Гаитэ колебалась недолго. Она бросилась к мужу, не сумевшему удержаться на ногах и оседающему на пол.
– Виночерпай, подлец! – хрипел Торн, бессознательно цепляясь за Гаитэ.
Распахнулись двустворчатые тяжёлые двери. Гаитэ как сквозь вату слышала, как кто-то кричал: «Лекаря! Быстрей!».
Но что такого мог сделать врач, чего не могла она?
Как же страшно! Как страшно, когда помощь приходится оказывать самым близким. Ноги подгибаются, руки и голос не слушаются. Но если не помочь, если промедлить, испугаться, дать слабину, через минуту-другую будет поздно. Счёт идёт на секунды.
Дар применять бесполезно. Она не может тягаться с отравляющим веществом, поднимающимся по венам и артерия. Сначала нужно остановить его токсичное действие.
– Потерпи! Потерпи, любовь моя! – всхлипывала Гаитэ. – Возьми там подушку, подложи ему под голову, – распорядилась она, отдавая приказ одному из стражников.
Бросившись к камину, она рывком отодвинула тяжёлую решётку.
– Немедленно нужно промыть им желудки, или они погибнут! – пояснила она свои действия.
Насыпав в миску несколько совков угля, Гаитэ прикрикнула на растерявшегося стражника:
–Не стой столбом! Неси воды!
Тот со всех ног бросился выполнять распоряжение.
Гаитэ, тем временем, залив уголь водой, принялась руками разминать его в мелкую черную кашицу, приговаривая:
– Потерпи! Потерпи, Торн! Я сейчас!
Самое страшно, что он оставался в полном сознании, изо всех сил борясь, цепляясь за жизнь. Впади он в беспамятство, мучился бы меньше, но и шансов выжить у него бы уменьшились. Люди во сне умирают чаще.
Слив полученный раствор в пустующий серебряный кувшин, Гаитэ отдала новый приказ:
– Откройте ему рот! Пусть глотает, пока может! Вырвет – дайте ещё!
– Но это же колдовство?! – с ужасом проговорил стражник.
Гаитэ хотелось задушить его голыми руками.
– Это – медицина!
Гаитэ и сама бы сделала всё, если бы могла, но ей не хватало физических сил, поэтому приходилось прибегать к помощи этих олухов.
Как только организм Торна отринул яд, она применила свой дар. Как ни странно, это оказалось сложно. Яд был сильнее, чем она рассчитывала. Возможно, и тот эмоциональный шок, который Гаитэ испытала, наложил отпечаток на её способности.
Торна она вытащила, но в случае с императором всё было гораздо хуже. Его куда более изношенный организм был ослаблен, и, хотя Алонсон сопротивлялся, Гаитэ понимала, что шансы его невелики.
– Госпожа? – подняв взгляд, Гаитэ увидела склонившегося к ней Кристофа.
Она полагала, что он остался во дворце, дома.
– Я рада, что ты здесь. Видишь, какое несчастье свалилось на нас?
– Да, моя госпожа. Но…
– Что?
– Прошу прощения, вы были заняты, а ваш муж и Их Величества… я осмелился отдать приказ от вашего имени.
– Какой приказ? – вскинула она на слугу непонимающий взгляд.
– Приказ закрыть городские ворота и усилить стражу. Когда Жютен услышит, что император мёртв, толпа взбунтуется. Случившееся нужно держать в тайне как можно дольше.
– Судя по тому, что ты здесь, не особенно-то это удаётся, с горечью простонала Гаитэ. – Действуй, как знаешь. Только никому не навреди.
– Ещё, госпожа…
Гаитэ не терпелось подняться к мужу, которого она велела отнести в его прежнюю опочивальню. Платье на ней взмокло от пота, ноги ломило от тесных туфель. Вокруг было слишком много огня, людей, крови на полу.
– Что? – в нетерпении обернулась она и, прочитала жалость в глазах Кристофа. – Ещё плохие новости? Дайте мне силы, Добрые Духи!
– Ваша мать, воспользовавшись поднявшей суетой сбежала из Жютена.
– Что?! – потрясённо протянула Гаитэ.
Ей хотелось добавить: «Не может быть!». Но какое там – не может? Вот же оно, происходит, прямо здесь и сейчас, с ней. Внезапно и без всякого предупреждения.
– Как только я понял, что эта сучка сбежала, пустил за ней погоню и велел закрыть ворота, чтобы мышь из города не проскользнула. Но, боюсь, слишком поздно.
– Кристоф! Ты должен вернуть её! Это же катастрофа! Если Торн узнает… вернее, когда он узнает, он мне этого не простит. Последуй за ней и верни любой ценой. Но, пожалуйста, живой.
Кристоф выглядел так, словно намеревался оспорить её приказ:
– Вы уж простите, госпожа, но я не могу вас оставить в такой момент. Вам кроме меня рассчитывать не на кого, а сейчас, не дай бог оба Фальконэ помрут, такая заварушка начнётся!
– Верни мою мать!
– Вы хотите, чтобы ваш муж отрубил ей голову?
Гаитэ сникла, окончательно пав духом. Как бы там не было, а смерти Стеллы она не хотела.
– Мы недооценили наших врагов, – печально взглянула она на Кристофа. – Но нельзя думать обо всём и сразу. Что мне делать, чтобы удержать ситуацию под контролем?
– Нужно, чтобы сила была на вашей стороне, госпожа.
– То есть?
– Нужно выбрать самые верные войска для охраны императорского дворца.
– Так и сделай. И пошли людей на виллу Рокора для эскорта Эффидели. Пусть она немедленно прибудет сюда.
– Будет сделано.
– Найди верного и смышлёного человека, чтобы послать его к Сезару с известием о случившемся. Дальше пусть сам решает, как действовать.
Гаитэ понимала, что нужно думать о государственных делах, но всё, на что её хватало это страх за жизнь Торна. Жизнь эта походила сейчас на тонкий язычок пламени, что в любой момент мог погаснуть.
– Какие-то новости? – спросила она, поднявшись в комнату мужа, где хлопотали доктор и слуги.
– Он дышит, госпожа. Уже за одно за это следует благодарить добрых духов. Ваша Светлость, принц вернулся к жизни, но впал в бессознательное состояние.
– Отойдите! – потребовала Гаитэ. – Он должен жить! Любой ценой!
– Не могу поручиться за это, госпожа. Будем ждать. Нужно запастись терпением…
– Если оба Фальконэ, отец и сын умрут, то что же с нами будет? – выдохнул кто-то из людей, окружающих одр.
– Он не умрёт! Я не допущу этого, – заявила Гаитэ, садясь рядом с мужем и беря его за руку. – Духи этого не допустят.
Жилистая сильная мужская ладонь была сейчас безвольной, как у ребёнка.
– Торн – великий воин, – сказала она с уверенностью, которой на самом деле не испытывала. – Мой муж победит смерть, он не сдастся. А потом мы найдём предателя и заставим его заплатить за всё!
При мысли о том, что к предателям, так или иначе, наверняка относилась и её родная мать, что заговор, может статься, готовился под её чутким руководством, на сердце упала ещё одна льдинка.
«А что, если он умрёт?», – упрямо задавал вопрос внутренний голос.
Этот вопрос светился и в глазах окружающих людей – челяди, ближнего круга, доктора.
«Что, если он не встанет? Что будет со всеми нами? Что делать мне?», – с ужасом думала Гаитэ, понимая, что, если мужа не станет, бремя власти во всей его тяжести падёт на неё.
Ей придётся принимать решения. Возможно, важные, судьбоносные решения. Но, Духи! Она к этому не готова.
Ей никогда, даже на час, не нужна была реальная власть!
Горе диктует желание закрыться от всех и рыдать, заламывая руки, но положение, проклятое положение, обязывает быть отважной и не терять достоинства и контроля.
Кто-то должен оставаться хладнокровным и знать, что делать дальше. Или хотя бы делать вид.
Она, Гаитэ Рейвдэйл, возлюбленная жена Торна Фальконэ, которой судьбой уготовлено пройти по пути, усыпанному розами, шипами и золотом. И не в её силах изменить это. Нужно принять предначертанное.
Никому не дано попасть в рай, оставаясь на земле. И звездой на небосклон не подняться, если не вспыхнуть ярко и не прогореть дотла.
Дверь распахнулась. В опочивальню, и без того переполненную людьми, вбежала Эффидель.
– Гаитэ? Что происходит? В покои отца меня даже не пустили!
Лисичка впервые со дня их знакомства выглядела бледной, утратившей природную жизнерадостность. Будто маленькое солнышко, проглядывающее сквозь её, ещё такую юную, оболочку, забежало за тучку, и та пригасила сияние яркой души.
Гаитэ молча смотрела на девушку, не находя в себе силы сказать правду.
Поднявшись, она взяла Эффидель за руку, увлекая в сторону от остальных, так, чтобы их не могли слышать:
– Мы сделали всё, что в наших силах, но у человеческих возможностей есть предел. Иногда он наступает раньше, чем нам бы того хотелось. Боюсь, ваш отец при смерти и нам ещё повезёт, если выживет Торн. Если нет, то да поможет нам всем Бог. Сезар вряд ли успеет добраться до столицы, чтобы успеть предотвратить беспорядки.
– О чём ты говоришь? – потрясённо выдохнула Эффи.
– Надежда не должна оставлять нас, но следует готовиться к худшему. Нам, женщинам, с горсткой людей, предстоит противостоять слишком многим.
– Такое страшное горе обрушилась на нашу семью, а ты говоришь… о чём, Гаитэ?!
– Страшное горе обрушилось на всю страну, Эффи. Когда падает огромная башня, она погребает под собой огромную толпу. Заговор гораздо обширнее, чем мы предполагали. Моя мать… она сбежала. И наверняка вместе с нашими врагами сделает всё возможное, чтобы подогреть беспорядки и бунты. Мы все в опасности. Не только власть, пойми – сама наша жизнь.
Глаза Эффидель широко распахнулись. До неё только сейчас стало доходить вся тяжесть их положения.
– Даже если Торн выживет, он сейчас не сможет ничего сделать, – покачала Эффи головой. – Действовать придётся тебе. Есть план?
– Откуда ему взяться?
– Тогда его следует придумать! Потому что, если ты права, а я подозреваю, что это именно так, на нас обрушится сам ад.
Лица, лица, лица – все обращены к ней. Все ждут… чего? Что они все хотят, чтобы она сделала?
Как много вокруг людей и как одиноко и страшно рядом с ними. Ты словно заточена на оторванном ото всех острове своей души. Во рту горький вкус печали, в переносице колются непролитые слёзы. Стены, будто сердце, то сжимаются, то вновь встают на место и кажется, будто дворец поднимается вместе с тяжёлой волной перед штормом.
Гаитэ вернулась к кровати и вновь села рядом с неподвижным телом Торна.
Нет, пока ещё не телом! Он ещё дышал, но черты его лица словно начали застывать, приобретая симметричную завершённость какую можно встретить только у мёртвых в первые часы перед кончиной.
Картины прошлого, которого было совсем немного, поплыли перед глазами.
Тепло его тела, вкус поцелуя, аромат кожи. Сила и странный надлом в душе – всё обрушилось в одно мгновение вместе с осознанием, что это уходит, может оборваться вот прямо здесь и сейчас.
И человека не будет. Нигде и никогда.
Как Гаитэ не крепилась, как не старалась сдержаться – не получилось. Боль, уже не помещающаяся в теле, вырвалась всхлипами и слезами. Прижав кулак к губам, погружая в пальцы зубы, чтобы не завыть в голос, как волчица, она судорожно стонала, будто и впрямь стала раненным животным, без сознания, лишь с обнажёнными нервами и инстинктами.
Будто камень, тяжёлый, неподъёмный, упал на грудь. Ни сдвинуть, ни вздохнуть – такая беспросветная тяжесть.
«Он ещё не умер! Он жив», – шептали духи разными голосами. – «Рано оплакивать. Надо бороться».
– Частица души моей! Любовь моя, не покидай меня! – прошептала Гаитэ, вновь беря Торна за руку. – Свет очей моих, останься со мной!
Она перестала видеть людей вокруг – видела только его. Заострившийся профиль, чернеющие провалы глаз и неровное, еле различимое дыхание, бьющееся у губ.
Гаитэ, вцепившись в руку Торна, физически ощутила тот момент, когда темнота вокруг стала густеть, как воздух перед грозой. Нечто огромное, мощное и чёрное медленно наползало, пронизанное грозными зарницами. Нечеловеческая, мощная сила, которую не сокрушить.
Гаитэ ощущала жестокие порывы ветра, неудержимые, неукротимые.
С ней случилось видение. Она стоит на пике горы, и видит, как на неё движется чёрный смерч. Чёрные пики скал со всех сторон, свет гаснет прямо над ней, в узком просвете между густых туч и у ног разверзается пропасть.
Пропасть всё ширилась и в какой-то момент Гаитэ поняла – ветер движется не с небес, как обычно бывает, а из этого чёрного, бескрайнего, расширяющегося провала.
«Я не отдам его тебе», – сказала она мысленно тому непонятного Нечто, что шло со всех сторон. – «Я не отдам его тебе!».
Пропасть, как водой, заполнялось поднимающееся белой дымкой, подвижной, словно ртуть. На душу снисходил покой, но это не было связано со смирением или принятием происходящего – лишь с решением стоить до конца.
Если она вместе с Торном рухнет в эту бездну, так тому и быть, но одного Гаитэ его не отпустит, не разожмёт рук.
Слух наполнился неприятным клёкотом и шумом крыльев, тревожным, волнительным. Так не могут шуршать крылья голубей – только воронов. Зловеще, по-чёрному.
Потом все стихло.
Слабый полустон-полухрип сорвался с губ Торна.
– Любовь моя! – склонилась над мужем Гаитэ.
Медленно, с усилием он открыл глаза, ещё сохранявшие потусторонний блеск.
Взгляд его скользнул в сторону жены.
– Гаитэ, – медленно проговорил он.
– Я здесь, любовь моя! Я рядом с тобой! – сжала она его ладонь в своей руке, прижимая к мокрой от слёз, щеке. – Слава добрым Духам! Ты не покинул меня! Боже милостивый! Благодарю тебя! – возвела она очи горе. – Муж мой! Я так рада, что ты одержал победу над смертью…
– С твоей помощью, жёнушка. С твоей помощью, – отозвался Торн со слабой улыбкой.
Он притянул Гаитэ к себе, цепко, с привычной для него хваткой, которую даже яд не в состоянии был ослабить.
– Мой отец?… Что с ним? Он в порядке?
Что было делать? Лгать ему во имя спокойствия? Гаитэ никогда не была сильна в криводушии.
– Их Величество, в его годы, учитывая то, что он успел выпить больше вина, чем ты…
– Почему ты здесь?! Почему ты не помогла ему?!
– Я не всесильна. Мне пришлось выбирать между твоим отцом и тобой… и выбор мой очевиден.
– Мой отец мёртв?
Глаза Торна ярко заблестели, как бывает только тогда, когда они полны слёз.
– Вот демон! Как же такое могло произойти! Как такое допустили?! Змея подобралась слишком близко…
– Боюсь, что ты прав. И… – Гаитэ заколебалась, не уверенная в том, что эту новость следует сообщать сейчас. Но как умалчивать о таком?
– Что?
– Бюсь, моя мать может быть замешена в заговоре. Она сбежала сразу же, как всё началось.
Торн поднял на Гаитэ тяжёлый, придавливающие взгляд.
– Ты не стала пить вино, – с горечью, почти с ненавистью, проговорил он.
– Я никогда не пью. Ты же знаешь.
– Наша смерть с отцом была тебе выгодна!
– Если так, то зачем я сделала всё возможное, чтобы спасти вам жизнь?
Гаитэ не была удивлена подозрениями Торна. Зная его нрав и характер она к этому готовилась.
– Я на вашей стороне. Сейчас слишком много всего навалилось, чтобы нам ссориться. Мы должны быть едины. Все.
– Ты права. Ворота во дворец заперли?
– Кристоф посоветовал мне сделать это, как только мы поняли, что вас отравили. Эффидель с мужем здесь.
– Отлично. Всех посетителей гнать прочь! Болезнь мою и отца следует держать в тайне. Это поможет выиграть время.
– Мы можем попытаться, но вряд ли получится, – вздохнула Гаитэ.
Передав приказ Торна секретарю, она, напоив мужа целебным отваром из трав, которые должны были нейтрализовать остатки токсинов в его организме, направилась в покои императора.
Лекарь передал тревожное сообщение. Их Величества пришли в себя, но, скорее всего, не проживут до рассвета.
К собственному удивлению, Гаитэ не застала царственного свёкра в постели. Он велел отнести себя в тронный зал. Всё это было странно, нереалистично, жутко. Высокий зал, неровные всполохи факелов, эхо шагов, тени.
И умирающей в высоком кресле.
Рядом с Алонсоном стояли его дочь и любовь последних лет его жизни, красавица Франческа.
Жозе Рокор, муж Эффидель, стоял в отдалении.
– А, вот и ты, последняя из Рэйвов, – тихим, ровным голосом проговорил Алонсон. – Подойти ближе. Скажи, как мой сын?
– Пришёл в себя, Ваше Величество.
– Он будет жить?
– Вне всякого сомнения.
– Мы рады это слышать, – откинулся на спинку кресла император. – Известие скрашивают нашу боль, которую мы почти не в силах выносить.
Гаитэ, не говоря ни слова, приблизилась к императору и, присев у его ног, положила свои руки на его. Исцеление было невозможным, процесс интоксикации зашёл слишком далеко, но облегчить его муки она всё-таки могла. Правда, в изрядной степени разделяю их.
– Благодарю, дитя, – мужчина отнял ладони, покачав головой. – Но не стоит. Слишком поздно, – тяжело вздохнул он. – Слишком поздно для многого.
– Нет! – всхлипнула Эффидель. – Нет, папочка. Не покидайте нас! Мы не готовы…
– Дитя моё, к смерти нельзя подготовиться. В такой час, как мой, нужно быть благодарным за жизнь, которую прожил. А мы прожили интересную жизнь, о которой немногие могли бы мечтать. В этом дворце я видел и рай, и ад, вкусил сполна и любовь, и предательство. Здесь я видел смерть и не раз сам был её причиной. И все же, пусть на душе моей много грехов, я не жалею ни о чём. Люди могут говорить что угодно, но всё, что я делал, я делал для будущего процветания моей страны и воцарения нашей династии.
Императору каждое последующее слово давалось труднее предыдущего. Он тяжело дышал.
– До этого часа из всех войн, в каких довелось участвовать, я выходил с надеждой. Даже если проигрывал, всегда находил способ вновь начать игру с преимуществом в положении. Но в этот миг сердце наше не спокойно. Наши сыновья недостаточно сильны и мудры для того, чтобы править. Торн слишком самовлюблён, а Сезар… – дыхание императора всё учащалось, делаясь прерывистей. – Сезар слишком амбициозен. Оба слишком легко идут на поводу страстей. И единственная надежда, которую я даже сейчас храню в своём сердце, что ты сумеешь примирить непримиримое, найти равновесие там, где его изначально не было. Я должен был бы передать этот перстень тому из сыновей, кто займёт моё место на престоле. Но вокруг меня нет сыновей. Лишь женщины. Ты, как будущая королева и мать моих внуков, передашь этот символ власти вашему новому королю.
Тяжёлый перстень с кровавым рубином лёг в ладонь Гаитэ.
– Нет, отец, нет! – сжала руку отца, рыдая Эффи. – Не говорите так. Мы вылечим вас! Спасём. Правда же, Гаитэ? Ну скажи ему!
Но Гаитэ и без дара было видно, как душа Алонсона медленно, но верно покидает его бренное тело, отходит.
– Папочка! Как же мы будем жить без тебя?! – причитала, всхлипывая, Эффи.
– Если ты любишь меня по-настоящему, дитя моё, будь щедра, не держи меня больше здесь. И не плачь. Мне пора в последний, самый трудный бой, моя девочка. Пообещай позаботиться о них, – обратил он последний взгляд на Гаитэ.
– Обещаю, – кивнула та.
– Мой день подошёл к концу. Ночь близка… – выдохнул, угасая, Алонсон перед тем, как в последней смертной судороге упасть на руки плачущих женщин.
Спустя четверть часа Гаитэ была вынуждена войти в опочивальню мужа с тяжёлым известием:
– Ваш отец, Их Величество император Саркассора, Алонсон III, умер. Король умер. Да здравствует король!
С этими словами она надела оставленный кровавый перстень на руку мужу.
Какое-то время Торн хранил молчание, откинувшись на подушки, прикрыв глаза рукой. Потом тихо произнёс.
– Нам всем следует готовиться к худшему. Власть мало получить. Её нужно завоевать. А Бог свидетель – врагов у нас немало.