Командир
Уже вечером, после бессонной ночи и нервного дня, позвал к себе Санни переговорить один на один. Подозрительные мысли посещали меня, думается, что все неспроста и неслучайно.
Закурил, включил ноутбук, чтобы просмотреть все видео авианалета в деталях, а их появилось не мало.
Вошёл Санни.
– Командир, вызывали?
Махнул ему, чтобы присаживался. Если на кого и могу положиться, то на него в первую очередь. Самым первым пришёл ко мне в отряд, общаемся всегда на равных и разница в десять лет не имеет значения.
– Что думаешь о Греф? – спрашиваю прямо без намёков. – Не кажется ли тебе, что её появление и бомбежка неслучайны?
Сразу бросилось в глаза, как напрягся он. Взгляд стал сосредоточенным, крепко сжал зажигалку.
– Я присматриваю за ней. Ничего подозрительно не заметил. – слишком сухо ответил Санни.
Что– то здесь не чисто, думается.
– Мне показалось, что досье на неё слишком правильное: родилась, училась, работает. Ты её знаешь?
Медленно моргает, кивает мне, затем резко встаёт и идёт к окну.
– Давай на чистоту! – прошу его.
– Это дочь Нефтяника.
Я ошарашен. Дочь человека, из– за которого началась война.
– Быть такого не может! Она погибла лет за десять до войны! Да и откуда ты мог её знать? Дочь министра и парень из рабочей семьи.
– Не просто её знал. Мы встречались. Я слишком хорошо её помню, чтобы узнать, даже через двадцать лет.
Захлопываю ноутбук. Неужели Зорич мог так поступить с нами? Привезти к нам непроверенного человека, да ещё настолько, в голове не укладывается.
– Я сам с этим разберусь! – говорю то ли Санни, то ли сам себе.
Роселла
Ведём съемки на окраине города, возле одного из домов, куда ночью попала бомба. Большинство домов здесь не жилые, но этой ночью местная ребятня жгли там костёр, игнорируя комендантский час и все правила безопасности. К тому моменту, как мы приехали, из тела уже увезли, или намеренно не стали нам показывать. Сажусь на обломок бетонной плиты, делаю пометки в блокноте, краем глаза замечаю движение за углом соседнего дома.
– Я пару крупных планов сниму, – говорю Зоричу и указываю в том направлении, куда хочу сходить. Он одобрительно кивает.
Делаю вид, что веду съемку, несколько раз меняю ракурсы, на меня перестают обращать внимание, резко сворачиваю за угол. Там стайкой кучкуются дети, всем лет до двенадцати, по глазам вижу, рады, что на них обратили внимание. Прошу рассказать, что сидели. Самый храбрый просит не снимать лиц, ставлю камеру на уровне ног. Начинают наперебой лепетать: сами из детского дома, иногда стегают, хотят воевать, в отряд можно попасть лет в тринадцать помощником, почти все умеют минировать и разминировать.
Достаю фотографию из кармана, показываю самому говорливому.
– Видел может?
Смотрит на меня снизу вверх, щурясь на солнце, оценивает, сколько можно заработать.
Достаю зеленую сотню.
– Видел, но давно. Это Михей. Его лучше Пашик знает, они в одном детском доме были, – отвечает мне. – Пашик! Иди сюда.
К нам подбегает ещё один мальчишка, на вид лет двенадцать, маленький, юркий. Протягиваю ему фото, замечаю, как светятся глаза.
– Михей! Точно он, только лет на пять младше.
– А где сейчас?
– Наш детдом перед самой войной расформировали, я ненадолго в семью попал, те кто постарше в другой дом… А ещё некоторых за линию.
– Что это значит за линию?
– На той стороне они теперь. Тут два варианта: либо погиб, либо там, а то давно бы уже свиделись.
Я отдаю им сотню, но мелкими, чтобы поделили. И собираюсь уходить.
– А вы его мама? – спрашивает кто–то из толпы.
Я оборачиваюсь, но так и не могу понять, кто это спросил.
– Просили найти.
Мама для этих детей – заветная мечта, а из страны, где нет войны тем более.
Возвращаюсь к своим, Зорич зло смотрит на меня, заметил мое отсутствие.
За этот день мы объехали ещё десятки таких домов, мысленно я дала себе клятву, что это последняя командировка. Была сотня поводов, чтобы расплакаться, но я держалась. Записывала контакты, просьбы, кто– то хотел передать весточку родственникам, кто– то наоборот просом найти своих. Поздним вечером вернулись в гостиницу, хотя я ошибалась, это оказалось что– то наподобие штаба командира.
После ужина, пригласил к себе в кабинет.
Обстановка было неформальная, одни курили, другие обсуждали прошедшие дни, негромко фоном всегда шли разговоры, Зорич пил виски с одним из парней в углу на кожаных креслах. Санни я не видела, последние сутки, и это немного радовало. Только, вот, некую напряжённость я чувствовала, за годы работы, научилась оценивать ситуацию, отбрасывая все напускное. Явную агрессию легче воспринимать, чем скрытую, когда тебя прощупывают и испытывают.
– Как на счёт интервью? – обратилась я к командиру.