Когда я грязным призраком спрыгнул в окоп, охрана комдива немедленно навела на меня свои ППШ, но в руках у меня не было оружия, и красноармейцы слегка расслабились.
– Младший лейтенант Нагулин? – с интересом глядя на меня спросил Кузнецов.
– Я, товарищ полковник, – я попытался изобразить стойку «смирно» и бросил руку к пилотке.
– Не тянись, разведчик. Вольно. Ты прикрывал отход группы?
– Так точно, товарищ полковник.
– Везучий ты, раз смог вернуться. Я уж думал опять у Щеглова взвод без командира остался.
– Младшего лейтенанта Нагулина не так просто убить, товарищ полковник, – устало усмехнулся капитан, – многие пробовали…
– Не сглазь, – полковник едва заметно улыбнулся, посмотрев на Щеглова. – И «языка», значит, тоже он захватил?
– Он, товарищ полковник, – кивнул капитан. – Захватил лодку, перевозившую через Днепр немецкого офицера. Солдат на веслах и фельдфебеля уничтожил, а гауптмана оглушил. В схватке получил ранение, но остался в строю.
– Ранение? – Кузнецов вновь повернулся ко мне.
– Легкое, товарищ полковник, ножом плечо зацепило. Рука слушается нормально.
– Знаю я ваше легкое, герои! Быстро младшего лейтенанта в медсанбат! Капитан, тебе и твоим людям час на приведение себя в порядок. В штаб армии поедите с начальником особого отдела дивизии. Сами «языка» добыли – сами и доставите по назначению, а у меня и тут дел пока хватает, – комдив посмотрел в сторону немецких окопов, откуда доносились звуки стрельбы и взрывы гранат. – И Нагулина с собой возьмите, если его медики отпустят.
В штаб тридцать восьмой армии мы ехали около часа. Пленный немец угрюмо молчал, сидя в кузове полуторки между двумя бойцами из взвода НКВД. Мы впятером устроились там же, а майор Гунько, начальник особого отдела трехсотой дивизии, занял место в кабине.
– Товарищ капитан, немцы начнут наступление со дня на день. У них уже почти все готово, – начал я обрабатывать Щеглова, как только мы тронулись в путь.
– Чем? Пехотой? Ты хоть один танк или самоходное орудие на плацдарме видел?
– Я видел кое-что более неприятное, а еще больше слышал. Противник стянул к Кременчугу огромный понтонный парк и накапливает материалы для строительства моста, способного выдержать тяжелую технику.
– Ты смеешься, младший лейтенант? Больше километра понтонов! Да они будут возиться с этим недели две, если вообще что-то получится. Наши ведь тоже спать не будут – разбомбят этот мост, не считаясь ни с какими потерями.
– Вот он, – кивнул я на гауптмана, – подтвердил мне, что видел на берегу большое скопление переправочных средств и все время прибывающие новые саперные части.
– А танки? – Щеглов все еще сомневался, – танки он видел?
– Про танки немец ничего не сказал, но это означает только то, что они еще не прибыли. Такую грандиозную переправу не будут строить для пехоты, товарищ капитан! С переброской на плацдарм пехотных дивизий они и так справляются, вы же видели.
– Видел, – согласился Щеглов.
– Завтра-послезавтра они возведут переправу. Из-за нелетной погоды помешать им никто не сможет, и даже знать об этом в наших штабах ничего не будут. А потом за одну ночь на Кременчугском плацдарме окажется несколько танковых дивизий, и утром они нанесут удар. Сможет трехсотая стрелковая противостоять атаке сотен танков? И это только в нашей полосе обороны их будут сотни, а удар ведь придется и по соседям.
Слушая меня, Щеглов все больше мрачнел. Чувствовалось, что ему хочется возразить, но капитан сдерживался. Тем не менее, после того, как я замолчал, он ответил не сазу.
– Я не первый день тебя знаю, младший лейтенант, – наконец произнес Щеглов, тщательно подбирая слова, – и ни разу еще ты не поднимал панику на пустом месте. Но то, что ты говоришь… В штабе этому не поверят. Слишком мало у тебя доказательств. Гауптман танков не видел? Не видел. Ты готовый мост или хотя бы его часть видел? Не видел! Все остальное – только твои предположения. И пусть даже я верю в то, что они правильные, это ничего не изменит. Никто не станет принимать решения на основе фантазий капитана и младшего лейтенанта.
Я понимал, что Щеглов прав, но оставлять ситуацию как есть тоже было нельзя.
– Товарищ капитан, вы можете сделать так, чтобы в штабе армии хотя бы выслушали мой доклад?
– Не знаю, Нагулин. Не знаю! Кто я такой? Капитан, командир разведроты трехсотой дивизии. А там генерал-майор, командующий армией! Думаешь, Фекленко станет прислушиваться к моим просьбам? Ну, хорошо, пусть не лично Фекленко, а начальник штаба Символоков, так он тоже генерал-майор. Не факт, что нас вообще в штаб пустят, а не ограничатся опросом в особом отделе.
– Значит, придется доложить на том уровне, до которого сможем добраться. Может, сначала стоит переговорить с нашим особистом?
– С Гунько? – с сомнением покачал головой Щеглов, – Даже не знаю. Он мужик нормальный, в целом. И службу свою знает, но в таком деле он нам вряд ли поможет. Тебя он видит в первый раз. А если твое предположение ошибочно? Это же будет дезинформация! Не захочет он такую ответственность на себя брать.
Похоже, мне оставалось положиться только на случай, но если он представится, я не собирался его упускать.
– Товарищ капитан, у меня есть предложение, но сами мы, без помощи сверху, этот план не потянем.
Сталин неторопливо встал, вышел из за стола и, сжимая в руке незажженную трубку, прошелся по кабинету. Остановившись, он окинул цепким взглядом собравшихся и, делая небольшие паузы между словами, произнес:
– Командующий Южным фронтом генерал армии Тюленев проявил себя в боях под Уманью с наихудшей стороны. Он не умеет ни наступать, ни организовывать грамотный отход войск. Тюленев потерял две армии там, где позором было бы потерять два полка. Я уже предлагал товарищу Буденному лично разобраться с этой ситуацией, и, насколько я знаю, расследование было проведено. Я читал предварительные отчеты. Тюленев всю ответственность за потерю армий пытается переложить на командармов Понеделина и Музыченко, но есть мнение, что это лишь попытка самооправдания. Что вы, товарищи, думаете по этому вопросу?
– Позвольте мне, товарищ Сталин, – взял слово нарком внутренних дел.
– Слушаю вас, товарищ Берия.
– Генерал армии Тюленев, несомненно, совершил ряд просчетов, имевших тяжелые последствия и ставящих под сомнение его состоятельность, как командующего фронтом. Однако признаков измены в его действиях следствие не выявило. В боях под Днепропетровском Тюленев получил тяжелое ранение, и сейчас решается вопрос о его эвакуации в Москву для прохождения лечения.
– Это мне известно, товарищ Берия. А что вы можете сказать о роли генералов Музыченко и Понеделина в гибели шестой и двенадцатой армий?
– На Понеделина командованием Южного фронта было возложено руководство прорывом окруженных армий из Уманского котла. Не пытаясь снять с него вины за провал операции, вынужден уточнить, что руководство Южного фронта не известило окруженных об изменении обстановки и оставлении восемнадцатой армией Первомайска. Поэтому задачи, поставленные Понеделиным перед ударными группами, даже при успешном выполнении не могли обеспечить реального прорыва кольца окружения.
– Но ведь Музыченко прорвался. Значит, такая возможность была.
– Генерал-лейтенант Музыченко не имел задачи вывода из окружения своей армии, товарищ Сталин. Руководство операцией полностью сосредоточил в своих руках Понеделин. Музыченко предписывалось выйти к войскам Южного фронта и координировать их действия с усилиями окруженных армий. Первую часть задачи он выполнил, несмотря на то, что под Первомайском наших войск уже не было, и его колонне пришлось прорываться дальше. А вот координировать усилия было уже не с кем – все ударные группы Понеделина были разгромлены, а сам командарм-12 сдался в плен, и теперь над позициями наших войск немцы разбрасывают с самолетов вот это, – Берия достал из папки и положил на стол листовку.
Сталин взял в руки лист. В обрамлении текста на нем была напечатана фотография, на которой генерал Понеделин стоял в окружении немецких офицеров.
– Немцы призывают красноармейцев к сдаче в плен, товарищ Сталин, и в пример им приводят Понеделина. Все признаки предательства на лицо. Командующий двенадцатой армии не смог организовать прорыв, затянул с решением о его начале и не нашел в себе сил до конца выполнить свой долг перед Советской Родиной.
Сталин еще некоторое время рассматривал листовку, после чего отложил ее и вновь окинул взглядом собравшихся.
– С Понеделиным, я считаю, все предельно ясно, товарищи. Есть мнение, что изменника необходимо судить и вынести ему справедливый приговор по всей строгости военного времени. Пусть он в плену, но Военная коллегия Верховного Суда может вынести приговор и заочно. Это будет хорошим уроком для трусов и дезертиров к врагу.
Берия кивнул и сделал пометку в своем блокноте.
– А что вы думаете, товарищи, о дальнейшей судьбе командующего шестой армией генерала Музыченко?
– Разрешите теперь мне высказаться, товарищ Сталин, – попросил слова Буденный, и, дождавшись одобрительного кивка вождя, продолжил, – Музыченко свое дело сделал, причем сделал хорошо. Он выполнил полученный приказ. Его штаб почти в полном составе вышел к своим. Знамя шестой армии из котла он вынес. Прорыв из окружения состоялся организованно, и при этом противнику нанесен серьезный урон в живой силе и технике. Я видел фотографии разгромленной немецкой части, которая преследовала штабную колонну, да и других эпизодов хватает, за которые в других обстоятельствах и самого командарма, и многих его подчиненных стоило бы наградить. А решение о направлении и времени прорыва основных сил принимал не он – не ему и отвечать.
Сталин задумчиво поднес к губам трубку и вновь стал прохаживаться по кабинету.
– Есть еще один важный момент, товарищ Сталин, – вновь заговорил Берия, – Товарищ Буденный очень верно описал чисто военную часть дела, но у этого вопроса есть еще и морально-политическая сторона. Прорыв штабной колонны вместе со знаменем и командармом дает нам возможность вновь сформировать шестую армию, а также с полным правом утверждать на международном уровне, что в котле мы потеряли только армию генерала Понеделина. Всего из окружения под Уманью вырвалось почти пятнадцать тысяч человек. Они могут стать основой, вокруг которой будет воссоздана армия Музыченко.
– Я поддержу вас в этом вопросе, товарищ Берия, – кивнул Сталин, вновь занимая место за столом. – Пригласите ко мне генерал-лейтенанта Музыченко, и подумайте, что еще, кроме показательного суда над бывшим командармом Понеделиным, мы можем предпринять для предотвращения случаев трусости и измены в руководстве наших армий.
Гауптмана у нас приняли с рук на руки и тут же увели на допрос, но и за нас самих, как только что вернувшихся из ближнего немецкого тыла, взялись, не откладывая. К опросу присоединился и представитель штаба армии, отмечая на карте то, что мы успели увидеть на Кременчугском плацдарме.
– Вот здесь, здесь и здесь, – показывал я штабисту, – мы видели довольно крупные блиндажи. Скорее всего, это склады. Что в них хранится, выяснить не удалось – задача была другая.
Подполковник кивал и ставил отметки, а Щеглов искоса поглядывал на меня, но не вмешивался. Сам он никаких блиндажей не видел, хотя я пару раз о них и упоминал.
– На берегу устроены временные пристани, которые днем, видимо, маскируются и не используются. Мы видели такие пункты высадки в двух местах – здесь и здесь, – я опять указал точки на карте.
– Вот на этот остров немцами построен понтонный мост. По нему происходит непрерывное движение техники и войск.
– Откуда эти данные? – подполковник оторвался от карты и внимательно посмотрел на меня. – Вы ведь там не были, младший лейтенант.
– Я был относительно недалеко, когда захватывал лодку гауптмана, и слышал скрип дощатого настила и звук моторов грузовиков, приближавшихся с западного берега. Вы можете уточнить у пленного, товарищ подполковник. Он о существовании этого моста наверняка знает – проезжал по нему перед тем, как пересесть в лодку.
Штабист кивнул, сделал на карте пометку и поставил рядом с ней знак вопроса.
– Что-то еще, младший лейтенант?
– Товарищ подполковник, мы видели, что немцы хорошо наладили переправу на плацдарм пехотных частей и даже легкой артиллерии. Делают они это с помощью лодок и плотов, и для этих целей прекрасно обходятся без моста. Тем не менее, полевой допрос пленного показал, что на западном берегу накапливаются инженерные части и все необходимое для строительства понтонной переправы большой грузоподъемности. Такой мост может быть нужен только для танков и другой тяжелой техники, а значит, немцы готовятся к переброске на Кременчугский плацдарм танковых дивизий…
– Младший лейтенант, – прервал меня Штабист, – пока это только ваши фантазии. У вас есть доказательства ваших слов?
– Товарищ подполковник, разрешите доложить, – вмешался Щеглов.
– Слушаю вас.
– У нас есть только предварительные наблюдения. Мы решали другую задачу и не могли отвлекаться на что-то еще. Чтобы получить доказательства подготовки немцами переправы для танков, нужно провести дополнительную разведку.
– Так проведите, капитан. Вы ведь командуете разведротой – вам и карты в руки.
– Проблема в том, что даже если мы обнаружим доказательства слов младшего лейтенанта Нагулина, армия не успеет ничего предпринять. С теми средствами, которые задействованы немцами для сооружения переправы, они успеют построить мост за несколько дней, если не за сутки, а потом за одну ночь перебросят на плацдарм танки.
– Капитан, вы, кажется, заразились фантазиями вашего подчиненного, – усмехнулся подполковник, но смотреть на нас он продолжал очень внимательно. – Я пока не понимаю, чего вы хотите от меня.
– Десять минут вашего времени, товарищ подполковник. Мы готовы изложить план разведывательно-диверсионного рейда, но нам, весьма вероятно, потребуется поддержка артиллерии.
– У вас в дивизии нет артполка, капитан? Почему вы обращаетесь за этим к представителю штаба армии?
– Потому что только в распоряжении штаба армии есть гаубицы, способные достать до нужных нам целей и качественно их подавить. Я говорю о Б-4, товарищ подполковник.
– Ну что, Виталий Николаевич, особый отдел допросил пленного немца? – командующий тридцать восьмой армией развернулся к вошедшему начальнику штаба.
– Так точно, Николай Владимирович, и не только его. Разведчики из трехсотой дивизии, которые этого гауптмана взяли, тоже кое-что рассмотрели. Подполковник Семенов опросил их и нанес на карту полученные данные и последние изменения в обстановке. Вот, взгляните.
Генерал-майор Фекленко склонился над картой, развернутой на столе начальником штаба.
– Гудериан еще продвинулся, – мрачно констатировал командарм, глядя на протянувшиеся с севера синие стрелы ударов немецкой танковой группы, – Теперь уже очевидно, что он хочет окружить весь Юго-Западный фронт. Но, я смотрю, продвижение замедлилось, так что будем надеяться, что нам в спину его танки не ударят.
– Наши закрепились в районе Нежина и Ромны, – без особой уверенности в голосе ответил начштаба, а с востока по прорвавшимся немцам наносит удары Брянский фронт Еременко. Должны удержать, товарищ командарм.
– Ладно, Виталий Николаевич, вернемся к делам нашей армии. Что у нас тут? Мост с западного берега на остров Улиточный?
– Так точно. Разведчики ночью слышали звуки, характерные для переправы техники по понтонному мосту, а пленный немец эти данные подтвердил. Мост легкий, танки не пройдут, да и с острова на наш берег переправы тоже пока нет.
– Точные координаты моста известны?
– Пленный не смог их указать. Его переправляли ночью на грузовике, а разведчик, которому удалось подобраться относительно близко, переправы вообще не видел, слышал только звуки моторов.
– Плохо. Что с погодой? Авиация сможет работать? Мост необходимо уничтожить как можно скорее.
– Нет погоды, Николай Владимирович. Низкая облачность и дожди. Авиаторы еще пару дней просвета не ждут.
– Как слепые, – Фекленко недовольно поморщился, – хорошо хоть разведчики этого гауптмана притащили, сразу карта данными пополнилась. Он, кстати, из сто двадцать пятой пехотной дивизии? Значит, и этих из-под Умани тоже к нам перебрасывают.
– Немцы все время увеличивают количество пехоты на плацдарме. Разведка видела и легкую артиллерию. Ее на лодках с Улиточного острова перебрасывают.
– Ну, мы тоже постепенно усиливаемся, – возразил Фекленко, – Резервов нам все же подкинули, хоть и поздновато. Плацдарм ликвидировать мы не сможем, зато теперь, если немцы ударят пехотой навстречу Гудериану, мы их удержим. Должны удержать.
– А если они перебросят танки? – осторожно задал вопрос начальник штаба.
– Каким образом? Без моста можно, конечно, доставить на плацдарм несколько машин, но в масштабах предполагаемого наступления это не серьезно.
– Разведчики настаивают на том, что немцы готовят строительство большого моста. Доказательств у них нет, сплошные туманные предчувствия, но пленный на допросе подтвердил, что видел многочисленные саперные части на западном берегу и значительное скопление понтонов и строительных материалов, которые могут быть использованы для возведения переправы.
– Ну, хорошо, даже если так, – задумался командарм. – Что они будут переправлять? Тяжелую артиллерию? Танков-то у них здесь нет, даже на западном берегу. Пока погода была летной, авиаразведка о танковых частях противника не докладывала.
– Не знаю, Николай Владимирович, – развел руками начштаба, – Но могу сказать одно: если немцы собираются строить мост, значит, им будет что по нему переправлять.
– Какое-то гадание на кофейной гуще у нас с вами получается, Виталий Николаевич, – покачал головой командующий.
– Подполковник Семенов доложил мне, что от разведчиков трехсотой дивизии поступило предложение. Они хотят вернуться туда, где взяли гауптмана, но уже с другими целями.
– Так пусть действуют. Такая операция не требует согласования в штабе армии, – удивился Фекленко.
– Они хотят уйти в рейд на несколько дней и взять с собой рацию. Засядут на берегу или на каком-нибудь из небольших островков, и будут вести наблюдение. Если немцы начнут строить переправу, они сообщат точные координаты моста и предлагают ударить по нему из гаубиц особой мощности, но для корректировки огня им нужно наладить взаимодействие с артполком РГК, а без вашего приказа с ними там никто разговаривать не будет.
– Это большой риск, – засомневался Фекленко, – Чтобы достать до Днепра, гаубицы Б-4 придется подтянуть почти к самой передовой. Как только они откроют огонь, немцы начнут контрбатарейную борьбу, а стрелять артиллеристам придется долго – на такой дистанции попасть непросто, даже с помощью корректировщика.
– Командир отдельной разведроты трехсотой дивизии капитан Щеглов утверждает, что если огонь будет корректировать младший лейтенант Нагулин, попадания последуют быстро.
– Вот как? – в голосе командарма отчетливо слышался сарказм. – И кто это Нагулин? Великий артиллерист зачем-то отправившийся служить в разведку?
– Я, когда услышал об этом плане, тоже так отреагировал, – пожал плечами начштаба. – Но потом… В общем, я на всякий случай запросил в особом отделе, что у них есть на этого Нагулина.
– И? – заинтересовался Фекленко.
– Они с капитаном Щегловым прибыли к нам из шестой армии генерал-лейтенанта Музыченко – вырвались из котла в составе штабной колонны. Подробностей нет, но, вроде как, этот Нагулин там себя очень неплохо проявил. И гауптмана, по словам особистов, именно он захватил, напав на лодку, перевозившую офицера, и перебив охрану.
– Ну, раз он такой молодец, пусть капитан пишет на него представление к награде – честно заслужил. Но это не ответ на мой вопрос.
– Это не все, товарищ командарм. Из особого отдела фронта пришел секретный приказ. Меня под роспись ознакомили. Младший лейтенант, оказывается, не так прост. Нашим особистам предписано установить за ним наблюдение, но не трогать. Особо указано, чтобы Нагулину не препятствовали в его инициативах. В разумных пределах, естественно. Он, похоже, чем-то изрядно отличился там, под Уманью. Чем-то таким, что проняло даже больших чинов из НКВД. В трехсотую дивизию с последним пополнением прибыло немало людей из шестой армии. Майор Гунько задал им несколько аккуратных вопросов о Нагулине. Все в один голос утверждают, что он отличный стрелок, просто феноменальный. Причем бьет с одинаковой точностью из любого оружия, включая зенитные пушки. Говорят, сбил на их глазах несколько самолетов.
– Ну, все эти рассказы нужно на десять делить… – задумчиво произнес Фекленко. – Но боец он, похоже, действительно непростой. И с мостом этим для танков вы, Виталий Николаевич, меня изрядно озадачили, не скрою. Хорошо, товарищ начальник штаба, готовьте приказ, я подпишу. Пусть действуют разведчики, будут им гаубицы особой мощности.