Зойка продолжала охать и причитать, когда у меня зазвонил телефон. Я сняла трубку:
– Слушаю.
– Люсенька, умоляю, не бросай трубку! – завизжал голос.
Я с трудом узнала Свету Рзаеву.
– Отдай им сто тысяч долларов, иначе они меня убьют! А-а-а, перестаньте, мне больно! Больно! А-а-а!!!
– Немедленно прекратите ее мучить! – закричала я.
– Конфетка, – услышала я знакомый мужской голос, – мы охотно перестанем ее мучить, только верни деньги.
– Но я ничего не брала! Где я возьму сто тысяч?
– Где хочешь, это не мое дело. Я человек маленький, у меня приказ. Если денег не будет, твоя подружка умрет в мучениях. А чтобы ты нам поверила, прямо сейчас мы сломаем ей руку. Левую.
Послышался ужасный хруст, потом дикий, нечеловеческий вопль.
От ужаса я выронила телефон. Зойка смотрела на меня во все глаза:
– Что случилось?
Я молчала, пытаясь собраться с мыслями.
– Да что случилось-то?!
– Случилось страшное. Не знаешь, где можно раздобыть сто тысяч долларов? Нужны позарез.
– Зачем тебе?
Я рассказала про похищение, требование выкупа и сломанную руку.
– Бред какой-то! – отреагировала подруга. – Слушай, а может, у нынешней молодежи такие шуточки? Может, это модный прикол, а мы, старые клячи, не в курсе?
– Да не похоже на розыгрыш. Уж очень этот мужчина убедителен. А ты слышала крик?
Она передернула плечами.
– Да, просто жуткий.
– Надо где-то достать деньги, – медленно сказала я.
– Не понимаю, чего это ты так о ней беспокоишься, – ревниво заметила Зойка. – Разве она твоя лучшая подруга?
– Да нет, мы просто коллеги. Наверное, это у меня чувство вины.
– Ага, – оживилась Зоя, – значит, ты и вправду взяла ее деньги?
– Да не брала я никаких денег! В том-то и дело. Это такое чувство вины, когда ты ничего плохого не делала, но все окружающие убеждены в обратном и навязывают тебе чувство вины. Понимаешь?
– Нет, не понимаю.
На меня неожиданно нахлынули детские воспоминания. Однажды, когда мне было лет пять, я пришла в гости к подружке. Мы с ней беззаботно играли до тех пор, пока ее бабушка не сообщила, что со стола на кухне исчезли двадцать копеек. Она, мол, пришла из магазина и сдачу – бумажный рубль и монету в двадцать копеек – положила на стол. Рубль на месте, а монета пропала. И как раз пять минут назад я заходила на кухню попить воды…
В то время на двадцать копеек можно было купить пломбир в вафельном стаканчике или, если добавить еще две копейки, пирожное «корзиночку». Они обе – подружка и ее бабушка – уставились на меня, ожидая, что я признаюсь. Я не признавалась, а только лепетала, что даже не подходила к столу и не видела, что там лежит. Бабка добрых полчаса увещевала отдать монету, обещая, что мне ничего за это не будет. Я стояла на своем: денег не брала.
Сейчас-то я понимаю, что подружка сама стащила у бабки денежку или, может, бабка была в маразме, но то ощущение полнейшего бессилия что-либо доказать я помню до сих пор. Естественно, таких слов, как «презумпция невиновности», я тогда не знала.
Зойка решительно тряхнула головой.
– Ерунда, забудь. Там было двадцать копеек, а тут сто тысяч долларов. Какое еще чувство вины?
Я молчала, и она раздраженно продолжила:
– Ну ладно, допустим, эту Свету похитили и даже руку сломали. Но ты-то тут при чем? С какой это радости тебе за нее выкуп платить? У нее что, родственников нет? Муж, родители? Должна же быть родня!
Ох, ну и дура же я! Ну конечно – родственники! Мужа у Светы точно нет, а вот про родителей она как-то раз обмолвилась. Сказала, что ее отец – генерал, а мать – доцент в техническом вузе, преподает сопротивление материалов или что-то в этом роде. Надо им все рассказать, пусть спасают свою дочь!
Странно только, почему Света позвонила мне, а не родителям? Возможно, от шока она забыла домашний телефон, а мой номер нашелся в записной книжке. Мы однажды обменялись с ней номерами домашних телефонов, вернее, это я дала ей свой. Да, вероятно, так оно и было. Ведь не каждый же день человека похищают с целью выкупа, есть от чего потерять голову.
На следующее утро я первым делом узнала адрес Светы. Позвонила в наш отдел кадров и сообщила:
– Рзаева второй день отсутствует на рабочем месте, по телефону не отвечает.
– А вдруг это прогул? – всполошилась менеджер по персоналу Юля.
– А вдруг больничный? Дайте мне ее адрес, я съезжу и все узнаю.
– Люся, ты ангел! – услышала я сквозь шорох бумаг. – Вот адрес: улица Рабочая, дом семнадцать, квартира четыре.
Я полезла в карту Москвы, чтобы узнать, где это находится, и обнаружила, что практически в центре. Впрочем, если папа – генерал, то ничего удивительного.
Дом номер 17 оказался дряхлой пятиэтажкой, со всех сторон окруженной элитными новостройками, как бледная поганка – боровиками. Я сверилась с листком – все правильно, я пришла по адресу. Наверное, в скором будущем «хрущевку» снесут, но сейчас жизнь в ней бурлила. Старушки точили лясы на лавочке у подъезда, мамаши с детьми сгруппировались около песочницы.
Четвертая квартира располагалась на первом этаже. Дверь была железная, но простенькая и довольно старая. Я нажала на кнопку звонка. Никакой реакции. Я нажала опять. Прошло минуты две, и я уже собралась уходить, как дверь с диким скрипом открылась. На пороге стояла очень полная женщина, вид у нее был заспанный.
– Ой, простите, я вас, кажется, разбудила…
Я сама, бывает, в одиннадцать часов утра еще сплю сном младенца. Эта дама, видимо, такая же «сова», как и я.
– Чего вам? – равнодушно поинтересовалась женщина.
– Я ищу Светлану Рзаеву, мы с ней вместе работаем. Она здесь живет?
– Нет, она уже давно здесь не живет.
– А где я могу ее найти?
– Не знаю, – бесцветно ответила дама, явно намереваясь закрыть дверь.
Я ухватилась за дверную ручку:
– Подождите! Мне нужно найти Светиных родителей! Это очень важно!
– Ну я ее мать, а в чем дело?
– Ой, – обрадовалась я, – вы-то мне как раз и нужны! Только, знаете, это разговор не для посторонних ушей. Можно войти?
Женщина нехотя впустила меня внутрь.
Квартира оказалась очень загаженной. Не могу сказать, что являюсь ярой поборницей чистоты, но до такого состояния я жилье не довожу. В маленькой прихожей полы, похоже, никогда не мыли, линолеум покрылся коркой грязи. Я вознамерилась снять сапоги, но потом передумала и прошла за хозяйкой на кухню прямо в них. И правильно сделала, здесь было еще грязнее. При нашем появлении тараканы в мойке даже не попытались скрыться, только озабоченно засуетились по тарелкам.
Я огляделась в поисках пустых бутылок, их не было. Даже окурков не наблюдалось. Значит, это не алкоголизм, а обыкновенная неряшливость.
При дневном свете я смогла хорошо рассмотреть хозяйку. Она была очень полной, причем болезненно полной. Одним только обжорством невозможно «наесть» три подбородка и огромный живот, смахивающий на пуховую подушку. Лицо одутловатое, красное, глаза припухшие.
Женщина продолжала стоять и как-то отстраненно на меня смотрела. Я заговорила первой:
– Простите, не знаю вашего имени-отчества…
– Елена Андреевна.
– Очень приятно, а я Люся. Так вот, Елена Андреевна, нам лучше сесть, разговор будет не из легких.
Она послушно села на табуретку, я устроилась на другой.
Я раздумывала, с чего начать, и все-таки решила не говорить всей правды.
– Понимаете, в чем дело. Я работаю с вашей дочерью, несколько дней назад она пропала, и мы не можем с ней связаться. А у нее остались важные документы. Я подумала, может, Света заболела, вот и пришла навестить…
– Она здесь не живет, только прописана, – сказала Елена Андреевна. – У нас однокомнатная квартира, вдвоем здесь тяжело ужиться, Света давно уже снимает угол.
– А где?
– Понятия не имею.
– Но она к вам приходит, звонит? У вас есть ее телефон?
Хозяйка покачала головой:
– Мы не поддерживаем отношения. Дочь приходит, только чтобы забрать из ящика квитанции по оплате за квартиру. Несколько лет назад она разделила лицевые счета, теперь оплачивает свою долю. Когда наш дом снесут, мы получим отдельные квартиры.
– Может, ее отец знает, где она?
– Свету я вырастила одна, – с нажимом сказала женщина.
Я уже заметила, что Елена Андреевна мало похожа на доцента. Значит, и про отца-генерала Рзаева наврала.
– Вы понимаете, я боюсь, как бы со Светой не случилось чего-нибудь плохого. Она так неожиданно пропала…
В ответ Елена Андреевна едва заметно пожала плечами.
Я решила надавить посильнее:
– Однажды я видела ее в компании людей криминального вида. Вдруг она попала в переплет?
Елена Андреевна по-прежнему молчала.
У меня было такое ощущение, что я разговариваю с замороженной рыбой. Слышит ли она меня? Вызывают ли мои слова у нее какие-либо эмоции? По внешнему виду это понять невозможно.
– А у Светы есть подруги? – допытывалась я. – Кто-нибудь, кто знает, где она может сейчас находиться?
Собеседница наконец открыла рот:
– Когда-то у нее была подруга, Милена Немудряк, они дружили со школы. Не знаю, дружат ли теперь.
– Адрес знаете? Или телефон?
– Пойду поищу.
Елена Андреевна тяжело поднялась и ушла. Через пять минут она вернулась с пыльной записной книжкой и продиктовала мне номер телефона.
Я поняла, что больше мне здесь делать нечего, попрощалась с хозяйкой и направилась к выходу. Елена Андреевна открыла мне дверь и неожиданно спросила:
– А где Света сейчас работает?
– В газете по трудоустройству «Работа».
– Кем?
– Корреспонденткой.
Впервые ее лицо оживилось:
– Надо же, как высоко дочка взлетела!
– А вы где работаете? – полюбопытствовала я.
– Я на инвалидности, – буркнула она и захлопнула дверь.
Почему-то меня совсем не удивляет, что Света придумала себе других родителей. Зачем коллегам знать правду? И кажется, я понимаю, почему в трудную минуту она обратилась за помощью не к матери, а ко мне.