Огонь случайно заметил сосед Смирнов, вышедший «до ветру», ведь большинство дачных домиков не имеют и самых примитивных удобств. Он разбудил жену и сына, велел им поднимать всех, кто есть по соседству. Сам же смочил полотенце водой, закрыл им нос и рот, завязав концы сзади, и ринулся в горящий дом. Смирнов знал: там полно людей, они спят.
Тела увидел в большой комнате. Не задумался – почему они лежат на полу, не до того было. Он бросился на помощь. Света было достаточно, чистые (не задымленные) языки пламени заглядывали в окна, даря свет тем, кто внутри. Но и жарко было до чертиков, Смирнов понимал: нужно торопиться.
Он перевернул на спину жену Плещеева, довольно крупную и красивую женщину. Перевернул, чтоб взять под мышки и вытащить из дома, но кровь на ней его остановила. Женщина словно приняла ванну, наполнив ее кровью, а вытереться полотенцем почему-то не посчитала нужным. Смирнов не растерялся, рванул ночную сорочку на груди и приложил ухо, пытаясь услышать толчки сердца. Тщетно. Она была мертва.
Рядом лежало тело ее матери, интеллигентной старушенции, вечно цепляющейся к Смирновым по разным поводам. Из-за старой заразы он терпеть не мог всех интеллигентов на свете, у них же претензий полно даже к Господу Богу. Она лежала на боку, Смирнов только взял ее за плечо, старуха легко перевернулась на спину…
– Ё!.. – отшатнулся он.
Бабка мертва! И в крови, как дочь. Смирнов поднялся на ноги, осматривая пекло и тихо бормоча в ужасе, который с трудом преодолевал:
– Да что за хрень?.. Что тут произошло? – И закричал что есть сил: – Эй!.. Есть кто-нибудь?.. Алё!..
За окном истерично завизжала его жена:
– Ефим! Выходи оттуда! Ефимушка-а-а!..
В этот миг он увидел кучу малу у лестницы. Наверняка все мертвы… А если не все? Нельзя отмахиваться и от единственного шанса, который можно подарить живому. Не посмотрит – совесть потом жить не даст.
Подбежав ближе, Смирнов приостановился на несколько секунд, всего на несколько, чувствуя, как по коже бегут мурашки, добегают до головы и снуют между волосами. Но кого не шокировала б адская картина, освещаемая пляской красно-оранжевых бликов?
Племянница Плещеева Нина лежала на полу, глядя вверх широко раскрытыми, пустыми глазами. И улыбалась! Она была похожа на ведьму, наконец попавшую по назначению: в преисподнюю. Конечно, помощь ей не нужна была. Друг Нины Эдгар – вежливый парень, валялся на ступеньках с закрытыми глазами. А на нем лежал хозяин дома Плещеев… с ножом в спине по самую рукоятку. Но разве не бывает чудес? Однако на чудо уже не оставалось времени, тут самому бы спастись, тем более снаружи раздавались мужские и женские голоса:
– Ефим!.. Вали оттуда!.. Сгоришь заживо, дурак!..
Смирнов не верил, что сгорит, не верил и все тут! Ну, дым вползал в дом плотным облаком, заполняя комнату, а огонь-то пока снаружи. Однако дым уже проходил и через «маску», Смирнов закашлялся. Отвалив тело Плещеева, он в сердцах выругался. Это не дом, а приют мертвецов. Еще один труп! Кто ж так постарался?
Остался парень. На его волосах Смирнов заметил кровь, значит, тоже… Но, освободившись от тела Плещеева, парень сполз по ступенькам ниже и неожиданно застонал. Никогда Смирнов так не радовался, никогда! Он взвалил Эдгара на плечо и потрусил к выходу, словно старая кляча.
Снаружи на пламя лили воду из ведер, да народу было маловато, огонь побеждал. Пожарных вызвали, «скорую» тоже. Смирнов, уложив Эдгара на траву у ограды, приводил парня в чувство, похлопывая по щекам. Угарный газ штука коварная, не успеешь оглянуться – каюк человеку. Какая-то девчонка принесла воды в ковшике, он плеснул Эдгару в лицо, тот облизнул языком губы, открыл глаза. Смирнов бросил спасенного им парня, теперь он мог дать советы самодеятельным пожарникам:
– Вы что! Дом все равно сгорит! Справа лейте, мать вашу, справа! Не дайте перекинуться на соседний участок! Мужики! Кто-нибудь, газ перекройте, а то рванет! – И наклонился к Эдгару: – Ты как, парень?
Молодой человек, окончательно придя в себя, пополз на четвереньках к пожарищу.
– Э! Э! – повалил его на спину Смирнов. – Куда ты, дурья твоя башка?
– Нина… – выговорил Эдгар. – Она там…
– Не, не… – удерживал его Смирнов. – Не надо туда…
– Пусти! – гаркнул Эдгар, оттолкнув его и поднявшись на ноги.
Его шатало, но он рвался в пылающий дом. Смирнов объяснял парню, что девушка мертва, что он убедился в этом лично. Не помогало. Вероятно, Эдгара сильно по голове долбанули, мозги от черепа отскочили, он не понимал слов. И вырвался. Когда идиот скрылся в доме, народ превратился в столбы, забыв о своих прямых обязанностях.
– Всем стоять! – заорал Смирнов, хотя за идиотом никто не кинулся. Тут же он отдал другой приказ: – Всем тушить пожар! Воды! Я сказал, лить воду…
И крепкое слово раздавал направо-налево, а то и руками помогал, толкая к пожарищу «обесточенных» соседей. Смирнов заставил их работать, будто живой человек не ушел в пекло. Украдкой они поглядывали на дом, надеясь, что деревянное строение не обрушится парню на голову, он выйдет оттуда целым и по возможности невредимым. А если не выйдет – как жить? Как потом есть-пить, веселиться, зная, что лично ты и не пытался предотвратить смерть в огне? Впрочем, об этом еще никто не думал, просто людям было страшно.
К всеобщему облегчению, Эдгар появился с Ниной на руках. Он дымился, как тлеющее бревно, но на первый взгляд не пострадал от огня. Длинные волосы Нины не пыхнули, что само по себе странно, а загорелся подол ночного платья. На молодых людей вылили по ведру воды, чтоб хоть немного охладить их, Эдгар закашлялся, причем без остановок, с хрипом и стоном. Он вынужден был опустить девушку на землю, упал рядом на четвереньки и не мог остановить приступ кашля. Женщины захлопотали вокруг Нины, полагая, что кровь на ней – результат неосторожности, девочка поранилась.
– Встать! – рявкнул Смирнов. – А ну обе пошли! На пожар! Тушить!
– Охренел? – огрызнулась пятидесятилетняя тетка. – Девчонка без чувств…
– Встать, я сказал, дуры! – осатанел он. – Я сказал, на пожар!
Его свирепость внушила им покорность, обе подчинились приказу, проявив идеальное послушание. Тем временем Эдгар, еще кашляя, подполз к Нине, приподнял ее за плечи, обнял, шепча какие-то слова, которые за гудением огня невозможно было расслышать. Впрочем, до Смирнова иногда долетало имя, которое он повторял:
– Нина… Ниночка… Как ты?.. Ну, скажи, скажи…
А она действительно, до жути, производила впечатление живой. Ее глаза смотрели в рассветное небо… и улыбка… Нина улыбалась явно Богу.
К приезду пожарных дом основательно подсушился. Пока разворачивали шланги, а пожарные работали с реактивной скоростью, дом пыхнул так, словно где-то внутри открылся газовый поток, взметнувшийся вверх. Обессиленные дачники опустились на землю и без эмоций наблюдали, как пожарные вступили в схватку с огнем, не давая ему распространиться.
Приехала «скорая», тут-то и начались новые проблемы. Эдгару не могли объяснить, что девушка мертва, он не понимал и не давал санитарам забрать ее. Да и сам нуждался в медицинской помощи, медикам удалось схитрить, мол, поехали вместе с ней, в больнице разберутся, кто жив, а кто… нет.
– Вот такая история, – закончила Лариса рассказ, раскатывая из теста крошечные лепешки.
На просторной кухне свободного места не было – кругом одни пельмени и все от пола до потолка засыпано мукой, как на мукомольном заводе. Временно девушки превратились в рабочих, штампующих русско-китайское национальное блюдо. Валя лепила пельмешки чуть крупнее горошины – так потребовал Виталий, руководивший процессом, время от времени заглядывая на кухню. Она очень старалась. Работа безумно нудная, а рассказ – из области фантастики, поэтому Валя, открыв ротик, замирала, в конце спросила:
– А почему всех убили?
– Преступление не раскрыто, – ответила Лариса. – А Эдгар в рубашке родился. Когда Плещееву, дяде Нины, воткнули нож в спину, тот упал на Эдгара – это официальная версия. Я думаю иначе. Эдгар помнил себя только с того момента, как очутился внизу, а спальные места располагались наверху, выходит, он спустился. Эдгар слышал гул…
– А что гудело? – осведомилась Валюша.
– Огонь. Когда горит обширная площадь, то гудит, будто в трубах гуляет ветер. Я считаю, Эдгара ударили во время сна наверху, он потерял сознание. Убийцы, увидев кровь, подумали, что убили его, и подожгли дом. А Эдгар очнулся. Плещеев, будучи еще живым, накрыл его своим телом, спасая от глаз убийц. Оба упали на лестницу, Эдгар снова потерял сознание. Моя версия логичнее, не находишь?
– Угу. Неужели ничего не помнит? – вытаращила глазищи Валя. – Что, как в кино? Амнезия? Она же проходит со временем.
Ее жизнь с пеленок была похожа на вялотекущую шизофрению: одно и то же, одно и то же – тут у любого человека мозги склеятся. Потому необычные истории даже о посторонних людях, которых она узнала заочно, воспринимались Валей чуть ли не эпосом.
– Не совсем так, – сказала Лариса. – Ему снился сон, будто он искал в темном доме Нину. Полагаю, это не сон был. У него частичное отключение, это называется стационарной амнезией, то есть потеря памяти на какие-то события не меняется. К сожалению, медицина бессильна в данном случае.
– Может, хорошо, что не помнит? – задумалась Валюша, сочувствуя молодому человеку. – Все-таки зверское убийство…
– По мнению следствия, а в группу входили и врачи-психиатры, ему нечего вспомнить. Но он упорно заставлял память проснуться, Виталий испугался за него и отвез в Китай к своему учителю. Тсс, слышишь? Идет шеф-повар!
– Как справляемся, девочки? – заглянул в кухню Виталий.
– Мы тут зачахли, – напустилась на него Лариса. – Ну-ка, становитесь к конвейеру, уважаемый, мы с удовольствием поделимся с вами трудностями. Валюша, поддержи меня.
Виталий поставил руки на пояс и повернулся к девушке, мол, кто тут вздумал жаловаться? Валя замялась, не хотелось ей обижать хозяина-узурпатора. Видя ее затруднения, он пошел навстречу:
– Все претензии – в письменном виде, я разберу позже.
– Виталик! – застонала Лариса. – Сколько мы будем их лепить?
– А правда, почему они такие малюсенькие? – позволила себе спросить Валя. Только спросить! Без жалобной интонации, а ведь ее пальчики уже потеряли чувствительность.
– Китайские пельмени – это не просто еда, – принялся просвещать темных дам Виталий. – Это символ! Объединения и крепости уз. Символ богатства, благополучия, удачи. Их едят в первые часы нового года – всей семьей лепят, а потом всей семьей едят. Знаете, сколько видов в классических китайских пельменных? От ста до двухсот!
Продолжив лепить мелюзгу, Валюша присвистнула:
– Фью!.. Надо съездить в Китай, чтоб убедиться.
– Да, да, да! А вы делаете королевские пельмени, это…
– Пытка, – прищурилась Лариса. Она тоже подбоченилась и наступала на него. – Тут обычных пельменей хватит, чтоб накормить дивизию, зачем еще и бусинки лепить?
Выставив перед собой руки, Виталий отступал, но говорил шутливо, нет, он насмехался:
– Я же с прицелом! Все, что не съедят гости, останется нам, мы с тобой используем чужой труд.
– Вот как! – ахнула Валя. – Тогда я с собой заберу свой труд, ладно?
Виталий поймал Ларису, обнял и сообщил:
– Девочки, милые, придут еще Жанна с Вовкой…
– Что, что, что? – Лариса убрала его руки и вознегодовала: – Жанна?.. Алексашка, еще и Жанна?! Ты хочешь испортить вечер, да?
Он и не думал оправдываться, а взял из вазы яблоко и вонзил в него зубы. Безусловно, Лариса прочно обосновалась на лидирующих позициях в доме будущего мужа, Виталий сдал их без боя, но что касается друзей, тут он непреклонен.
– А кто такая Жанна? – разрядила обстановку Валя.
– Кобру живьем видела? Это и есть Жанна.
Характеристика Ларисы вполне удовлетворила Валю, но Виталий! Он же провокатор, не преминул разогреть недовольство Ларисы:
– Кобра?.. Ммм, пожалуй. Она величественная и прекрасная, гибкая и упругая, она бесстрастная и бесстрашная…
– …но смертельно ядовитая, – минорно закончила Лариса. – Вот-вот, портрет Жанны.
Видя, что у нее пар вышел, а к мысли о нежеланных гостях она уже привыкла, Виталий положил руку на плечи Ларисы, упрекнув ее:
– Ты несправедлива. Жанна очень красивая…
– Красота не повод жить с женщиной, которая близка к тяжелому заболеванию из-за чрезмерного употребления алкоголя. Вот увидишь, Валя, она прилипнет к стакану и бутылке.
– У всякой безупречности есть изъян, – нашелся Виталий. – Девочки, работайте, а я позабочусь об истине. Как говорили древние – истина в вине!
Чмокнув Ларису в уголок губ, он ушел, напевая и предоставив девушкам свободу, ведь в его присутствии они не посплетничают. Действительно, стоило ему закрыть дверь, Вале потребовалось немедленно утолить любопытство:
– Кто они такие – Жанна и этот…
– Бородин, – подсказала Лариса, укладывая готовые пельмени на поднос. – Это ее семья погибла при неизвестных обстоятельствах и сгорела.
– Но ты говорила, погибла вся семья.
– Жанны не было на даче, она отрывалась с бойфрендом.
– Бородиным? – уточнила Валюша.
– Нет, – усмехнулась Лариса. – Бородин ходил за ней хвостом, а Жанна его игнорировала. Вокруг нее крутились толстосумы, она предпочитала спать с деньгами, а после трагедии на даче попала в психушку…
– Ужас!
– Недолго там просидела, Бородин вытащил ее, теперь она у него на содержании. Представь: ничего не делает! Я бы с ума сошла. Короче, они сожители… впрочем, как мы с Виталиком. Но мы оформим отношения через месяц!
– Да-да, я знаю.
Лариса слишком часто упоминала о скором замужестве, вероятно, она считала дни до этого счастливого события. В неглупой Валиной головке мелькнула и другая причина: Лариса давала понять, что Виталий занят навсегда. В такие моменты девушке становилось неловко, будто она воровка какая-то.
– Жанна пиявка, – продолжала тем временем Лариса, – которая присосалась к Володьке и пьет из него кровь. Вот посмотришь: выпьет всю и бросит. А он хороший парень, надежный, добрый и безумно любит эту кобру. Жаль, что нет таблеток от любви.
– А сколько ему лет?
– Тридцать два, как Виталику, младше только Алексашка, дружат они с давних пор. Скажу честно, мне жалко Вовку, вот уж правда: любовь зла…
Стемнело, будто настала глубокая ночь, улицы опустели, притихли, отдыхая после бурного дня. В баре тоже стояла непривычная тишина. Шумная молодежь подтянется позже, и в небольшом зале, оформленном в стиле техно, начнется конец света. Как только поросль хлынет сюда, Володя Бородин сбежит, прихватив Жанну, даже если она превратится в морскую звезду и будет упираться всеми частями тела, требуя остаться.
У белобрысого Бородина добродушное лицо с крупными чертами. Как ни странно, зачастую оно бывает хмурым, правда, к характеру хмурость не имеет отношения, это привычка. Появилась она еще в школе, когда Володе с трудом давались науки, он в буквальном смысле напрягал ум и хмурил лоб. Бородин высокий, этим никого не удивишь. Не стройный – тоже не редкость. Главное, не белоручка. У него собственная строительная фирма – мобильная и рентабельная, хотя больших денег не приносит, но и на небоскребы Володя не замахивается.
Он отхлебывал из крошечной чашечки кофе, который мог проглотить за один раз, запивал глотком холодной воды и откровенно скучал, рассматривая интерьер. Барные интерьеры практически неизменны, следовательно, неинтересны. Ну, допустим, в данном баре столы и стулья из прозрачного пластика – стильно, но что это меняет или добавляет? Дольше всего Бородин задерживал взгляд на Жанне, а она разглядывала дно стакана – у каждого свои пристрастия. Пожалуй, сегодня она слишком увлеклась, Володя призадумался: что она там увидела? Руны, тайные знаки, пентаграммы?
– Ты гадаешь или пьешь? – сказал он, глядя через плечо в зал.
Вошла шумная ватага разноцветно одетого молодняка, похватала стулья и оккупировала один столик. До чего ж они громкие! Бородин поймал себя на мысли, что недалеко ушел по возрасту, но между собой и ребятами чувствовал пропасть. Наверное, он просто стал взрослым, а они – еще дети.
Жанна пропустила мимо ушей вопрос, она была слишком увлечена и беззвучно шевелила губами. Шептала заклинания? И это только первый стакан! Зачем он согласился зайти сюда, зная, что лучше перекрывать Жанне доступ к спиртному? Надо было проявить твердость, сказать «нет», в конце концов, кулаком по столу бабахнуть, но… В том-то и дело! И в этом «но» смысла с причинами полным-полно. Неожиданно она выпила одним глотком коктейль, тару поставила перед барменом:
– Повторите, плиз…
– Хватит! – Бородин решительно, но без раздражения отодвинул стакан. Она никогда не раздражала его, всех это удивляло. Следом спросил, хотя ответ ему, к сожалению, известен: – Объясни, зачем пить, если мы едем на ужин с выпивкой?
– Хочу, – коротко сказала Жанна и потянулась за стаканом. – Моя не любит винище, моя любит…
– Бурду, – сказал он, отодвигая стакан еще дальше.
– Виски, бренди, коньяк, – перечислила она свои предпочтения, при этом была изумлена и раздосадована его упрямством. – Но ты же не даешь! Приходится довольствоваться бурдой. Ну, пожа…
– Нет, – мягко отказал Володя, тем не менее твердо, и посмотрел ей прямо в глаза. Этот взгляд Жанне хорошо знаком, он означал, что точка на ее капризах поставлена жирная. – Нам еще ехать через весь город, никому не нравится, когда опаздывают.
Жанна сложила руки на барной стойке, вздохнула и подняла глаза к потолку. Там висел шарик, инкрустированный зеркальными осколками. Когда здесь начнется столпотворение, шарик заставят крутиться, и зайчики заполнят зал, имитируя праздник.
– Ты же знаешь, Володька, – проговорила Жанна, грустно глядя на шар, – моя не любит ни Алексашку, ни Лариску, ни этого вашего убогого Эдгарика. Наверняка там будет какая-нибудь дура из подружек высокомерной Лариски и этот… ходячий ужас… как его?
– Руслан? Нормальный парень.
Жанна опустила на него свои потрясающие глаза печальной королевы, околдовывающие без гипноза. Она прекрасно знала, что может веревки вить из него, наверное, поэтому и улыбнулась – чувствуя свою власть. Улыбнулась немножко порочно, немножко азартно, а произнесла подкупающе искренне:
– Нормальный там только ты, остальные… Я к остальным причисляюсь. Я не лучше, не-а. Потому что мы все – ничто. Мы пустота в пространстве. Но вот какая штука: пустое место никогда не считает себя пустым, оно всегда занято, даже если свободно… Господи, как не хочется туда идти… Поэтому я и хочу набраться, чтоб голова не сильно варила. Ну, еще чуть-чуть… Вова… м?
Произошло чудо – ей не удалось свить веревки, Вова, не поддавшись на уговоры, отрицательно качнул головой. Что интересно, Жанна не устраивала ему истерик, когда получала отказ (а все думали иначе), кстати, слово «нет» она слышала от него редко. Собственно, могла настоять на своем, но Жанна распластала руки на барной стойке и со стоном смертельно уставшего человека легла одной половиной лица на матовую поверхность. Неважный симптом. Бородин догадывался, почему она в угнетенном состоянии, только поход к Витальке не отменит. Он наклонился, приложил губы к длинной шее и шепнул:
– Не заводись, ладно?
– Я разве завожусь? Просто мне трудно, мучительно находиться с ними. Я им не верю, понимаешь? Не-ве-рю-ни-ко-му, – пропела Жанна. – И подозреваю всех-всех-всех… Я не получила ни одного внятного объяснения: по-че-му? Но кто-то же это сделал! Кто-то с поразительной, редкой жестокостью… И ни один человек мне не объяснил – почему, за что!
– Чшш… – Володя притянул ее, обнял. Целуя в висок, он прилежно переубеждал Жанну не первый и даже не десятый раз: – Это твои фантазии. Чтоб обвинить, нужны доказательства, а у тебя…
– …их нет, – закончила Жанна.
Отстранившись, она посмотрела в его глаза, ища сочувствия, понимания, поддержку. Всегда находила, нашла и сейчас. И на нее вдруг, как соленая океанская волна, сбивающая с ног, накатила совестливость, Жанна почувствовала привкус вины. Но откат все той же волны мешал сказать: прости и потерпи еще чуть-чуть, скоро наступят перемены… Вообще-то, обещать что-либо – дело бесперспективное, Жанна отвернула лицо в сторону, вздохнув:
– К сожалению, нет. Жаль, что нет. Но знаешь, Володька, доказательства могут появиться. Вдруг что-то произойдет и… улики приплыли. Что тогда скажешь?
– Я сейчас скажу: нам пора. Давно пора.
– Хм!
Жанна хоть и фыркнула, но послушно слезла со стула и направилась к выходу, натягивая вязаный жакет. Бородин выпятил губу. Как! Не настояла на второй порции бурды?! Так это же слон в лесу сдох!
Он кинул деньги на стойку и поторопился за ней, прихватив сумочку из бисера, которую оставила Жанна. Рассеянностью она не страдала, но раз забыла, то с ней непорядок. Бывает, у нее неожиданно ломается внутри некий механизм, и Жанну несет без тормозов. Володя научился приостанавливать этот процесс, заметив депрессию, он не теряет бдительности и безошибочно угадывает, когда нужно быть рядом.
Она забралась в салон автомобиля и, увидев на своих коленях сумочку, которую положил Володя, всплеснула руками, затем подняла на него виноватые глаза. Захлопнув дверцу, он перешел на место водителя, перед тем как тронуться в путь, покосился на задумавшуюся Жанну.
Сочетание темно-медных волос и нефритовых глаз – ярко, приметно, эклектично, но только не в ее случае. В выточенных чертах Жанны прижилось нечто колдовское, дьявольское, это же нечто притаилось и в выпуклых губах, которые всегда приоткрыты и с разных ракурсов смотрятся то детскими, то порочными. Один взгляд цепких глаз – и сердце падает вниз. А брови! Их кончики дерзко загнуты вверх, только нежно очерченный овал лица выдает натуру тонкую, чуткую, трепетную. Бородину она виделась именно такой, еще естественной и умной. Пожалуй, у нее мужской ум, как и наблюдательность, а интуиция типично женская. Сплошные достоинства! И один маленький недостаток…
– Мы едем или будем стоять? – проворчала Жанна, глядя прямо.
Это Сашка познакомил друзей с Ниной, а она – с кузиной. Бородин как увидел Жанну, так и – все, втрескался намертво, без надежды, ведь Жанна такая… куда ему до нее! Он приблизиться не смел, тем более намекнуть, мол, ты и я… потом замяться и спросить напрямую: как на это смотришь? Боялся услышать в ответ нечто типа «ха-ха». Но однажды все изменилось. Ее семья погибла, чья-то жестокая рука щедро посеяла смерть, ударив и по Жанне. Когда Володя забрал ее из психушки, она не захотела ехать в родительскую квартиру, а напросилась:
– Можно, у тебя переночую? Не смогу дома…
Знала, что он позаботится о ней, поможет, успокоит. Так и было. Он понимал: одну Жанну нельзя оставлять, поэтому на следующий день не пошел на работу, а руководил рабочими по телефону. Она же лежала на диване, повернувшись лицом к спинке, или подолгу стояла под душем в ванной. А он ставил диски с комедиями и советскими мультиками, приносил чай и нехитрую еду, если Жанна засыпала, выключал телевизор и ходил на цыпочках. На вторую ночь она подала голос со своего дивана:
– Вова, я боюсь одна в темноте… мне страшно…
– Ну, иди ко мне.
Сказал и испугался: вдруг оскорбится и вообще уйдет? А она залезла к нему под одеяло, прижалась… У нее были холодные ноги и холодные ладони, а у него – горячее тело, его тепла хватило на двоих. Так и осталась она у Бородина, но это была уже другая Жанна, которую знал один он.
Володя завел мотор, в то же время озадачившись: с чего это вдруг, не желая ехать на дружеский ужин минуту назад, Жанна теперь стремится попасть туда?