© Перевод. Ю. Жукова, 2006.
Вы, вероятно, обратите внимание, читая эти мои записки, что время от времени действие в них вдруг переносится в Нью-Йорк и его окрестности; возможно, вы даже вскинете брови и удивленно спросите себя: «Что делает Бертрам в такой дали от своей любимой Англии?»
Вообще-то это долгая история, но если ее подсократить и сделать из многосерийного фильма короткометражку, то суть сведется к следующему: сколько-то времени назад моя тетушка Агата отправила меня в Америку, чтобы я помешал моему кузену Гасси жениться на певичке из мюзик-холла, но от моего вмешательства все так запуталось, что я решил лучше уж остаться пока в Нью-Йорке, только бы избежать нескончаемых задушевных бесед с теткой по поводу случившегося.
Поручил Дживсу найти пристойную квартиру и зажил в изгнании. Должен признаться, более веселого места, чем Нью-Йорк, для изгнанника не найти. Принимали меня всюду с распростертыми объятиями, жизнь кипела, и я, в сущности, не так уж чтобы сильно страдал от выпавших на мою долю невзгод. Приятели знакомили меня со своими приятелями, те со своими, и очень скоро я перезнакомился со всеми интересными людьми города, и с теми, кто купается в роскоши на Парк-авеню, и с теми, кто экономит газ в районе Вашингтон-сквер – художниками, писателями и прочей богемой. Словом, с интеллектуалами.
Корки, о котором у нас с вами пойдет речь, был как раз художник. Портретист, как он сам себя называл, однако ни одного портрета среди его работ пока не значилось. Вообще в портретном жанре есть своя тонкость, я это доподлинно знаю: вы начинаете писать портрет только после того, как к вам пришли и его заказали, но никто к вам не придет и ничего не закажет, если вы уже не написали уйму разных портретов. Трудное условие для честолюбивого начинающего художника, если не сказать жестокое.
Корки перебивался тем, что от случая к случаю рисовал карикатуры для разных журналов и газет – у него очень смешно получается, если нападет на удачную тему, – а также изображал кровати, стулья и прочую мебель для рекламных объявлений. Однако главным его источником средств к существованию был богатый дядюшка, некто Александр Уорпл, который имел джутовую торговлю.
Я смутно представляю себе, что такое джут, но, судя по всему, для широких масс он все равно что хлеб насущный, потому что мистер Уорпл нажил на нем неприлично богатое состояние.
Многие почему-то уверены, что у богатого дядюшки кошелек для вас в любое время дня и ночи нараспашку, но Корки утверждает, что ничего подобного. Его дядюшка был крепкий, цветущий мужчина, такие живут вечно. Пятьдесят один год, и наверняка отсчитает еще столько же. Но не это приводило в отчаяние бедного Корки, он отличался широтой взглядов и ничуть не возражал против долгожительства. Он возмущался тем, что упомянутый Уорпл постоянно его шпыняет и пилит.
Понимаете, дядюшка Корки не желал, чтобы племянник занимался живописью. Считал, что у него таланта ни на грош. И все время требовал, чтобы тот бросил искусство и занялся джутовым бизнесом, начал бы с самого низа и упорным трудом пробивал себе путь наверх. Знаете, что на это говорил Корки? Корки говорил, что понятия не имеет, чем там занимаются на самом низу джутового бизнеса, но чутье ему подсказывает, что ничего гнуснее и придумать нельзя. Более того, он верил, что станет великим художником. Вот увидите, твердил он, придет день, и я прославлюсь. Пока же он употреблял все свои дипломатические таланты и все красноречие, дабы выманить у скупердяя толику ежеквартального вспоможения.
Корки и того бы не получал, не владей душой его дядюшки сильнейшая страсть. В этом смысле мистер Уорпл оказался большой оригинал. Судя по моим наблюдениям, типичный капитан американской индустрии в нерабочие часы как правило не делает ровным счетом ничего. Выпустив на улицу кота и заперев на ночь дверь конторы, он сразу же впадает в спячку, из которой выходит лишь для того, чтобы снова встать к штурвалу американской индустрии. Однако мистер Уорпл в свое свободное время превращался в орнитолога, так это, кажется, называется. Он написал книгу под названием «Американские птицы» и сейчас трудился над другой, которая будет называться «Еще раз об американских птицах». Все были уверены, что когда он ее закончит, то возьмется за третью и будет писать до тех пор, пока запас американских птиц не исчерпается. Корки посещал старика раз в три месяца и слушал его рассуждения об американских птицах. Видно, из дядюшки можно было веревки вить после того, как он всласть наговорится на любимую тему, и потому после этих родственных встреч Корки пока еще исправно получал свое содержание. Но знали бы вы, какие муки приходилось ему за это терпеть. Во-первых, эта ужасная неизвестность: раскошелится старый хрыч или нет, ну, и потом, конечно, птицы, они нагоняли на него смертельную скуку, за исключением, естественно, жареных, да еще с бутылкой доброго вина.
Чтобы завершить портрет мистера Уорпла, добавлю, что нравен он был сверх всякой меры, племянника же своего Корки считал безнадежным тупицей, а всякий поступок, который тот совершал сообразуясь лишь с собственным разумением, принимал как очередное подтверждение его врожденного слабоумия. Подозреваю, что более или менее в том же духе относится ко мне Дживс.
Словом, когда в один прекрасный день ко мне в гостиную робко прокрался Корки, двигая перед собой какую-то барышню, и пролепетал: «Берти, я хочу познакомить вас с моей невестой, это мисс Сингер», я сразу же подумал именно о той стороне дела, по поводу которой он и пришел ко мне советоваться.
– Корки, а как же дядюшка? – только и спросил я.
Бедняга лишь горько рассмеялся. Вид у него был затравленный и несчастный, он был похож на преступника, который благополучно совершил убийство, но не знает, как избавиться от трупа.
– Ах, мистер Вустер, мы так боимся, – произнесла барышня. – Мы надеялись, может быть, вы придумаете, как ему сообщить поделикатней.
Мюриэль Сингер была неброская, трогательно очаровательная юная особа из той породы, что умеют смотреть на вас своими огромными глазищами с таким восхищением, будто вы самый необыкновенный человек на свете, просто удивительно, как вы сами до сих пор этого не поняли. Она несмело опустилась на краешек стула и взглянула на меня, как бы желая сказать: «Ах, он такой сильный, такой могучий, я знаю, он не причинит мне зла». Она вызывала у мужчины желание защитить ее, погладить ее руку и сказать: «Ну, ну, не огорчайтесь, крошка, все будет хорошо» или еще что-то утешительное. Я почувствовал, что готов ради нее на все. Она была как те безобидные на вкус американские коктейли, которые незаметно ударяют вам в голову, так что вы, не успев еще сообразить, что делаете, кидаетесь переустраивать мир, насильственными методами, если надо, и заодно сообщаете вон тому здоровенному детине в углу, что нечего на вас пялиться, вы можете в случае чего и башку ему оторвать. Знаете, я весь зажегся лихостью, отвагой, прямо как благородный странствующий рыцарь, и был готов помогать ей до последней капли крови.
– По-моему, дядюшка будет в восторге, – сказал я Корки. – Он поймет, что мисс Сингер – просто идеальная жена для вас.
Но Корки не откликнулся на мою попытку приободрить его.
– Вы его не знаете. Даже если бы Мюриэль ему понравилась, он никогда в этом не признается. Упрям как осел. Обязательно скажет «нет», для него это вопрос принципа. Как это я посмел принять важное решение сам, не посоветовавшись с ним? Только это его и волнует. Завопит, ногами затопает, в первый раз, что ли?
Я стал усиленно шевелить извилинами, стараясь найти выход.
– Вы должны познакомить его с мисс Сингер, но так, чтобы он не знал, что и вы тоже с ней знакомы. Потом появитесь вы…
– Да как же я их познакомлю? В этом-то и загвоздка.
– Тогда остается последнее средство, – сказал я.
– Какое же?
– Призвать на помощь Дживса.
И я нажал кнопку звонка.
– К вашим услугам, сэр, – произнес возникший невесть откуда Дживс. Есть у него такая особенность: вы должны наблюдать за ним, как ястреб, иначе не заметите, как он входит в комнату. Он вроде тех загадочных индусов, которые вдруг растворяются в воздухе прямо у вас на глазах, перемещаются в таком вот разобранном виде в пространстве, а потом снова собирают себя по частям, где им надо. У меня есть один кузен, он теософ, так он утверждает, что у него такой фокус несколько раз почти получился, правда, не до конца, может быть, из-за того, что в детстве его кормили мясом животных, которых забили злые мясники, и пирогами.
Едва я увидел своего дворецкого, весь облик которого излучал почтительное внимание, как тяжесть свалилась с моей души. Наверное, так чувствует себя ребенок, когда он затерялся в толпе, а потом вдруг увидел неподалеку своего отца.
– Дживс, – сказал я, – нам нужен ваш совет.
– К вашим услугам, сэр.
Я несколькими яркими мазками обрисовал ему горестное положение Корки.
– Так что вот, Дживс, теперь вы знаете, как обстоят дела. Мы хотим, чтобы вы придумали, как познакомить мистера Уорпла с мисс Сингер, и чтобы он при этом не догадался, что она – знакомая мистера Коркорана. Понимаете?
– Вполне, сэр.
– Постарайтесь изыскать какой-нибудь способ.
– Я его уже нашел, сэр.
– Неужели!
– Плану, который я хотел бы предложить, сэр, гарантирован успех, однако не исключаю, что вы можете найти в нем изъян: он потребует некоторых финансовых вложений.
– У Дживса есть гениальная идея, – объяснил я Корки, – но потребуются деньги.
Физиономия у бедняги, конечно, вытянулась, но я, сразу растаяв под трогательным, доверчивым взглядом барышни, понял: настал час выступить в роли благородного рыцаря.
– Здесь, Корки, вы можете рассчитывать на меня, – сказал я. – Буду только рад. Продолжайте, Дживс.
– Я думаю, сэр, мистеру Коркорану стоит воспользоваться страстью мистера Уорпла к орнитологии.
– К орнитологии? А вы откуда знаете, что он помешан на птицах?
– Так уж построены эти нью-йоркские квартиры, сэр. То ли дело добротные дома у нас в Лондоне. А здесь стены между комнатами самого неосновательного свойства. И потому я, не имея ни малейшего желания подслушивать что бы то ни было, несколько раз слышал, как мистер Коркоран с большим чувством высказывался по поводу упомянутого вами увлечения.
– Понятно. Но дальше, Дживс, дальше.
– Эта юная леди могла бы написать небольшую книжицу под названием – ну, скажем, «Круг чтения для детей. Американские птицы» – и посвятить ее мистеру Уорплу. Издали бы ее ограниченным тиражом за ваш счет, сэр, и, конечно же, большая часть текста должна содержать хвалебные высказывания в адрес капитального труда самого мистера Уорпл а о том же предмете. Сразу по выходе в свет подарочный экземпляр книги желательно послать мистеру Уорплу вместе с письмом, где юная леди попросит позволения представиться человеку, которому она столь многим обязана. Полагаю, поставленная цель будет достигнута, хотя, как я уже отмечал, сопряженные с ее достижением расходы могут оказаться значительными.
Я был горд, точно хозяин дрессированной собаки, которая с блеском выполнила свой номер перед почтеннейшей публикой. Я всегда верил в Дживса и знал, что он не подкачает. Я иной раз диву даюсь, как это человек такого выдающегося ума довольствуется должностью моего дворецкого, гладит мне брюки и так далее. Я бы с половиной его мозгов стал как минимум премьер-министром.
– Дживс, это гениально! – сказал я. – Вы превзошли самого себя.
– Благодарю вас, сэр.
– Но я никогда в жизни не смогу написать книгу, – возразила барышня. – Я даже письма пишу с трудом.
Корки негромко кашлянул.
– Видите ли, Берти, таланты Мюриэль скорее лежат в области сцены, – произнес он. – Я не успел вам рассказать, она пляшет канкан в оперетте «Скорее к выходу» на Манхэттене, вот мы немного и волнуемся, как дядюшка Александр отнесется к нашей помолвке. Полный абсурд, конечно, но мы уверены, что именно из-за этого обстоятельства он будет рвать и метать без всякого удержу.
Ну, ясное дело. Не знаю, почему – корифеи психоанализа в этом лучше разбираются, – но дядюшки и тетушки как класс на дух не переносят сцену, будь то оперная, драматическая или любая другая. Она для них как кость в горле.
Но Дживс, конечно, и тут не растерялся.
– Думаю, сэр, мы без труда найдем какого-нибудь нуждающегося литератора, который с радостью напишет нужную нам книгу за небольшой гонорар. Главное – чтобы на титульном листе значилось имя юной леди.
– Правильно, – поддержал Корки. – Сэм Паттерсон за сто долларов все и напишет. Он ежемесячно сочиняет для одного художественного журнала повесть, три рассказа и десять тысяч слов романа с продолжением под разными фамилиями. Такую мелочь, как детская книжонка, он в два счета настрочит. Я с ним прямо сегодня и переговорю.
– Отлично.
– Я вам больше не нужен, сэр? – спросил Дживс. – Очень хорошо, сэр. Благодарю вас, сэр.
Я всегда считал издателей людьми выдающихся познаний, череп у них от серого вещества чуть не лопается, и только сейчас понял, в чем заключается их роль. Знаете, в чем? В выписывании чеков, больше у издателя никаких обязанностей нет, настоящую работу выполняют достойные, трудолюбивые, энергичные люди. Уж я-то знаю, потому что сам выступил в качестве издателя. Я сидел себе, посиживал в своей уютной квартире, черкнул раз-другой вечным пером, и в положенный срок из печати вышла роскошная, в глянцевой обложке книженция.
Я как раз находился у Корки, когда он получил первые экземпляры «Американских птиц» в «Круге чтения для детей». Мюриэль Сингер тоже была там, мы болтали о разных разностях, и вдруг раздался громкий стук в дверь, это посыльный принес пачку книг.
Да уж, это была всем книгам книга. Красная обложка, на ней птица уж не знаю какой породы, внизу золотыми буквами имя невесты Корки. Я открыл один экземпляр наугад.
– «Весенним утром, гуляя по полям и лугам, – прочел я на двадцать первой странице сверху, – ты можешь услышать мелодичное, беззаботное щебетанье красногрудой коноплянки, принадлежащей к семейству вьюрковых, отряд воробьиных. Когда вырастешь, обязательно прочти увлекательнейшую книгу мистера Александра Уорпла «Американские птицы», узнаешь о коноплянке все в подробностях».
Прямо вот так, ни больше ни меньше. Откровенная, лобовая реклама дядюшкиного опуса. Через несколько страниц он опять оказался в центре внимания уже в связи с желтоклювой кукушкой. С ума сойти! Чем дальше я читал, тем больше восхищался автором этой писанины и гением Дживса, который придумал такой грандиозный ход. Дядюшка не устоит, как день ясно. Вы называете человека самым сведущим в мире специалистом по желтоклювой кукушке, и чтобы в душе его после этих слов да не шевельнулось по отношению к вам некое подобие дружелюбия? Быть такого не может!
– Успех обеспечен! – восхитился я.
– Дядюшка наш! – поддержал Корки.
Через два дня он заглянул ко мне на Парк-авеню рассказать, что все идет как по маслу. Дядюшка прислал Мюриэль письмо, исполненное немыслимой, сверхчеловеческой доброты, не знай Корки его почерка, нипочем бы не поверил, что старый хрыч способен на такую галантность. Дядюшка писал, что будет счастлив познакомиться с мисс Сингер, он ждет ее в любое время, когда ей будет благоугодно посетить его.
Вскоре мне случилось уехать из Нью-Йорка. Меня уже давно приглашали погостить в свои загородные поместья разные заядлые охотники и прочие любители скачек и других видов спорта, так что в город я вернулся только через несколько месяцев. Конечно, я частенько вспоминал Корки, как-то у них там, уладилось ли все к общему согласию, и представьте себе, в первый же мой вечер в Нью-Йорке, заглянув в один из тихих кабачков, где я бываю, когда не манят яркие огни, я увидел там Мюриэль Сингер. Она сидела одна за столиком возле двери, а Корки, надо полагать, отлучился позвонить по телефону. Я разлетелся к ней.
– Кого я вижу! Ну, и как? Рассказывайте, рассказывайте!
– А, это вы, мистер Вустер. Очень рада.
– Корки здесь?
– Прошу прощения?
– Вы ведь Корки ждете?
– Я вас не сразу поняла. Нет, я жду не его.
Что-то такое послышалось мне в ее голосе, вроде бы «А это еще что за личность такая?»
– Как, неужели вы поссорились с Корки?
– Поссорились?
– Ну, размолвка у вас произошла, пустяковое недопонимание, оба погорячились, бывает, знаете ли.
– С чего вы взяли? Не понимаю.
– Тогда в чем дело? Раньше вы всегда с ним обедали перед тем, как идти в театр.