнул Егерь.
– Сами смотрите, – Ромик достал из принтера свежеотпечатанные листы и протянул шефу.