Глава 3 Обычные подозреваемые


От поездки в экипаже Робин отказался.

– Оставьте его тут, за ним приглядят. К нам кто только не приезжает!

По ближайшей улочке мы начали подниматься вверх по холму прямо к нависающему над городом замку. Я еще ни разу не подходил к нему так близко и только сейчас заметил хаотичную смесь архитектурных стилей: из-за крепких стен выглядывали и средневековая башня, и готический собор, и совсем новенькая георгианская капелла.

Эта часть города понравилась мне больше, чем все прочие, которые я видел: ряд чистых, аккуратных особняков напоминал родной Лондон. Похоже, то же самое как раз не нравилось Молли и Робину. Они озирались с неприязнью, причина которой была ясна, так что расспрашивать я не стал. Заведут в ответ волынку про то, как британцы захватили их землю и понастроили особняков в своем стиле вместо унылейших ирландских домов из грубого камня.

– Давно работаете в газете? – громко спросил я у Робина.

Мне надоело слушать, как эти двое перешептываются с такими лицами, будто обсуждают самую увлекательную тему в мире.

– Три года, – ответил Робин, явно недовольный тем, что я прервал его секретную беседу с Молли. – Но меня недолюбливают, так что по службе я не очень-то продвинулся. В газете принято со всеми дружить, ходить в паб, на собачьи бега, а я в компанию не вписываюсь. Ну да сегодня у меня есть шанс сделать хороший материал про то, как живется злодею-барону!

– Что он такого натворил? – поинтересовалась Молли, не отводя глаз от Робина.

– Предал родину, – пафосно ответил Робин.

Особняк, перед которым мы остановились, показался мне очаровательным. За элегантной оградой – новенькое здание, построенное лет тридцать назад, не больше, вокруг него – опрятный сад. Ужасно, что девушка в белой шляпке больше сюда не вернется. Солнце сияло так тепло и приветливо – замечательный день, чтобы быть живым.

Я позвонил в колокольчик у ворот, продолжая разглядывать дом. Мне представлялось, что в жилище, юная хозяйка которого трагически погибла всего часов пять назад, будет куда более шумно: полиция, экипажи родичей, приехавших выразить соболезнования, карета врача для убитой горем семьи. Но вокруг царила тишина. Может быть, хозяева в отъезде?

Тут дверь открылась, и на порог вышел молодой слуга. Ливрея на нем была пышная, а вот с чертами лица не повезло: большие уши, широко расставленные глаза. Некрасивый, как тролль. Слуга обвел нас ничего не выражающим взглядом, сделал шаг обратно в дом и закрыл дверь. Я задохнулся от возмущения. Какая наглость! Видимо, хозяев и правда нет дома, раз слуги так распустились.

Я снова позвонил в колокольчик. Слуга снова выглянул. Нас разделяли ярдов тридцать ухоженного сада, но я надеялся, он разглядит, что я одет как джентльмен. Слуга заколебался, но все же пошел к воротам. Ну неужели!

– Добрый день, – начал я и осекся: нет, в этом доме он вовсе не добрый. – Барон дома?

– Дома, – с подозрением ответил слуга, остановившись посреди дорожки. – Но никого не примет.

– Он уже знает, что случилось? – осторожно спросил я.

Как не хочется быть тем, кто принесет трагическую весть!

– Знает. Констебль приходил пару часов назад, – сухо ответил слуга. – Прошу вас прийти в другой раз – барон скорбит.

И тут я понял, что привлекло мое внимание в его речи: он говорил без местного акцента. Знакомое, приятное слуху произношение.

– Вы англичанин? – с надеждой спросил я.

– Да. А вам что?

Невоспитанный, зато земляк!

– Послушайте, я ведь тоже англичанин. Умоляю, впустите нас.

Слуга заколебался.

– Раньше я вас не видел. Вряд ли вы из друзей барона.

Да что за подозрительность! Распоряжается, как у себя дома, а ведь должен просто пригласить меня зайти!

– Думаю, вам нужно впустить меня.

– А я думаю, вы просто любопытный зевака. Уж я-то знаю, как барона в городе не любят! С чего мне верить, что кто-то решил ему помочь?

В обычный день я бы кипел от негодования от его наглой речи, но близость смерти заставила меня проглотить возмущение и сдержанно ответить:

– Вы ошибаетесь. Я пришел с добрыми намерениями.

– А эти двое?

Я покосился на Молли и Робина. Те уже вернулись к своим переговорам вполголоса.

– Мои слуги. – Я втиснулся между ними, чтобы прервать их возмутительно тихую беседу. – Они помогают мне ходить – я слаб здоровьем.

Ноги у меня притворно подкосились, и я пошатнулся, надеясь, что этой парочке достанет ума подхватить меня прежде, чем я упаду. Подхватили! Для убедительности я даже выронил из слабеющей руки цилиндр.

– Мне трудно стоять так долго. – Я всем весом обвис на крепко державших меня под локти руках. – И я не пришел бы, если б не срочная необходимость поговорить с господином бароном.

Исхудавшее тело и бледное лицо определенно сыграли мне на руку. Слуга еще раз оглядел меня, подошел к воротам и отпер их. Победа!

– Ведите, я совсем ослаб, – приказал я Молли и Робину. – И поднимите мой цилиндр.

Молли вздохнула и потащила меня к дому, а Робин принялся ловить мой цилиндр, который ветер покатил вниз по холму. Как бы я хотел, чтобы Робин бежал за ним до соседнего города и обратно не вернулся!

Интерьеры, как и одежда, могут многое сказать о своих владельцах. Пока нас вели через анфиладу комнат, я заметил: обстановка дорогая, но устаревшая, словно на календаре начало века, а не тысяча восемьсот тридцать седьмой год. Видимо, особняк был пожалован хозяину в то же время, когда мой отец получил свой, после войны за присоединение Ирландии, и тягостно напоминал дом моего детства. До того, как меня убили, я мечтал заново его обставить и читал в журналах, что сейчас в моде: обои синих или зеленых оттенков с простыми узорами, мебель на гнутых ножках, шелковые ширмы, побольше пространства и воздуха в интерьерах. А тут, так далеко от родного дома, меня окружала знакомая картина: тяжелые бархатные шторы, повсюду балдахины и драпировки, громоздкая темная мебель. Мода в интерьерах, конечно, меняется не столь стремительно, как в одежде, но все же на дворе прогрессивный девятнадцатый век, и тридцать лет – большой срок.

В гостиной, куда нас привели, горе семьи стало очевидно. На столах – траурные скатерти, зеркало закрыто черной тканью. В кресле, глядя в камин, сидел седой мужчина – очевидно, хозяин дома. Он еще не повернулся, а мне уже стало не по себе. В нем была заметна военная выправка, и одет он был так, как одевались лет десять назад: такие же сюртуки носил мой отец, который никогда не гнался за модой. У меня возникло душное, неприятное чувство, что круг замкнулся и я снова дома – там, где был убит, а потом одиноко бродил по темным коридорам.

Мужчина у камина обернулся и растерянно оглядел нас с Молли, – так, словно никто еще не приходил выразить ему соболезнований, и он искренне не понимал, что мы забыли в его доме.

– Барон, – мягко позвал слуга. – Джентльмен пришел посочувствовать вашему горю.

Вот так я впервые в жизни увидел ирландского аристократа. На вид он мало чем отличался от английского, никакого местного колорита. Да и на злодея, которого описал Робин, он не очень-то походил. Седой, аккуратный, гладко выбритый, лицо немного помятое, словно он то ли спал, то ли плакал, то ли выпил лишнего, а может быть, все вместе.

– Кто вы? – хрипло спросил он.

– Я… – От того, сколько знакомого было в этом доме и его хозяине, я сбился с мысли и позабыл все, что собирался сказать. – Меня зовут Джон Гленгалл. Я граф. Хочу выразить вам глубочайшее…

– Граф? Я вас не знаю. Вы из Британии? – перебил он. Я кивнул, и он всем телом развернулся ко мне. – А каков ваш годовой доход?

Ничего себе вопрос! Тут барон заметил, что я опираюсь на руку Молли, и предложил мне сесть. Я с благодарностью опустился в кресло напротив него и жестом велел Молли отойти – кто поверит, что она служанка, если она будет стоять у меня над душой? Я сразу покосился на Молли, чтобы узнать, не обиделась ли она на эту игру, но она чинно встала к стене и кивнула мне: дескать, продолжайте.

– Признаться, точные цифры моего дохода мне неизвестны. У меня достаточно денег на любые причуды, но мне еще нет восемнадцати, и я пока не могу распоряжаться…

– А когда вам исполнится восемнадцать?

– Этим летом, – ответил я, впервые с момента своей смерти вспомнив об этом.

Интересно, почему в столь трагических обстоятельствах мы обсуждаем мой день рождения?

– И даже ваш слуга умеет писать… – пробормотал барон. – Наверное, вы из самого Лондона.

Я медленно обернулся. Робин успел просочиться в комнату, положить мой цилиндр на столик, вытащить маленькую книжечку и начать что-то в нее записывать, скрипя походным пером. Встал он рядом с Молли, куда ближе, чем я посчитал бы приличным для едва знакомых мужчины и женщины. Я сурово глянул на свой цилиндр: ну почему он не услышал мой приказ катиться до самого Галлоуэя!

– Мой слуга тоже англичанин, – прибавил барон. – Но, признаться, неграмотный.

Тут я заметил, что некрасивый слуга не ушел – стоял у дальней стены, вытянувшись в струнку, и по его глазам я видел: он ловит каждое слово. Раньше я бы на него и внимания не обратил, слуги – это все-таки люди другого сорта, но последние месяцы научили меня не сбрасывать простой люд со счетов.

– Но вернемся к нашей беседе. – Барон подался ближе ко мне, не вставая с кресла. – Уже летом вы сможете распоряжаться своими деньгами, и у такого жениха, конечно, найдутся невесты и в Лондоне, но бьюсь об заклад – такой красавицы, как моя Нэнси, вам не найти.

Ах, так вот к чему он клонит! Видимо, у него есть и другие дочери, кроме погибшей Элизабет! Мой безошибочный компас общественного положения указывал, что ирландский барон – это, конечно, гораздо ниже, чем британский граф, и неудивительно, что он не прочь со мной породниться (конечно, приятно и то, что кто-то наконец оценил мой высокий титул!). Моральный компас, однако, указывал, что барон выбрал неподходящий момент для таких размышлений. Даже если у него великое множество детей, гибель дочери – все равно трагедия, и его черствость меня покоробила.

Я промямлил что-то невразумительное, но барон меня не услышал, потому что в этот момент к нему скользнул слуга, наклонился и глухим, напряженным голосом произнес:

– Барон, этот джентльмен выглядит подозрительно. Вы уверены, что можно верить ему на слово?

Я чуть не подскочил от неожиданности. Ничего себе вольность! Слугу, который имеет дерзость давать хозяину советы, надо гнать взашей. Барон, судя по всему, был того же мнения – он возмущенно выпрямился и глянул на меня: слышал я или нет?

– Единственная цель моего визита – выразить свои искренние соболезнования, – мирно произнес я. – Бедная Элизабет! Что же произошло?

– Трагическая случайность, – горько ответил барон. – Какой-то… Какой-то вор решил ее ограбить на ярмарке, и… У нее ведь было с собой так немного!

Ограбить… Я вспомнил: когда мы с Молли только подбежали к упавшей девушке, рядом валялся оброненный ею кошелек. А вот когда я подошел второй раз, кошелька уже не было. Но даже если его потом утащили, погибла она не из-за денег: когда убегал человек в синей шляпе, кошелек лежал на мостовой.

– Я видел ее на ярмарке. – Слуга продолжал сверлить меня взглядом, и я чувствовал потребность объясниться. – Я тоже был там со слугами. Возможно, графу на рынке не место, но этот сладкий запах земляники, веселье, музыка… И я заметил там вашу дочь. Она была одна, но мне показалось, она кого-то ищет… Дальнейшего я не видел.

Барон замотал головой, показывая, что не желает меня слушать.

– Она никого не искала, просто хотела сходить за земляникой. Лиам, подай гостям чаю.

Слуга не двигался, продолжая таращиться на нас. А я-то в Лондоне еще жаловался на недостатки своих слуг-стариков! Барон же тем временем вытер глаза и твердо вернулся к намеченному курсу.

– Нэнси очень музыкальна, прекрасно играет на фортепьяно. Мы скорбим об утрате, но надо жить дальше.

Я перенес много потерь и знаю, время залечит раны. – Он посмотрел на меня почти умоляюще. – Нэнси любит стихи, романы. Может поддержать самую изысканную беседу.

– О… – Я растерялся от его натиска. – Дело в том, что я болен. Вы слишком тактичны, чтобы показать это, но уверен: вы заметили мою болезненную худобу. Такой слабый здоровьем человек, как я, не имеет морального права думать о женитьбе.

Я надеялся, это положит разговору конец: кому охота выдать дочь за развалину, но не тут-то было.

– Уверен, это не станет препятствием для юных сердец, – твердо заявил барон. – Лиам, приведи Нэнси. А потом подай чай.

Лиам не сделал ни шагу – и внезапно обрел поддержку, откуда не ждали.

– Мне кажется, это низко, – звонко произнесла Молли. – Ваша Нэнси сестру потеряла, а вы ее сватаете?

Барон гневно обернулся к ней. Я тоже. Молли и Робин по-прежнему стояли очень близко, и Робин что-то записывал в книжечку.

– Граф, прошу простить, но ваша служанка… – пролепетал барон. – Это возмутительно!

– Я с вами согласен, – сверля Молли взглядом, поддакнул я. – Сами знаете, какими бывают слуги. Я ее держу только потому, что она сильна, как мул. Молли, подожди меня на улице.

Тут я подумал, что это вряд ли поможет мне завоевать ее сердце, но обида на то, как быстро они спелись с Робином, в эту секунду была сильнее мечты о взаимности. Робин тоже сделал шаг к двери.

– А ты останься, – мстительно сказал я. – Иначе кто поможет мне встать?

Робин неохотно остановился, гневно поглядывая на барона. Интересно, за что он его ненавидит, если они даже не знакомы?

– Сам меня выведи, что ли, – дерзко глянув на Лиама, сказала Молли. – А то заблужусь тут у вас, и неизвестно еще, куда забреду.

Лиам хмуро покорился. Они с Молли вышли, и я удовлетворенно поерзал в кресле. Ну вот, теперь никаких заигрываний за моей спиной. Чтобы прервать своднические поползновения барона, я начал бурно восхищаться интерьерами. Лиама что-то долго не было, уж не подралась ли с ним Молли по пути? Я ловил каждый звук, но в доме стояла тишина.

Наконец, прервав мои восхваления штор и подушек, вернулся Лиам, на котором я не заметил никаких следов драки.

– А теперь приведи Нэнси, – велел барон, который о своем приказе, увы, не забыл.

– Не думаю, что мисс Нэнси сейчас готова кого-то видеть, – отрезал Лиам.

Граф воззрился на своего непутевого слугу так, будто заговорила мебель.

– Простите, граф. Не представляю, что с Лиамом, обычно он так себя не ведет. Но если не исправится, придется его уволить.

Он многозначительно посмотрел на Лиама. Тот поклонился и натянуто произнес:

– Сейчас все исполню.

Лиам выскользнул за дверь, а я вдруг кое-что понял о бароне. Преклонение перед всем английским, интерьер без намека на Ирландию, дом поблизости от замка, где заседает британское колониальное правительство, интерьер в стиле начала века…

– Вы сражались в англо-ирландской войне на стороне англичан, – выпалил я.

И по тому, как дернулся рот барона, понял: попал.

– Вам дали титул и этот дом тогда же, когда моему отцу, – прошептал я. – Сразу после войны. За заслуги перед британским правительством.

Я не видел в этом ничего предосудительного, но барон взглянул на меня так, словно я уличил его в чем-то постыдном.

– Наш дом предстал перед вами не в лучшем виде, – сухо произнес он, взяв себя в руки. – Но я уверен: моя дочь вас очарует.

Я не принял его слова всерьез – родители всегда расхваливают своих чад, даже без всяких на то оснований, – но тут в комнату вошла Нэнси, и я замер как громом пораженный. Мне показалось, что девушка, которая на моих глазах погибла на площади, вернулась к жизни. Но сразу стало ясно: увы, непоправимое не исправить. Просто у сестер совершенно одинаковые лица – нежные, тонкие, в обрамлении светлых волос. И фигура прекрасная: стройная, царственно высокая. Я поднялся на ноги, забыв, что, по легенде, не могу встать без посторонней помощи. Ну да ладно, такая красота поднимает на ноги даже больных.

– Мисс Нэнси, – сдавленно проговорил я и сделал шаг навстречу. – Сочувствую вашей утрате.

Нэнси, в свою очередь, тоже замерла, как громом пораженная. Я не стал тешить себя надеждой, что это знак любви с первого взгляда. Может быть, женщины особенно тонко чувствуют жизнь, и она догадалась, что я мертв?

– Моя дорогая, познакомься, – встрял барон, потому что Нэнси продолжала потрясенно таращиться на меня. – Граф пришел выразить нам свои соболезнования. Он из Лондона. Замечательный молодой человек.

Нэнси сглотнула, и у меня в голове мелькнули сразу три мысли.

Первая: она может что-то знать. С кем бы еще Элизабет поделилась своими тайнами, как не с сестрой-близняшкой?

Вторая: убийца выбирает поразительно красивых женщин. Блондинка из Ливерпуля, девушка, которую я спас на площади месяц назад, и Элизабет, как две капли воды похожая на Нэнси, – что ему сделали все эти совершенные творения природы?

Третья: вот таких невест я привлекал бы, если бы не погиб. Такой была бы моя жизнь – знакомства с бледными дочерями баронов в гостиных. Такой невесте обрадовалась бы моя мама, будь она жива.

Подхваченный ураганом этих мыслей, я подошел к Нэнси Дигсби. Собирался поцеловать ей руку, но вовремя вспомнил, как холодны мои губы, и ограничился поклоном.

– Садитесь, прошу, – тихо сказал я.

Она послушно прошла за мной и одеревенело опустилась на краешек дивана. Я покосился на остальных. Лиам вытянулся у стены, как солдат. Робин изучал Нэнси оценивающим взглядом, неожиданно острым для такого болтуна. Меня кольнуло подозрение: а что, если он не такой уж и простак? Что, если у него есть какие-то тайные причины быть здесь, о которых он мне, конечно, не сообщит?

– Я не просто гость, я сыщик, – в порыве вдохновения тихо сказал я Нэнси. Мне очень нужен был союзник, и если кто-то здесь мог мне помочь, так это сестра убитой. – И клянусь вам, найти убийцу Элизабет – главная цель моей жизни.

Нэнси отрывисто кивнула и прижала ладони к груди, словно пыталась унять бешено колотящееся сердце.

– А другие братья и сестры у вас есть? – Она качнула головой. – Знаете, кто мог желать Элизабет зла?

Нэнси снова качнула головой, только в этот раз немного заколебалась. Она точно что-то знает! Но как же выяснить у нее правду? Идеальное лицо Нэнси подсказало мне мысль о том, что могло привести на площадь еще одну красавицу – ее сестру. В порыве вдохновения я склонился к Нэнси и с чувством прочел:

Когда в измученную грудь

Вонзались ненависти стрелы,

Лишь ты во тьме звездой блестела

И мне указывала путь.

Все той же верой встретил я

Тебя в дни бедствий, погибая,

И мир, где есть душа такая,

Уж не пустыня для меня[1].

Губы у Нэнси дрогнули, и она впервые взглянула на меня, а не на стену.

– Вы придумали это на ходу? Какие великолепные стихи! – восхитился барон. – Правда, Нэнси?

– Это Байрон написал, не вы, – хрипло ответила она.

Ого! Не думал, что женщина, да еще в Ирландии, способна узнать стихи великого Байрона. Признаться, я и правда собирался выдать их за свои, чтобы завоевать доверие прекрасной собеседницы. Но, раз она готова разоблачать вслух, значит, скорбь не подорвала ее душевных сил окончательно. Этим она напомнила мне Молли: говорит правду в лицо, несмотря ни на что.

– Восхищаюсь Байроном, – кивнул я, не отпуская ее взгляд. – Элизабет была так же прекрасна, как вы. У нее был кто-то, кто мог бы посвятить ей подобные строки?

Вот она, причина, по которой девушка, даже столь знатная, может выйти из дома одна: тайное свидание с возлюбленным. Нэнси нахмурилась, и я замер: неужели она сейчас что-то скажет?

Но тут дверь в гостиную распахнулась. На пороге стоял мужчина, на вид совершенно не джентльмен. Я опустил взгляд вниз, ожидая увидеть облепленные грязью сапожищи, с которых комья земли сыплются на ковер. Сапоги и правда были, но скорее пыльные, чем грязные. Мужлан переводил мрачный взгляд с меня на барона. Наверное, он что-то доставил на кухню, а может, принес почту. Странно, что его впустили в гостиную. За спиной новоприбывшего маячил слуга постарше – возможно, дворецкий. Я мысленно отметил: Лиам так увлекся разговором, что не слышал колокольчик у ворот, и встречать нового гостя пришлось кому-то другому. И еще кое-что: барон смотрел на этого человека так, словно уже встречал его раньше.

– Детектив Шеймус Мур, полиция Дублина, – грубо сказал гость и уставился прямо на меня. – А вы кто такой?


Загрузка...